Осколки. История первая

На старой подмосковной даче, где до сих пор стоит рояль, на котором уже годы никто не играет, прячутся тени покойных подруг и друзей в складках портьер, а в воздухе призраком прежних дней витают победы ее учеников и ее собственные, в удобном вместительном кресле сидит больная старая женщина, несмотря на габариты, хрупкая от собственной ветхости. Она видит, как на экране девушка в сиреневом пишет новую часть большой драмы под названием “история фигурного катания”. И, когда лицо ее после вращения захватывают достаточно крупным планом, в глазах старухи появляются слезы, и все, что она думает и говорит выражается в одной фразе: “Звезда родилась!”. Одна фраза на двоих: ту, что на льду в летящем и легком с нежным сияющим взглядом, и ту, что за льдом, в монолитном черном, напряженную, как металлическая струна рояля, пронзающая карим огнем стены и души. Тренер всегда чувствует другого тренера. У них общая дорога. Отрезки разные. Вот по льду американского Солт-Лейк-Сити разрубая воздух воображаемой шпагой несется ее чемпион. Лучший и единственный в своем роде. Созданный для победы и любви фортуны. Выстеганный ею за слабость и безволие. И не имеет значения, болит ли у него нога на самом деле. У чемпионов никогда ничего не болит, если они хотят быть чемпионами. Даже в тот момент, когда им выкручивают суставы, ломают кости и отрывают связки. Или ты чемпион - и пусть любая боль подождет, даже смертельная. Или ты болишь, и тогда чемпионы - другие! Лешка стоит коленями на льду и целует эту стеклянную воду, которая лишила его здоровья к двадцати годам и подарила звание олимпийского чемпиона. “Леша может все!”,- кричит внутри себя его тренер и тискает в объятьях счастливого победителя. Бегущая камера ищет и находит еще одно лицо на трибуне. Огромные карие глаза и маска, прячущая все, кроме выражения этих глаз. А в них восхищение, удивление и страх, и боль. “Ну что же, Женечка,- думает про себя больная, наполненная воспоминаниями более, чем жизненными силами, женщина,- один сезон я тебе выбила у твоей богини. Что же ты вынесла из него?” **** Как же по-разному видится одна и та же жизнь с разных мест. Женя сидит на трибуне и смотрит с нее на своего тренера. На этом Чемпионате России весь штаб “в мsле”: принимают и отправляют спортсменок. Этери Георгиевна с каждой только, сколько можно: с Майей доходит до КиКа, с Ками только у бортика. Сейчас она c Аней, которая стоит в центре катка и ждет начала музыки. Женя помнит, как смотрела на эту программу с тренерского места в “Хрустальном”, чувствуя ладонь Тутберидзе на своем плече, запрещающую вставать ладонь. А Аня в этот момент катала то один фрагмент, то другой. Девушка на льду очень нежно и бережно живет в прозрачной музыке. Жене такую воздушную мелодию даже не предлагали никогда попробовать. Совсем не ее формат. Не ее душа. А Щербаковой эта мелодия идет, будто хорошо подогнанное платье правильного фасона, делающее красивее любую женщину. О том, что Аня не может целиком выкатывать программу знали все еще во время тренировок. Она так ни разу и не исполнила ни короткую, ни произвольную от начала до конца после пневмонии. Что творилось в короткой Женя тоже видела. И сейчас к восхищению той нежностью, которая простиралась надо льдом, примешивался страх, что вот-вот все это закончится и Щербакова “встанет” по скорости, силе, уверенности. И нежность поломается. Аня трудится. В каждом движении, в работе рук при отталкивании и вытягивании высоты прыжков. Она и не думает “вставать”. У Ани нет “вчера”. Аня вся в сегодня. Этери Георгиевна по другую сторону льда тоже живет без вчера. Не отрывает взгляда от фигуристки. Толкает ее вперед собственной энергией. Это Медведевой как раз знакомо. Взгляд ее тренера совершенно осязаем. И, когда она ведет тебя по программе, ты ощущаешь себя на льду в паре. У них двоих всегда было так: парное одиночное катание. В последнем выезде из каскада что-то не так. Внешне уверенно, но не так. Женя много раз видела, как Щербакова делает этот каскад. Как выезжает. Сейчас все иначе. И Этери Георгиевна становится другой, еще более собранной, еще больше “в паре”. Медведева помнит такие же глаза напротив за бортиком после ее второго перелома. Тогда в каскад, заморозив на мгновение всю боль, ее поднял этот требовательный, безжалостный, но такой оберегающий взгляд. И она выехала. А Аня под этот взгляд ушла во вращение. Но когда Аня начинает заключительную дорожку, за которой так напряженно следит брюнетка на трибуне, становится ясно, что у Щербаковой есть что-то еще, совсем другое, что-то собственное, что рождает ее улыбку и захватывает зал. И это собственное вернее и надежнее карего взгляда из-за бортика. Медведевой больно смотреть на то, что творит на льду Аня. И не потому что это история преодоления. Преодоления есть у всех, кто забрался достаточно высоко по ступеням большого спорта. А потому, что это история единственно верного развития жизни в моменте. - Я сделала все, что могла, чтобы пройти! - Все? - Да! - Да? - Да! - Нет, ты сделала не все! Даже там, на олимпийском льду Пхенчхана Женя Медведева не смогла бы быть Аней Щербаковой на этой финальной дорожке. Даже отдав всю себя до полного опустошения. Ей бы очень хотелось услышать в себе той такую же улыбку, ведущую за пределы физических возможностей. Поднимающую над собственным телом. Вряд ли и Этери Георгиевна четко понимала, чего ей и ее Женьке не хватило, чтобы победить. Просто она чувствовала, что для чемпионки Женя должна была шагнуть на один шаг выше себя самой, а не только подняться на собственный максимум и встать на цыпочки. По окончании программы Медведева вынимает телефон и отправляет Этери одну фразу, после чего успокаивается и с радостью и любопытством наблюдает, как артистично Даша выкатывает свою Джульетту. **** - Наверное, это про спорт,- отвечает на вопрос журналистов Этери. “Наверное, это про жизнь”,- думает она про себя, подразумевая и то, о чем можно говорить, и то, о чем не скажешь словами. Не поймут. Она и сама не очень понимала то, что ощутила. Но ощущение катарсиса, когда Щербакова закончила, было настолько полным, что смыло всю накипь страхов и усталости, которые почти приросли к ней за прошедшие сутки. Они раскланиваются, фотографируются, улыбаются. Аня просто счастлива. Да что уж там, все они счастливы на общем фото, на видео, в каждом ответе и принятых поздравлениях. И, кстати, пока ее оставили в покое, а терзают бедную, но такую счастливую этими журналистскими вопросами Аню, можно и ответить на самые важные из поздравлений. Этери извлекает телефон и бежит по списку новых сообщений в мессенджерах. Рассыпает вежливые благодарности, смайлики. Подробнее - на Дишино послание, от сестер и брата. О, и Женька не поленилась отметиться. Ровно через 15 секунд, дважды прочитав единственную строчку сообщения, Этери резко развернется и, бросив на ходу Дане: - У меня срочное дело, организуйте с Сережей возвращение девочек,- уверенно и быстро направится к выходу, теперь уже игнорируя любые попытки задавать вопросы и брать интервью. Лишь пару раз остановится, чтоб раписаться на плакатах для ребятишек. “Все-таки никак без равновесия в судьбе”,- устало подумает Тутберидзе, садясь в такси и направляясь в сторону гостиницы. Не выходит у нее незамутненных радостей побед. Ну - никак!