<–––––♦️–––––>
214 лет назад. В среднеазиатских пустынях стали появляться новые разновидности ящериц: более крупные, чем их собратья, и более агрессивные, они стали регулярно нападать на местных жителей, укусы причиняли боль и оказались ядовиты, все укушенные умирали. Медики не били тревогу из-за единичных случаев, но когда один из укушенных после двух суток страданий напал на свою семью, заинтересовались. Ещё через несколько дней у этих людей проявились такие же симптомы, а через неделю все зараженные умерли, несмотря на предпринимаемые усилия для их лечения. После этого выяснилось, что один из врачей, лечивших эту семью, тоже оказался заражен и в приступе гнева укусил двух своих коллег до крови. Всех троих изолировали, но и они скончались в скором времени. Началась лёгкая паника. Всю небольшую деревню, где произошли события, оцепили, тела погибших забрали для исследований, а жителей посадили на жёсткий карантин до дальнейших распоряжений. Сперва учёные решили, что потерпевших убил яд, но первые анализы показали, что они оказались заражены вирусом, схожим с вирусом бешенства. Ситуация накалялась. Ещё в трёх окрестных деревнях выявили новые очаги заражения, люди стали чаще нападать на соплеменников и с укусами передавали вирус им. По всей стране ввели карантин до выяснения всех обстоятельств. Правительство сообщало, что ситуация под контролем, однако въезд и выезд в страну категорически запретили всем, даже колоннам с продовольствием. Стало хуже, когда выяснилось, что один заражённый умудрился сбежать. Его несколько дней искали по окрестностям и даже на территории соседних государств, но безуспешно. Тогда и раскрывалась правда: ситуация не была под контролем, учёные не знали, с чем столкнулись, а заражённых оказалось куда больше, чем изначально предполагалось. Ящерицы кусали местных пастухов и охотников, а те не обращались за помощью и возвращались к семьям, пополняя численность заболевших. Учёные и медики отчаянно проводили опыт за опытом с целью выявить заразу и побороть ее, изучались все обстоятельства происшествия, начались поиски нулевого пациента и источника заражения. Первым шоком оказалось происхождение вируса от хладнокровных ящериц, которые никогда прежде не являлись переносчиками такого рода болезней. Но факт – у пойманных животных обнаружилось тоже самое заболевание. Неизвестно, болели ли сами ящерицы или же это было их нормальным состоянием, ещё предстояло выяснить, а для этого требовалось изучить новый подвид. У людей некоторые симптомы походили на бешенство, но другие противоречили этой болезни. Так, у больных отмечалась повышенная температура тела, водо- и светобоязнь, судороги, несвязный бред, галлюцинации, шла пена изо рта. Потом начиналась агрессия, больной попросту кидался на окружающих с целью укусить, издавал нечленораздельные звуки, через время речь и слух. Отличием же являлось отсутствие смерти от удушья, не наступал паралич, кожа на вторые сутки приобретала синий оттенок, сильно вздувались вены на всём теле, особенно на шее и конечностях, на четвертый день проступали желтоватые пятна на коже. В итоге – стопроцентная смертность по невыясненной причине. Вскоре медики официально объявили, что это новый неизвестный науке вирус и предупредили всю планету о его смертоносности. Карантин стал вводиться повсеместно, в некоторых странах и вовсе ввели военное положение. По всему миру обнаруживались новые заражённые, их немедленно ловили и сажали под замок, в экстренных случаях уничтожали на месте. Для поимки нового вида опасных ящериц снарядили военных под руководством опытных биологов. Ящериц ловили, брали образцы для исследования, затем сжигали. Учёные-биологи и медики исследовали образцы тканей и жидкостей животных и людей, выявляли симптомы заболевания и собирали данные для изготовления вакцины. Первые образцы вакцин не давали ровным счётом никакого результата. Учёные испробовали все стандартные схемы, затем начали применять новые, недоказанные пока методы. А в это время человечество сходило с ума на карантине. Некоторые не верили в опасность и пытались покинуть свои страны, другие скрывали факт заражения, заражали близких и гибли семьями. Но самое страшное – вирус мутировал с невероятной скоростью, не позволяя создать сколько-нибудь эффективное лекарство. Создать вакцину тоже не удавалось, результаты испытаний оказывались отрицательными. Наконец, почти год спустя, создали действующее лекарство. Оно сняло все симптомы болезни и подопытный человек стал таким, каким был до укуса. Казалось, можно выдохнуть, его пока держали в изоляторе, следили за состоянием, составляли журнал наблюдений. Мужчину собирались выпустить через несколько дней, по окончании инкубационного периода, но за два дня до указанного срока тот же испытуемый резко изменился, убил несколько медиков, работавших с ним и сбежал. Его обнаружили живым, к сожалению, он снова проявлял признаки болезни, человека заперли, но даже по истечении срока болезни, вопреки ожиданиям, он не погиб. Взятые пробы показали, что лекарство вместо того, чтобы убить вирус, помогло ему ещё больше мутировать и сделать своего носителя почти бессмертным. Учёные пришли в ужас от собственной разработки и немедленно вернулись в лабораторию. Человек уже изменился настолько, что перестал вести себя осмысленно, на окружающих реагировал, как на еду, и постоянно кидался на решетку. Кроме того, всё время, что находился один, он спал или лежал на полу, животом вниз и неестественно подняв голову. Несколько дней подряд он провел в такой позе, практически не двигаясь. В камеру зашёл охранник, чтобы проверить, жив ли он ещё, а заражённый мгновенно активизировался, покусал охранника и сбежал из лаборатории. Укушенный охранник проявил аналогичные симптомы спустя пять дней. После выявления уже сотни таких случаев паника стала набирать обороты. Появились новые симптомы болезни: у заражённых сменился цвет кожи с нормального на синеватый, а зрачки глаз сузились и покраснели. Но страшнее было то, что они больше не умирали, а в качестве пищи предпочитали других людей. Какое-то время правительства стран сдерживали распространение заразы, но ситуация вышла из под контроля. Применение новых лекарств приводило к ухудшению ситуации, а первые опробованные на добровольцах вакцины, к сожалению, ускорили течение заболевания. Они были немедленно отменены, однако несколько тысяч человек по всему миру уже прошли испытания. Часть из них позже заразилась и вирус обрёл новые мутации. Государства закрывали границы, авиаперелёты для гражданских прекратились полностью, затем перекрыли доставку грузов, оставив только гуманитарную помощь, но позже отменили и её. Мир стал погружаться в хаос. Количество заражённых росло в геометрической прогрессии, а количество здоровых людей резко снижалось. Вирус не поддавался никакому лечению, озверевших особей, превратившихся в неуправляемых бездумных убийц, чьи укусы превращали живого человека в монстра, приходилось истреблять. Но и здесь не обошлось без трудностей. Их не брали пули, если не попасть в голову, не помогало отрубание конечностей, только отрубленная голова или полное разрушение черепа делало монстров безопасными. Человечество стремительно превращалось в агрессивную биомассу. Для сохранения вида срочно строились убежища – массивные толстостенные бункеры под землёй или неприступные башни, чьи стены покрывались материалами, делавшими их гладкими и скользкими, чтобы твари не смогли забраться внутрь, но случалось разное. Поначалу укушенные, надеясь на исцеление, забегали в такие крепости и заражали остальных, твари могли попасть через неплотно закрытую дверь или охотники приносили из леса заражённое животное, чьё мясо губило всю резервацию. Контроль ужесточался, к власти пришли военные и врачи. Понятие человечности резко изменилось. Люди перестали испытывать жалость к заражённым, сильные прежде человеческие чувства, близость и сострадание, теперь отступали перед чувством самосохранения. Выжившие назвали это темными временами, совершенно не представляя, что ждёт их впереди.<–––––♦️–––––>
Бэкхён по возвращении в резервацию вымылся и сразу направился в научный корпус, чтобы посмотреть, как будут испытывать новый препарат над пойманной сегодня молодой особи. Она уже была привязана ремнями к металлическому столу, билась в истерике и шипела. Через защитное стекло лаборатории страж бесстрастно наблюдал, как у неё взяли кровь на анализ, как провели необходимые тесты, а немногим позже, как ей ввели лекарство. Сначала ничего не происходило, затем особь ещё сильнее забилась в конвульсиях. Было похоже, что препарат причиняет ей физическую боль. Дополнительно ей вкололи успокоительное и на некоторое время существо затихло. Бэкхёна увидел Ким Минсок, кивнул ему, и через пару минут вышел в коридор. – Что теперь? – спросил его Бэк. – Только ждать и наблюдать, мы будем брать кровь на анализ каждый день, чтобы следить за динамикой и не упустить опасных моментов. – Оно явно недавно обращено. Как считаешь, из какой резервации? – Возможно из той, где тунампи уничтожил лабораторию, покусал людей и сбежал. Видишь, у неё когти ещё формируются и пятна на коже не проступили, значит оно мало питалось. – Значит ли это, что штамм сбежавшего мутирует ещё сильнее? – Боюсь, что да. Эта зараза на редкость живуча и хитра, она постоянно учится у предыдущих поколений и лично знакома со всеми предыдущими лекарствами, поэтому нам не удается ее победить. Вирус всегда на шаг впереди нас. Но может быть в этот раз получится. – Должен же быть предел этим мутациям. – Понимаешь, какая штука, – Минсок сложил руки на груди и подпёр пальцами гладко выбритый подбородок. – Вирус бешенства в прошлом никогда не вызывал крупных эпидемий и история не помнит, чтобы он когда-либо мутировал. Но эта дрянь не является вирусом бешенства, в лучшем случае, его дальним родственником. Она сочетает в себе черты нескольких вирусов сразу и, к сожалению для нас, самые неприятные. Я читал в работах первых учёных, кто с этим столкнулся, они сами не смогли до конца выяснить его происхождение, известно только, что ни у кого из животных, кроме нового вида ящериц, этот вирус больше не встречался, но животные тоже заражались. Вот только хладнокровные ящерицы не способны переносить вирусы, им нужно тепло. Эти новые ящерицы уже не были похожи на своих собратьев. Они имели более высокую температуру тела, то есть по сути стали теплокровными, имели лучшую выживаемость и силу. Их тогда много истребили и я не знаю, остались ли они ещё в природе, но уверен, что да, хотя лично я их не видел. Впрочем, на ту пустыню, где всё началось позже сбросили несколько бомб, чтобы наверняка уничтожить норы, яйца и оставшихся особей. Возможно их и нет больше, а вот вирус остался. – Покажешь мне потом фото или рисунки? Я буду присматриваться во время выходов. – Покажу. Но в природе их нелегко обнаружить, если они остались. Они быстро научились мимикрировать под камни и песок, а в плане рациона всеядны, так что почти бессмертны. – Они могли бы пригодиться для новых лабораторных опытов? – Уже нет. В те времена их достаточно изучили, а их образ жизни не имел значения. Из записей нам известно всё, кроме того кое-где сохранились законсервированные образцы их тканей и жидкостей, так что у нас есть всё необходимое. – Оно спит? – Пока да, мы накачали её снотворным, чтобы усыпить бдительность организма. Будем наблюдать. – А что Чонин? – Ох, тяжёлый он. Держим на антидепрессантах, но они ему, что мёртвому припарка. Отказывается есть, винит всех, что загубили Кенсу, хотя могли спасти, требует его выпустить на поиски. – Другие стражи, кто пришел за ними, сказали, что он уже заметно изменился, – бросил Бэкхён. – Слишком, судя по описанию. – Неужели мы по-прежнему не можем ничем помочь? Сколько ещё людей должно погибнуть? – Хотел бы я ответить на твои вопросы, – вздохнул Минсок, сунув руки в карманы. – Я возлагаю большие надежды на новый препарат, но гарантий никаких. – Говорят, Чонин просил привезти Кенсу в лабораторию, чтобы на нем испытывать. Что ты об этом думаешь? – Учитывая моральную сторону, я бы не рискнул. Нам всем это будет непросто, а за Чонина я вообще не ручаюсь. И ведь если ничего не выйдет, его придется пристрелить прямо здесь. Боюсь, это подкосит всех. – А если всадить ему дротик с лекарством при встрече? – Чтобы помогло, как только он сможет мыслить, его нужно немедленно изолировать от остальных, чтобы его снова не покусали, иначе всё бесполезно. Мы не можем предсказать, как лекарство отразится на организме и будут ли существа его чувствовать, а потому это огромные риски. Прости, но ты не допускаешь, – Минсок вдруг замолчал, сомневаясь, но всё-таки спросил: – Что Кенсу не выжил в той схватке? Стражи сказали, их было несколько десятков и они накинулись одновременно. – Кенсу очень сильный. У него был шанс. Я не могу думать иначе. – Прости. Тебе больнее, ведь вы все как одно целое. – Одно целое только со своим напарником, – поправил его Бэкхён. – Но да, мы эту потерю ощущаем острее. – Затем он указал на новую особь за стеклом и предложил: – Лучше заприте это отдельно от учёных или давайте сделаем вам клетку прямо над кушеткой, мало ли… – А вот это уже хорошая идея. Я буду благодарен. И спасибо, что привел её. – Это всё Ын Хёк, ты ведь и его просил. – А он сказал, что инициатива была твоя, – Минсок дружески похлопал его по плечу и вернулся в лабораторию. Бэкхён не стал больше наблюдать и отправился в библиотеку. У Чанёля были какие-то опыты в оружейном отделе, он пытался изобретать новое оружие и до сих пор у него это отлично получалось, но его возможности ограничивались отсутствием материалов. Зато Чанёль улучшил экзоскелеты и увеличил мощность батарей. С его лёгкой руки на экзоскелетах, без ущерба для веса и подвижности, появились острые шипы на рукавах и дротики с разрывными элементами в отсеках над пальцами. Сегодня их ждало ночное дежурство. Бэк вышел на стену, погрузившись в серые сумерки. Страж, которого он сменил благодарно улыбнулся и, ничего не сказав, скрылся в глубине резервации. Вид со стены никогда не менялся, если не считать бурь, смешивающих тонны песка и камней с литрами воды – впечатляющее зрелище. Бэк занял позицию, внимательно осматривая территорию внизу через инфракрасные очки. Для тунампи время суток не имело значения, они не выносили лишь яркого света, но сейчас его просто не существовало, так что существа процветали. Бэк оглядел сумрачное небо, затянутое вечными облаками, тяжело вздохнул и сел в расщелину скалы, подоткнув под себя куртку. Он обладал чутким слухом, поэтому просто закрыл глаза и расслабился, уверенный, что не пропустит опасность. Перед закрытыми веками мелькали картинки из прочитанных старых журналов, в котором их мир был прежним, солнечным и цветущим, ярким, активным, живым. Вскоре на стене появился Чанёль, Бэкхён узнал его по шагам. Напарник первым делом подошёл к Бэку, погладил его по волосам, затем внимательно осмотрел пространство вокруг резервации и опёрся руками о стену. – Получилось что-нибудь? – спросил Бэкхён, не открывая глаз. – Почти. Никак не могу добиться большего времени работы, из-за ярких вспышек аккумулятор разряжается почти мгновенно. – А этих вспышек недостаточно, чтобы ослепить их? – Увы. Я хочу разработать фонарь, чтобы он слепил их хотя бы пять минут, тогда у нас будет возможность вырезать большую часть. А получается только 30 секунд, они прячутся, закрывают веки, и это не даёт результата, а расход энергии огромный. – У тебя всё получится. Чанёль улыбнулся. – Ты ходил в медкорпус? – Да. Хотел посмотреть, как там всё. – Есть хорошие новости? – Пока нет. Чанни, как считаешь, Кенсу мог выжить? – На тренировках он всегда выживал. – Вот и я так думаю. И всё же, я снова хочу тебя попросить. Не хочу, как Кенсу с Чонином, давай пообещаем друг другу, что когда это случится, мы не позволим друг другу стать монстрами. Не открывая глаз, Бэкхён услышал, как скрипит песок под ботинками напарника, как Чанёль подходит к нему и присаживается на корточки, почувствовал, как большая всегда горячая ладонь напарника накрыла его руку, и только потом открыл глаза. – Бэкки, я никогда не прощу себе, если сделаю это. Но я могу пообещать, что сделаю всё возможное, чтобы тебя вылечить. Я буду бороться до последнего, караулить тебя за решеткой, если понадобится. Настанет день, когда наши учёные изобретут хорошее лекарство, и однажды эти треклятые облака рассеются и ты сможешь увидеть небо, о котором грезишь. – Чанни, откуда в тебе столько оптимизма? – Бэкхён переплел их пальцы, бездумно поглаживая руку напарника. – Я давно смирился, что все наши попытки – жалкая агония с целью продлить мучения. Может, Чонин прав и не нужно это всё? – Просто дать всем умереть? Превратиться в животных? Уничтожить человеческий вид? – А вдруг это закономерный этап эволюции? – Хочешь сказать, так и было задумано? Из обезьяны в разумного хомо сапиенс, а потом в это? Сам себе веришь? – Я решил верить в тебя. Пока ты жив, я тоже смогу, – признался Бэкхён. Чанёль грустно улыбнулся. Он никогда никому не расскажет, чего ему стоит этот позитивный настрой и самоуверенность. Каждый день он заставлял себя надеяться на лучшее и стремиться к победе. Порой он уединялся где-то и плакал, пока никто не видит, потому что нужно было куда-то девать эмоции. Но Бэкхёну он этого никогда не расскажет, потому что для него Бэкхён – смысл жизни, и если он сломается, Чанёль тоже сломается.