Как начиналось и кончится всё

      Глубокая ночь.       Джисон сидит за кухонным столом, подперев одной рукой щёку, и в сотый раз перечитывает всю информацию о мафии, которую принёс Сынмин. Его глаза слипаются, мозг почти не соображает из-за усталости и накопившегося стресса, но он продолжает упрямо пытаться найти слабые места и придумать какой-нибудь план.       Ясно одно — они в тупике. Им следует залечь на дно на время, однако Джисон упорно не останавливается и рассеянным взглядом снова пробегается по тексту, стараясь уловить хотя бы какую-нибудь деталь, которая могла бы пригодиться в будущем.       Все остальные, должно быть, спят, потому что в доме стоит томительная тишина, а свет горит лишь на кухне. Ему тоже было бы неплохо поспать, но навязчивые и тягостные мысли не предоставляют подобной возможности.       Несколько часов назад Минхо узнал всю правду, и теперь Джисон очень сильно переживает за его моральное состояние. Воспоминаниям о том, с какой злостью и ненавистью ему говорили все те слова, заставляют каждый раз нервно сглатывать, чтобы сдержать слёзы. Несмотря на то, что он ожидал подобной реакции, это всё равно слишком сильно ударило по нему. И в первую очередь больно не за себя, а за Минхо, которому пришлось испытать шок вперемешку с ужасом и страхом.       После ухода Сынмина Минхо закрылся в одной из спален на втором этаже, пытаясь справиться с охватившими эмоциями, пока остальные переваривали всё случившиеся и приходили в себя. Сначала оживился Феликс и, пробурчав неловкое «спокойной ночи», двинулся в гардеробную, чтобы взять несколько вещей для себя и Минхо. Он быстро набрал небольшую стопку одежды и, не взглянув ни на кого, даже на Хёнджина, пошаркал наверх, споткнувшись пару раз на лестнице.       Джисон остался наедине с другом, но и тот долго не задержался: схватил откуда-то взявшиеся ключи от машины Минхо и направился на улицу, чтобы загнать ту на территорию коттеджа. Вернувшись из прострации, Джисон решил тоже заглянуть в гардеробную, планируя подыскать замену офисным брюкам и толстовке Хёнджина. Переодевшись в более удобные спортивные штаны и простую безразмерную футболку, что висела на нём мешком, он переместился на кухню, захватив сумку-планшет, любезно оставленную Сынмином на тумбочке для обуви. Именно тогда и погрузился в чтение, не заметив, как Хёнджин вернулся и ушёл на второй этаж, захватив свежих вещей из всё той же гардеробной.       Со Чанбин. На самом деле, Джисон не удивлён своей сообразительности. Это было слишком легко. Любой бы догадался, что он заказчик. Шоком оказалась новость, что он ещё и глава мафии.       Адвокат Со является правой рукой директора Ли. Джисон не знает, насколько они были близки, но, наверное, достаточно, чтобы Чанбин мог запросто устранить его самостоятельно. Очевидно, не хотел лишний раз вызывать подозрения. Итак всем известно, что изначально именно он должен был стать генеральным директором, но высшее начальство решило иначе и выбрало на эту должность молодого и перспективного Ли Минхо, а ему выделили всего лишь какое-то небольшое офисное отделение.       Если изначально Джисон предполагал, что Чанбин обратился в их организацию из-за чувства зависти и несправедливости, то сейчас у него иное мнение по этому поводу. Мафии нужно больше власти, особенно в такой сфере деятельности, как юриспруденция, чтобы легче было скрывать от полиции незаконные сделки и перевозки. Поэтому, когда выпал шанс, Чанбин заказал убить Минхо, инсценировав всё как несчастный случай. Чан отказать не смог, ведь ему нужны были деньги. А Джисон подпортил планы им обоим, влюбившись в «жертву».       Раз мафия положила глаз на должность генерального директора, значит, она будет идти до конца, лишь бы получить желаемое. Так что Минхо лучше вообще не появляться на улице — Джисон и остальные обязательно проследят за этим. Ему с Хёнджином тоже нежелательно показываться где-то за пределами данного района, потому что преданные Чану люди наверняка начнут их искать, чтобы отомстить. Продуктов в холодильнике хватит примерно дня на три-четыре, но не более. Видимо, придётся Феликсу бегать в ближайший магазин…       Джисон, вздрогнув, понимает, что засыпает. Он протирает слипшиеся глаза руками и шипит, стоит задеть ссадину на щеке. Грузно вздыхая, кидает последний взгляд на разбросанные по всему столу листы и медленно поднимается. Информация, которую им предоставил Сынмин, с одной стороны кажется полезной, однако с другой — нет. Возможно, у него не получается ничего придумать лишь потому, что его разум буквально вырубается каждые две минуты, или же выхода на данный момент и вправду не существует. В любом случае, самое верное решение сейчас — пойти спать.       Джисон собирает листы обратно в папку и убирает ту в сумку, которую относит в гостиную и бросает в угол между книжным стеллажом и стеной. Затем заходит в ванную, где обнаруживает набор новых зубных щёток и несколько упаковок разной зубной пасты. Ни одна из них не вскрыта, поэтому он выбирает первую попавшуюся и чистит зубы, начиная проваливаться в сон практически каждые три секунды. Еле как закончив с этой процедурой, Джисон покидает маленькую по сравнению с остальными комнату и ковыляет вверх по широкой лестнице, не забыв везде погасить свет.       Оказавшись на втором этаже, нерешительно замирает. Осталась лишь одна свободная спальня. А вдруг он сейчас войдёт в ту, где Минхо? Но его тревога моментально испаряется, когда в поле зрения попадает единственная открытая дверь в самом конце коридора. Джисон плетётся к ней неспешно, то и дело запутываясь в собственных ногах из-за утомления. Очутившись напротив двери, открывает её сильнее и оглядывает помещение, чтобы убедиться, что это комната действительно свободна.       Джисон облегчённо выдыхает, проходит внутрь и сразу же падает на мягкую кровать, не потрудившись даже расстелить её. Сворачивается клубочком на правом боку, поджимая к груди колени и обнимая их руками. В сознании бесцеремонно всплывают образы сначала разгневанного, а потом заплаканного и разбитого Минхо, отчего сердце словно лианы окутывают и стискивают до такой боли, что трудно дышать становиться. Он, зарывшись носом в ямку между коленями, ещё сильнее сжимается в позе эмбриона, в начале погружаясь в тревожную дремоту и только после — в неспокойный, но продолжительный сон.       Утро встречает его тишиной.       Плотные шторы задёрнуты, поэтому в комнате по прежнему тускловато, хотя поднявшееся из-за горизонта солнце лучами пытается пробиться в помещение. Джисон ворочается в кровати, прогоняя сон. Покрывало оказывается всё смятым, но сил на то, чтобы исправить это, не находится. Он поднимается с постели, потягивается, разминая онемевшие мышцы, и практически сразу недовольно кряхтит и хмурится — свежие ушибы мгновенно дают о себе знать. Затем медленно, почти на мысочках, выходит из спальни и осматривается, прислушиваясь.       Тихо.       Кончики бровей встречаются на середине переносицы, когда Джисон нервно сглатывает.       «Неужели все ещё спят? Но уже половина двенадцатого. Кто-то должен был уже проснуться, разве нет?» — он пробегается пристальным взглядом по каждой двери на этаже. — «Может быть, стоит проверить комнаты?» — проскальзывает мысль, которую моментально выкидывают в воображаемую мусорку — Минхо не понравится, если его личное пространство нарушат без разрешения. Тот, очевидно, чувствует себя в безопасности в одной из спален. Джисон не станет приносить лишний дискомфорт. Его временная комната — его территория.       Он тяжело вздыхает, ощущая невыносимый груз на сердце, что с каждой секундой тянет вниз всё сильнее и сильнее. Даже одно короткое воспоминание о Минхо, о любимом человеке, приносит боль. Так плохо ему ещё никогда не было.       Джисон спускается на первый этаж осторожно, не желая никого пугать своим резким появлением. В доме стоит атмосфера, которую обычно создают режиссёры в своих фильмах про зомби-апокалипсис, когда на первый план выводят мёртвый город без единой живой души. Холодные мурашки проносятся по коже от подобного сравнения, поэтому он мотает головой, чтобы отбросить все эти ужасающе навязчивые мысли.       Оказавшись на кухне, Джисон чувствует лёгкое, почти прозрачное облегчение, потому что за обеденным столом сидит Хёнджин, потихоньку попивая что-то из чисто-белой кружки и отстранённым взглядом сверля точку перед собой. Он неловко мнётся на пороге, потому что на его появление никак не реагируют. Потом, сдаваясь и не желая тревожить глубоко задумавшегося друга, аккуратно обходит его и приближается к холодильнику.       — Тебе сделать кофе? — монотонно спрашивает Хёнджин, заставляя пальцы замереть на ручке.       — Если не сложно…       Тишина совсем не кажется уютной. В воздухе витает напряжение, что давит на обоих, отчего появляется фантомная боль в висках (а может и не фантомная). Джисон выпадает из реальности, отключая сознание, и делает себе пару бутербродов чисто на автомате. Приходит в себя только тогда, когда оказывается за столом напротив Хёнджина, перед которым появилась наспех приготовленная глазунья.       — Ты, — замолкает на миг, чтобы прочистить горло, — видел уже кого-нибудь сегодня? Ну, я имею в виду…       — Нет, — прерывает его Хёнджин и протяжно выпускает воздух через нос, начиная протирать ладонями чуть бледное лицо и массировать переносицу. — Ни Феликса, ни Минхо. Но я слышал какие-то звуки из их спален, поэтому они всё ещё здесь.       — Хорошо.       «Нихуя не хорошо.»       Очевидно, что Минхо будет прятаться, отвергая какие-либо попытки выйти на контакт с наёмными убийцами. Однако Джисон до ознобной дрожи в конечностях хочет убедиться, что с Минхо всё в порядке.       «Конечно, Минхо не в порядке. Кто после такой правды будет в порядке? Но, блять, я надеюсь, что у него не возникнут какие-нибудь суицидальные мысли или что-то в этом роде. Я и так уже достаточно причинил ему боли. Не хватало, чтобы Минхо ещё себе навредил из-за тревожности и страха, которые он испытывает по моей вине.»       Идея провалиться сквозь землю от безнадёжности до сих пор звучит заманчиво.       «Может, мне под машину броситься? Нет, это не выход. Минхо в опасности», — на первом месте стоит безопасность и желательно здоровое ментальное состояние возлюбленного, а затем уже все остальные маловажные обстоятельства.       Джисон прежде не принимал такую позицию — ставить чью-то жизнь превыше своей. Ради Минхо приходится меняться, но не сказать, что это плохо. Наоборот — он ощущает свободу в своих действиях и чувствах. У него больше нет босса. Теперь Джисон волен быть самим собой, ведь образ хладнокровного убийцы — лишь маска, потому что так легче было выживать в том криминальном мире. Из-за постоянных нотаций Чана о том, что самое главное в жизни — это деньги, он действительно начал верить в это, игнорируя другие более важные ценности.       Так было легче. За эти года Джисон практически совсем потерял настоящего себя. Если бы не регулярные встречи с Хёнджином, которые в той или иной степени снабжали его практически прогнившее сердце крупицами веселья, счастья и радости, Минхо наверняка был бы уже мёртв, как и он сам.       — Что будем делать? — спокойный голос вытягивает Джисона из раздумий. — С мафией.       — Да хуй знает, — огорчённо фыркает он, принимаясь активнее жевать бутерброд с ветчиной. — Ни одной весомой зацепки в информации, что нам дал Сынмин. Ни-че-го.       — Понятно.       Снова молчание. Раньше у них было множество тем, которые можно было обсудить, множество шуток, над которыми можно было часами смеяться, множество идей и фактов, которые можно было раскритиковать и опровергнуть. Однако в данный момент — пустота. Они словно стали друг другу не родными, будто не им пришлось вместе переживать невероятное количество событий в прошлом.       Если в начале знакомства с Минхо Джисону нравились перемены в его жизни, то сейчас — категорически нет. Всё плохо настолько, что хочется взять и просто опустить руки от безвыходности. Но он ни в коем случае не станет этого делать. Потому что защита любимого всё ещё находиться на самой вершине невидимого списка.       Внезапно слышатся приглушённые шаги со стороны коридора. Оба выпрямляются и навостряют уши, впиваясь жадными, но взволнованными взглядами в дверной проём. Вскоре там материализуется Феликс и встаёт как вкопанный, смущённый подобным вниманием к своей скромной персоне.       — Кхм, доброе утро, — неловко бросает он и спешит к холодильнику, откуда принимается вытаскивать продукты и раскладывать их на столешнице, видимо, собираясь заняться завтраком для себя и Минхо.       — Давай я тебе помогу, — Хёнджин неожиданным образом оживляется, практически расцветая на глазах, и подскакивает с насиженного места, бросаясь к Феликсу, чтобы перехватить два румяных помидора из его рук.       — Не нужно… — начинает уже отказываться, нервно сжимая ладонь, из которой только что вырвали овощи, в кулак, но Хёнджин его в тот же момент перебивает, звуча очень серьёзно:       — Я настаиваю.       Повисает недолгая пауза. Хёнджин и Феликс как будто застывают во времени и не могут пошевелиться, даже если бы очень сильно захотели. Они пристально смотрят друг друга в глаза, словно ведя мысленный диалог или, возможно, дискуссию, однако какие-либо эмоции не получается считать с их лиц, что немного разочаровывает. Джисон невольно поджимает губы и ёрзает задницей на стуле, когда гляделки слишком затягиваются.       — Ладно, — в итоге просто отмахивается Феликс и возвращается к холодильнику, чтобы достать последний ингредиент.       Джисон замечает, как у Хёнджина на мгновение уголки рта приподнимаются в слабой улыбке, отчего сконфуженно отворачивается и прячется за кружкой кофе. Накатывает странное чувство. Будто он третий лишний в этом помещении, хотя те двое не сделали ничего особенного. Всего лишь поглядели друг на друга. В течение трёх минут. Даже не моргая, кажется…       Джисон сначала хочет уйти, но передумывает, продолжая без какого-либо аппетита отправлять бутерброд по небольшим кусочкам в свой желудок. Он не следит за тем, что делают Хёнджин и Феликс, но отлично слышит копошения — готовка идёт полным ходом. Никто из них больше ничего не говорит, и Джисон предполагает, что они, наконец, погрузились в ту самую уютную тишину, которую обычно разделяли они с Минхо. Раньше. Однако данное предположение — ошибочное. Ему хватает одного лишь краткого взгляда на готовящую парочку минут через десять, чтобы понять, что в воздухе вновь зарождается надоедливое напряжение. Это можно заметить по скованным действиям Феликса и Хёнджина, который продолжает молча помогать с поджатыми в плоскую линию губами.       Следующие события происходят как в густом тумане: Джисон доедает бутерброд; Феликс заканчивает трудиться над завтраком и раскладывает получившиеся шедевры на две тарелки; Хёнджин неспешно приступает к уборке, не переставая смотреть из подлобья на объект воздыхания, который теперь немного хмурится и нарочно избегает любых взоров в свою сторону. Опять ни единого слова не слетает с чьих-либо уст.       Феликс уходит на второй этаж, забирая ещё не остывшую еду. Хёнджин печально глядит ему вслед, чуть не роняя в раковину полотенце, которым только что вытер руки.       — Я безнадёжен, — грустно вздыхает он и снова плюхается на стул, придвигаясь к краю стола, на который бесцеремонно ставит локти и обхватывает щёки ладонями. — Феликс послал меня окончательно.       — Не помню, чтобы он что-то такое произносил… — Джисон издаёт еле заметный смешок, обводя подушечкой указательного пальца ободок однотонной кружки. — А вот Минхо — да. Причём не один раз. Вот, где настоящая безнадёжность.       — Забавно получается, — Хёнджин горько посмеивается, откидываясь на спинку стула и закладывая руки за голову. — У каждого из нас взаимные чувства, но это, видимо, действительно не имеет никакого значения.       Фраза ранит неожиданно сильно. Сердце сжимается, словно иссыхая от нехватки…чего-то. Чего-то? Джисону определённо не достаёт нежных прикосновений, ласковых прозвищ, крепких и искренних объятий, пылких и беспорядочных поцелуев не только на губах, но и на всём теле. Ему совершенно точно не хватает Минхо. Его Минхо. Который вёл себя уверенно, властно и справедливо со своими работниками. Который снимал маску безразличия и строгости, когда оставался наедине с Джисоном (Судже). Который, развеселившись и разыгравшись, показывал фирменную ухмылку чеширского кота. Который возводил глаза к потолку, когда долго и усердно о чём-то размышлял.       Джисон просто-напросто скучает. Безумно. Ему не нравится, что Минхо сейчас страдает из-за него. Он готов пасть пред ним на колени и вымаливать прощение. Прощение, которое не заслужил. Минхо его не простит. Не должен. Такое не прощается. Джисону необходимо, наконец, принять тот факт, что будущего у него и Минхо точно не будет. Никакого.       Позже Хёнджин удаляется в свою комнату временного проживания и Джисон остаётся один. Он вздрагивает, когда кто-то хлопает дверью за его спиной. Поднимается, решая проверить. Оказывается, что этот кто-то всего лишь заперся в ванной. Ничего особенного. Джисон собирается вернуться на кухню, как голову посещают не очень хорошие мысли и идеи.       «А вдруг там Минхо?» — от прозвучавшего в собственном сознании голоса по коже пробегается ощутимый холод, заставляющий коротенькие и почти не видные волосинки стать дыбом. Во рту резко пересыхает, и он с трудом проглатывает образовавшийся в горле ком, перекрывающий все дыхательные пути.       Взгляд возвращается к двери.       «Зачем мне ждать Минхо? Чтобы поговорить? Попросить прощения?» — но Минхо не захочет выслушивать его. Вряд ли тот смог так быстро принять и полностью пережить случившееся.       Пока Джисон судорожно перебирает всевозможные исходы событий, изогнутая ручка двери шевелится. Он поднимает глаза и едва ли не икает от волнения, когда встречается с испуганным и настороженным взглядом. Почему его догадки так часто подтверждаются?       Минхо мгновенно закрывает дверь с характерным хлопком и бросается к лестнице. практически спотыкаясь о свои же ноги. Джисон сначала пребывает в растерянности, но уже через секунду кидается к мужчине, который впивается пальцами в перила и намеревается рвануть наверх.       — Минхо!       Джисон успевает схватить его за запястье прежде, чем тот попробует подняться хотя бы на одну ступеньку. Минхо от чужого касания панически дёргается и отшатывается назад, предпринимая попытку освободиться из цепкой хватки. Он оступается и, вскрикнув, начинает падать, но Джисону удаётся вовремя потянуть его на себя, чтобы спасти от болезненного удара.       Они сталкиваются грудными клетками, оказываясь невыносимо близко спустя столько часов, проведённых порознь. Минхо непонимающе трепещет длинными ресницами, судорожно осознавая происходящее, пока Джисон жадно разглядывает его лицо. Вот только ему не позволяют вдоволь насытиться зрелищем. Его грубо отталкивают и вырывают руку, тут же накрывая покрасневшее место своей ладонью.       И кричат. Гневно. Раздражённо. Истерически.       — Блять, не приближайся ко мне!       — Минхо, я…       — Нет, я ничего не хочу слышать! Оставь меня в покое! — ноздри свирепо раздуваются, а взгляд, пропитанный ненавистью, разочарованием и болью, припечатывает к полу и лишает возможности двигаться.       — Хён, пожалуйста…       — Не смей меня так называть, сука, — шипит ядовито, искажая лицо ещё в более хмуром выражении. — Я, блять, слышать и видеть тебя не хочу. Не могу!       — Прошу, всего лишь…       — Нет! Иди нахуй! Отвали! — Минхо накрывает истерика, постепенно перерастающая в нервный срыв. В его тёмных глазах собирается влага, губы подрагивают, зубы непрерывно стучат. Джисон пугается картины, представшей перед ним, а понимание добивает окончательно.       «Минхо боится меня. По-настоящему. И ненавидит. Невероятно сильно.»       — Что случилось? — Феликс спускается со второго этаже и встаёт между ними, неотрывно взирая на Минхо.       — Пускай он меня больше не трогает! — вместо объяснений выкрикивает тот, прячась за Феликсом и порывисто цепляясь за подол его футболки. — И не подходит! И не говорит! Ничего не хочу слышать от него! — голос надрывается, поэтому Минхо откашливается и яростно вытирает тыльной стороной ладони глаза, из которых уже покатились непрошенные слёзы.       Джисон, застыв на месте, мысленно проклинает себя и свои необдуманные решения и сопутствующие им последствия. Несмотря на то, что Минхо всегда с виду казался стойким и неуязвимым, на деле же всё совсем не так. По крайней мере, если это касается любви и дорогих ему людей. Признание действительно сломало его. И во всём виноват именно Джисон.       — Хорошо, тише, хён, — Феликс аккуратно приобнимает Минхо. — Он больше не подойдёт к тебе, — гневный взгляд в его сторону, от которого хочется утопиться. — Пойдём, хён, тебе нужно отдохнуть.       Феликс уводит затихшего Минхо на второй этаж, пересекаясь с Хёнджином, что тоже выбежал из спальни на раздавшиеся крики. Джисон не шевелится; в солнечном сплетении внутренности сдавливаются до такой степени, что легче было бы умереть, чем терпеть невыносимую душевную боль. Но нависшая над любимым опасность просто вынуждает закопать все чувства глубоко под землю.       Джисону придётся выдержать всю эту ненависть. Потому что Минхо важнее, чем всё остальное. Важнее, чем он сам…       До конца дня он больше ни с кем, кроме друга, не пересекается. Каждый занимается своими делами. Джисон и Хёнджин не много разговаривают, предпочитая отвлекаться на какую-нибудь ерунду наподобие книг неизвестных им авторов и журналов. Последующие приёмы пищи также проходят раздельно. У них как-то телепатически получилось договориться о том, кто в какие часы оккупирует кухню. Если Феликс выходит из комнаты, то Минхо — нет. В туалет он теперь ходит в тот, который на втором этаже. Джисону в первый раз не удалось разглядеть эту неприметную маленькую комнатку в самом углу у лестницы.       В итоге он ложится спать около десяти вечера, измотанный переживаниями и чувством вины, которое поедает его изнутри.

***

      Боль на секунду парализует тело, заставляя разум вынырнуть из мира сновидений. Джисон хмурится, не открывая глаза, и пытается снова заснуть, как в плечо резко прилетает ощутимый удар. Он лежит на боку, что даёт возможность чуть подтянуть ноги к туловищу; всё ещё не проснувшееся сознание предпринимает очередную попытку отключиться, стараясь не обращать внимание на некоторые неудобства. Однако следующий толчок, который оказывается намного сильнее и больнее предыдущего, окончательно вынуждает прогнать сон. Джисон морщится, чувствуя несколько ударов подряд и под конец опять мощный толчок, практически переворачивающий его на живот.       Он кряхтит, разлепляя веки, и с трудом разворачивается, желая понять, что происходит. В темноте ничего не видно — нужно время, чтобы привыкнуть. Над ним раздаётся неразборчивое бормотание, а затем его бьют кулаком всё в то же плечо, задевая старые синяки. Джисон шипит и наугад пытается перехватить чужие руки, чтобы остановить, часто моргая. Тот вырывается и грубо отталкивает его от себя, что-то гневно шепча под нос. Когда зрение привыкает к тусклому помещению, глаза удивлённо распахиваются.       — Минхо? — растерянно произносит он, сглатывая. — Что ты…       Договорить ему не позволяют, в очередной раз ударяя по уже неприятно ноющим мышцам на руках. Джисон ничего не понимает, сопротивляясь, так как знатно поднадоело, что его всё время толкают и толкают, опрокидывая на живот. Он собирается подняться и остановить Минхо, однако бубнёж неожиданно становится громче, вынуждая замереть и ощутить отвратительные мурашки на коже.       — Ты, сука, — с придыханием и очевидной злостью, — испортил мне жизнь.       И принимается со всей дури колотить Джисона, которому остаётся лишь сгруппироваться.       — Да лучше бы мы не встречались никогда, — яростно тараторит, не переставая наносить всё новые и новые удары, вкладывая в них сильные негативные чувства. — Да лучше бы убил, блять, сука, — в ход идут ступни, что бьют прямо в поясницу, вырывая из груди Джисона мучительный стон и вынуждая на мгновение выгнуться в противоположную сторону. — Лучше бы я умер, чем открылся тебе, а потом выслушивал блядское признание, — ребро ладони попадает по шее, отчего Джисон прерывисто выдыхает, но не даёт отпор. — Всё ты! Всё из-за тебя. Втянул меня во всю эту хуйню. Да лучше бы убил! До того, как я влюбился в тебя как идиот! — Минхо постепенно переходит на крик, отпуская себя окончательно и являя искренние эмоции. — Специально, да? Помучить решил? Интересно наблюдать за страданиями людей? Конечно да, ведь ты убийца! — голос срывается, выдавая дрожь и поток безутешных слёз. — Блять, ненавижу… Ненавижу тебя!       Минхо, не скрывая рыдания, продолжает избивать Джисона, что не двигается, принимая все удары. Потому что заслужил. Это он позволил их отношениям развиваться. Это он притворялся другим человеком. Это он дарил нежность и давал ложные надежды на то, что никогда не будет. Это он заставил Минхо почувствовать себя преданным, когда поведал всю правду о своей настоящей жизни. Это он во всё виноват. Не защитил, не отгородил от преступного мира, не уберёг ментальное здоровье. Джисон заслужил такое отношение к себе. Заслужил ненависть любимого человека. Поэтому и не сопротивляется. Ведь понимает. Всё понимает…       — Ублюдок, как ты ещё ходишь по этой чёртовой земле?! — никак не успокаивается Минхо. Кажется, что отметка на шкале гнева с каждой минутой поднимается, из-за чего его голова кругом идёт от переизбытка настолько сильных и выматывающих эмоций. — Подонок. Сотворил со мной незнамо что, а теперь ещё и поговорить хочешь? Ты… кусок говна, блять. Ненавижу! Ненавижу-ненавижу-ненавижу!!!       Джисон зажмуривается, зарываясь носом в уголок подушки, и терпит, терпит, терпит. Но потом всё прекращается как по щелчку пальцев. Он отчётливо ощущает, что матрас рядом прогибается под весом колен. Минхо ёрзает и шепчет ругательства. На какой-то миг в мыслях проносится предположение о том, что тот закончил со своими тирадой и избиением, но не тут-то было. С ещё одним потоком свирепых комментариев и оскорблений (совершенно справедливых) на голову Джисона обрушивается что-то мягкое, но достаточно плотное. Через секунду до него доходит, что это подушка, причём большая, поэтому лицо полностью скрывается за ней.       Он растерянно моргает, что даётся трудновато, однако ужасающее осознание накрывает как цунами. На подушку принимаются давить сверху так, что даже крупица кислорода больше не в состоянии протиснуться к его носу между прижатыми друг к другу подушками. Если сначала Джисон спасается остатками воздуха в лёгких, то после начинает задыхаться от его нехватки.       Минхо пытается удушить его. Пытается убить, чтобы отомстить.       Это режет по самому сердцу, которое и так уже еле живое. Лёгкие изнутри горят, потому что кислород перестаёт туда поступать, а глаза слезятся и невольно закатываются назад. Джисон агрессивно ворочается и размахивает руками в попытках схватить чужие, чтобы отбросить.       «Нет, Минхо не должен так поступать. Он не способен на убийство. Его же потом совесть живьём сожрёт», — мысли стадом проносятся в голове.       Джисону необходимо немедленно остановить Минхо. Но от нехватки воздуха он начинает очень плохо соображать и понемногу терять сознание. Любимый давит слишком сильно. Ненависть безжалостно затуманивает его разум, не давая возможности одуматься.       — Мин…хо, — сипит Джисон, ослабевая. Он приглушённо слышит не прекращающуюся тираду и судорожные всхлипы сквозь подушку, однако не способен разобрать хотя бы слова.       Затем всё прекращается. Неожиданно и резко. Джисон снова может глубоко вздохнуть. Сухой кашель вырывается из грудной клетки. На вспотевшем лице ощущается приятный холодок. Он потихоньку приходит в чувства. Стоит ему только переварить случившееся, как до уха доносятся посторонние голоса.       — Хён, пожалуйста, тебе нужно выпить успокоительное, — это однозначно Феликс. Его низкий и глубокий тембр невозможно не узнать. Он ещё что-то говорит, но мозг Джисона отказывается это как-либо воспринимать, кроме: — Минхо, я здесь, я помогу. Пошли со мной, прошу, — и раздаётся грохот захлопнувшейся двери.       Джисон не двигается. Всё так же лежит на боку, свернувшись калачиком, и смотрит в пустоту перед собой. Дыхание восстанавливается, однако ощущение удушения не хочет покидать его до последнего.       «Господи, из-за меня Минхо едва не совершил преступление…»       Он умудрился довести возлюбленного до такого состояния, что тот готов был убить из-за обрушившейся ненависти. Именно Джисон виноват в этих приступах. Именно Джисон сломал его, причинив невероятную боль и заставив испытать горечь от предательства. Он ужасен. Из-за него Минхо страдает. Будучи Судже, он внушал ему, что позаботиться о нём, что не сделает больно. Провал. Джисон оплошал. Очень сильно оплошал. И, похоже, выхода из данный ситуации нет. Просто нет. Никакого. Это конец.       — Джисон, — осторожное прикосновение Хёнджина заставляет вздрогнуть. Джисон успел позабыть, что в комнате не один.       — Я в порядке, — более-менее ровно отзывается он, пряча лицо за краешком одеяла. — Правда. Иди спать, — говорит чуть мягче в надежде, что такой тон точно уговорит Хёнджина уйти. Так и происходит.       Оставшись наедине с самим собой, Джисон даёт волю слезам. Горьким. Обжигающим. Молчаливым.

***

      — Ты всё уладила на работе?       — Да, никаких проблем не должно возникнуть.       — Хорошо. И спасибо, что присмотришь за котами Минхо, — у Феликса выходит слабо улыбнуться Джису, которая лишь сочувствующе качает головой. — Он… сейчас на нервах, поэтому ещё ни разу не вспомнил о них, но это сделала ты, чему я безмерно рад.       — Я должна хоть чем-то помочь, — она виновато прикусывает нижнюю губу, уводя взгляд в сторону. — Надеюсь, что скоро всё наладится. У вас всех.       — Я тоже, — испускает томный вздох и прощается, закрывая за ней калитку.       Джису приезжала, чтобы проведать их и узнать кодовый пароль от квартиры Минхо. В этой суматохе из них четверых никто не вспомнил о Суни, Дуни и Дори. Когда Минхо оклемается, он наверняка распереживается и начнёт корить себя за то, что позабыл о своей кошачьей семье. Если бы не добродушная Джису, тогда бедные и невинные коты умерли бы от голода. Но теперь этот вопрос благополучно улажен, поэтому можно подумать и о других вещах.       Минхо… Феликс до утра успокаивал его. Никто не ожидал, что тот осмелится пойти на преступление. Страшно представить, что было бы, не появись он вовремя. Минхо вполне мог и правда задушить Джисона. Отчаяние, гнев, разочарование и ненависть настолько поглотили его, что он решился на такой поступок. Феликс уверен, что друг очень много думал, пока сидел в одиночестве в одной из комнат. Ужасно, что мысли привели Минхо именно к тому, что ему можно согрешить.       Ли Минхо всегда выступал как эталон уверенности и авторитетности с крупицей надменности. Было неожиданно увидеть его в подобном свете. Нет, Феликс знал, что Минхо на самом деле чуткий и ранимый человек, но не настолько. Похоже, он действительно невероятно сильно привязался к Джисону за столь короткий срок.       Сейчас время обеда. К счастью, Минхо всё ещё спит. Сам Феликс не выспался, потому что успокаивал его до семи утра. На протяжении четырёх часов он пытался заставить чужие мозги работать, объясняя, что месть — не выход, особенно в виде убийства. Минхо ненавидит Джисона за то, что тот убийца и хотел прикончить его, но из-за помутнения рассудка едва ли сам не убил человека. Минхо осознал свою ошибку, иначе бы он не стал ещё сильнее рыдать.       По правде, Минхо не помешал бы психолог, но ситуация не позволяет им нанять кого-нибудь, поэтому Феликс попробует взять эту роль на себя. Ему известно много о психологии и некоторых психологических расстройствах, однако у самого на душе раздражающая неопределённость. Его сердце до сих пор мечется между разумом и чувствами.       Если Минхо в своих отношениях ненавидит Джисона в первую очередь, то он — себя. Ведь, в отличии от лучшего друга, прекрасно понимал, что Хёнджин недобросовестный гражданин, но по каким-то совершенно идиотским причинам продолжал опускаться в этот бескрайний и бездонный океан обмана, добровольно подпустив Хёнджина максимально близко. Да, Феликс хотел держать подозреваемого рядом с собой, вот только рядом не равно в одной постели. Это он выбрал такой путь, решив последовать зову сердца.       Теперь, после раскрытия всех карт, Феликс должен отказаться от своих чувств. Однако на деле это совсем не просто сделать. Потому что он влюбился. Чувство искренней симпатии не позволяет ему в полной мере возненавидеть Хёнджина и Джисона, который причинил такую невыносимую боль Минхо. Но правда в том, что Джисон по-настоящему любит Минхо — это видно по грустным и безжизненным глазам.       Неопределённость убивает. Он должен презирать таких людей, как Хёнджин и Джисон, но не может. Эти двое не кажутся ему плохими, несмотря на убийства, которые они совершали на заказ. Феликсу также приходилось убивать. Да, это не одно и то же, однако смерть есть смерть, убийство есть убийство. Из них четверых только Минхо с чистым руками, кто ни разу не отнял жизнь у другого человека. Конечно, если тот опять выйдет из себя и не сможет сдержать ослепляющую ярость, тогда… Тогда Минхо не в силах будет простить себя. В настоящий момент ему всего лишь необходимо пережить данный промежуток времени и пройти вторую стадию принятия неизбежного — гнев.       Минхо обязательно со всем справится. Феликс уверен в нём. На девяносто процентов.       Если бы не выступающий угол стены, в который он врезается, его размышления растянулись бы на добрых шесть часов. С тихим шипением потерев ушибленное плечо, бросает короткий враждебный взгляд на этот чёртов выступ, что возник как будто из неоткуда, и проходит на кухню, где застаёт Джисона, сидящего за обеденным столом с тарелкой рамена. Кажется, теперь это место — его пристанище. Как ни зайдёшь, так Джисон здесь.       — Привет, — направляется к столешнице, чтобы взять стакан и налить воды из кувшина.       — Кто приходил? — Феликс сдерживает порыв закатить глаза, потому что в этом доме, очевидно, только он здоровается, прощается, желает доброго утра и спокойной ночи всем. Джисон выжидающе смотрит на него, тщательно пережёвывая только что отправленную в рот лапшу.       — Джису. Она приходила проведать нас и узнать код от квартиры Минхо, чтобы позаботиться о котах, пока мы находимся здесь, — непринуждённо пожимает плечами и в несколько глотков опустошает стеклянный сосуд. Джисон замирает с набитыми щеками и глядит широко раскрытыми глазами.       — Блять, коты, — протяжно стонет и едва ли не оказывается лицом в миске с раменом. Феликс сжимает губы в тонкую линию, стараясь контролировать рвущееся наружу хихиканье, и отворачивается к раковине, чтобы ополоснуть стакан. — Совсем вылетело из головы…       — У всех нас, к слову. Но Джису, к счастью, вспомнила, поэтому переживать о них не стоит.       — Минхо знает?       — Нет…       В комнате моментально воздух сгущается, начиная давить как морально, так и обманчиво физически. В их головах мелькают воспоминания о сегодняшней ночи.       — Ты в порядке? — Феликс набирается смелости поинтересоваться, разворачиваясь к Джисону обратно.       — Как видишь, — невесело хмыкает тот, проглатывая еду, которая подзадержалась в полости рта. — Меня больше волнует самочувствие Минхо, — взгляд такой раскаянный, как у побитого уличного щенка, что хочется взять его на ручки и утешить, потрепав за ушком.       — Он тоже в порядке, — отвечает отстранённо и неуверенно, ведь не ему судить о состоянии друга. Сейчас Минхо спит, но что будет позже? Вдруг ему станет хуже? Вдруг он не усвоил урок? Вдруг опять что-то надумает, распсихуется и набросится на Джисона? Минхо в данный момент крайне не стабилен. Его лучше не оставлять одного надолго. — Пока что, — осторожно добавляет через несколько секунд, потому что это правда, самая настоящая и логичная.       Больше они ничего не говорят. Джисон возвращается к своему обеду, а Феликс направляется обратно в комнату, раздумывая над тем, что ему стоит поспать ещё хотя бы пару часов. Он идёт в сторону лестницы, но тормозит на полпути, обращая внимание на звуки, доносящиеся из ванной. Не сложно догадаться, что там Хёнджин.       Феликс резко отворачивается и моментально преодолевает расстояние до ступеней, вцепляясь руками в перила. Собирается уже подняться, как очередной звук отвлекает его. Он сжимает челюсти и дышит тяжело через нос, зажмуривая глаза. Внезапное желание проведать Хёнджина зарождается прямо в центре груди и медленно, будто нега, распространяется по всему телу, превращая его чуть ли не в желе. Вновь бросает взгляд на закрытую дверь, потом на второй этаж и снова на дверь. Сердце трепещет и умоляет нагло зайти в ванную комнату, а разум не переставая твердит, что это очень плохая идея.       Он ещё несколько минут мнётся, не зная, что выбрать. Какой вариант будет правильным? Но здесь нет правильного или неправильного ответа. Здесь есть только выбор между чувствами и умом. Невероятно трудный выбор. Мозг от переизбытка работающих функций, что активируют мышление, готов взорваться, оставив после один лишь прах.       В итоге Феликс удивляет своим решением даже себя самого. Последний раз виновато взирает на лестницу и целенаправленно двигается к ванной, убедившись, что Джисон не видит его, увлечённый поеданием рамена. Мимолётная уверенность в собственных действиях улетучивается, как только ладонь оказывается на ручке. Он уже думает отступить, бросить это дело, не влезать в неприятности, однако в мгновение ока сознание будто отключается, позволяя искренним чувствам завладеть телом. Феликс, задержав дыхание, толкает дверь вперёд, открывая лишь наполовину. Протискивается внутрь, свесив голову, и закрывает её.       Сглатывает, перед тем как поднять взгляд. Он не задумался о том, что конкретно Хёнджин здесь может делать. Успокаивает лишь то, что туалет и ванная разделены, поэтому настолько неловкого момента возникнуть не должно. Они почти моментально устанавливают зрительный контакт.       — Феликс? — Хёнджин вскидывает брови, склоняя голову к плечу в своей привычной манере. — Тут как бы занято.       — Дверь была не заперта, — нервным движением кисти показывает назад, хотя звучит непринуждённо и естественно, так ещё умудряется и лицу придать выражение всемирного спокойствия.       Хёнджин неопределённо хмыкает, в то время как волнение сменяется каким-то иным чувством. Феликс даже не краснеет, когда оглядывает чужое положение. Тот, набрав воды практически до краёв, удобно расположился в ванне и расслабленно откинулся на округлую стенку, устроив локти по обе стороны на бортике. Какая-либо пена или намёк на неё отсутствуют, но с этого расстояния и не видно ничего того, что скрывается под водяной гладью. Видимо, недавно залез.       — Если тебе нужно умыться или что-то в этом роде, то можешь сделать это на втором этаже, — он говорит с лёгкой насмешкой, пятернёй зачёсывая распущенные и немного промокшие волосы назад.       — Я знаю, — Феликс закатывает глаза, всем своим видом показывая, что эта реплика была до невозможности бессмысленной.       — Тогда почему ты всё ещё здесь? — произносит без наезда или упрёка, да и слабо заметная кокетливость выдаёт с потрохами его реальное отношение к сложившейся ситуации. — Хочешь присоединиться? — подтрунивает и расплывается в лукавой улыбке, не рассчитывая на согласие. И Феликс действительно ушёл бы, но не сейчас. Как выяснилось, сегодня — день ошеломляющих решений.       Феликс подвисает на несколько секунд, после чего с безэмоциональным выражением лица приступает избавляться от своей одежды. Сначала стягивает футболку, нарочно вытягиваясь, и небрежно кладёт её на стиральную машину, где уже лежат аккуратно сложенные вещи Хёнджина. Потом берётся за спортивные штаны, развязывая шнурочки, и отправляет туда же. Он прекрасно ощущает на себе прожигающий взгляд, однако в ответ не смотрит. И нет, конечно же, не из-за смущения. Затем поддевает резинку трусов и снимает их, представая перед Хёнджином полностью голым.       — Феликс… — он старается не обращать внимания на сиплый и неуверенный голос и неспешной походкой движется к ванне. Больше не набирается храбрости взглянуть аккурат в глаза, выбирая более лёгкий путь — неинтересное рассматривание пола.       Феликс смело забирается в воду и осторожно опускается между чужих раздвинутых и слегка согнутых ног, садясь к Хёнджину спиной и на небольшом расстоянии. Подтягивает колени к себе, обхватывая икры, и устраивает на них подбородок, направляя взор в пустую плиточную стену перед собой. В голове неоновым красным мигает табличка «Какого хрена?», а в ушах раздаётся звон предупреждающих сирен. Опасно.       «Господи, что я вообще творю…» — на повторе гудит внутренний голос разума, ища варианты отступления, побега, но желание внезапно оказывается сильнее и побеждает в этой воображаемой войне, одерживая верх над логикой.       Феликс невольно погружается в собственные мысли, что мельтешат едва ли не перед глазами, как вдруг ощущает прикосновение, которое заставляет воспламениться сердце, начав посылать миллионы импульсов по венам. Широкая ладонь касается местечка между лопаток выше уровня воды, отчего кажется намного горячее, чем есть на самом деле, и томяще медленно спускается вниз по позвоночнику, просто оглаживая. Феликс коротко вдыхает, задерживая на миг дыхание, а затем рвано выпускает воздух через рот, боясь пошевелиться. Рука добирается до самого низа и мягко нащупывает копчик, вынуждая его неестественно выпрямиться.       Слова застревают где-то в глотке. Ускорившееся сердцебиение приглушённо звучит в ушах, заставляя забыться окончательно. Сознание поглощает густая дымка. Длинные и грубоватые пальцы гуляют по гладкой спине Феликса, очерчивая каждую неровность, каждую напряжённую мышцу, чтобы расслабить. Потом присоединяется вторая ладонь, и незамысловатые поглаживания превращаются в настоящий массаж. Он шумно вздыхает через нос, прикрывая веки в блаженстве, и отдаётся в умелые руки. Его гладят с небольшим нажимом, в кое-каких местах прибавляя силы, чтобы снять напряжение. Пальцы сминают плечи и основание шеи. Вода то и дело периодически издаёт булькающие звуки, когда Хёнджин погружает в неё кисти, чтобы прикоснуться к пояснице и огладить её.       Честно, ещё бы чуть-чуть и Феликс серьёзно заснул, но руки неожиданно крепко хватаются за его бока и тянут назад. Он, растерянно распахнув глаза, добровольно подчиняется и вплотную прижимается спиной к чужой груди в полулежачем положении. Свободно откидывает голову на левое плечо и расставляет ноги так, чтобы своими бёдрами соприкасаться с бёдрами Хёнджина, который заключает его в надёжные объятия и щекой ласково притирается к виску.       Время словно специально для них замирает. Комната погружается в приятное молчание, что не может не удивлять, ведь последние дни между ними постоянно витало напряжение, снабжая голову негативными мыслями. Феликс готов растаять прямо здесь и сейчас. Их разнеженные тела невероятно правильно прижимаются друг к другу, создавая дополнительный источник тепла, отчего становится вдвойне жарко. Колени выглядывают из воды, не очень горячей, давая возможность ощутить приятный холодок. Руки Хёнджина намертво сцеплены у него на груди, и это ещё одна причина, почему он в настоящий момент сходит с ума не от страсти или возбуждения, а от нежности и комфорта, которыми его окутывают.       Феликс может ошибаться, но, похоже, он действительно способен почувствовать быстро бьющееся сердце Хёнджина своей спиной. Этот факт по какой-то причине сильнее распаляет, практически вынуждая его промычать от удовольствия и счастливо улыбнуться, однако у него всё-таки получается сдержать этот импульсивный порыв. Правда, с большим трудом.       Хёнджин буквально кричит о любви, когда нежно, почти невесомо касается губами слегка вспотевшего виска, а потом целует макушку и прижимается к ней щекой, не требуя ничего взамен. Феликс в любой момент может взять и растечься лужицей от подобного проявления привязанности. В голове уже давно нет абсолютно никаких мыслей о том, что Хёнджин убийца и они не могут быть вместе. Всё отходит куда-то на второй, а то и на третий план, предоставляя возможность сосредоточиться лишь на сокровенных чувствах и желаниях.       Он прерывисто вздыхает и накрывает чужие предплечья своими ладонями, поглаживая шероховатую кожу. Закрывает глаза и расслабляется, фокусируясь на размеренном дыхание Хёнджина. Спокойно. Уютно. Хорошо.       — Солнце, — от хриплого шёпота, что раздаётся рядом с ухом, проносятся приятные мурашки по всему телу, скапливаясь в солнечном сплетении и побуждая внутренности затрепетать. Феликс не в силах ответить что-нибудь нормальное, складное и понятное, поэтому отзывается лишь вопросительным мычание, приоткрывая веки, уже успевшие потяжелеть от недостатка здорового сна, и лишь по этой же причине он никак не отреагировал на милое прозвище. — Можно я тебя поцелую?       Феликс собирается выдать уверенное «да», но мозги так не вовремя врубаются, возвращая рассуждения о правильности и неправильности его поступков.       — Думаю, не стоит, — еле как выдавливает из себя он, ощущая растекающуюся горечь на языке.       — Почему? — произносит отчаянно, даже с некой мольбой, вздрагивая так, словно его либо током ударили, либо пчела ужалила. — Почему нет, Феликс? — в голосе слышатся отголоски возмущения и печали. Феликс хочет врезать самому себе по лицу, потому что сердце разрывается от своего же отказа. — Почему мы не можем быть вместе?       Последний вопрос заставляет его резко выпрямиться, тем самым разомкнув объятия, а Хёнджин не делает попытки вновь его обнять. Феликс разворачивается к нему, садясь полуоборотом и внимательно вглядывается в поникшее выражение лица. Несмотря на грусть и боль, тот стойко выдерживает его взор, демонстрируя искренние эмоции. В груди всё сдавливается неприятно, будто внутренние органы сокращаются до размеров атома, из-за чего воздух пропадает из лёгких насовсем и больше не может найти путь туда.       «Потому что ты наёмный убийца, а я сотрудник полиции», — звучит в голове, однако Хёнджин, похоже, мысли научился читать, раз после этого поджимает губы, хмуря брови.       Без каких-либо слов Хёнджин находит на дне ванны его ладонь и кладёт поверх собственную, обхватывая пальцы и с надеждой сжимая их. Феликс отворачивается, ведь больше нет никаких сил выдерживать этот проницательный взгляд на себе. Разум доказывает, что так будет правильней, однако душа кричит обратное, пытаясь вырваться из застывшего тела и соединиться с душой Хёнджина.       Снова мечется. Снова не знает, какой путь избрать. Он уже поддался сегодня чувствам. Нельзя совершать один и тот же выбор два раза подряд. Нельзя же?       Феликс вновь поворачивается к Хёнджину. Отключив в мозгу всё, что только можно, подаётся вперёд, опуская свободную руку на изящную шею, и затягивает в сладкий поцелуй. Тот подключается моментально, призывно раскрывая губы и для удобства наклоняя голову, и аккуратно обхватывает пальцами локоть, чтобы уж точно не убрал ладонь, которая так идеально расположилась на его яремной вене. Феликс целует чувственно, но без извращённой страсти. Движения губ плавные, касания нежные и затяжные.       Их руки, что до этого находились под водой, расцепляются и ищут новые места на телах друг друга. Феликс полностью обвивает чужую шею, привставая на коленях, в то время как Хёнджин опускает ладони на его стройную талию, помогая удерживать равновесие, и жарко дышит в самые губы, начиная целовать более энергично и беспорядочно, однако всё так же трепетно, без пошлости.       Они с упоением погружаются в поцелуй, пробуя таким образом рассказать об истинных чувствах, что хранятся глубоко внутри, боясь выйти наружу и попасть в плен к врагам, а не союзникам. Феликс зарывается в любимые локоны и пальцами перебирает их на затылке, пока тот скользит руками по изгибам его тела, заставляя гладь воды колыхаться.       Хёнджин подтягивается, садясь ровно, чтобы полноценно обнять Феликса за талию и притянуть ближе. Ему приходится наклониться, скорее даже навалиться на плечи. Тот голову запрокидывает, потому что Феликс оказывается выше, стоя на коленях. Они прижимаются лбами и сбавляют темп, оставляя с каждым разом всё более и более робкие поцелуи на губах друг друга.       — Феликс, солнце, — Хёнджин бормочет задушенно от переизбытка эмоций, обхватывая крепче. Не хочет отпускать. Феликс же смотрит в бездонные глаза, теряясь в бескрайнем океане заботы и любви. — Солнце.       — Что? — помогает, слегка улыбаясь уголками рта.       — Ты — моё солнце, — протяжно выдыхает, томно хлопая ресницами. Феликс ощущает приливающий жар к щекам и шее. — Веснушчатое солнышко, — наверное, это не то, из-за чего нужно плакать, но Феликс хочет плакать именно из-за этого. Из-за этого сравнения. Хочет плакать не от горя, а от… счастья?       — Джинни…       Глухой звук разбитого стекла где-то за стеной разрушает вакуум особой атмосферы, образовавшейся вокруг них, возвращая в жестокую реальность. Оба испуганно дёргаются и машинально поворачивают головы в сторону закрытой двери, затем опять смотрят друг на друга с непонимающими лицами и нахмуренными бровями. Тревога завладевает Феликсом, поэтому он подрывается с места, желая как можно быстрее оказаться за пределами ванной и выяснить, что же произошло. На этот счёт у него очень плохое предчувствие.       — Осторожно, — предупреждает Хёнджин, придерживая его, чтобы не поскользнулся, и помогает выбраться из ванны, следуя за ним.       Они наспех вытираются и одеваются, по большей части совершенно не заботясь о внешнем виде в данный момент, потому что есть вещи намного важнее этого. Например, приглушённые крики недовольства. Выходят по очереди и направляются на кухню, откуда предположительно и был грохот. Однако пройти в комнату не удаётся. Рядом с дверным проёмом стоит Джисон, весь стушевавшийся, около него, преграждая половину прохода, валяются крупные и мелкие осколки от тарелки, а на другом конце помещения тяжело дышит рассерженный Минхо.       — Что случилось? — ошарашенно спрашивает Феликс и обходит опасную зону, внимательно смотря под ноги, чтобы случайно не наткнуться на острый предмет, и приближается к другу, у которого случился приступ неконтролируемой агрессии. Опять. — Х-хён? — с заметной дрожью в голове.       — Он снова пытался со мной заговорить! — ноздри яростно раздуваются, а глаза, застеленные дымкой бешенства, излучают угрожающий пожар, когда он кричит эти слова, чуть ли не во всех грехах обвиняя Джисона. — Снова лез ко мне! Я же говорил, что не хочу ничего слышать от него!       — Т-ш, — Феликс спешит приобнять Минхо за плечи и прижать к себе, начав гладить его щёку и стараясь развернуть лицо к себе. — Посмотри на меня, хён, пожалуйста, — просит ласково, скрывая волнение, и тот всё же с третьей попытки поворачивает к нему голову, выглядя разбитым и разгневанным. — Я рядом, ты в безопасности. Хочешь уйти отсюда? — получив несколько судорожных кивков, говорящих об однозначном согласии, Феликс ободряюще улыбается и ведёт его к выходу, следя, чтобы их ступни находились подальше от разбросанных осколков.       «Надеюсь, Сынмин не очень дорожит этой посудой», — проносится в мыслях, а в действительности лишь нижнюю губу прикусывает передними зубами. Когда они преодолевают дверной проём, выходя в коридор, Феликс встречается неловкими взглядами с Хёнджином. К счастью, Минхо не видит этого, бездумно взирая в точку перед собой.       Они поднимаются на второй этаж и заходят в спальню Минхо. Феликс усаживает друга на кровать, что не перестаёт от нервов и чрезмерной эмоциональности сжимать и разжимать кулаки на бёдрах, и движется к комоду, чтобы налить воды из кувшина, который специально принёс сюда, чтобы не спускаться постоянно, и взять таблетку успокоительного.       — Проснулся, а тебя нет, но есть хотелось невыносимо, поэтому я решил пойти вниз, — надувшись, бубнит оправдания Минхо, принимая из рук лекарство. Его будто абсолютно не волнует то, что он несколькими минутами ранее бросил в стену тарелку, которая изначально должна была полететь в голову Джисона. Феликс предполагает, основываясь на своих знаниях о лучшем друге, что тот обязательно попал бы в цель, если бы очень сильно захотел. — Глупо было надеяться, что его там не будет или что он ко мне не пристанет.       — Я поговорю с ним, — забирает у него уже пустой стакан, возвращая тот на первоначальное место, и обнимает его, путаясь пальцами в сальных волосах и массируя кожу головы. — Мне жаль, что он не понимает с первого раза.       Минхо только всхлипывает, на мгновение отвечая на объятия, но потом отстраняется и полностью забирается на постель, накрываясь одеялом, на что Феликс еле сдерживает рвущийся наружу опечаленный вздох, показывающий всю ту боль, что он испытывает, когда глядит на сломленного Ли Минхо, его самого близкого человека. Теперь решение зайти в ванную к Хёнджину кажется ошибкой и предательством по отношению к Минхо, который тут по-настоящему страдает, плохо справляясь с гневом и стрессом, в то время как он сам развлекается с другим киллером. Отвратительно.       — Я принесу тебе поесть. В холодильнике должно было что-то остаться.       — Угу, — приглушённо доносится откуда-то из-под одеяла.       С тяжёлым сердцем Феликс покидает его комнату и спускается на первый этаж. На кухне он застаёт Джисона, что ползает по полу и тряпкой собирает осколки, и Хёнджина, помогающему ему.       Джисон, на самом деле, выглядит не лучше, такой же бледный и опустошённый, но причины этого состояния немного другие. Феликс сначала думает тоже присоединиться к уборке, однако Минхо, ждущий его наверху, заставляет очнуться и приняться искать блюда, приготовленные ещё вчера вечером, чтобы разогреть в микроволновке и отнести в спальню.       Все трое даже не пытаются что-то произнести или как-то повзаимодействовать, пока все осколки не перемещаются в мусорное ведро, а Феликс не заканчивает перекладывать разогретый завтрак-обед из пластикового контейнера в углублённую тарелку.       — Джисон, я прошу, не трогай его. Ты же видишь, какой он нестабильный и агрессивный. По крайней мере, сейчас. Ему нужно время всё обдумать и взвесить. Не мучай его, пожалуйста, если не хочешь оказаться одной ногой в могиле. И нет, не Минхо доведёт тебя до такого состояния, а я, потому что хён не должен идти на преступление. Поэтому, пожалуйста, прекрати его доставать, причиняя ещё больше боли, — практически умоляет Феликс, пристально взирая на Джисона, виновато вжавшего голову в плечи.       — Прости, я просто хотел… — недлинная пауза, во время которой он обдумывает дальнейшие слова, наверное, желая высказаться, но практически моментально сбавляет обороты, притихнув. — Не важно. Я понял.       — Надеюсь, — шепчет себе под нос так, что никто, кроме него самого, этого не слышит.       Когда Хёнджин предлагает помочь донести еду до комнаты Минхо, Феликс посылает ему достаточно красноречивый взгляд, объясняющий, что делать этого лучше не стоит по очевидным причинам. Им необходимо поговорить обо всём, что между ними происходит, но правда в том, что Феликс не желает заводить разговор на данную тему, потому что в самом себе ещё не до конца разобрался       Теперь его бросает из крайности в крайность. То он до боли в суставах хочет быть с Хёнджином, то размышляет о том, как бы посадить его в тюрьму.       «Боже, почему всё так сложно?»       Никогда прежде Феликс не думал, что будет когда-нибудь выбирать между разумом и чувствами, ведь раньше их решения в той или иной степени совпадали. Но с появлением в его жизни Хёнджина всё пошло наперекосяк. Поскорее бы пережить столь трудные времена…

***

      Два дня. Проходит два грёбаных дня. Минхо почти совсем не вылезает из комнаты. Джисона обычно можно найти либо в гостинной, либо на кухне. Свою спальню посещает лишь ночью, потому что ему кажется, что даже на коротком расстоянии он может плохо влиять на Минхо. Всё было бы идеально, если бы не Хёнджин и Феликс. Они не много общаются, но всё равно с их отношениями, кажется, всё нормально. Никто из них не хочет убить другого, по крайней мере не показывает этого открыто.       В настоящее время Джисон посвящает всё своё свободное время придумыванию какого-нибудь плана. Пока все варианты событий и расчёты выглядят тупо и неэффективно. Вчера он созванивался с Сынмином. Тот накидал ему парочку идей, но, опять же, это не помогло. Каждая идея была глупой. Джисон не стратег, никто из них не стратег. Тогда как им выбраться из этой ловушки?       Сегодняшний день он проживает словно в тумане. Чтобы немного отвлечься, решает почитать какую-нибудь книгу. Так увлекается, что не замечает, как обед сменяется поздним ужином. Не сказать, что история была прям очень захватывающая. Скорее Джисон просто смеялся с действий персонажей, хотя в жанре даже нет комедии. Это возвращает его к тем временам, когда Хёнджин уморительно пересказывал недавно просмотренный фильм, пародируя чуть ли не всех героев произведения, хотя в описании стояли трагедия и драма.       На самом деле, он скучает немного по старым временам. Тогда проблемы состояли только в том, как лучше подобраться к той или иной жертве, чтобы безупречно выполнить заказ. Однако Джисон не жалеет о том, что влюбился в Минхо. Если бы не этот прекрасный мужчина, тогда бы Чан убил его.       Сынмин кажется хорошим руководителем. Джисон надеется, что тот наведёт порядок в штабе и привнесёт изменения, которые пойдут им на пользу. Конечно, если Феликс после всей этой истории не захочет засадить их всех за решётку.       Да, Хёнджин и Феликс испытывают друг к другу взаимную симпатию, но последний всё же полицейский. Сейчас тот, вероятно, следует зову сердца, познавая новые для себя чувства, однако в любой момент может поменять своё решение, выбрав путь разума. Никто не знает, чем все эти метания закончатся. Даже сам Феликс. Со стороны бывает виднее и понятнее, к чему конкретно стремится человек, когда сам он вообще не осознаёт этого. Джисон просто верит, что Феликс сделает в пользу них, в пользу Хёнджина.       — Ты весь день читал? — интересуется друг, заходя в гостиную.       Джисон перелистывает страницу и поднимает на него рассеянный взгляд. Он сидит на диване, прижавшись к одному из подлокотников и поджав согнутые в коленях ноги к себе. Должно быть, эта картина выглядит уютно, особенно при свете тускловатого торшера рядом с «королевской» мебелью.       — Ага, всё равно делать больше нечего, — неопределённо ведёт плечами и смаргивает пылинку, что нагло ворвалась в слизистую оболочку правого глаза. Потом смахивает мешающую чёлку со лба и сладко зевает. — Что-то хотел?       — Ничего такого. Просто решил проведать тебя, — Хёнджин скрещивает руки на груди и прислоняется лопатками к стене возле дверного проёма. Его верхние пряди волос заплетены в косичку, и что-то подсказывает Джисону, что это дело рук Феликса, но он не станет лезть в их отношения. — Я видел Минхо.       — И как он? — тело мгновенно напрягается, а в горле образуется ком, который тут же сглатывают, заставляя кадык ходить вверх-вниз. В кончики пальцев отдаёт слабая дрожь от волнения. — Я к нему за эти два дня ни разу не приблизился. Ему лучше?       — Не знаю… Сложно сказать, но мне кажется, что он выглядит спокойным и более уравновешенным, что ли. Хотя мы не разговаривали, поэтому не могу утверждать это, — сверлит взглядом собственные ступни, пока Джисон ёрзает на небольшой квадратной подушке.       — Ясно. Спасибо, что рассказал, — пытается улыбнуться хотя бы уголками рта, но с треском проваливает данную задачу.       — Насчёт мафии ничего?       — Ни-че-го, — Джисон лениво растягивает слоги, уже позабыв о чтении, и теперь тупо смотрит на лист с буквами, напечатанными чёрными чернилами.       — У нас еда начинает заканчиваться, — эта фраза вынуждает его поднять глаза. — Нужно будет на днях выбраться в магазин. Или попросить Джису, но не думаю, что она сможет много чего купить и привезти нам. Придётся самим действовать.       — В этом районе должен быть какой-нибудь продуктовый, — он задумывается, дотрагиваясь указательным пальцем до подбородка. — Хорошо, позже разберёмся с этим, когда холодильник действительно опустеет.       На этом их диалог заканчивается. Хёнджин уходит к себе наверх, а Джисон возвращается к чтению книги.       Через полчаса глаза то и дело слипаются, а разум вообще никак не желает воспринимать текст на бумаге, поэтому он трёт переносицу и закрывает рассказ, откладывая его на низенький журнальный столик рядом с диваном. Вытягивает ноги, спуская их на пол, и тянет руки вверх, разминая плечи и спинные мышцы. Зевает в который раз за вечер и осознаёт, что пора идти спать. Достаёт телефон из спортивок и проверяет время. Десять часов. Он и правда просидел весь день за чтением книги. Зато отвлёкся. История достаточно хорошо помогла ему забыться и не думать о Минхо, что ненавидит его всеми фибрами души.       Кидает мимолётный взгляд на тёмную улицу и собирается уже покинуть гостиную, однако неверяще замирает на месте. Затем подскакивает как ошпаренный и подбегает к окну, чтобы убедиться. Протирает лицо руками и во все глаза смотрит на задний двор. Там, на небольшом участке травы без всяких кустов и цветов, на расстеленном пледе к нему спиной сидит Минхо. Как хорошо, что стоящие за забором фонарные столбы хоть немного освещают дворик, иначе Джисон не заметил бы его.       В солнечном сплетении зарождается тепло, потому что Минхо впервые за столько времени вышел на свежий воздух, покинув дом. Может быть, ему и правда получше? Джисон очень надеется, что да.       Наверное, ему не следует выходить, потому что все прошлые разы, когда он пытался с ним заговорить и что-то объяснить, заканчивались хуже, чем просто какой-нибудь неудачей. Наверное, Джисон снова пожалеет о своём решении, но, тем не менее, всё равно идёт по направлению к выходу, не забыв погасить торшер. Натягивает кроссовки и выходит наружу, закрывая за собой дверь. В лицо сразу же врезается летний прохладный ветерок. Оказывается, в доме всё это время было невыносимо душно. Он ерошит и так лохматые и давно не мытые волосы на макушке и движется на задний двор. Уверенности у него в собственных действиях и так не было, ведь следовал глупой и импульсивной идее, а сейчас ещё и страх зарождается в груди, вынуждая постоянно глотать вязкие слюни и часто дышать.       Силуэт Минхо приближается, принимая более отчётливые черты, но всё-всё в темноте разглядеть невозможно. Джисон останавливается у края пледа. Удивительно, что тот выбрал себе лишь уголок ткани, когда в его распоряжении целое полотно. Джисон уверен, что его шаги слышны были за километр, но Минхо до сих пор никак не двигается.       — Пошёл нахуй, — бесцветно выплёвывает возлюбленный, даже не взглянув на пришедшего. Возможно, он скосил глаза, не поворачивая головы, чтобы узнать, кто осмелился потревожить его покой, а Джисон не заметил этого из-за недостатка света на территории.       Несмотря на пассивную агрессию, что уже что-то новенькое, он всё равно нагло плюхается на свободную сторону пледа и растягивается на нём во всю длину, заложив руки под голову и устремив взгляд в ночное небо.       — Я сказал «пошёл нахуй», — с нажимом и лёгким рычанием. — Что тебе не понятно в этой фразе?       — Я хочу посмотреть на звёзды, — наигранно по-детски произносит Джисон, невольно надувая губы и щёки.       — Иди смотреть в другом месте, — раздражённо фырчит Минхо с нотками нарастающего гнева. То, что они до сих пор не перешли к крикам и попыткам избить, задушить или прибить чем-то увесистым, — уже достижение.       — Но я хочу здесь, — капризно хнычет, но быстро замолкает, боясь, что вот сейчас любимый точно наброситься на него с кулаками. Какой шок его одолевает, когда тот лишь громко выдыхает и, хоть этого и не видно со стороны затылка, закатывает глаза, потому что такая реакция на подобные кривляния в его стиле.       Сердцебиение учащается от осознавания того, что это их первый относительно нормальный диалог после признания. Казалось бы, чему здесь радоваться, ведь Минхо явно не рад его присутствию, однако Джисон не в силах удержать слабую улыбку восторга и облегчённый вздох. А что ещё больше поражает, так это то, что Минхо не предпринимает ещё попытку прогнать его, продолжая молчать и игнорировать существование Джисона.       Значит, теперь нахождение рядом с ним терпимо? Прогресс.       Джисон рассматривает чужую спину, чуть сгорбившуюся, потому что Минхо обнимает собственные колени, разглядывая что-то впереди. Его кое-где торчащие пряди волос слегка колышется от ветерка, что приятно касается оголённых участков тела, освежает и расслабляет как никогда. Он переводит взгляд наверх и любуется тем малым количеством белых точек, которые хаотично рассыпались по просторному полотну ночного неба.       По правде, очень редко удаётся увидеть столько звёзд, ведь зачастую погода облачная, да и такое чувство, что свет космических тел, расположенных где-то за несколько сотен тысяч световых лет от планеты, напросто не достигает центра Сеула. Теория звучит идиотски, но Джисон по-другому не может объяснить то явление, почему в городе намного реже выпадает возможность увидеть звёзды на небе ночью. Возможно, он никогда так не заострял на этом внимание?       — А ты знаешь, почему наша галактика получила название «Млечный Путь»? — внезапно заводит речь Джисон, хотя планировал посидеть в тишине, чтобы случайно не разозлить Минхо и не нарваться на его кулаки. Всплывшие в голове мысли, точнее воспоминания о некоторых увлекательных историях сами тянутся к тому, чтобы быть озвученными в этой комфортной тишине, прерываемой естественными звуками природы и отдалённым скрежетом шин об асфальт. — Это связано с древней греческой легендой. Путь на Олимп, в обитель богов, был труден и опасен. Чтобы облегчить богам возвращение домой тёмными ночами, богиня земли Гера разбрызгала по небу молоко. И тогда на нём появилась сверкающая спираль — Млечный путь. Он хорошо виден в безоблачную погоду в любом месте земного шара. Даже если сейчас присмотреться, то можно заметить тусклую белую линию, — воодушевлённо рассказывает Джисон, присматриваясь и правда находя слабую светящуюся сплошную ленту. Невероятно.       Он переводит взгляд на Минхо в надежде, что тот хотя бы голову поднял, чтобы убедиться в правдивости его слов, но нет. Минхо всё так же сидит, свернувшись калачиком и уместив подбородок на коленях. В грудной клетке колет от разочарования, но Джисон не торопится сдаваться. Раз на него не наезжают и не прогоняют, получается, его слушают, ведь так? Поэтому он принимает решение рассказать ещё что-нибудь о звёздном небе, искренне веря, что данная тема интересна мужчине.       — А слышал о созвездии «Волосы Вероники»? Оно названо так в честь жены египетского царя Птолемея III Эвергета. Царица была прекрасна, как солнце, и главным её украшением были роскошные длинные волосы. Царь очень любил свою молодую жену, и она отвечала ему такими же нежными чувствами, — Джисон прикусывает внутреннюю сторону щёки, потому что, чёрт, он не хотел затрагивать тему любви, но отступать уже поздно. — Однажды случилась война, и царь во главе большой армии отправился в поход. Долго ждала Вероника своего любимого мужа, — он находит несколько коротких секунд, чтобы помечтать о том, как он называет Минхо своим любимым мужем. — Но вестей от царя не было. Тогда в отчаянии она пообещала принести в дар богине любви Афродите свои прекрасные волосы, если её муж вернётся живым домой. И когда Эвергет всё-таки возвратился, Вероника выполнила свой обет. В разгар праздничного торжества в честь окончания войны в зал вошёл жрец и сообщил, что дар Вероники принят богиней, вознесён на небо и каждый может увидеть теперь волосы как созвездие. Вот такая легенда.       Джисон затихает, внимательно прислушиваясь и надеясь уловить малейшее движение сбоку, но ничего не происходит. Он смотрит на Минхо, что находится всё в той же позе, и расстроенно выпускает воздух из лёгких.       «На что я рассчитывал? Одобрение? Принятие? Прощение? Минхо ясно дал понять ещё в самом начале, что не настроен на разговоры со мной. Ну, я был бы рад даже тому, что он меня просто слушал. Хотя бы слушал. Будет вдвойне обидно, если всё, что я так увлечённо говорил, пропустили мимо ушей. Но если бы Минхо ощущал скуку, то он обязательно ушёл бы, верно?»       Джисон зажмуривается от того, что голова неожиданно начинает гудеть от усталости. Всё-таки весь день провёл с книжкой в руках, практически ни на что не отвлекаясь. Естественно, он устал. И так как в доме, как оказалось, довольно душно, Джисон решает сегодня переночевать здесь, на заднем дворике, на открытом и свежем воздухе, ведь тоже до этого не выходил на улицу ровно столько же, сколько и Минхо.       — Надеюсь, ты не против, если я посплю прямо тут? — не получив ответа, вообще никакого, Джисон огорчённо поджимает губы и переворачивается на бок, размещая голову на локте правой руки и закрывая глаза. — Спокойной ночи, Минхо, — шепчет напоследок, перед тем как окончательно замолкнув.       «Что ж, это был весьма грустный вечер.»       Веки почти мгновенно тяжелеют. Дыхание выравнивается, как и пульс, который до этого достигал сумасшедшей скорости, не свойственной обычному человеку. Ветерок еле-еле ласкает волосы и пронизывает тело, пуская по коже слабые мурашки от приятной прохлады. Он краем уха улавливает стрекотание сверчков, что ещё больше успокаивает и расслабляет.       Всевозможные мысли вьются в голове, переплетаются, мельтешат, периодически насильно заставляя несвязные картинки возникнуть в воображении или в памяти, например: первое свидание с Минхо или же выдуманная свадьба, которая никогда не случится. Трава даже сквозь плотный плед немного колется, но от этого становиться лишь приятней. Сознание отключается, придерживаясь стремительного темпа, и Джисон наверняка удивился бы такой скорости, если бы мог соображать в данную секунду.       Вскоре умиротворение целиком и полностью окутывает, отчего он быстро засыпает, лишаясь возможности познать магию ночного времени суток.       Минхо продолжает неподвижно сидеть ещё минут двадцать, пребывая где-то в собственных размышлениях. Потом осторожно оглядывается через плечо и понимает, что Джисон по-настоящему уснул. Резко отворачивается, глупо залипая какое-то время на забор, и, безнадёжно вздохнув, поднимает голову, чтобы недолго поглядеть на звёзды и найти ту белёсую линию, о которой рассказывал Джисон.       Когда ветер становится холоднее, заставляя то и дело крупно вздрагивать при каждом его дуновении, Минхо поднимается с насиженного места и вытягивает руки, потому что конечности затекли от настолько долгого нахождения в одной позе. Внимание как-то интуитивно притягивается к Джисону, что, притянув согнутые ноги поближе к животу, мирно посапывает. От очередного порыва ветра Минхо ёжится, ощутив пробежавшийся холодок по участкам кожи, не скрытым тканью одежды, и спешит войти в дом. Несмотря на то, что начало лета тёплое, а в какие-то дни весьма-весьма жаркое, ночами бывает очень прохладно, как, например, сегодня.       Что-то в нём переклинивает, заставляя поддаться некой слабости, и он возвращается на задний двор спустя короткий промежуток времени с ещё одним пледом в руках. Подходит к Джисону близко-близко, почти касаясь мысками кроссовок подтянутой спины, и сверлит его фигуру взглядом, сомневаясь в своих действиях. Потом же решает наплевать на все противоречивые мысли, чувства и эмоции, ловко расправляет мягкую ткань и накрывает ею юное тело, которое уже слегка подрагивает от изменения температуры.       — Чтоб тебя москиты сожрали, Хан Джисон, — бубнит себе под нос Минхо злобно и ворчливо, кривя лицо в отвращении и брезгливо встряхивая кистями рук.       Он разворачивается и практически бежит в коттедж сломя голову, мечтая выкинуть из памяти то, что произошло пару минут назад. Распахнув увесистую дверь, на миг тормозит на самом пороге, чтобы последний раз с замиранием сердца взглянуть на мерцающие звёзды, и, наконец, проходит внутрь, наслаждаясь окутавшим теплом помещения.