***
— Антон… — выдыхая, говорит Ира, смотря на Шастуна. — Я уезжаю. Мне эта квартира не нужна. Просто представь, что это мой подарок на… — он не смеет говорить, потому что ближайшая дата — смерть Оксаны. С её похорон прошло всего два дня. Ира чуть не давится воздухом. Антон смотрит на неё, жалея. И квартиру отписывает, жалея. Все это жалость, а не добродушное сочувствие. Потому что Кузнецова вся бледная, с ужасно большими мешками под глазами, волосы собраны в пучок, потому что сальные, а глаза все красные и опухшие из-за слез. Антон не понимает, почему Ира в такой печали. Да, они были подругами, но всего-то ничего. А Ира готова кричать, почему такая. Потому что любила! Любила больше всех остальных, сильнее остальных. Потому что не может спать из-за того, что во сне Оксана просит её помочь ей, пока её тело медленно сгорает. Потому что не видит в жизни чего такого же яркого, как сама Оксана. Потому что её хотят уволить, так как за новые дизайны она не садилась уже больше недели. Потому что умирает без неё. Но для Антона они всего лишь подруги. — Ты точно уезжаешь? — понизив голос, спрашивает девушка, пряча ладони в рукава. Честно, ей не хочется оставаться здесь одной. Она понимает, что его место — в Питере, рядом с Арсом. Но почему-то страшно. Словно, если он уедет, никого не останется рядом. Она будет одна в этой чёртовой Москве. — Да, Ир, точно, — актёр протягивает руку и заправляет выпавшую прядь волос ей за ухо. Ира чувствует мурашки от того, какая разница между их температурами. Антон горячий, выглядит немного подавленно, но счастливо (этого не скрыть). А Ира холодная, словно больна чем-то. Это так странно. — Ладно. Антон немного не понимает. — Что? — Я приму твой «подарок», — и взыдахет так, словно её заставили. А её заставила она сама, потому что идти некуда. Это был её дом, он был рядом с Антоном. Теперь Антон будет в другой части страны. — Ну и правильно. Они правда занимаются бумажками. Ире не сложно все подписывать, тем более, это занимает не так много времени, как она думала. Зато теперь квартира её. Зачем, правда, но пусть будет. Когда Антон собирает вещи, а Арсений стоит в подъезде, помогая все перетащить, Ире завидно. Они помирились, это видно. Они друг друга любят — тоже видно. Счастливы вместе. А она свое счастье оставила на Московском кладбище гнить в земле. Несправедливо. Шастун обещает писать, обещает звонить как можно чаще, просит не забывать его. О, Ира не забудет. Он — первый человек, который сделал её самой собой, правильной, любящей. Антон сделал из неё человека, просто полюбив. Но вот, любовь закончилась, а человек остался. Немного сломанный, но такой же. Ничего с Ирой не произошло, кроме разбитого сердца. Она прощается с ним, понимая: забудет. У него с Арсением глаза ярче сияют, улыбка шире, наверняка, и бабочки в животе больше. Напишет пару раз, позвонит через месяц, случайно заметив её номер в книжке контактов, а потом и вовсе сотрёт номер. Кузнецова понимает и не судит. Она не забудет, потому что хочет помнить, а что делать Антону — пусть сам решает. Они уходят, когда уже темно. Ира захлопывает дверь, садится прямо на пол в коридоре и думает о том, что же делать дальше. Понятно, что нужно пережить, отпустить ситуацию, но ради чего? Люди это делают ради других людей, карьеры, себя. Но Ире не хочется этого. Людей в её жизни уже было достаточно. Она достаточно издевалась, а теперь жизнь издевается над ней, забирая самое дорогое. Вдруг в дверь стучатся. Причём, стучит не Антон, так как Ира уже выучила и его стук, и его шаги за все это время. Она открывает, не глядя. На пороге стоит Арсений. Кузнецова спокойно и без лишних вопросов впускает его. — Шаст забыл зарядку. Ира понимающие кивает, а Арс молча снимает ботинки и проходит в комнату. Выходит он уже оттуда с чёрным проводом, укладывая его в карман куртки. У двери он останавливается, чтобы, зачем-то, посмотреть на Иру. — Я знаю, кем для тебя была Окс, — без чего-то лишнего произносит Попов, машинально раздвигая руки в стороны. Кузнецова смотрит на него буквально секунду, а после падает в объятия. Арсений не кажется безумно грустным или слишком чувственным, но сейчас обнимает её так крепко, словно это последнее, что он делает в жизни. Даже когда они были в отношениях, он не обнимал её так сильно, что аж кости хрустят. Они стоят так около минуты, а после, перед тем как отпустить, Арсений шепчет ей на ухо: — Не могу представить, какого тебе сейчас. Мне очень жаль. Ира не плачет, когда Арс в итоге уходит. Слез нет. Остаётся только тепло после его объятий и мысль о том, что Арсений, как раз, не забудет. Она сделала ему в разы больнее, чем кому-либо ещё, а он все равно обнял её сейчас, чтобы поддержать. Ира не знает, отдаёт ли он ей долг за то, что она писала ему про Антона весь прошлый месяц, или же просто проявляет доброту — неважно. Ей просто приятно. Это первый раз, когда она улыбается за столь долгое и мучительное время.***
Когда Серёжа пишет ей и просит встретиться, Ира не удивляется. Она надевает давнюю толстовку Шаста, какие-то джинсы и даже не думает о холоде на улице — плевать. Идет туда, куда её позвали. Раньше она ходила с наушниками, слушая песни и радуясь каждому лучу света. Теперь же она материт каждый громкий звук. Серёжа попросил её прийти в парк, — она и пришла. Стоит в назначенном месте и плевать, что уже темно. Плевать, что она совершенно без защиты. Ей все равно. После смерти Оксаны она перестала бояться темноты. Матвиенко подходит через минут десять. Не извиняется, не здоровается, а просто встаёт рядом с ней, начиная идти по тёмному парку рядом. На нем буквально нет лица. Эмоции словно пропали, в вечно таком светлом и громком парне. Они идут молча, пока Сережа не говорит: — Это стоило того? — М? Он останавливается после десятиминутной ходьбы, смотря впритык на девушку. — Ну, то что ты кинула её ради Антона? Вы сейчас вместе, а? — его лицо оставалось спокойным, словно ему плевать, но на самом деле эмоций внутри бушевало там много, что искры летели из глаз. — Мы расстались, давно, — так же холодно отвечает она, надеясь, что Серёжа не видит её мокрых ресниц. — Давно. Ну, молодцы. А я все это время помогал Оксане остыть к тебе, дуре, которой наплевать на неё, — Серёжа смотрит так, словно ещё мгновение и он плюнет ей в лицо. — Как ты… Её разрывает от эмоций. Нельзя такое говорить, нельзя. Оксану похоронили всего две недели назад. Нельзя. Боль все ещё тут, она в груди засела и не отпускает. — Смеешь? Вот так, Ир, — теперь эмоции стал проявлять и Серёжа, размахивая руками. — Ты бросила её, оставила, а я был рядом. — Это сложнее, чем ты думаешь! — кричит не по своей воле, а потому что надо. «Нет, только не это. Я не виновата! Я не виновата!» — Что сложнее? — они стоят прямо под фонарём, в метре друг от друга, а такое чувство, словно лицом к лицу. — Не могла определиться? Сначала с Антоном играла, потом с Оксаной решила, или как? Ира замирает буквально на мгновение, а потом слышится звонкий удар. Серёжа на мгновение отшатывается, не понимая, что вообще произошло. Не ждал он, что ему дадут пощёчину. — Ты! — из глаз брызнули слезы, — Как ты только смеешь такое говорить? Кузнецова отходит, потому что её начинает шатать. Паника все ближе и ближе, а дышать сложно уже. — Ты просто не представляешь, как не прав, — уже тише, но с дрожью. — Не только тебе было больно. Серёжа ничего на это не отвечает. Просто смотрит пару секунд, кивает чему-то своему, а потом, развернувшись в сторону выхода из парка, произносит: — Когда я и Оксана начали общаться, мы с ней любили тебя, Ир, — смешок. — Сейчас же мы с тобой любим её. И он уходит, оставляя Иру одну. Истерика заставляет её хрипеть, вместо того, чтобы сказать что-то в ответ. Она пытается прийти в себя, садится на лавочку, пока воздуха не начинает хватать. Домой сегодня она возвращается с очередным желанием покончить со всем. «Я виновата»***
Ира смотрит в глаза человека, который был тем единственным оставшимся в её жизни. Того человека, ради которого Ира снова села за работу, ради которого поднялась со дна. Прошло всего ничего, сейчас первое января, день после начала Нового Года. А Ида сидит с ней за столом с чашкой чая в руке и говорит: — Прости, мне надо уехать. Всё трескается, потому что когда недалеко — такое не говорят. Это значит, что не увидитесь. Больше не поговорите и не попьете вместе вино. — В Иркутск, мне там работу предложили, тем более у Макса там есть родные… А, точно, Макс. Вечно такая одинокая Ида встретила блондинчика своей мечты, влюбилась, а теперь бежит с ним через всю страну. Ира может её понять, — она была такая же. Но сейчас, когда ей так нужна помощь подруги, она уезжает. Та, которая всегда была рядом, уезжает. И даже не говорит, чтоб та ехала с ней, не говорит, что будет звонить. Просто едет и всё. Ира готова была бы поехать. Но вот только это не её жизнь, а Галич. — Когда? — лишь тихо спрашивает Ира, смотря на руки брюнетки, потому что силы смотреть в глаза закончились. — Послезавтра. Мы уже собрали вещи. Квартиру я буду сдавать. — И ты сказала мне это только сейчас? — что-то в груди колит, потому что она должна была узнать раньше. Не сейчас, когда уже все начинает налаживаться. — Ир, — девушка вздыхает, допивает свой чай и подходит к раковине, споласкивая кружку, — ты же сама понимаешь, в каком состоянии была. Ещё месяц назад ты… — Заткнись. Ира перебивает случайно. Причём говорит злобно, явно обиженно, пока подруга совершено спокойно начинает мыть остальную посуду. Чтобы руки занять. — Не надо так, Ир, правда. Я не хотела тебя расстраивать, — после минуты молчания, говорит Ида, домывая тарелки. На Новый год они были одни. Макс уезжал, как раз-таки, в Иркутск. — Просто… ладно, ничего страшного. Верю в тебя, — из последний сил выдавливает из себя шатенка, вставая с дивана. Ида лишь улыбается, но уже не как раньше. Словно её улыбка стала иметь границы. Это так странно: смотреть, как подруга сдерживает себя рядом с тобой. Вот и Ире непривычно. Они обе понимают, что Галич пора. Она медленно надевает свой пуховик, собирает вещи и, стоя в коридоре, обнимает Кузнецову. Но отстраненно, словно тоже обиделась. «Не, ну а как мне нужно было отреагировать на уезд лучшей подруги?» — думает Ира, видя немного расстроенное лицо брюнетки. — Удачи тебе, Ир. — И тебе. Ида уже открывает дверь, выходит, но её резко хватают за предплечье и останавливают. Когда она оборачивается, на секунду Ира возвращается в тот самый день, когда также схватила Оксану, и отшатывается. «Нельзя отпускать», — крутиться в голове, потому что страшно. В глазах горит испуг. Но нужно. Как Антона отпустить. — Спасибо, — чуть ли не хрипит она, улыбаясь, чувствуя, как к горлу подходит ком. — И знай, что у тебя есть хорошая подруга в Москве. Ида снова улыбается, подходит на шаг, а после обнимает, но уже крепче. Кузнецова вспоминает Арсения. — И тебе спасибо. У тебя теперь тоже подруга в Иркутске есть. Целует в макушку, заглядывает в мокрые от слез глаза и шагает за порог квартиры. Ира снова остаётся одна. Каким бы не было прощание, — хорошим или плохим — оно, все же, от слова «прощай». И проходит неделя. Месяц. Ничего в жизни не меняется. Кажется, Ира не выходит из дома почти, только за продуктами. Хорошо, что хоть работает, и на этом спасибо. Вот только жизнь стала настолько одинаковой день изо дня, что Кузнецова стала путаться в датах. Иногда её посещала мысль, вот просто взять и вскрыться в ванной. Только есть одно но. Она будет гнить в этой квартире до того момента, пока соседей запах не достанет, и дверь не вскроют. Никто не будет её искать. Никто не будет долбиться к ней, выкрикивая её имя. Никто не обнаружит её труп с перерезанными венами, плача у ванны. Всем плевать. Это, если честно, единственное, что её останавливает. Ей бы заснуть и не проснуться, но она каждый день слышит глупый звонок будильника. И встаёт, и идёт завтракать, и работает. В душе горит надежда, что все станет лучше, что скоро одиночество закончится. Правда, это настолько будет неожиданно, что можно и испугаться. Ира ждёт весну, потому что будет теплее. Ира ждёт лето, потому что в нем будут цветы. Ира ждёт осень, потому что любит дождь. Но Ира так и остаётся в этом чертовом ноябре, когда потеряла всё. Ира остаётся в январе, в котором каждый день смахивает на другой. Может время и идёт, но она стоит на месте. Она умерла той осенью вместе с Оксаной. И когда лето наступает, она не раздумывает перед тем, как собрать вещи. Её ничто и никто не держит.