Я вернусь

      Пытаюсь понять откуда звук… иду, как будто влекомый волшебством мелодии в соседнюю комнату, в ней ступени ведущие вниз. Достал фонарик и стал спускаться. Попал в полуподвальное помещение и замер. Из щелей пробивался тусклый свет, переплетаясь своими лучиками в причудливый узор и в этом иллюзорном свете стояла девушка и играла на флейте. Но, что-то в её фигуре было не так, сбивало с толку, я пытался всмотреться, но мешали длинные волосы закрывающие лицо. Вспомнил про фонарик, а он как назло погас и «не бэ не мэ, ни кукареку.» На девушке был одет длинный то ли жилет, то ли жакет, доходил он до колена. Рубашка с широкими рукавами, в области запястий и по горловине шли кружева, а воротник ещё был и завязан на огромный бантик. Бриджи тоже странного пошива. На ногах плотные колготки… И весь этот наряд заканчивался туфлями, с большой пряжкой в виде банта, на высоком, квадратном каблуке! Довольно странный наряд… Вот музыка оборвалась и хрупкое создание повернуло голову в мою сторону. У меня перехватило дыхание… Это был юноша необычайной красоты! — Кто ты? — прошелестел приятный, мягкий голос. Он то и вернул мне способность дышать потому, что всё это время я дыхание сдерживал. — Кхм… — откашлялся я. — Я Василий. — Как ты тут оказался? — прозвучал снова голос-шёпот. — Ну, я… — громко начал рапортовать я. — Тише! — приложив палец к своим губам произнёс юноша.  — Тише, иначе он услышит… — Кто? — перешёл тоже на шёпот я. В одно мгновение парень оказался рядом со мной шепча в самое ухо. — Дьявол Ансбах… Я повернул голову, парень стоял почти соприкасаясь с моим телом, давая мне рассмотреть его лицо в деталях. Высокий лоб, прямые брови, глаза, цвет не видно, но ресницы, что-то нереальное, такие длинные, что даже кончики загибались. Ровный нос, без всякой курносости и губы, я прямо завис на них взглядом, очерченные, полные. Так и просятся быть зацелованными. Меня, аж потянуло к ним, но в один миг парень оказался в изначальном своём месте. Чертовщина какая-то или я торможу, пропускаю его передвижения. С трудом протолкнув слюну в пересохшее горло, вспомнил сказанную им последнюю фразу. — Хм… дьявол? — Ш-ш-ш… — А откуда ты здесь? — снова перейдя на шёпот, спросил я. — Я раб. — и отвёл глаза. — Кто?! — пропищал я не своим голосом. — Раб. — Но-о, как? — Он меня купил у моих родителей за долги. — Подожди, а как же такое… Почему они в полицию не обратились?! — А что она сделает, правда в их понимании, находится на его стороне. Не важно, как будет погашен долг. — Ну, ведь можно было подать в суд по правам человека! — Разве есть такой суд? А деньги, где брать было родителям? — Так там, пишешь заявление и платишь гос.пошлину, это не дорого. — Граф очень богат, родители бы не потянули бы против него тяжбу. — Интересно, значит у этого «аморализатора» всё же есть потомок и не лучше своего предка… — бубню себе под нос. — Ты о ком? — Жил тут в 1695 году, некий граф Ансбах… — Как это жил? Он и сейчас живёт. — перебил меня парень. — Ага, потомок. — Что-то я запутался… Погоди, но ведь сейчас 1695 год! Теперь я охренел. — Сейчас 2020 год на дворе, 10 июля. — Какой?! Но этого не может быть! Парень с паникой смотрел по углам, потом посмотрел на меня, окинул взглядом с головы до ног и обречённым выдохом произнёс. — Значит я мёртв… Но я не помню, не помню, как умер…! — Как ты можешь быть мёртв, если мы с тобой говорим, я тебя вижу. — Посмотри на меня лучше, что ты видишь? — Э-э-э… Вижу очень красивого парня, до головокружения красивого. — кажется меня несёт. — Одежда. — даёт мне подсказку. Смотрю и тут я в один момент, как говорится, прозрел. Одежда 17 века, вот чёрт! — Но, как? — спрашиваю. — Если бы я знал… — вздыхает. Самое интересное, что мне не было страшно, вот не воспринимаю я его привидением. Он реален, как я! — Может нам всё же познакомиться, а потом вместе подумаем, что делать? — интересуюсь. — Я Николенька, тоесть, Коля, Николай, сын дворянина Петра Ивановича Власова. — Как я уже говорил, Василий Заславский. Отца нет, отчество Денисович, в честь прадеда. — Ты байстрюк или…? — Тьфу… нет! Батя загулял, да бросил нас с матерью, она с ним развелась. У меня даже фамилия моей матушки. — Развелась? Так можно… теперь…? — Давно можно, ещё при царе Горохе, разводы узаконили. — А сейчас кто царь? — А у нас нет царя в России. Да и монархия, это в единичных странах. Николай сунул флейту в карман жилета или жакета, развёл руки в стороны, запустил пальцы в волосы, замер, потом взмахнул руками… — Неужели жизнь так изменилась? — Более чем, ты себе и не представляешь как. — Расскажешь? — и глаза такие жалобные. — Конечно, расскажу. — верчу головой. — Где бы нам с тобой присесть…? — Идём. Иду за ним… и оказываюсь в залитом светом помещении. Нет разрухи, нет мусора… Я в другом пространстве? В комнате изящная мебель из резного дерева, витые ножки у стола, типа журнального, диванчики с той же песни… На столике стоят подсвечники со свечами, секретер, как хлебница и тоже свечи. На полу светлый ковёр. Два окна, в уровень с землёй за ними. Окна украшают тончайший тюль и светлые шторы. — Это мой кабинет… А там… — указывает на дверь. — Моя спальня. Но я в ней не люблю находиться… — Почему? Вздыхает, прячет глаза. — Я раб. Сижу хмурюсь, пытаюсь сообразить, что он имеет в виду… и тут до меня доходит с убийственной ясностью. — Он тебя насиловал. В ответ лёгкий кивок головы. — Николенька, посмотри на меня. Смотрит, улыбается кончиками губ. — Меня мама так называла. Глаза наполнились слезами, которые стали скатываться крупными каплями по щекам и по дрожащим губам. Я сорвался со своего места на диванчике и присел рядом, обнял его и прижал к себе. — Послушай меня, ш-ш-ш… — успокаивал я рыдания. — Ш-ш ты не в чём не виноват! — Виноват… он ведь… он изначально чуть-чуть мне нравился, нравился, как должна нравиться женщина мужчине… а это не правильно… вот я и в аду… — Тише, тише, так бывает, просто любовь, она разная, понимаешь… Как тебе объяснить… Я и сам такой! — Ты? — Я. Коля поднял лицо, как ребёнок глаза вытирает, а я полез в карман и достал бумажные платки, дал ему в руки. Он стал крутить их и рассматривать. — Что это, Вяся? — Это бумажные платочки, в них можно сморкаться и вытирать глаза. — Такая тонкая бумага… нежная… О, видать, сам того не подозревая, я отвлёк его от грустных мыслей. — Ну, применяй по назначению. Он вытер глаза, высморкался и стал улыбаться. — У вас там, много чудес? — Много. И я стал рассказывать о чудесах 21 века. Коля только вздыхал, да глаза таращил, засыпал вопросами… Я почувствовал себя, блин, Шахерезадой! — Ох, Васенька, как бы мне хотелось увидеть всё это волшебство, особенно те… тевизор с живыми картинками… — Я бы хотел всё это тебе показать, Николенька. Он смотрел на меня, я на него, глаза в глаза, я в его голубые глаза, голубые, такие чистые… Со стоном припав к его губам, стал целовать, такие мягкие губы… Сначала Коля замер, а потом стал отвечать мне… Я влюбился, первый раз влюбился и полюбил призрака… Насмешка судьбы… но мне всё равно… — Николенька, мой нежный Николенька, я кажется полюбил тебя. — шепчу ему в губы, в такие желанные и сладкие губы… — Кажется? — Нет. Полюбил. — И я и мне тоже не кажется. Идём со мной. Встаёт и протягивает мне руку, не задумываясь и не сомневаясь сжимаю его ладошку. Я словно в мОроке, вот мы стоим посередине комнаты, а вот уже занимаемся любовью. Сладко… А после нежимся, лежим переплетясь телами, обмениваемся лёгкими поцелуями. — Вася… — М-м-м…? — Я вспомнил, как умер. — Что? — Вспомнил. Он меня задушил. И пока он существует в пространстве, я буду рабом. — Расскажи всё. — Родился я в 1675 году, 5 марта, в семье дворянки Марфы Никулишны и дворянина Петра Ивановича Власовых. — А на кого ты похож? — перебиваю я. — На маму. Матушка была первая красавица, сам царь Пётр был на венчании! Всё у нас было хорошо, но к отцу обратился граф Ансбах, отец древесину поставлял для строительства кораблей, так вот граф заказ сделал, якобы от самого царя. Большие деньги уплатил, что уж там произошло, но товар не дошёл. И люди, и дерево, вместе с отцовыми *стругами* пропали. Никого и ничего не нашли. Граф предъявил ультиматум, мол либо деньги, либо полюбовно разойдёмся, давай сына мне в услужение, а нет, то царю о краже доложу. А это же каторга, ссылка… смерть… Где ж было брать деньги, у отца и крепостные, и рабочий люд, кто кормильца потерял. Отец выплаты сделал, в общем надо было потери восполнять. Кому ж хочется по миру пойти. Вот так я оказался здесь. — А, что ж, снова не предложили ему древесину? — Отец предложил, не захотел он. Мне кажется, что он всё получил, а людей перебил, избавился от не нужных свидетелей… А вот в качестве живой игрушки, я ему очень подходил. Видел я, каким взглядом он на меня посматривал, только я глупый был, не понимал к чему все эти гляделки. — Царю прошение не подавали? — Отец тоже не глупый человек, видать смекнул, что к чему, подал жалобу. Только ответа не было. За границей был царь, а канцелярия просто изъяла документ и все дела. Этот потом мне сам хвастал, что дал чиновнику на лапу и хохотал, как сущий дьявол. — Сколько тебе было лет, когда ты попал к нему? — Шестнадцать годков всего… и четыре года рабства…столетия рабства… — Значит мы с тобой ровесники… — С вековым разрывом. — тяжко вздыхает. Глажу его по спине, поощряю к дальнейшему рассказу. — Изначально он не плохо ко мне относился, учителя по музыке выписал, немца. Учил меня этот немецкий басурман игре на флейте… — Ты чудесно играешь, именно твоя музыка меня к тебе привела. — Ты услышал? — удивлённо распахнул глаза Николай. — Угу и пошёл, как привязанный на зов. — Я тосковал… — обнял меня крепче. — Когда мне исполнилось восемнадцать, в него словно бес вселился, хотя он в нём всегда был. На каждые выходные обычно у него собирались люди, но сначала меня это никак не касалось, жил как глухой и слепой, наивный ребёнок… Пришёл однажды и приказал подняться в гостевую залу, мол поиграешь, развлечёшь гостей и сам развеешься. Якобы я за учёбой прозябаю, отдых нужен… Я поднялся к ним, но лучше бы я этого не делал. Боже, что там творилось…! Вертеп, разврат… дворовых девок связали, они и крикнуть не могли. Насиловали и не по одному… столько крови… Не могу это вспоминать… Мне было, так страшно, боялся, что и меня так же будут пользовать… Я убежал к себе, закрылся и трясся… На следующие выходные он снова пришёл, снова звал наверх, но я отказался. Вот тогда он и показал себя во всей красе, избил и изнасиловал. Мол будешь единоличной подстилкой… Я неделю лежал в горячке, ухаживала за мной девка дворовая, лекарю он свои наклонности ни в жизнь не показал бы. Надо мной он издевался лично, а девок дружкам своим отдавал на забаву. С тех пор, как я узнал в каком доме нахожусь, я стал слушать, смотреть в оба. Вот тогда я и узнал, что много девчат пропало, кто зашёл в господский дом, тот сгинул. В один из дней народ взбунтовался. На дворе ночь, а от огня в моей комнатке, как днём светло было… Горело всё вокруг… Хаты крестьян… постройки… Лошади кричали человеческим криком…! Всё горело, такое было зарево… Как графский дом не загорелся…? Видать бесы охраняли. В общем, я хотел под этот адский шум сбежать… Только не успел, там на ступенях парадного входа я и умер. А после и графа кто-то пристукнул. — А ты откуда знаешь, что его убили? — Не знаю… Просто… он же тоже здесь… Я так хотел свободы, что и не понял, что умер. А он до сих пор меня мучает. — Я не знаю ещё как, но я постараюсь помочь. Но для этого мне придётся уйти, нужно найти способ, как тебя освободить. Не хочу уходить, но надо. Друзья наверное меня потеряли. Мы с тобой суток трое уже зависаем здесь. Как бы в розыск не подали. Проводишь? — Ты уходишь? — Коля испуганно вскинул взгляд. — Я вернусь, слышишь, вернусь! — крепкого прижимая его к себе, пообещал я.       Оделись, из спальни вышли и как в обратной перемотке, светлая комната… потом освещённый паутиной света полуподвал, ступени на верх… Вышли в зал, где я услышал звуки флейты, стоим обнявшись. Тихонько отстраняюсь, беру его лицо в ладони и смотрю ему в глаза, такой тёплый и реальный… — Я вернусь потому, что люблю, верь мне. Вдруг Коля вырывается с моих рук, взлетает к верху, а в глазах столько ужаса, я не понимаю почему… Бог ты мой, как в замедленной съёмке… Огромная обезображенная рука с чёрными когтями хватает хрупкое тело… и исчезает… Только адский хохот раздаётся, так громко, в пустоте зала…меня накрыло волной ужаса! Бедная моя любовь, как же ты мучаешься… Ору, что есть мочи: — Николенька! Я вернусь! Я вернусь, жди меня! И в ответ шёпот. — Буду ждать…