***
— Почему не в баре? — любопытствует Альбедо часом позже, наблюдая, как Кэйа по-хозяйски разваливается на его продавленном диване с куском пиццы в одной руке и бутылкой пива в другой. Кэйа морщится, будто одно только слово «бар» вызывает у него острую зубную боль, и машет рукой: — Господин Рагнвиндр и так меня не любит, не хочу давать ему лишний повод ткнуть меня носом в то, что я не делаю свою работу. Я делаю, ладно? Просто… даже у меня закончились идеи. Он давит горестный вздох и вытягивает ноги. Где-то на фоне гудит сериал, на который и он сам, и Альбедо забивают с первых же секунд, под диваном валяется пустая коробка из-под пиццы и пустая же бутылка — её Кэйа осушает чуть ли не в два глотка, и теперь Альбедо думает, что в магазин придётся идти ещё раз. Он слишком хорошо знает Кэйю, чтобы наивно полагать, что двух ему хватит. — Мы прочесали местность сотню раз, — снова подаёт голос Кэйа, которому работа, видимо, не даёт покоя. — Организовали поисковые отряды. Взяли собак. Расспросили местных. Подали сводки в другие участки в соседних городах. Я лично готов обшарить каждый подвал в Лаймонде, пусть даже придётся выбивать у Джинн ордера на обыск… Просто мне почему-то кажется, что всё это бесполезно. — Люди не проваливаются сквозь землю просто так, — указывает ему Альбедо. — Рано или поздно мы их найдём. — Или то, что от них осталось. Альбедо содрогается — и сырость в доме тут вовсе ни при чём. Он привык в своей работе ещё во время учёбы сталкиваться с тем, от чего обычного человека вывернуло бы наизнанку, и возвращаясь в Лаймонд после университета в Сан-Франциско, был готов ко всему, но только не к такому. Криминалистов учат работать с местом преступления, со следами ограбления, похищения, убийства — а как работать с тем, что не оставляет от себя никаких следов? О каком месте преступления может идти речь, если люди как будто испаряются в воздухе? — Я всё ещё не понимаю, как я должен делать свою работу, если… — снова начинает Кэйа, но Альбедо устало щиплет себя за переносицу: — Давай хоть сейчас не о работе. Мне этого в участке хватает. Кэйа умолкает и запивает новый вздох пивом. Кажется, он честно пытается вникнуть в смысл сериала, который сам же включил, беспардонно воспользовавшись подпиской Альбедо на Нетфликс, но потом сдаётся и переводит взгляд в потолок. Альбедо тянется за сигаретой — привычка из старшей школы, которая только укрепилась в университете, а после возвращения особенно. Щёлкает зажигалка, Альбедо делает затяжку и с наслаждением выдыхает дым в потолок. За Кэйей он наблюдает в полном молчании. В участке он абсолютно другой — полицейский китель будто придаёт ему уверенности в себе, и там он производит впечатление человека, который точно знает, что делать. И только переодеваясь в гражданское, оказываясь у Альбедо с бутылкой пива в руках, он теряет это самодовольство и теряется сам. Пожалуй, из всего участка только Альбедо и знает, что на самом деле Кэйа понимает не больше их всех. Его чёрные волосы, которые он вечно отпускает до плеч, неаккуратным гнездом разваливаются по подушке. Кэйа будто нарочно избегает любой одежды, которая могла бы говорить о его статусе в городе — и закатанные рукава рубашки с расстёгнутыми верхними пуговицами на пару с узкими джинсами придают ему вид человека, который к тому же не хочет не иметь с этим маленьким забитым городом ничего общего. Ему самое место в картинной галерее в Сан-Франциско, которые Альбедо во время учёбы исходил вдоль и поперёк, а не… здесь. — Тебя бы нарисовать, — забывшись, бормочет Альбедо себе под нос. Кэйа переводит на него взгляд: — Что? — Ничего. Кэйа разглядывает его ещё пару долгих секунд. По его лицу вдруг расплывается озорная улыбка, и возникает чувство, будто он пытается влезть Альбедо в голову, чтобы прочитать его мысли. Ну, думает Альбедо, усмехаясь в ответ, попробуй: с этим у людей всегда были проблемы. В основном потому что Альбедо сам не знает, что происходит у него в голове. Он тушит сигарету об пепельницу на кофейном столике. — Почему ты не вернулся в Сан-Франциско? — зовёт Кэйа с дивана. Он перекатывается на бок, бутылка опасно наклоняется в его руке, но Кэйа как будто не замечает. — Ты никогда не рассказывал. Лучший студент на потоке, юное дарование, все преподаватели в восторге… У тебя были все шансы сделать себе карьеру там, а не возвращаться и тухнуть здесь. Альбедо ровно поводит плечами: — Я не закончил учёбу, а без диплома меня никто не возьмёт. Да и Кли… ей спокойнее здесь. В городе нужна моя помощь. Он сейчас вовсе не о пропавших людях, и Кэйа это прекрасно понимает. — Дедуктивным методом… — начинает он довольным тоном, и Альбедо борется с желанием закатить глаза: этот тон тоже не предвещает ничего хорошего. — Если не хочешь делиться, я вычислю сам. Итак, я ни разу не видел и не слышал, чтобы ты списывался с кем-то из бывших сокурсников, то есть друзей, которые могли бы заставить тебя вернуться, не осталось… — Кэйа. — …девушек в кругах твоих знакомых тоже нет, из чего я делаю вывод, что девушки не было тем более… — Кэйа. — …таким образом, можно прийти к заключению, что ты остался ради кого-то особенного, — Кэйа как будто не обращает на него ни малейшего внимания, уходя в глубокую задумчивость. — Не Кли, ей, если хочешь знать моё мнение, смена обстановки пошла бы только на пользу… А кто ещё мог бы… О, Альбедо! — он картинно прикладывает руку к сердцу. — Ты остался ради меня! Я так тронут, это… Альбедо швыряет в него подушку. Кэйа ловит её на чистом рефлексе, но бутылка из-под пива — к этому моменту уже, к счастью, пустая — описывает полукруг над диваном и со стуком падает на пол. Кэйа выглядывает из-за уголка подушки и встречается с мрачным взглядом Альбедо с кресла напротив. Мнёт подушку в руках и округляет глаза: — За что? — Дедуктивные способности, — чеканит Альбедо, — будешь применять в участке. Тот поднимает руки в защитном жесте; подушка падает на пол, накрывая собой бутылку. Желание отправить Кэйю в картинную галерею сменяется на желание оставить его в лесу в багажнике его же полицейского Форда. — Ладно, хорошо. Прости, — Кэйа медлит, облизывая губы, и осторожно интересуется: — Помнится, у тебя была бутылка виски. Альбедо поднимает бровь: — Выпивать мой виски — не лучший способ просить прощения. — Возможно. Но лучший способ не идти за новой бутылкой. — И почему я знал, что этим всё и закончится?.. — Кэйа открывает рот, но Альбедо поднимается с кресла и машет рукой. — Не отвечай, это был риторический вопрос. Виски действует на Кэйю куда лучше пива — по крайней мере, он больше не лезет в жизнь Альбедо дальше положенного и не пьёт быстрее скорости света. Он растягивается на диване, утыкается взглядом в сериал и только изредка комментирует очередной «откровенно тупой сюжетный поворот, выдайте сценаристу Шнобелевскую». Альбедо постоянно косится на часы, гадая, когда до Кэйи дойдёт, что располагать его на ночлег в сегодняшние планы у Альбедо не входило, но время переваливает за два часа ночи — а Кэйа и не собирается уходить. Прямым текстом он никогда не говорит и не скажет, но Альбедо прекрасно знает: для него любое одиночество чувствуется слишком остро. На работе он в своей стихии, после неё предпочитает компанию Альбедо и «маленького чудовища», а возвращаться к себе… Кэйа всегда делает это с неохотой. Ему нужна компания, пусть даже она будет молча сидеть в кресле рядом, курить сигареты, которые сам Кэйа ненавидит, и смотреть на то, как его лучший и фактически единственный друг опустошает его запасы алкоголя. Альбедо пересаживается на диван — у него жутко затекают ноги, а Кэйа не может претендовать на его единственное спальное место с таким нахальством. В родительском доме место нашлось бы им обоим, но после аварии Альбедо решает от него избавиться. Единственная спальня в новой квартире (на другую не хватило бы денег) отходит Кли, а сам Альбедо сейчас ютится в гостиной, на диване. Он бесцеремонно сгребает в кучу одеяльный комок, в котором путается Кэйа, и сдвигает в сторону. Косится на Кэйю — тот лениво усмехается: — Ты загораживаешь экран. — Ты даже не смотришь. — Ну, да. На тебя смотреть приятнее. — Твои подкаты, — Кэйа фыркает в ответ, но Альбедо даже не меняется в лице, — на меня не действуют. — Неужели? Но ты всё ещё не стрижёшь волосы. Только потому что в старшей школе я сказал, что тебе так идёт больше. Альбедо закатывает глаза. Дело тут вовсе не в Кэйе, он сам давно привык, но у Кэйи отвратительная привычка приписывать себе чужие заслуги и вести себя так, словно в этом маленьком городе он единственный стоящий центр Вселенной. Его шутки, граничащие с откровенным флиртом, давно воспринимаются абсолютно всеми как ужасное чувство юмора — наверное, именно поэтому Кэйа в свои тридцать-с-чем-то всё ещё ни с кем не делит квартиру. Или потому что он плохо готовит, не умеет стирать и путает собственные носки — кто знает. — Я был уверен, что Сан-Франциско тебя изменит, — говорит Кэйа в потолок. — Ну, знаешь. Не внешне, так внутренне. Когда ты даже не сказал мне, что собираешься туда поступать, и по-тихому уехал не попрощавшись, я чувствовал себя как главный герой фильма, которого в последний момент предаёт лучший друг. Альбедо вздыхает: — Мы обсуждали это сотню раз. Я не хотел… — …но знаешь что? — не обращает внимания Кэйа. — Мы тогда не виделись четыре года. А ты всё такой же. Ещё более гениальный, ещё более неправильно смотришься в этой дыре, но в остальном — такой же. Я боялся, что не смогу даже подступиться к тебе. Альбедо машинально кусает губу. Хочется взять в руки новую сигарету, но он сдерживается. Кэйа, который капает ему на мозги по поводу того, что было почти десять лет назад, — это не новость. Его отъезд в Сан-Франциско, о котором Альбедо Кэйе не сказал по многим причинам, стал для него действительно обидой вселенского масштаба. Они всё равно списывались, звонили друг другу, от Кэйи Альбедо узнавал все основные новости… кроме одной, самой главной. Которая в итоге и заставила Альбедо вернуться, всего месяц не доучившись до своего диплома. Об аварии, в которой все три пассажира разбились насмерть, ему рассказала Джинн. Кэйа снова ворочается на диване, бесцеремонно укладывая голову у Альбедо на коленях и отвлекая его от мрачных мыслей. Стакан с виски изымается и отправляется на кофейный столик к сигаретным окуркам и корочкам от пиццы, которые Кэйа всё равно никогда не доедает. Он как будто не возражает — просто с трудом фокусирует уже мутный взгляд на лице Альбедо и улыбается. — Помнишь наше первое дело вместе? — бормочет он. — Ночное ограбление в баре у Дилюка. Нас подняли из постелей в час ночи, потому что кто-то вздумал обчистить его драгоценную кладовую. Альбедо усмехается уголком губ: — Прекрасно помню. Я раскрыл дело раньше тебя, просто посмотрев на пустые ящики из-под вина. — Знаешь, если честно, мне тогда было жутко обидно. Ты только приехал из своего Сан-Франциско, звезда большого города, весь такой… калифорнийский. Участок был только рад взять тебя. — (Альбедо благоразумно не отпускает комментарий о том, что без диплома полицейский участок родного города — единственное место, куда его в принципе могли бы взять). — Джинн сама говорила мне: тебе наскучит, и ты заберёшь Кли и уедешь обратно, туда, где для тебя хотя бы есть настоящая работа. А ты остался. Неделя, месяц, год… Ещё и раскрыл первое дело раньше меня… — Оно было элементарным. Ты сам бы справился за пять минут. — Но ты не дал мне даже шанса подумать! — Кэйа гневно взмахивает руками и снова откидывается на колени Альбедо. Ловит в пьяном расфокусе его лицо… У него всегда странный взгляд, задней мыслью отмечает Альбедо, но этот бьёт все рекорды. — Ты криминалист, я полицейский. Я вбил себе в голову, что если в старшей школе не обогнал тебя по оценкам (ладно уж, это было никому не под силу), то хотя бы здесь, на моей территории… — А я тебе всё сломал. — А ты мне всё сломал, — Кэйа вздыхает, мнётся ещё пару секунд. — Ты идеальный во всём. За что ни возьмёшься. Мы — я, Дилюк, даже Венти, хотя вот уж кому всегда было насрать на мнение окружающих и хороший табель… мы все тебе завидовали, понимаешь? Губы Альбедо снова трогает слабая улыбка. Разговор уходит в какое-то неправильное русло, но Альбедо понятия не имеет, как остановить пьяного Кэйю от словесного потока. Хотя нет, понятие он имеет: годы дружбы и совместной работы научили его, что никак. — Я не идеальный, Кэйа, — мягко, будто втолковывая Кли правила таблицы умножения, говорит он. — Я ошибаюсь ещё чаще твоего. Завидовать мне… Знаешь, я и правда хотел отсюда убраться. Закончить учёбу и уехать туда, где от меня не будут ждать невозможного. Но Алиса и Кли… Наверное, на лице Альбедо что-то отражается, потому что Кэйа тут же принимает сидячее положение. И его приложенный к губам Альбедо палец обрывает фразу «Но Алиса и Кли — не то, из-за чего мне можно позавидовать» на полуслове. — Обещай мне, — на удивление твёрдо говорит Кэйа, — если ты когда-нибудь действительно решишь уехать в большой город… Знаешь, забрать Кли, устроиться в хороший полицейский участок, получить классный загар даже лучше моего, вот это вот всё… Ты заберёшь меня с собой, ладно? Ненавижу эту дыру. — И пошёл в полицию, чтобы сделать её поприличнее, — усмехается Альбедо самыми губами. Кэйа так и не убирает ладонь, качает головой: — Ну что за избитое клише, в самом деле. Обещай. Пожалуйста. Кэйа сидит слишком близко. От него слишком пахнет виски Альбедо, и он слишком, слишком пьян для этого разговора. И как Альбедо только не заметил? — Если я уеду, у тебя билет на переднем сиденье, — говорит Альбедо — что же ещё он может сказать. Кэйа медленно кивает. А затем вдруг осторожно, самыми кончиками пальцев, ведёт по щеке Альбедо, большим невесомо очерчивает скулу, заглядывает в глаза. Даже в тусклом свете настольной лампы можно разглядеть шрам под его правым глазом — подарок от пьяного ночного дебошира из «Доли ангелов», когда Кэйа по первому же звонку Дилюка примчался разнимать драку. Подсознательно Альбедо знает, что произойдёт, но всё равно не готов к тому, что Кэйа его целует. Он пьяно мажет по щеке, но затем находит губы Альбедо — прижимается к нему с таким жаром, будто только об этом и мечтал всю сознательную жизнь, пальцами осторожно гладит скулу, линию челюсти, отбрасывает волосы назад. А затем вдруг разрывает поцелуй, чтобы, даже не глядя Альбедо в глаза, сместиться по его подбородку ниже, к кадыку и основанию шеи. — Ты красивый, — будто забывшись, бормочет он в перерывах между поцелуями. — Такой красивый, блять, Альбедо, ну почему… Альбедо деревенеет под чужими руками. Он изо всех сил пытается дышать ровно, но если Кэйа поставил себе целью испытать его лёгкие (и нервы) на прочность — ему это успешно удаётся. Альбедо невольно выдыхает сквозь зубы ругательство, когда чувствует, как Кэйа прихватывает губами кожу на его ключице. «Пожалуй, теперь синяк точно останется», — мелькает в сознании заторможенная мысль — а затем Альбедо вдруг, будто окаченный ледяной водой, приходит в себя. Что вообще сейчас происходит? — Кэйа, — севшим голосом зовёт он, но получается такое фальшивое придыхание, что тот должен воспринять это только как лишний сигнал к действию. Альбедо высвобождает ставшие вдруг такими тяжёлыми руки, находит плечи Кэйи, тянет от себя. — Кэйа. Хватит. Кэйа проезжается губами по голой коже — и Альбедо слышит в ответ только бессвязное бормотание. Чужая голова вдруг падает ему на грудь, хватка ослабевает, Кэйа мычит что-то чуть ли не опечаленное, а затем затихает. — О нет, — вздыхает Альбедо, спихивая его с себя на диван, — нет, пожалуйста. Ты не можешь натворить вот это, а потом просто взять и заснуть! Но именно это Кэйа и делает. Завалившись на спинку дивана, он неровно дышит и почти смешно дёргает губами, будто даже во сне пытается оставить воображаемому Альбедо как можно больше засосов и неловкости от сегодняшнего вечера — но он определённо спит. — Господи блять боже. Огромным усилием воли Альбедо заставляет себя подняться на ноги. Поправляет растрёпанные чужими стараниями волосы, касается того места, где, он уверен, сейчас багровеет уродливое пятно. И для полной уверенности ещё раз цедит: — Господи блять боже. Устраиваясь в кресле и предсказывая себе затёкшие к рассвету ноги (он больше в жизни не ляжет с Кэйей на один диван), Альбедо готовится к Серьёзному Утреннему Разговору. Как только протрезвеет, Кэйа точно пожалеет о том, что нарушил все планы Альбедо на сегодняшний вечер — и не только их, но и неприкосновенность самого Альбедо тоже. Однако наутро у него созревает план получше.***
Рассвет встречает Альбедо жидкими солнечными лучами, пробивающимися из-за штор, и он с неохотой сползает с кресла. Ноги болят, Кэйа продолжает посапывать на диване, уткнувшись носом в подушку — и Альбедо, наградив его гневным взглядом и мысленно пожелав никогда не просыпаться, ретируется на кухню. Он на полном автомате повторяет привычный порядок действий будничного утра. Заварить себе кофе (двойную порцию), опустить хлеб в тостер, положить на сковородку яйца и бекон. Пока умываешься — взглянуть на помятое отражение в зеркале и убедиться, что виски Кэйи оставил на его шее потрясающее напоминание о том, почему Альбедо больше никогда не будет пить с капитаном полиции в одной квартире. Альбедо кое-как приводит себя в порядок, но вот своей голове пригладить волосы, плеснуть в лицо холодной водой и сменить рубашку не выйдет. Там сейчас творится полнейший хаос. Альбедо вспоминает Кэйю, которого знал всю жизнь, и отдаёт себе отчёт: он никогда не думал о нём в таком ключе. А ведь ближе него была только Алиса. …им семь лет, Альбедо идёт на первый в жизни школьный урок. В него врезается мальчишка, решивший прокатиться по коридору с горой учебников на скейтборде, оба падают, мальчишка второпях извиняется, подаёт ему руку, с беззубой улыбкой и важностью, как у павлина, говорит: «Кэйа Альберих. Лучший в мире скейтбордист, как ты успел заметить». Им двенадцать, Альбедо сидит на самой верхушке дома на липовом дереве, который они вшестером построили за лето. Последний день августа, завтра возвращаться в школу. Кэйа находит его на «террасе» из пары досок и палочек, хлопает по плечу, со всё той же улыбкой поддевает: «Ну что, зубрила, уже прочитал все новые учебники?» А потом, когда Альбедо не отвечает, срывает цветок липы с ближайшей ветки и суёт Альбедо под нос: «Вот, не грусти. У нас всё равно было лучшее лето в жизни». Им пятнадцать, они впервые в жизни напиваются в их доме — родители с Алисой уехали, оставив Альбедо одного, и кто-то из них — Венти, кажется — невесть как находит в кладовой бутылку коньяка. Кэйа вызывается попробовать первым, делает мощный глоток, сплёвывает: «Ну что за гадость… дай-ка колы, сделаем так». Альбедо неуверенно тянется к бутылке следом за ним — коньяк обжигает горло, а он ловит на себе взгляд Кэйи. Тот усмехается и подмигивает ему глазом, который через много лет перечеркнёт тонкая полоска шрама. Им семнадцать, Альбедо стоит на крыльце школы, из которой слышатся звуки какой-то сопливой мелодии медленного танца. Он вертит в руках сигарету, так и не решаясь к ней притронуться: знает, что где-то рядом родители. Кэйа стоит рядом, закинув пиджак на плечо и развязав душивший его галстук. «Чем займёшься?» — спрашивает он обыденным тоном, зная, что они обсуждали эту тему сотни раз. И в этот раз Альбедо, у которого дома уже лежит напечатанное в Тихоокеанский университет письмо, врёт ему так же легко, как и во все предыдущие: «Не знаю. Помнишь, у нас был план угнать машину и укатить в Лас-Вегас? Я готов хоть сейчас». Им девятнадцать, Альбедо изо всех сил пытается сконцентрироваться на проекте, сидя у себя в комнате общежития. Окна выходят на побережье, свежий вечерний воздух врывается через неплотно закрытые створки, но от работы Альбедо отрывает вовсе не он, а потоком приходящие на телефон уведомления. «альбедооооо», «мне грустно и одиноко», «я напился и очень скучаю», «пмздкц зочу ткбя увмдетбббббб». Альбедо не отвечает — если ответит, это превратится в огромную головную боль для них обоих. А с утра все тридцать два сообщения сменяются на одно простое «удалено отправителем», и Кэйа не даёт о себе знать ещё пару недель. Им двадцать один, Альбедо перекладывает вещи из чемодана назад в пыльный шкаф, которого не видел почти четыре года. В доме ничего не меняется — только количество цветочных горшков на подоконниках, явный признак любви Алисы к растениям, разрастается до невероятных объёмов. Даже дверной звонок, как выясняет Альбедо, звучит по-прежнему хрипло и надрывно. На пороге Кэйа — в полицейском кителе, с выражением вселенской обиды на лице, и первое, что он говорит после четырёхлетнего расставания, это: «Ты вернулся и даже не сказал мне!» Им двадцать семь, Альбедо стоит на кухне с подгорающим хлебом в тостере и шипящим завтраком на сковородке и абсолютно не знает, что с собой делать. Знает одно: если он когда-то… пьяный, или отчаянно одинокий, или ещё Бог весть что… если он и задумывался самым краем сознания… вот так он бы точно не хотел. Альбедо находит в кармане куртки сигарету и щёлкает зажигалкой. Первая утренняя затяжка — как глоток кислорода, ставит мозги на место. По крайней мере, больше не хочется утопиться в своём кофе. Машинально Альбедо фиксирует время: семь часов, Кли должна отзвониться к восьми. Когда в коридоре слышатся тяжёлые шаги, Альбедо успевает натянуть на лицо свою лучшую из безмятежных улыбок. Моргающего утреннему свету Кэйю он встречает бархатным: — Доброе утро. Кофе? Кэйа смотрит на него так, будто Альбедо предложил ему застрелиться из табельного, не меньше. И голосом полутрупа хрипит: — Только воды. Пока он расправляется с литровой бутылкой, Альбедо наблюдает за ним с миролюбивым выражением лица, хотя чувствует себя он и вполовину не так спокойно. Интересно, что из произошедшего Кэйа вообще запомнил?.. Потому что, зная его любовь к алкоголю, Альбедо готов поклясться, что ничего. — Быстро тебя вчера развезло, — почти сочувственно говорит он. Почти. — Я, если честно, планировал спать на своём месте. Кэйа без спроса хватает яичницу с беконом и падает на стул напротив. Широко зевает, потом мямлит: — Извини. Я тоже планировал уехать к себе, но… — его взгляд наконец находит Альбедо. Сползает с лица чуть ниже, останавливается на шее, которую Альбедо даже не трудится чем-то прикрыть, и Альбедо дорогого стоит не рассмеяться вслух от его выражения лица. Кэйа моргает раз. Затем ещё. Затем трясёт головой. — Всё в порядке? — улыбается Альбедо. — У меня что-то на лице? — У тебя… — Кэйа рассеянно вертит пальцами возле своей шеи. — Вот здесь… ну, знаешь… Альбедо поднимает бровь: — Не думал, что тебя это так смутит. В конце концов, ты его и оставил. Не помнит, мысленно фиксирует он. Безнадёжный случай. Кодировка в подарок на следующий день рождения — скоро как раз ноябрь. Кэйа выглядит так, будто на него вылили ведро ледяной воды — иначе говоря, моментально трезвеет. Наблюдать за его реакцией — чистейшее удовольствие. Альбедо даже готов простить себе этот маленький приступ садизма, его полностью компенсирует голос Кэйи, который обычно флиртует со всем, что двигается, а теперь краснеет — краснеет! — от одного засоса на чужой шее. — Я не мог, — твёрдо заявляет он. — Я бы запомнил. — То есть ты и всего остального не помнишь, — печальным тоном констатирует Альбедо. Делает медленный глоток кофе, облизывает губы. — Жаль. Я бы не хотел такое забыть. — Было остальное? — Ты же сам буквально меня умолял… — Я умолял? — …не думал, что интересую тебя в такой плоскости, — не обращает внимания Альбедо, — но было даже приятно. Правда, обычно, если я с кем-то сплю, люди это запоминают. И в состоянии потом управиться с завтраком. Кэйа переводит озадаченный взгляд на стоящую перед ним яичницу. Альбедо, мысленно посмеиваясь, тянется за второй сигаретой. Кто-нибудь, дайте ему сил пережить сегодняшнее утро. — Больше не пью, — бормочет Кэйа себе под нос, — никогда. Ни единого глотка. Я не мог такое забыть, — он переводит на Альбедо умоляющий взгляд. — Я хотел, чтобы всё было не так! Альбедо снова вынужден поднять бровь: — То есть хотел. — Да я с твоего возвращения по тебе сох! — взрывается Кэйа. — Естественно, я хотел, чтобы я в тот момент хотя бы понимал, что происходит! Альбедо молча смотрит на него. Улыбка сползает с лица сама собой, лёгкие скручивает, и вовсе не от сигаретного дыма. Просто до него наконец доходит, что за странная дружба установилась между ними после его возвращения в Лаймонд. От дальнейшего явно не самого удобного для них диалога спасет взорвавший тишину телефонный звонок. Альбедо дёргается, уверенный, что это Кли, но звук идёт из комнаты — Кэйа, так до конца и не придя в себя, поднимается с места и исчезает в коридоре. Альбедо смотрит ему в спину и затягивается сигаретой. Оказывается, манипулировать чьими-то эмоциями шутки ради — плохая идея. Надо будет записать на будущее. Потому что теперь он совершенно точно не знает, что ему со всем этим делать. Кэйа возвращается на кухню через пару долгих минут — полностью одетый, пригладивший свои вихры и на градус посерьёзневший. — Звонила Джинн, — напряжённым голосом говорит он, — только что доложили о новом пропавшем — какой-то проезжавший мимо парень, сам Дилюк сообщил… В общем, его придётся допросить, Джинн вызывает меня в участок. Срочно. Альбедо тушит сигарету об пепельницу, поднимается с места, но Кэйа останавливает его взмахом руки: — Нет, про тебя не говорили. Думаю, твоя помощь пока не нужна. Если мне придётся разговаривать с Дилюком… Я позвоню, ладно? Нам стоит всё это обсудить. Альбедо теряется — но кивает. Он привык, что в участке командуют Кэйа и Джинн, а не он, а являться на работу с такими следами на шее и полным беспорядком в голове… От них вдвоём сейчас будет мало толку. — Ладно, — Альбедо поводит плечами. Как ему кажется, вполне равнодушно. — Как скажешь. Только не пытайся убить Дилюка, и всё будет в полном порядке. — В последний раз он врезал мне первый, — посмеивается Кэйа. И уже мягче говорит: — Если ты понадобишься, я сразу же сообщу. Не скучай тут без меня. Какие разительные перемены с ним происходят, когда он хватается за работу. Кэйа подмигивает Альбедо, хватает с тарелки кусок бекона и уже собирается уйти, как вдруг, вспомнив что-то важное, оборачивается у самых дверей. — О, — улыбается он, — если в следующий раз захочешь выбить из меня признание — просто скажи, ладно? Я бы почти поверил, если бы у меня, ну знаешь, болела задница. Так что либо снизу был ты, либо у кого-то выходит чудесно врать. Кэйа отвешивает Альбедо шутливый полупоклон, снова подмигивает — и скрывается в коридоре раньше, чем Альбедо находится, что ему ответить. — Я заберу машину! — слышится от входной двери весёлый голос, и с последним хлопком в квартире наступает оглушительная тишина. Альбедо медленно тянется за новой сигаретой. — Идиот, — бессильно огрызается он в пустоту кухни — и в виду имеет вовсе не Кэйю. Ну как можно было всё так повернуть?