Осколки. История первая

В 6 утра обнаженный молодой мужчина рассматривает на экране хрупкую девушку… И это просто работа. Дуга позвоночника в охвате крепких мышц спины чуть подрагивает, так как молодой хореограф проживает вместе со спортсменкой прокат и мозг привычно отдает команды телу, видя знакомое движение. Зеркальный механизм в действии. Как зевать, как улыбаться, так у всех, связанных со спортом, включаться в каждое знакомое движение, чтобы не понять, а прочувствовать его вместе с тем, кто движется. Этери перекатывается на кровати и прикасается губами к самому вступающему позвонку на пояснице, медленно и со вкусом продвигаясь вверх. До лопатки, дальше выше - на ключицу. Кладет подбородок на плечо молодому человеку и вынимает один наушник, вставляя его себе в ухо. Безмолвное движение на экране синхронизируется со звуками вальса Хачатуряна. Так они, молча, обнявшись, она у него за спиной, держа его за талию и чувствуя его ладони на замке своих рук, продолжают смотреть последние полторы минуты проката. Музыка красивая. Яркая. Непростая. - Скольжение у нее стало и правда лучше, в “Дю Солей” тоже видно - задумчиво говорит Этери. Даниил молча кивает, не отрываясь от экрана. Ему не нравится последнее вращение. Ни то как оно сделано, ни то, как оно задумано. - На льду я хотя бы могу думать о работе, когда на тебе, как на капусте. Но вид голой начальницы совершенно не способствует трудовому процессу, знаешь ли! Он откидывается назад и заваливает женщину на кровать. Утро, начавшееся смехом, по определению прекрасно, а уж продолжающееся таким томным и голодным поцелуем - и подавно. “Ты меня соблазняешь…” шепчет ей в ухо молодой человек: “Теперь моя очередь!” Губы ниже, туда, где подрагивает мягкая кожа живота, бледнеет тонкий шрам на бедре… еще ниже, глубже, пока не слышит ее тихий стон, ему кажется, что она даже стонать от страсти умеет шепотом, чтобы ни одно лишнее ухо не услышало. Губы ее чуть влажные от частого дыхания под его губами. И дальше первобытно и прекрасно до боли. Вечный ритм начала жизни. “Держи меня крепче”,- шепчет она в полузабытьи между всхлипами и вздохами, когда он вжимается пальцами в ее ягодицы. И он держит. Крепко, как только может. **** На груди остались царапинки от щетины, на подвздошной косточке засос, во всем теле расслабленность такая, что, кажется, даже немного больно и ни одна мышца не держит. Этери не была монашкой, ни по духу, ни по поведению. Спорт вообще учит с уважением относиться к потребностям тела. Тело должно хорошо спать, полноценно питаться, о теле надо заботиться, чтоб оно оставалось послушным в работе. И страстям тоже надо давать выход, реализуя гормональные потребности, когда приходит их срок. И все же секс - это только секс. Удобно, когда он есть, и неважно, если его нет. Тем более сейчас, когда ее женский потенциал практически сходит на нет. Она реализовалась в своем, исконно женском, предназначении. Родила, вырастила и уже почти отпустила в большую жизнь ребенка. Секс и вовсе потерял свою значимость. Как-то же она жила без него последние почти два десятка лет. Прожила бы и сейчас. Но вот отказаться от всепоглощающей нежности после было невозможно. И это не заканчивалось. Кружа плавной спиралью эту мысль, Этери приняла душ, оделась, накрасилась. Нет, кофе уже по дороге на работу. Не успевают. - Дань, я сегодня с вами до 9, потом у меня встреча с Лайшевым. Буду сдаваться. В обед я на месте, на второй лёд тоже постараюсь прийти. И ещё сегодня хорошо бы с Женей встретиться. Так что в основном управляйтесь своим умом и силами. И, да, будь другом, свяжись с Авербухом, скажи, что нам надо по шоу встретиться. Край уже. Глейхенгауз мысленно зафиксировал поручения, что-то тут же поставил в напоминалки, зная, что по дороге Этери ещё накидает задач. - Что планируешь сказать Медведевой? Это был скорее общий вопрос, но ответ удивил и даже разозлил. - Буду извиняться, Дань, - тихо сказала Тутберидзе. - Класс! Это был сарказм. Густой, настоянный на огорчении и обиде за нее. И, что уж там, за себя Даниилу тоже было обидно. - Дань, не сейчас. Если захочешь, объясню вечером. Пока текущее… Полчаса, которые занимала дорога на работу прошли в раздаче ЦУ, комментариях того, что уже было сделано, планах на будущее. Это был просто еще один день. Почти обычный. И только в конце, перед самым уходом, старший тренер, посмотрев на свою команду сказала: “Еще нам нужен специалист по расстройству пищевого поведения. Психиатр. Или, может, психотерапевт. Быстро нужен. В идеале завтра. И лучше не из нашей системы. И не трепло”. **** Зима 2013. Нервная, выматывающая. Блондинка среднего роста смотрит на высокую кучерявую шатенку и цедит: - Этери Георгиевна, вы хотите сказать, что моя дочь психически больная? Она что только для себя держит эту диету? Нет, скажите мне, если вам этого всего не надо, мы найдем тренера, который умеет работать на результат! “Даниэла, боже, как же у нее отчество? Ладно, неважно уже. И так все ясно!”- Тутберидзе внутренне машет рукой. В конце концов она - мать, это ее ребенок. Ей виднее. - Я вас прошу только об одном, следите, чтобы она ела хоть что-то, кроме этих порошков. Иначе прыгать ей будет просто не на чем. Для тренировки нужна энергия. Тело и так подвергается огромной нагрузке. - Я не могу следить за ребенком, которого со всеми этими сборами и этапами гран-при почти не вижу. Дайте мне возможность ездить с вами. Этери тяжело вздыхает: - Хорошо, я включу вас в ее группу. Только следите за ней, ради бога! **** В 2018 у нее будет новая девочка в красном, чтобы закрыть образ измученной и такой несчастной Юли. Юля ее не простила. И Юля была права. Что бы Этери ни говорила журналистам, как бы ни объясняла, внутри она знала всегда, что уходящие от нее дети по-своему правы. Их работа - это рутина и боль, боль и рутина. Каждый божий день. И каждый раз, когда кажется, что ты сделал все и даже больше, наступает новый день, когда тебе говорят, что и этого недостаточно. О такое ломаются даже взрослые. А дети, ее девочки, маленькие и худенькие, держат этот бой с бесконечным “ВЫШЕ, БЫСТРЕЕ, СИЛЬНЕЕ”. Пока верят ей. И их предавать она не могла. Они ее могли, хотя каждый раз это было очень страшно и больно. Но они вкладывались самым бесценным в свои и ее победы: детством, наивностью, невозвратным. Именно поэтому она никогда не давала им обещаний, за которыми бы не стояла ее уверенность в том, что они выполнимы. Именно поэтому каждый раз, когда понимала, что сделанный сверх человеческих сил еще один шаг к победе удался, она сглатывала слезы, накатывающие от радости за исполнение их мечты. Именно поэтому крыла их трехэтажной площадной бранью, когда видела, что они не хотят бороться со своим “не могу”. И только одного она никогда не делала - не била. Она просто знала, что боли в их жизни столько, что этот удар уже ничего не решит. Никакой высокой морали. Это всего лишь неэффективно. **** Ренат Алексеевич Лайшев прожил интересную молодость, адреналиновые зрелые годы и за всю жизнь научился лавировать в потоках и ловить рыбу в мутной воде политической жизни столицы. Если его правильно попросить, то он всегда находил мудрые административные решения и изыскивал ресурсы на нужное дело. Сейчас Этери Георгиевна Тутберидзе была именно таким прекрасным ресурсом для решения очень важного вопроса, о поиске этого решения с ним консультировались люди куда как более значимые, чем сам Ренат Алексеевич. Это было и лестно, и обязывало. К тренеру Тутберидзе Лайшев относился бережно, что к той курице, которая несет золотые яйца. Во-первых, как ни крути, он был восточным мужчиной, а во-вторых, весьма разумным руководителем. Но собственно женщины в том смысле, в котором мужчины говорят именно о женщинах, он в Этери Георгиевне не видел и видеть не мог. Долгая жизнь и воспитание привили ему убежденность, что женщина должна направлять свой ум на то, чтобы быть вовремя прелесть какой дурочкой, мягкой и уступчивой, умеющей извлечь бонусы из этого своего прекрасного и нежного положения. А светловолосая мать малолетних дракончиков, разрывающих на каждом новом старте соперников в лоскуты, меньше всего подходила под этот типаж женщины. И все же он ее очень уважал, ценил, а значит хотел, чтобы она точно поняла его пожелания и постаралась их выполнить максимально успешно. Ради самой же себя. - Этери Георгиевна, я надеюсь вы следите за ситуацией, которая развернулась вокруг нашей страны в поле спорта? И понимаете, насколько нам всем важно оставаться патриотами в этот момент полностью, до мозга костей. Этери внимательно следила за вязью слов, которые произносил Ренат Алексеевич. Склонив голову, как она это делает во время просмотра вступлений своих учениц, она следила за тем смыслом, который прятался за этими словами и лишь слегка кивнула на вводную часть, побуждая перейти большого начальника к сути. - Я надеюсь, что вы, тренер юных спортсменов, отдаете себе отчет, насколько важно донести до них правильный ход мыслей и поведение в сложившейся ситуации. - Насколько я знаю, Ренат Алексеевич, нареканий на моих ребят никогда не было в этой части,- аккуратно подтолкнула его к продолжению углубления в суть Тутберидзе. - Безусловно. И это весьма радостно для меня как для вашего, пусть и не непосредственного, но все же руководителя. Однако нужно понимать, что бывшие наши подопечные, даже возвращаясь к нам, зачастую теряют часть опор и основ, которые мы в них закладываем. Хотелось бы, чтобы в этот непростой для Евгении момент вы были рядом не только как ее вновь обретенный тренер, но и как тот человек, который напомнит ей, какие душевные связи у нее есть с родиной. В целом текст был предельно ясен, но Этери решила уточнить: - Ренат Алексеевич, вы хотите, чтобы я провела политпросвещение Евгении после того, как она два года пребывала за рубежами родины под крылом иностранного специалиста? Или я недопонимаю, что от меня требуется. Лайшев мягко улыбнулся: -Ну что вы, Этери Георгиевна, я скорее хочу, чтобы вы ненавязчиво вернули Евгению в те года, когда она была рядом с вами счастлива. Прогуляйтесь по тем местам, где были вместе. Просто напомните ей те времена и подарите то ощущение радости, которое было у нее тогда. Этери приподняла удивленно брови: - Ренат Алексеевич, вы сейчас говорите так, словно Женя была моей девушкой, которой нужно напомнить о былой любви. Но у нас совсем другие отношения, она спортсменка, а я ее тренер, а “места, где мы были вместе” и, возможно, даже счастливы - это лед, спортзал и танцкласс. Мне организовать ей экскурсию по “Хрустальному”? Лайшев внимательно посмотрел на тренершу, но улыбка осталась на его лице такой же проникновенной: - Мы все понимаем, насколько глубока бывает связь тренера и спортсмена, не так ли? Ваши же отношения даже по этим меркам были гораздо более теплыми, чем в среднем. Вы, я думаю, осознаете, насколько важно дать молодому человеку или девушке возможность испытывать чувство привязанности и дарить его. Наша с вами задача, как старших, как наставников, сделать все, чтобы человек, подобный Евгении по уровню известности во всем мире, имел возможность доносить до этого мира свою любовь к нашей стране, своим наставникам и учителям, тем, кто делает ее счастливой. И не чувствовал себя отвергнутой самыми дорогими людьми. Беседа между тренером и директором “Самбо-70” длилась еще почти 20 минут, но все самое главное уже было сказано и дальнейшие наставления лишь оформляли в рамочку общую картину. **** Сев на водительское сидение, Этери положила руки на руль и звонко и резко сказала только одно слово: “Блин!”. По лицу ее пробежала странная улыбка. И зацепившись за уголок губ, притаилась где-то в складке между ними. Именно с этим странным выражением лица Этери Георгиевна и пришла на вечернюю ледовую тренировку. **** - Ну, и какие ценные указания мы получили из высоких кабинетов?- спросил Дудаков. Этери вздохнула: - Все указания были лишь по мою душу. Вам предложено работать как работали, взяв часть моих обязанностей, пока я буду вводить в режим новую спортсменку. Точнее возвращающуюся к родным пенатам заблудшую дочь отчизны. - Ну, а тебе были какие указания? - поинтересовался Глейхенгауз. Тутберидзе усмехнулась: - Если кратко резюмировать, то мне было предложено трахнуть ее, ну, или дать ей трахнуть себя. Это уж как получится. Справа закашлялся, подавившись кофе, Сережа, Даня как стоял у бортика, так и остался стоять, только глаза раскрывались все шире и шире: - Так прямо и сказал? - Ну что ты, Данечка, намного тоньше и вежливее. Я передаю только суть. Губы Этери дрогнули, глаза наполнились на мгновение слезами. И именно в этот момент из раздевалки на лед высыпали фигуристы. - Все, ребята, работаем,- тихо произнесла старший тренер. Время офигительных историй закончилось. Начиналась повседневная, простая и понятная жизнь. Все внимание обратилось на разминающихся ребят. И стало немного легче дышать.