Осколки. История первая

Все ученики “Хрустального” знали, что страшнее тех минут, когда ругается Этери Георгиевна, не бывает. По большей части она даже голоса не повышала, но то количество льда и металла, которым наполнялся каждый звук, превращало эти слова в нестерпимую жестокость. Есть люди, которые орут и кроют других трехэтажным матом, но это только забавляет, а есть те, кто вежливо и на хорошем русском литературном сводят тебя в ад своими словами и там несколько раз переворачивают на самой горячей сковороде. Этери была из второй категории. Может, именно поэтому она так и не смогла подружиться по-настоящему ни с одной женщиной, кроме Мэнди. Мэнди было плевать на слова смешной русской девчонки, да и уровень английского Этери никогда не позволял ей так виртуозно снимать с чужой души кожу на нем, как она могла это сделать на русском. А, может, у Мэнди было то, что есть у большинства ее детей, пока они не получают первое большое признание и славу, попадающую им в сердца, как Каю в глаз осколок льда, и искажающие все, что они так ясно и просто понимали сначала. Мэнди всегда знала, что Этери любит молча и сильно, а ругается недолго и совсем не так больно, как болит ее любовь внутри. - Медведева, какого хрена ты раз за разом делаешь одно и то же? Ну ладно малышня, они могут и правда не понимать, а ты мне назло что ли стараешься вываляться на льду? Что ты этот заход передерживаешь каждый раз? Это, блин, тройной сальхов, а не четверной лутц, хрен ли там размышлять, как над теоремой высшей математики? - Я не знаю, Этери Георгиевна. Я не могу! Я… боюсь!- это было откровение. Болезненное для спортсменки. Она боялась снова боли, которая наконец-то после двух лет спряталась где-то глубоко в центре позвоночника и больше не была постоянной спутницей. - А полировать лед ляжками и задницей ты не боишься?- в голосе тренера холод и насмешка. И только те, кто знают Этери давно, очень давно видят там отголоски Жениного страха. Этери тоже боится. Очень боится той боли, что поселилась в ее Женьке перед олимпиадой, нарастала все два года, пока Этери ее не знала и не видела, где-то очень далеко, но постоянно. И сейчас лишь немного спрятала свои зубы и не тревожила. - Хорошо, Медведева, будешь кататься по шоу, там тройные не нужны,- констатирует, отворачиваясь, факт Тутберидзе. И слышит сдавленное шипение-выдох. - Я сделаю Этери Георгиевна. Я могу! Этери снова оборачивается к спортсменке: - Я знаю, Жень. Конечно, ты можешь,- и голос совсем спокойный, теплый, как какао в рождественское утро,- Поверь в это сама. **** Весна 2011 - Медведева, если ты приходишь сюда покататься на катке для собственного удовольствия, больше не приходи! В Москве масса прекрасных мест, куда можно пойти и покататься для себя. Не занимай чужой лед и мое время! Для ленивых, трусливых, слабовольных, кривых, косых и убогих есть другие места. Я такими не занимаюсь! На выход стоит в полном составе хоккейная команда и ждет, когда фигуристы уйдут со льда, наблюдая, как худая высокая женщина лет тридцати громко отчитывает маленькую девчушку с огромными глазами: - Сегодня ведьма особенно что-то громко орет. В ударе. Врежет ей или нет?- задается вопросом один из нападающих. - Она ж ее убьет, если стукнет? Такая рельса против такой кнопки,- поддерживает беседу его товарищ по команде. Этери взмахивает рукой, хоккеисты замирают в ожидании, но она всего лишь указывает на выход и тем же ледяным тоном произносит: - Исчезни с моих глаз, Медведева! Девочка убегает с катка с такой скоростью, что выталкивает на скамью одного из парней-хоккеистов. Тренерша медленно делает круг по льду и выкатывается к выходу. Темные холоднее полюса холода глаза - это все, что видят на ее лице мальчики. Женщина перепрыгивает бортик и удаляется в сторону раздевалки: - Вот ведь сука!- душевно прикладывает в прямую спину ее один из молодых спортсменов. Тренер резко оборачивается, но юноши суетливо выскакивают на лед, даже не косясь в ее сторону. Этери усмехается едва заметно и продолжает путь в раздевалку. Переступая порог, едва успевает увернуться от летящего в ее сторону конька. Полет сопровождается истерическим детским криком: - Да, пошло оно на*уй! Никогда больше сюда не приду! Повисшей после этого паузе, может позавидовать не только вся труппа старого МХАТа, но даже немая сцена Гоголя. Две пары темных глаз смотрят друг на друга пристально. В одном вызов и начинающийся испуг, в другом… сила и вновь набирающая власть жесткость. Этери спокойно поднимает ботинок Жени, подходя, ставит его аккуратно рядом со вторым: - Не забудь протереть лезвия,- и спокойно садится на соседнюю лавку расшнуровывать собственные коньки. Переобувшись тренер поднимает глаза на молчащую, потупившуюся Женю, которая сосредоточенно укладывает вещи в огромную сумку в половину роста самой девочки. Берет свои коньки за лезвия и произносит: - Еще раз увижу, что твой инвентарь летает по раздевалке, и вы с мамой пойдете искать другого тренера. Мои ученики не позволяют себе такого поведения в общественных местах. До завтра, Женя. На следующий день Женька каталась так вдохновенно и чисто, что от нее невозможно было оторвать взгляд. **** Этери медленно и сосредоточенно идет по льду в своих дутых ботинках, оставив Женю бороться с ее страхами. Без коньков она самый неуверенный мире человек, когда оказывается на этой скользкой глади. Каждый раз, глядя на этот крадущийся шаг Даня бросает все и мчится подать женщине руку. И дело даже не в том, что это теперь его женщина, он всего лишь не может смотреть, как она трусит. Вот и сейчас он отъезжает от Сони на минуту и спешит на помощь. Этери благодарно улыбается, вкладывая свою ладошку в его руку. **** 19 апреля 2018 Этот день никто и никогда бы из них не запомнил точно, но фотокорреспондент одного и из СМИ запечатлел его для всего мира. И теперь Даня наверняка знал, когда королева впервые снизошла до него. И, что уж скрывать, он сохранил эти фото в архиве. Под паролем. В самой неожиданной папке. Он стеснялся своей сентиментальности и прятался даже от Этери с этими дурацкими фоточками. Новая программа Полины - работа над постановкой в два голоса, две пары глаз, четыре ноги и четыре руки. Они с Этери хором и по очереди показывали девушке движения, начисто забыв, что за бортиком пристроился человек с телевиком. Почему она это сделала даже сама Этери не могла сказать, более того, она с удивлением смотрела на вышедшие в свет фото, потом на Даню, потом снова на фото. И лишь через несколько минут произнесла: - А с чего я в тебя так вцепилась? Он понятия не имел “с чего” она в него “вцепилась”, но остро, пронзительно, до самой сердцевины души ощутил эту тонкую руку, крепко держащую его за запястье и слушал, как бьется его пульс отталкиваясь от подушечек ее пальцев. Несколько секунд. И их хватило, чтоб он, не задумываясь вложил свое сердце в ее ладонь. Лишь бы она продолжала держаться за него. Ни на что не рассчитывая. И ничего не желая взамен. И когда в тот день она говорила по телефону с мамой, а кисть лежала так близко и спокойно в одном движении от его пальцев, стучащих по клавишам ноутбука, все время приходилось останавливать себя от желания накрыть ее узкую ладошку своей рукой, давая тепло и силу на эти мучительные и неотменяемые разговоры. **** Этери почти добрела до выхода со льда, когда услышала очень характерный звук приземления и выезда, так звучали коньки только у Жени. Она вообще могла, стоя спиной, определить, кто из ее спортсменов сделал прыжок. И это был именно Женькин выезд. Под острым углом к бортику пред ее взор подкатывается ее взрослая уже девочка со счастливой улыбкой и все, что остается сказать женщине: Ну что, Медведева, могЕшь! Девушка смеется заливисто и так легко, как давно уже не смеялась: Не могЕшь!, а мОгешь! Этери Георгиевна. И на мгновение на катке становится не только очень светло, но и особенно тепло. У них снова есть общее счастье, в котором никогда не было никому больше места.