Не будет ласковым дождь

Чонсону невероятно сложно сосредоточиться на работе. Невнимательность – абсолютно нехарактерное для него свойство; обычно, как бы Джей не хотел спать, как бы не устал, он исправно завершал начатое вовремя, ни на что не отвлекаясь. Парень часто предпочитал выполнять любую задачу в один присест, ведь, как гласит народная мудрость, раньше сядешь – раньше выйдешь. Трудоголизм ли это, или наоборот, лень? Вопрос, конечно, риторический и неоднозначный. В любом случае, в который раз за час Чонсон поймал себя на том, что тупо пялится в пространство перед собой пустым взглядом и мерно постукивает кончиком ручки по столешнице. – Джей-я, давай этот кусок еще раз запишем? Парень вздрагивает и едва не валится со стула. Через толстое звуконепроницаемое стекло из кабинки звукозаписи на него смотрит Хисын. В его туманном, оленьем взгляде читается немой вопрос; парень слегка оттягивает большой наушник в сторону и склоняет голову в бок. Когда их глаза встречаются, Чонсон цепенеет на бесконечно долгое мгновение. Это происходит снова и снова. Он будто мысленно фотографирует Ли Хисына, раз за разом сохраняя в мозгу яркие картинки, которые вспыхивают у Джея перед глазами, стоит ему только опустить веки. Легкий деревянный запах опилок щекочет его ноздри. Тихий гул аппаратуры кажется необычно громким. Он всегда таким был, или Чонсон его заметил только сейчас? Родинка под глазом старшего сумасшедше притягательна. Джей готов смотреть на нее всю свою жизнь, и после нее, до второго пришествия, до конца вселенной, до нового Большого Взрыва и после рождения миллиарда новых галактик. И он позволяет себе это, не отводит взгляд, поддаваясь своим желаниям, краем сознания понимая, что, наверное, со стороны это выглядит странно. По неизвестной Чонсону причине, ему начихать. – Джей-я? – в вопросительной интонации окликивает младшего Хисын. – Ты меня слышишь? Парень медленно моргает, приходя в себя. – А, да, – его голос звучит низко и хрипло. – Какой именно кусок? – Второй припев, – поясняет Ли. – Понял-принял, – коротко отзывается Чонсон, усилием воли отдирая свой взгляд от старшего и переводя глаза на плоский цифровой экран рабочего макбука. Они впервые пытаются записывать песню, которую Джей написал сам. Стихи и аккорды к ней пришли к парню в голову абсолютно неожиданно, когда он пару дней назад сидел у старшего на кровати и флегматично курил в окно. Знаете, бывает иногда такое спонтанное вдохновение, когда какая-нибудь глупая рифма застревает в голове. А потом она вдруг становится в предложение. И вот уже ты сидишь над нотной тетрадью с гитарой в руках и лихорадочно записываешь что-то на бумаге дрожащими от восторга пальцами. Чонсона в последнее время буквально тошнит творчеством. Миллиарды новых чувств, эпитетов и звучаний разрывают его разум изнутри, его мозг словно работает на все сто процентов двадцать четыре на семь, семь дней в неделю. Парень никогда раньше себя так не чувствовал. Мир вокруг как будто сняли с предохранителя; краски стали ярче, звуки острее, запахи – сильнее. Как будто бы реальность – микшерный пульт, на котором кто-то выкрутил все показатели на максимум. Джей чувствовал себя заядлым геймером, поменявшим видеокарту и выставившим самые высокие настройки графики на любимой игрушке. Чонсону кажется, что он сходит с ума, но он и не против. Новые ощущения будоражат, эндорфины выбрасываются в кровь ежесекундно лошадиными дозами, а Джей то и дело ловит приходы, словно заядлый наркоман. И все это из-за Ли Хисына. Парня, в которого, он, Джей, кажется, влюбился. Он не уверен, что это именно она, та самая любовь о которой написано так много книг и снято столько фильмов. Чонсон вообще ни в чем не уверен. Да и вообще, как можно опознать то, что никогда раньше в жизни не видел и не испытывал? Его родители, кажется, никогда друг друга не любили. В детстве Пак на полном серьезе считал, что любовь – это глупость, придуманная маркетологами. А теперь его буквально трясет от одного взгляда на парня в будке звукозаписи. Блядство. Старший поправляет микрофон и наушники, прочищает горло. Чонсон нажимает на кнопку, означающую начало записи и одобрительно тычет большим пальцем вверх. Тихие звуки записанного гитарного аккомпанемента наполняют студию. Версия, конечно, рабочая – Джей планирует уломать Джейка сыграть пару мелодических линий для более вкусной аранжировки – но даже она погружает парня в некоторую сонливость, похожую на транс. Хисын сосредоточено поет в микрофон, стараясь как можно тщательнее прозвучать каждую ноту. Ты умна, а я идиот, И не важно, кто из нас раздает, Даже если мне повезет, и в моей руке будет туз, В твоей будет Джокер. Так не бойся, милая, ляг на снег, Слепой художник напишет портрет, Воспоет твои формы поэт, И станет звездою актер Бродячего цирка Чонсон улыбается краем губ. Все-таки хорошие получились стихи. Правдивые. Он вообще любит, когда стихи правдивые. Интересно, понимает ли Ли Хисын, что поет о себе самом? Вряд ли, конечно. А вот Джей прекрасно понимает. Как и то, в чьей руке находится Джокер и кто здесь именно слепой художник. Перед Ли Хисыном Чонсон абсолютно бессилен. Это одновременно греет ему душу и разрывает ее на куски. – Ну как? – спрашивает старший, снимая наушники. – Замечательно, – как-то слишком быстро отзывается Джей. Как вообще голос Хисына может звучать как-то не так в песне, написанной специально для него? Человеком, который знает его способности как свои пять пальцев? Какой невероятно глупый вопрос. – Нет, мне кажется, все-таки недостаточно вхарактерно получилось, – качает головой Ли, задумчиво потирая подбородок. Чонсон только и может, что пожимать плечами. Они перезаписывают этот кусок в который раз за последний час. С его точки зрения, лучше и быть не может, однако, когда дело доходит до работы, Хисын становится до ужаса въедливым и щепетильным. Обычно подобное поведение певцов несказанно бесит Джея, но, почему-то, когда речь идет о Хисыне, он готов чуть ли не заплатить денег, чтобы слушать голос Ли до бесконечности, пока из ушей не пойдет кровь. Парень украдкой бросает взгляд на настенные часы; время, на которое забронирована студия почти подошло к концу. Чонсон тяжело вздыхает. – Давай пока оставим как есть? – вносит предложение младший. – Нас уже скоро выгонят. Ты все как надо спел, на мой вкус, по крайней мере. Предлагаю домой забрать то, что мы уже сделали, и с утра переслушать свежими ушами. Если нужны будут корректировки, мы либо дозапишем на мой микрофон, либо еще одну бронь на студию сделаем. Ли слегка нахмурился. – У тебя голос в любом случае устал, ты сейчас ничего лучше не выдашь, – резонно припечатывает Чонсон. Хисын тяжело вздыхает, снимает с себя стационарные наушники и направляется к выходу из кабинки. – Есть хочу, – ворчит он, натягивая на себя свободную толстовку, предварительно брошенную на диванчик у стены за спиной у Джея. – Куда пойдем? – спросил парень, сохраняя выполненную работу на жесткий диск и выключая компьютер. – Не знаю, – протянул Хисын. – А ты чего хочешь? Как всегда, все важные решения должен принимать он, Джей. Просить Ли выбрать хоть что-нибудь – идея, неизбежно обреченная на провал. – Может, по чампону? – вносит предложение Чонсон. – О, отличная идея! – Хисын просиял. Конечно же, Ли рад. Ведь чампон – его любимая еда. На это и расчет, собственно говоря. Вдруг раздается назойливое, короткое жужжание. Старший достает из кармана телефон; на его лице отражается легкое удивление, мол, кто мне звонит в такой час? Джей развернулся в кресле и откинулся назад, вопросительно подняв брови. – Кто звонит? – поинтересовался Чонсон. Кей-хен, шепчет одними губами Хисын, нажимая на кнопку принятия вызова. У Джея едва ощутимо начинает неприятно сосать под ложечкой. Память услужливо подбрасывает ему картину их с Ли первого знакомства. Чужие руки на тонкой талии, чужие губы на открытой шее, чужие сальные взгляды, полные похоти, пожирающие старшего… «Отставить долбоебизм,» вяло отгоняет непрошенные видения Чонсон. «Это меня не касается.» На языке неприятный тухлый вкус. Джей слегка морщится. Почему-то от одного упоминания имени Кея ему становится крайне паршиво. – Да, хен, привет, – голос Хисына звучит звонко, почти весело. – Что? В смысле, где я?! На студии, как обычно, сегодня же среда. Мы разве договаривались… Тут лицо старшего пораженно вытягивается. От отнимает телефон от уха и неверяще тыкает пальцем в экран пару раз. – Блин, и правда двадцать пятое, – удивленно пробормотал себе под нос Ли. – Как я мог забыть… Он прикрывает микрофон ладонью и едва слышна спрашивает: – Джей-я, ты не против если я позову Кей-хена с нами покушать? Просто сегодня Рождество, а у нас традиция – каждый год вместе ходим потусить в этот день… Против ли Чонсон? Конечно, против. Однако, что-то подсказывает парню, что если он откажется, то Хисын просто оставит его одного и уйдет проводить время со своим бывшим. Не то, чтобы Ли не может, на самом деле, но стоит только Джею об этом подумать, как внутри него начинает клокотать тихая злоба. – Без проблем, – бесцветно отзывается Пак, неопределенно кивая головой в знак согласия. Кей встречает их у небольшой дешевой забегаловки через пару кварталов. Он выглядит, как типичный модник с Хондэ в своих огромных оверсайз шмотках и с кучей пирсинга в ушах. На его голове красуется совершенно ублюдская, на вкус Чонсона, шапочка. Японец высокий; мимо проходящие девушки тихо хихикают и застенчиво стреляют глазками, но Кей как будто этого не замечает. «Конечно не замечает,» ехидно думает про себя Джей. «Он же гомостраус злоебучий!» Хотя, не ему вести диспут о гомостраусах, наверное. По крайней мере, не рядом с Ли Хисыном. Богохульство, знаете ли. Стоит старшему завидеть японца, как он начинает радостно размахивать руками. – Кей-хен, здорова, мы тут! – широко улыбается Ли. Парень сдержано кивает. Когда они подходят чуть ближе, Чонсон поднимает ладонь в приветственном жесте. – Йо, – коротко здоровается Пак без особого энтузиазма. Хисын оборачивает голову в сторону младшего и одаривает того подозрительным взглядом. – Чонсон-а, ты чего такой смурной? – возмущается Ли. – Да заебался просто, – отмахивается Джей. – Забей, ничего серьезного. – Точно? – обеспокоенно переспрашивает Хисын. – Может, домой пойдешь тогда? Чонсон чувствует, как у него начинает пригорать. Еще чего. Уйти домой и оставить его наедине с этим… «А что, собственно, такого?» ехидно вопрошает голос разума. «Кей – не только бывший хена, но и его друг. Ты же не хочешь вести себя как истеричная неуверенная в себе пятнадцатилетка?» – Ты думаешь, ты один голодный? – наконец отвечает Джей. – Я в студии все это время вместе с тобой проторчал, не жрамши. Ли слегка прищурился. Кажется, чует неладное. Ну да ладно, как говорится, не доказано – не ебет, что сказано, а разыгрывать из себя безэмоциональный тапок Чонсон собирается до последнего. Так, и правда, проще. Даже если на самом деле эти самые эмоции раздирают его изнутри, словно голодные пираньи. – Не представишь нас? – мягко подает голос японец, вежливо улыбаясь. Знавал Джей в своей жизни немало японцев, и одно мог про них сказать точно – подобные дежурные лыбы в их исполнении ничего хорошего не предвещали. – Ой, простите, – замялся Хисын. – Это Пак Чонсон, мой сосед. Я тебе о нем рассказывал. Это Кей-хен, мой бывший старший из компании. Фраза мой бывший, хоть и вырванная из контекста, режет Джею уши. Японец окидывает парня сканирующим взглядом. Чонсон чувствует себя крайне некомфортно. – И правда, наслышан, – неопределенно кивает Кей. «Интересно, что именно ты слышал?» пролетает незваная мысль в голове Пака. Что именно говорил о нем Ли Хисын своему самому близкому другу? Да еще и с привилегиями… Чертовски любопытно. Однако, Чонсон прекрасно понимает, что вряд ли когда-нибудь узнает ответ на свой вопрос. Они заходят внутрь забегаловки; внутри тепло и пахнет пряностями. Хисын заявляет, что сегодня платит за всех, и направляется заказывать три тарелки пряного китайского острого супа с мидиями. Джей и Кей располагаются за столиком у окна. Они не разговривают; атмосфера кажется слегка неловкой. – А… Как давно вы знакомы? — наконец нарушает молчание Чонсон. – Около пяти лет, – коротко отвечает Кей. – О, здорово. Так долго. Джей чувствует себя невероятно глупо. Кей, кажется, тоже слегка не в своей тарелке: он сидит, сложив руки на груди, и смотрит на неторопливо проезжающие за стеклом машины. Его взгляд темный и непроницаемый. Чонсон ловит себя на мысли, что они с Хисыном в чем-то похожи. Нет, не внешне, и уж точно не по характеру; в этом плане парни разные, как небо и земля. Тем не менее, их объединяла некая общая мрачная непробиваемая аура. Проще говоря, Джей не имеет и малейшего понятия, что творится в головах у них обоих. Хисын вскоре возвращается с подносом с тремя глубокими тарелками, над которыми поднимается густой пар. – Кушать подано, – весело объявляет старший, разламывая одноразовые деревянные палочки. – Кей-хен, как у вас там в Японии говорят, когда желают приятного аппетита? Итудокисмос? – Итадакимас, – хором поправляют его Кей и Чонсон. Японец удивленно смотрит на Пака. – Ты знаешь японский? – вдруг спрашивает Джея парень на своем родном языке. Чонсон немного медлит, пережевывая лапшу. – Есть такое, – нехотя кивает он. – В школе выучил? – Не совсем. Ну, то есть, в школе я его тоже учил, как и все, конечно, но большую роль сыграло то, что мой папа каждое лето по три месяца работает на курортах в Фукуоке и раньше частенько брал меня с собой. Ну, и аниме с субтитрами еще помогло. – Так просто признаешься в том, что ты отаку? – хмыкнул Кей. – Смело. – Я вообще-то не говорил, что я отаку, – возмутился Чонсон. – А даже если бы и был им, то что в этом такого?.. – Эй, вообще-то говорить на японском в присутствии меня это против правил, – пробурчал Хисын. – И кто эти правила установил? – весело хмыкнул японец, переходя обратно на корейский. – Я! – нагло заявил Ли, отправляя очередную ложку супа к себе в рот. Чампон оказался восхитительно вкусным; троица умяла суп в один присест, практически не обращая внимания на убийственную остроту. Атмосфера стала чуть менее напряженной; Кей рассказывал разные забавные истории из компании, Джей иногда уместно шутил, и они все втроем громко хохотали. Это даже начинало походить на нормальные дружеские посиделки. Отдаленно. До тех пор, пока Хисын не вышел в туалет. Сначала ничего не предвещало беды. Чонсон сидел, никого не трогал, спокойно себе пил водичку, как вдруг Кей спросил в лоб: – Ты с ним спишь? Джей от неожиданности поперхнулся и закашлялся. – Что, прости? – Я знаю, что ты с ним спишь, не отпирайся, – устало сообщил Кей, откидываясь на стуле. Чонсона застали врасплох. Он не понимал, как ему следует себя вести и какое выражение лица ему следует сделать. – А тебя ебет? – ощетинился Джей, сжимая под столом руки в кулак до такой степени, что у него побелели костяшки пальцев. – Не то, чтобы, – пожал плечами японец. – Просто хочу дать дружеский совет. Завязывайте с этим, вам это на пользу не пойдет. Обоим. Чонсон стиснул зубы. Как будто он спрашивал этот говноблядский совет. Что за отвратительная и бестактная привычка лезть не в свое дело? – Повторяю вопрос, – процедил парень. – Тебя, блять, ебет? – Мне не все равно на Хисына, – вздыхает Кей. – Все же, мы когда-то встречались. Да и ты парень неплохой. Поверь мне, то, чем вы сейчас занимаетесь, ничем хорошим не кончится. – Да ты что, – в голосе Чонсона прорезался злой сарказм. – И откуда такая уверенность? – Я слишком хорошо знаю Хисына, – задумчиво поясняет японец. – Этот парень разрушает все, к чему прикасается. Себя в том числе. У Джея больше нет сил слушать этот бред. Кто этот Кей вообще такой, чтобы судить его, судить Хисына, судить их взаимоотношения. Пак резко встает из-за стола с громким грохотом. – Да пошел ты, – зло выплевывает Чонсон и направляется к выходу из закусочной. Чертов Ли Хисын, видимо, и друзей выбирать особо не умеет.