***
Она стояла на остановке в кожанке и читала книгу. Придерживая пальцами страницы, чтобы ветер не перелистнул их, Она быстро бегала глазами по строчкам. Поморщившись, Она шепчет «Опять месиво», а ветер подхватывает этот шёпот и уносит прочь. К остановке подбегает кто-то, Она вначале не обращает внимания, но переводит взгляд на неизвестного и им оказывается Её любимая, Чашечка. Она была в нежном платьице, сильно колыхающимся от ветра, и сандалях. – Ты бы хоть кофту одела. – положив ленту между страниц, сказала Она и полезла убирать книгу в портфель. – Ты такая заботливая. – нежно улыбнулась фарфоровая, приобняв руку девушки.***
– Слушай, может лучше не стоит? – боязливо оглянулась Чашечка, пока Она доставала перманентный маркер из рюкзака. – Всё будет нормально. – заверила Она и начала что-то писать на голой стене, временами отряхивая ладонь от пыли, что осела на стене. Её подчерк такой неровный, но такой живой. У других был красивый подчерк, ровный и красивый, но он был таким холодным и не живым. Чашечка внимательно смотрела как выводилась каждая буковка и каждый маленький рисунок. Они не сразу заметили как вдали к ним начали приближаться менты. – Вот кто стены тут портит! – закричал басом один из них и побежал к ним. Девушки вздрогнули. Она подняла с земли свой портфель и начала убегать, а Чашечка поспешила за ней. Кровь кипела в жилах. Если их поймают, то им обоим крупно влетит. Но это интригует.***
– Ты же знаешь, что я презираю антидепрессанты. – с возмущением начала Она, видя знакомую упаковку из аптеки. Фарфоровая тяжело вздохнула, оглядывая огромную полку с книгами. – Но тебе их прописали пить. – возразила Чашечка, ловя брошенную прочь пачку таблеток. На неё уставились два злых малиновых огонька, что ненавидели всё и вся. Ничего не сказав, Она ушла на балкон, демонстративно громко хлопнув дверью. Чашечка опять тяжело вздохнула и хвостиком последовала за Ней на балкон. Опять курит. Ещё раз тяжело вздохнув, Чашечка отбирает сигарету у Неё и тушит в пепельнице, пока на неё опять смотрят те же два злых огонька. Недовольно цокнув, Она опирается о изгородку и смотрит вниз, подмечая что сегодня мало народу. – Я сумасшедшая дура, да? – с лёгкой усмешкой спросила Она, заведомо зная ответ. – Ты сама знаешь, что да. – лиловоглазая говорила это без стеснения. Она сама признаёт свою ненормальную натуру, так зачем говорить о том, что всё совершенно не так?***
Она с пинка открывает дверь и злая выходит из класса. В спину ей что-то орёт руссичка, но Она игнорирует это. Чашечка молча наблюдает как учительница быстрыми шагами уходит куда-то, скорее всего к заучу или директору, а к ней подходит Она, начиная с чувством рассказывать, как её достали эти учителя. Ничего нового. Каждый день Она ругается с учителями, даже с добрыми и справедливыми, что хорошо знают свой предмет и интересно его преподносят. Это начинает немного капать на мозги. После уроков Её уводят в директорскую, а фарфоровая ждала её около двери и хорошо слышала все разговоры. Директор сидел за столом и выглядел серьёзно и чуть устало. Она села за стул перед директорским столом и закинула одну ногу на другу, откидываясь на спинку стула и скрещивая руки на груди. Рядом с директором стояла руссичка, недовольно смотря на Неё. – Это только вторник, а ты была у меня уже три раза. – тяжело вздыхает он, смотря на Неё через стёкла очков. – Что на этот раз? Подралась, написала нецензурную брань, послала учителя или что? – Василий Павлович, у нас было сочинение на тему любовь, а она написала про брак между двумя мальчиками и двумя девочками, написав что это нормально! – учительница гневно размахивала чёрной тетрадкой, что принадлежала Ей. Она лишь цокнула и закатила глаза. Василий Павлович перевёл взгляд на Неё, ожидая оправданий. – Вы не уточняли, любовь между кем и кем. Однополая любовь тоже любовь. – раздражённо проговорила Она, пытаясь не сорваться на крик. – Если ВЫ ничего не уточняете, то вы сами виноваты. – Грубиянка! – не найдя других аргументов, завопила руссичка. – Как можно так разговаривать со старшими?! – В отличии от вас, я не ору на весь кабинет. – направив на училку свой взгляд, полный чертей, проговорила она. Учительница задохнулась возмущением, но в спор двух девушек вмешался директор. – Извините меня, за то что прерываю, но она права, Лариса Петровна. Тема поставлена про любовь, она написала про отношения девочки и девочки и мальчика и мальчика. – устало сказал Василий Павлович, желая поскорее избавиться от них и наконец дожить до тишины. Лариса Петровна от возмущения подавилась словами и, попытавшись ещё что-то сказать, ушла восвояси. Она победно улыбнулась, вставая со стула. – Слушай, пожалуйста, не пиши про нетрадиционную любовь. Мне-то абсолютно фиолетово, но некоторые учителя относятся к этому негативно. – Ладно, у Ларисы Павловны больше ни слова о ЛГБТ. – сказала Она, поспешно удаляясь из кабинета. Ехидно улыбнувшись, она подошла к Чашечке. – Слушай. У меня есть идея. – у Чашечки уже подкосили ноги. Она знала насколько опасны некоторые идеи. – Давай нашу крысу на следующем уроке порадуем доской с кучей слов о ЛГБТ? – А может лучше не стоит? – с опасением спросила фарфоровая, ухватываясь руками за ремень своей сумки через плечо. – Дорогая моя, всё будет идеально. У неё такой отвал жопы случится. – хихикая, сказала Она, представляя эту сцену. Их разговор прервал звонок. – Ой, а у нас сейчас физика. – подметила Чашечка, смотря на Неё. – Да ну. Не хочу. Пошли лучше свинтим из школы? После физики всё равно биология и физ-ра. – поправив сползающую лямку, спросила Она. Лиловоглазая подумала немного и согласилась. Они не в первый раз сбегают с уроков.***
– Ну так как его звали? – этот вопрос выдернул Чашечку из воспоминаний и заставил посмотреть на подругу. – Не его, а её. – хихикнула фарфоровая. Отведя взгляд к потолку, она сказала: – Её звали Брялок. Мы перестали общаться из-за моего переезда. – в дверь постучали. – Ты ждёшь кого-то? – решила спросить Руббери. Чашечка отрицательно покачала головой и пошла открывать дверь. – Давно не виделись, дорогая. – проговорила стоящая там Брялок, как только открылась дверь, держа в руках букет ромашек. Чашечка сразу кинулась обниматься со своей любимой, начиная плакать.