Из-за ширмы...

— Мы ведь так и не поели, — усмехнулась Анна и, набросив на плечи одеяло и укутавшись в него, на цыпочках, чтобы не морозить босые ноги, добежала до стола. Штольман лежал на подушке, закинув руки за голову, и любовался ею. Своей Анной. Даже сейчас после страстных, нетерпеливых и в какой-то степени торопливых, подтверждений их слов о любви, он не мог до конца поверить, осознать, что она и в самом деле его. С таким трудом устроенное счастье, выстраданная любовь, завоеванное доверие заставляли ценить каждый миг, каждый взгляд, каждое прикосновение. Они будто заново узнавали друг друга. Их единственная близость далекой зимней ночью, похожей на эту, в далекой Затонской гостинице, похожей на эту, осталась смутным воспоминанием, окрашенным болью потери и долгой разлукой. И все же размытые, местами дорисованные воображением, образы бродили в его памяти, минуты подлинного блаженства оживали в виде веяний, ощущений и звуков… Они создадут себе новые моменты счастья, наполнят себя новыми воспоминаниями, чистыми, ничем не омраченными. Штольман понимал, что уже никогда не сможет забыть эту их ночь. То, с какой готовностью и пылкостью Анна отдавалась ему, с какой страстью отвечала на его ласки и поцелуи, с какой любовью шептала его имя, с какой нежностью льнула к нему после. Казалось, каждый момент, каждая секунда навсегда выжжены, до мельчайших деталей отпечатаны на подкорке сознания, наполняя сердце любовью, а жизнь смыслом. Анна сама стала смыслом его жизни. Прикрывшись простыней, на манер римской тоги, Штольман встал с кровати. Он заметил, что, как только выровнялось дыхание и улеглась страсть, Анна потянула на себя одеяло. Мужчина улыбнулся ее целомудренной скромности, мысленно ставя перед собой цель напрочь избавить любимую от нее. А пока он решил не смущать ее своей наготой. Он подошел к ней сзади, положил руки на бедра поверх одеяла и, уткнувшись носом в изгиб ее шеи, вдохнул аромат ее волос. — Приятного аппетита, — его голос звучал приглушенно, а от горячего дыхания за ухом и скользящих вниз ладоней перехватывало дыхание. Ее тело непроизвольно, будто подчиняясь инстинктивному зову, прогнулось в пояснице. Он на мгновение вжался в нее пахом, чмокнул в шею и отпустил. Анна растерянно обернулась. Яков, хитро улыбаясь и искоса поглядывая на нее, разливал шампанское по бокалам, один из которых он молча протянул ей, а затем сказал: — За самую прекрасную из всех женщин. — И лучшего из мужчин, — добавила она, сияя своими невозможно голубыми глазами. — Я бы сказал, счастливейшего из мужчин, — поправил он ее. — Видимо, после всех передряг судьба все же благоволит мне. Он отпил шампанское, разглядывая ее поверх бокала. Серые, порой с металлическим блеском, глаза сурового следователя, поражающие своей безмолвной проницательностью и вдумчивостью, теперь смотрели на нее с томительной нежностью, лучились переполнявшей их любовью, светились юношеским озорством. От их проникновенного выражения Анну пробирала внутренняя дрожь, внизу живота стягивался тугой узел, а кровь гулко начинала стучать в висках. Она тяжело сглотнула. — Холодно, — бросила она в полголоса и на цыпочках перебралась поближе к камину, устраиваясь в одном из кресел. Штольман криво ухмыльнулся и последовал за ней, опустился в соседнее кресло. Глядя на огонь, он задумчиво покручивал пристроенный на подлокотнике бокал, время от времени делая небольшой глоток. Анна протянула руку и, обхватив ладонь мужчины, переплела их пальцы. Он тут же среагировал на ее жест, легко поглаживая большим пальцем. Все это казалось таким правильным, таким естественным, что он изо всех сил гнал от себя мысли о том, что завтра им придется вернуться домой и снова разойтись по разным углам. Лучше вспомнить, что вскоре они переберутся в Европу и будут жить не таясь. — Куда ты хочешь поехать? – спросил он неожиданно для самого себя. Но к еще большему его удивлению, она понимающе улыбнулась, будто все это время думала о том же, и ответила: — В Париж. Хочу закончить свое обучение. А ты? — Не важно, — покачал он головой. — Лишь бы ты была рядом. Она застенчиво улыбнулась, но он увидел в ее почерневших от расширенных зрачков глазах тихий восторг, отражение пляшущих всполохов из камина и тлеющее пламя совсем иного толка. — Когда возвращаемся в Затонск? — шепотом спросила она. — Завтра в полдень выезжаем. — Так рано… — У нас еще есть время, — он поставил пустой бокал на пол и потянул Анну за руку к себе. Она послушно поднялась с кресла, и он усадил ее на колени. — У нас вся ночь впереди… Ладонь Штольмана нырнула под полу одеяла и медленно заскользила вверх по бедру. Мягкий, добрый, любящий взгляд Анны затуманился. Она закусила губу и нежно коснулась кончиками пальцев висков Якова, провела ими по щекам, по скулам, очертила большим пальцем его приоткрытые губы. Он не шевелился. — Какой же ты красивый… Мужчина чуть изогнул губы и опустил глаза, без слов говоря, что он не согласен с ее высказыванием, но не намерен сейчас ни в чем ей возражать, отдаваясь ее воле. Ее руки спустились по шее, погладили ключицы, обвели яремную впадину и робко заскользили ниже, сдвигая простыню в сторону. Штольман от удовольствия прикрыл глаза, и Анна почувствовала, как его пальцы крепко сдавили ее бедро. Он чаще задышал, вид его ритмично приподнимающейся груди и осознание того, какой отклик находят в нем ее прикосновения, прибавили Анне смелости и уверенности. Штольман откинул голову на спинку кресла: после пяти лет вынужденного целибата, оказавшись наедине с невероятно родной и вожделенной женщиной, немудрено, что он возбуждался от одного ее вида. Но он усмирял желание, позволяя ей изучить его тело так же, как он изучил ее чуть ранее. Ему даже нравилась эта пытка ее неискушенных рук. Анна склонилась и осторожно коснулась его шеи губами. Вновь впившиеся в ее кожу пальцы и качнувшиеся ей навстречу бедра давали понять, что она движется в верном направлении, и ею завладело какое-то радостное озорство, напрочь вытесняя из головы смолоду вбиваемые туда понятия о нравственности и приличии. Вдыхая запах своего мужчины, Анна продолжила целовать его шею и грудь, чувствуя солоноватый привкус его кожи, как напоминание о их недавнем грехопадении. Оставаться и далее безучастным было выше сил Якова, обхватив ее обеими руками, он подтянул ее выше, увлекая в нетерпеливый поцелуй. Тяжелое шумное дыхание тонуло на ее губах, смывалось их сплетенными языками. Штольман приподнял Анну, обхватив за бедра, и помог перекинуть ногу, усаживая ее на колени как наездника в седло. Новая поза позволила распахнуть створки одеяла и притянуть Анну к своей груди. Он стискивал ее так, будто боялся, что она может оказаться сном и исчезнуть, едва он распахнет глаза. Анна достойно встретила его напор, отвечая с неменьшей страстью. Руки ее блуждали по торсу и бокам, с недавних пор ей постоянно хотелось чувствовать его рядом. Пальцы левой руки коснулись грубого рубца. Затем второй, третий раз. Она вдруг замерла и отстранилась, опуская взгляд на небольшой шрам справа под ребрами. Штольман не сразу понял, что происходит, но, заметив изменения во взгляде Анны, так не кстати вспыхнувшую в ее глазах вину, он постарался пресечь надвигающийся разговор. — Не бери в голову, — хрипло прошептал он и, перехватив ее руку, расцеловал пальцы. — Прости меня, — покачала она головой, не соглашаясь с ним. — Как представлю, что могла тебя потерять… — Не потеряла, — он опустил ее руку себе на грудь. — Я жив и здоров. — Никогда не прощу себе, что оставила тебя одного, когда ты так нуждался в поддержке. — Ты незримо была со мной и помогла мне встать на ноги, — успокоил ее Яков и немного смутившись признался. — Ань, Александр Францевич рассказал мне, что ты была в больнице в то утро. — Рассказал? — Да, что ты простояла за дверью всю операцию, но не решилась войти внутрь. — Прости мне мою гордыню. Я должна была быть рядом. — Тебе не за что просить прощение. — Он обхватил ладонью ее щеку. — Напротив, твое тайное посещение придало мне сил. Несомненно, стоило словить пулю от Клюева, чтобы узнать, что ты еще переживаешь за меня. Тогда у меня появилась надежда, что я смогу объясниться. И ты сможешь понять. — Никогда больше, ты слышишь, никогда больше я не усомнюсь в тебе. Если еще пять минут назад Анна смотрела на Якова глазами влюбленной женщины, то теперь буквально боготворила его, взирала как на самого важного в ее жизни человека, первого и единственного, ее героя, защитника, любовника, мужа… — Люблю тебя, — выдохнула она ему в губы, и он с жадностью поцеловал ее и прижал к груди. Его горячие ладони путались в рассыпанных по спине волосах. Тихое потрескивание дров в камине перемежалось со вздохами и заглушенными стонами. Хватая ртом воздух, он стал целовать ее шею, плечи. Руки спустились на ягодицы. Крепко стиснув, подтащили ее наверх. Рывком распахнув на себе простыню, он заглянул ей в глаза и медленно опустил ее…