Только не злись, Рик

      Морти с трудом удерживал голову прямо — она давно уже стала тяжелой, как кусок чугуна. Сколько уже часов (и чашек кофе) прошло, он даже не знал — на дворе стояла глубокая ночь, а он так и продолжал корпеть над домашним заданием, решая бесконечные примеры… Вот и допутешествовался по космосу с дедом. Он и так никогда не отличался хорошей успеваемостью, а теперь еще и гигантские пропуски давали о себе знать! Рик портил всем в семье жизнь, и ему в первую очередь, но после его переезда все вообще пошло наперекосяк. Смиты радостно валили все свои беды на сумасбродного ученого, но теперь оказалось, что без него они еще более дисфункциональны, чем раньше. Вечные дрязги, недопонимания и ссоры, особенно со стороны мамы, набирали обороты, и если раньше она огрызалась на всех, то в последнее время ее недовольство все чаще обретало одну конкретную мишень… Морти часто имел несчастье видеть гнев Рика. В своей ярости старик был просто ужасен, как торнадо, сносящее все на своем пути, или вулкан на пике извержения — но мамина злоба не имела ни начала, ни конца, как отравляющий газ, который кто-то незаметно распыляет в помещении каждый день. Иногда по чуть-чуть, иногда такими дозами, что падаешь на пол, задыхаясь и выплевывая кровь с кусками собственных легких, но постоянно. Методично. И даже если ответственный за подачу газа куда-то ушел, от мерзкого привкуса во рту никуда не получится уйти, и не у кого искать помощи — Саммер поначалу пыталась заступаться за него, но плюнула, потому что ее слова отлетали от мамы, будто горох об стенку. На папу же только дурак стал бы рассчитывать — и постепенно юноша смирился со всем, что происходило в его доме. С тем, что эра невероятных приключений в его жизни подошла к концу… — Морти! Он подпрыгнул от неожиданности, проглотив выступившую на губах слюну — надо же, просто взял и заснул лицом в тетради! — Ч-ч-что ты тут делаешь?! — взвыл он, потирая глаза, но Рику, как всегда, были до фени его возмущения. — Чт-эээ-о, в гости зайти уже нельзя? Ты давно уже мне не звонил, вот я и… Глубокая ночь за окном, очевидно, его тоже не смущала. — М-мне надо готовиться к тесту, — буркнул Морти, демонстративно уставившись в учебник так, будто ему что-то было там понятно. — У-у меня дохерища д-долгов… — И тебе не похуй на эти сраные отметки? Этот безразлично-пренебрежительный тон вывел мальчика из себя настолько, что он даже сам удивился. — Представляешь себе, Р-рик, не п-похуй, — он резко встал, хлопнув ладонью по столу. — Это только т-ты можешь позволить себе срать на все, и-и… и теперь я из-за тебя в полной заднице! Это все т-ты виноват, т-ты забирал меня с уроков силой, т-ты… да ты меня просто все время совращал с пути истинного!!! Язык мой — враг мой. Морти определенно стоило найти более удачную формулировку своим мыслям, но было уже поздно… — Что значит "все время"? — нахмурился Рик. — В-всего разок-то было, и-и вообще, кто еще кого… — Замолчи! Мальчику искренне захотелось кинуть в этого мудака учебником, в идеале попав по голове, но каким-то чудом он сдержался, снова садясь на свое место. — П-прости, Р-рик, м-мне… мне п-правда некогда… По крайней мере, это вторжение внесло хоть какое-то разнообразие. По крайней мере, он хоть ненадолго забыл, сколько еще ему предстоит сделать — но настала пора возвращаться в реальность. Хотя, Морти уже начал сомневаться, что годится в этой жизни хоть на что-то, помимо подачи отверток и вышибания мозгов монстрам! — Как скажешь, — он даже не обернулся, услышав хлюпанье открывшегося портала. Потер опухшие глаза пальцами и, тяжело вздохнув, взял грязную чашку со стола. Пожалуй, ему не помешал бы еще литр-другой кофе…

***

— Р-рик? В полутемной комнате пахло затхлостью, машинным маслом и спиртом. Сидящий на полу старик нехотя поднял голову при виде внука… — Опять пьешь? — укоризненно вздохнул тот, качая головой, и услышал в ответ громкую издевательскую отрыжку. — Отстааань, — Рик присосался к бутылке, опрокидывая в себя водяру, как воду. — Я в-все равно опрокинут твоей дебильной семейкой, и… и я п-п-просто не хочу оглядываться назад, п-п-понимаешь?.. Морти давно уже привык выслушивать пьяный несвязный бред, но в этот раз его почему-то проняло любопытство. Гремучая смесь жалости и брезгливости не дала ему уйти, оставив Санчеза колдырить в одиночестве, и… и, закрыв дверь, он отобрал у деда бутылку, попробовав выпить из нее с такой же лихой небрежностью. Конечно, у него ничего не получилось, он закашлялся, отвратительная горечь разлилась по языку — он пытался понять, что Рик находит в этой вонючей жиже, пытался… разделить эмоции с ним?       Он сам не знал, что делает, как и любой запутавшийся в школьных проблемах пополам с семейными ссорами подросток. Не знал, зачем сидит рядом с Риком на полу, дыша перегаром и смаргивая слезы с глаз. Зачем пытается сделать второй глоток, и третий, зачем пытается покорить эту чертову водку… Единственное, в чем он был уверен — так это в мимолетной улыбке Рика, который, ругнувшись на него, все равно не стал останавливать. А потом и вовсе потрепал по голове, как нормальные люди гладят своих детей за отбитые мячи на бейсболе или хорошие оценки, но разве были они оба хоть когда-то нормальными? Кажется, Морти хоть чуть-чуть, да понял фишку. Заполняющее его тепло, странное головокружение… смелость делать то, о чем на трезвую голову он даже думать не посмел бы… Он ненавидел Рика, но не мог отрицать — Рик просто охуенен. Умен, крут и уверен в себе, как он сам хотел бы быть таким! Сильным. Умеющим постоять за себя, веселым, дерзким… сексуальным?.. Парень плохо помнил, как это случилось. Они ведь просто сидели рядом, касаясь друг друга плечами, и как так вышло, что он, сидя у Санчеза на коленях, бормотал ему на ухо какую-то невнятную восторженную чушь? И почему это переросло в… — Ооо, малыш, ты так нажрался. Мне н-н-нравится… Рик никогда не был педофилом. И уж тем более никогда в жизни не стал бы залезать на Морти, на свою родную плоть и кровь, но что он мог с собой поделать, если паршивец так бессовестно ёрзал на нем своей мягенькой задницей? И этот обожающий пьяный взгляд снизу вверх, да только этого уже оказалось достаточно для того, чтобы хер начал твердеть! — Я т-так тебя люблю, Р-рик, т-ты даже не… Да, да, говори еще — он не собирался прекращать, даже понимая какой-то крупицей одурманенного разума, что это ненормально. Он хотел услышать, как шепот пиздюка перейдет в неконтролируемые стоны, хотел искусать ему губы и оставить много, много красных пятен на шее… — Р-рик, н-не… не останавлив-вайся!.. Приставать к своим внукам — плохо, но если внук начал первым, то не считается. Он никогда в жизни не сделал бы ничего подобного на трезвую голову, но алкоголь притупил все сомнения, сделав его стремление всегда и везде следовать только собственным желаниям абсолютным. Матрас старой кровати заскрипел под тяжестью их тел. Санчезу неожиданно понравилось играть с этими нецелованными губками, однако, у его детки оставалось еще много интересных нетронутых мест! Несмотря на опьянение, руки его слушались, как надо. Он стянул с мальчика всю нижнюю одежду, и тот не стал возражать, только вспыхнул от смущения, машинально пытаясь прикрыться — как же заводила эта невинность и покорность…       Рику казалось, что он знает всех своих внутренних демонов в лицо, но его внук, сам того не подозревая, пробудил еще с десяточек новых. И пока Морти, млея от неожиданно нежных поцелуев рядом с пупком, пытался не кончить на месте, Санчез уже представлял в своей больной голове такие сцены, что и Вудман бы позавидовал, но… нет. Была это совесть или еще что, но Рик не сделал всего, что хотелось бы. Пусть даже он был бы и не прочь вставить парнишке по самые гланды, быть может, в глубине души он предвидел, чем все кончится. Это на пьяную голову Морти был послушен, говорил все эти по-детски наивные комплименты и спустил прямо ему в рот, на трезвую же… Солнце светило в грязное окно нехотя, будто делая одолжение. Череп раскалывался от биения сотен мелких молоточков. Голожопый Морти лежал рядом, закинув на него голую ногу, еще не осознавая, что случилось. Но, стоило пиздюку только разлепить глаза, наполненные недоумением и испугом, как идиллии тут же пришел конец. Хмельное очарование прошлой ночи разбилось вдребезги, и приговор обжалованию не подлежал: — Уходи, Р-рик…