Завтрашний рассвет

Итак, давайте подытожим то, что у Кэйи есть на данный момент в ТОПе вещей, которые он больше никогда не будет делать и которые сделал меньше двадцати четырёх часов назад. Напиться? Есть, жирная галочка. Повести себя как полный идиот? Ха, ещё бы. Поцеловать лучшего друга, с которым в шутку флиртовал всю осознанную жизнь? О да, почему бы и нет. Напороться на его саркастичность и выдать в ответ точно такое же клише? Кэйа в этом однозначно мастер, кто бы сомневался. В качестве резюме имеем одно простое «Ну ты и еблан». — Ну я и еблан, — бормочет Кэйа, заводя машину. Субботнее утро он рассчитывал провести не так, но у Джинн и Дилюка, по всей видимости, другие планы. Из звонка он всё равно не узнаёт ничего интересного: Джинн любит выговаривать ему на пороге своего кабинета, а не по скрипучему динамику, а в последнее время с тремя… нет, уже четырьмя пропавшими выговаривать приходится много. Даже Кэйа, которому вообще мало что может испортить настроение, чувствует, как осенняя погода и весь этот пиздец на работе высасывают из него оптимизм. И теперь ещё Альбедо. Ох, Альбедо. Кэйа не любитель думать о людях больше, чем надо, чтобы вытянуть из них информацию, но Альбедо — исключительный случай. После их детской ссоры с Дилюком Альбедо становится для Кэйи единственным по-настоящему близким человеком. Он и его сестра Алиса, а после и малышка Кли — наверное, та семья, которую Кэйа мог бы иметь, если бы мать не предпочла умереть при родах, а отец — спиться. Это всё, конечно, в прошлом, зато в настоящем есть Альбедо, к которому трезвый и адекватный Кэйа точно ни за что не подошёл бы с предложением переспать. Наверное, от того факта, что они так и не, Кэйе должно стать легче. Но вот в чём штука — не становится. Мысль о том, что теперь Альбедо никогда не заговорит с ним по-человечески, преследует Кэйю до самого полицейского участка. Наверное, именно поэтому первым, что говорит ему Джинн, становится не «Где твоя форма?», а: — У кого-то явно выдалось хреновое утро. — У кого-то — это у меня, и не хреновое, а пиздецовое, давай называть вещи своими именами. Кэйа проходит через весь кабинет начальницы и падает в кресло, вытягивая ноги. Он толком не поел, не выспался, потому что сон с похмелья, если он не длится до середины дня, — это не сон, и сейчас он зол на любого, кто посмел пропасть из этого города в его законный выходной. Джинн морщится в ответ на ругательство, которое в границах её понимания нецензурной лексики выходит за рамки приемлемого. Её светлые волосы, как всегда, заплетены в хвост, форменный китель застёгнут на все пуговицы, на столе в ворохе бумаг дымится чашка свежего кофе, которую Кэйа сейчас с удовольствием забрал бы себе. Если Джинн не ночует в участке, вставая ни свет ни заря, то Кэйа не может придумать оправдания тому, почему она всегда выглядит так идеально. — Ты в гражданском, — указывает ему Джинн тоном строгой матери. Кэйа только отмахивается: — Ты сама сказала, что это срочно, я примчался в чём был, даже не завтракал. Каждый в городе и так знает, что я из полиции, а Дилюк тем бо… кстати, где он? Кэйа заинтересованно оглядывается по сторонам, будто рассчитывая, что Дилюк выйдет из-за шкафа с бумагами или выскочит прямо из мусорного ведра — с него бы сталось. Но Джинн только вздыхает и поводит плечами: — Он звонил, чтобы сообщить о пропаже. Сказал, что приедет в течение часа. — Чудно, у меня есть время выпить кофе, — Кэйа потягивается в кресле. — Надо думать, наш загадочный гость испарился прямо из-за его барной стойки? — Не совсем. Я поняла не до конца, но он наверняка расскажет больше. И, Кэйа, — Джинн окликает его у самых дверей, потому что Кэйю возможность позавтракать интересует больше возможности поговорить с Дилюком, — не взорвите мне участок, ладно? Кэйа расплывается в улыбке: — Если его не взорвёт Дилюк. Сделаю всё, что в моих силах. Он салютует Джинн двумя пальцами ото лба и вываливается из участка в ближайший магазинчик, чтобы прихватить там пакет лапши и стакан кофе. О яичнице с беконом, которую готовил Альбедо, он теперь думает почти с сожалением — с Дилюком не случилось бы ничего страшного, если бы он подождал пару лишних минут, а Кэйа был бы сыт и доволен. Он возвращается в участок за свой стол в самом углу душной коробки, которую Джинн называет модным у айтишников «опенспейсом», и щедро плещет в лапшу кипятком. Соблазнительная мысль притащить сюда Альбедо со своей яичницей мелькает на самом краю сознания и тут же разбивается о «Придурок, ты вообще помнишь, что ты с ним сделал?». Кэйа вздыхает. Вообще-то не помнит. Вздыхает ещё раз, уже громче. И как только он подносит вилку ко рту, настроившись наконец поесть, ему снова портят завтрак — на этот раз беда приходит в виде Дилюка, который таки соизволил явиться в участок. Дилюк сам выглядит так, будто последние пару суток не спал, но этот оттенок недовольства на его лице — перманентный, Кэйа не раз проверял. С детства Кэйа помнит его абсолютно другим, но с детства многое меняется — и их давняя дружба тоже. Теперь Кэйа с радостью разминался бы с Дилюком только в очереди в супермаркете, если бы он не владел единственным приличным баром в городе. Хотя, как показывает практика, чтобы вести себя как последний идиот, бар Кэйе совершенно не нужен. Дилюк рентгеновским зрением хищной птицы оглядывает зал. Останавливается на Кэйе, кивает своим мыслям, надевает на лицо свою лучшую маску недовольства — и через столы направляется прямо к нему. Кэйа смотрит на него с усталостью. На свою лапшу — с сожалением. — Джинн попросила… — начинает Дилюк без долгих церемоний, усаживаясь на стул напротив, но Кэйа тычет в него вилкой: — Нет, стоп-стоп-стоп. Давай договоримся: ты просто рассказываешь мне всё, что знаешь, а я в это время наслаждаюсь завтраком. Идёт? Дилюк, стоит отдать должное его мужеству, выдыхает сквозь зубы. Последняя их встреча в стенах участка закончилась дракой — неудивительно, что сейчас Джинн оставляет дверь своего кабинета открытой, чтобы, наверное, прибежать на звуки пальбы, если Кэйа выхватит табельное. — Джинн попросила, — с нажимом продолжает Дилюк, — чтобы я просто рассказал тебе всё, что знаю. Поэтому можешь «наслаждаться завтраком», главное заткнись и хотя бы сделай вид, что работаешь. Кэйа, накручивая лапшу на вилку, только посмеивается: — Грубо. Дилюк возводит глаза к потолку, будто рассчитывая найти на нём ответ на то, почему он всё ещё здесь. Но не находит — и просто принимается пересказывать Кэйе события минувшего вечера. То, что они с Дилюком после какой-то давней ссоры ненавидят друг друга, знают все жители города, которые хоть раз видели их на расстоянии меньше километра. Когда-то они и правда дружили, у Кэйи до сих пор лежат старые фотографии из детских альбомов, но сейчас… Кэйа пытался подступиться к нему после аварии, расследовать которую, будто мало было бед, тоже поставили его. Но именно тогда Дилюк взъелся на него окончательно. Так и не смирившись с официальной версией расследования, он обозвал Кэйю тупоголовым кретином, наговорил много интересных вещей, с половиной из которых Кэйа был в корне не согласен, сломал ему нос… и построил бар, видимо, рассчитывая, что Кэйа в нём однажды словит алкогольную кому и умрёт Дилюку на радость. Сейчас же Дилюк по большей части ведёт себя так, словно Кэйа не представляет для него интереса важнее, чем шнурки на его ботинках. Но упрекнуть Кэйю в том, что он плохо делает свою работу и полиция давно не справляется с ситуацией… Наверное, именно поэтому весь его рассказ звучит как «А вот если бы ты вчера был в баре, никто бы не пропал». А если бы даже и был, то «А вот если бы ты не напивался как свинья, никто бы не пропал». Кэйа выслушивает Дилюка молча, изредка делая пометки в блокноте. Так он узнаёт, что пропавшего зовут Тарталья, ему двадцать семь, ростом примерно метр восемьдесят, рыжий, цвет глаз не запомнил, нахальный и надоедливый, приехал из Сан-Франциско и направлялся в Сакраменто. Уже на этом моменте Кэйа ловит исходящий от Дилюка импульс «что-то не так». Воскрешает в памяти карту штата и мысленно отмечает: врёт. Дилюк или Тарталья — с этим предстоит разобраться. Когда Дилюк подбирается к загадочному исчезновению прямо из гостиничного номера, Кэйа не удерживается от смешка: — А что, позволь спросить, ты делал в его гостиничном номере? Намёк в его голосе не прочитал бы только глухой. Дилюк прожигает его странным взглядом — задел, что ли? — и глухо отрезает: — Возвращал ему шарф, который он у меня забыл. — Сама галантность, — с улыбкой качает головой Кэйа. — Скажи-ка мне ещё кое-что. Раз уж он испарился буквально у тебя на глазах — почему бы сразу не позвонить в полицию? Дилюк поджимает губы: слово «полиция» явно вызывает у него острую головную боль. Кэйа и рад бы поставить ему диагноз классической потери айкью у главного героя пьесы в самый ответственный момент, но на его взгляд всё намного проще: — Не хотел лишний раз обращаться в конторку главных хуепинателей города, понимаю. К твоему сведению… — К твоему сведению, — зло обрывает его Дилюк, — я звонил тебе в половину третьего ночи, — в его глазах так и читается «и это с моей стороны охренеть какой подвиг». — Прямо с порога гостиницы. Увы, кто-то, кажется, был слишком занят, чтобы поднять трубку. Кэйа не уверен, что Дилюк может чувствовать его перегар, а вот его растерянность — вполне. Половина третьего ночи… это не тогда он был занят тем, что оставлял Альбедо засосы на память об их крепкой дружбе? Тогда неудивительно, что Дилюк был подсознательно послан нахрен. Скрывая досаду, Кэйа подвигает к себе блокнот и пробегается глазами по записям. Отвечать Дилюку на этот выпад ниже пояса — это закопать себя ещё глубже в его глазах. Хотя куда уж там, уровень доверия к нему и так колеблется где-то на уровне Марианской впадины. — Итак, что мы имеем… — бормочет Кэйа. — Проезжал мимо, заглянул в бар, выпил, вернулся в гостиницу и в половину третьего ночи испарился из закрытой комнаты… Больше ничего не можешь о нём сообщить? Говорил что-нибудь странное? Вёл себя как маньяк-похититель? Дилюк разглядывает его исподлобья. — По-твоему, какой-то заблудившийся мальчишка из Сан-Франциско стоит за похищениями людей из дыры вроде нашей? — Этот мальчишка — наш ровесник, — фыркает Кэйа. — Ты можешь его ни в чём не подозревать. Но согласись, что в «дыру вроде нашей» он точно попал очень странным образом, учитывая его предполагаемый маршрут. Он появляется в городе через неделю после третьего исчезновения — и ему хватает пары часов, чтобы пропасть самому. У него нет фамилии, нет внятной биографии, потому что ты даже не можешь вспомнить, о чём вы разговаривали… А я склонен думать, что люди не испаряются с места сами по себе. Обычно, если так случается, кто-то их похищает. — Я, — с неохотой признаёт Дилюк, — думал об этом. Не о том, что он похититель, а о том, что он странный. Но факт остаётся фактом: из своей комнаты за пять минут ему просто некуда было испариться. — Как и несчастному Альберту из своей каюты, мужу Верр из машины на парковке… — Кэйа в задумчивости стучит карандашом по странице блокнота. Что-то конкретно в этой истории не даёт ему покоя. Она ничем не отличается от других пропаж, но что-то… — Значит, так. Начнём с осмотра комнаты. Потом, говоришь, у него была машина? — Дилюк кивает. — Пробьём номера по окружной базе. Куратор музея де Янг в Сан-Франциско… позвоним туда, выясним хотя бы, кто он такой. — А дальше? — спокойно спрашивает Дилюк. — Что — дальше? — Искать его, — Дилюк усмехается уголками губ, — ты как собираешься? Кэйа смотрит на него с почти детской обидой. Пальцы едва не сжимаются в кулаки, но он удерживает себя в руках. Джинн права: ещё одна драка в участке очков к репутации хорошего копа ему явно не добавит. — Если бы я знал, как его искать, — с фальшивой улыбкой говорит Кэйа, — мы бы уже давно нашли их всех. Дилюк без выражения кивает: — Впрочем, как я и думал. Кэйа так и хочет всё с той же улыбкой сказать ему: «Раз уж ты, в отличие от меня, умеешь думать, может, ты и поведёшь расследование?» Он прекрасно понимает, что все тяжёлые дела — то есть любые дела в этом тухлом городке — валятся на него, просто потому что все остальные копы — старые маразматики, он у Джинн на хорошем счету и ещё не успел потерять веру в человечество и справедливость закона, а сама Джинн ценит это как никогда. Но если Дилюку так хочется высказывать свои ценные предположения, только чтобы указать Кэйе на его бесполезность — спасибо, с этим он справится сам. У него и без того достаточно проблем. Кэйа мысленно выстраивает план на сегодня: позвонить Альбедо, потому что криминалист на месте исчезновения всё-таки понадобится… нет, лучше написать, Кэйа ещё не готов разговаривать с ним после утреннего… осмотреть гостиницу, потом машина, потом музей… В который раз Кэйа жалеет, что в городе нет ни единой камеры наблюдения: финансирования мэрии на них не хватило, та и так в шаге от естественной смерти, а с камерами было бы намного проще. Если бы можно было отследить маршрут и хоть как-то зафиксировать момент пропажи… — Альберих, — отвлекает его от мыслей Дилюк. Он зовёт будто с неохотой, и Кэйа поднимает взгляд: — Что? — Я хочу участвовать в расследовании. Поначалу Кэйа думает, что ему послышалось. В следующее мгновение — что Дилюк шутит. Но он убийственно серьёзен, даже поджимает губы и сдвигает брови к переносице. В последний раз, думает Кэйа, когда Дилюк его о чём-то просил, он заснул лицом в барную стойку в «Доле ангелов», а Дилюк настойчиво пытался заставить его убраться вон. А тут такое. — Если это очередная попытка заявить, что полиция не справляется со своей работой… — начинает Кэйа, готовясь с жеманной улыбкой указать Дилюку на дверь, но он качает головой: — Нет. Хотя я по-прежнему так думаю, просто для галочки, — Кэйа кивает. Ну ещё бы. — Я видел этого парня. Я единственный, не считая Дионы, с ним разговаривал. — Понял. Допросим ещё и Диону. После того случая с контрабандным джином у нас как раз остался её адрес… — Альберих, — Дилюк на полтона повышает голос, пока Кэйа задумывается, когда он в последний раз вообще называл его по имени. — С ним что-то не так. На этот раз я могу помочь узнать больше. Ты ведёшь это расследование, тебе решать, кого к нему допускать, но… — Вот именно, Дилюк, — спокойно улыбается Кэйа в ответ. — Это мне решать. И моё решение — ты не полицейский, а значит, расследование под моим контролем. Ты можешь поехать со мной в гостиницу и на месте рассказать, как там лежали вещи и что ты успел тронуть, ты можешь вернуться к Альбедо и помочь ему составить фоторобот, но на этом твоя работа как свидетеля заканчивается. Я бы не смог допустить тебя к расследованию, даже если бы ты сказал, где твой Тарталья сейчас находится — а этой информации у тебя тоже не наблюдается. Так что спасибо за помощь, но мой ответ — нет. Кэйа делает это не из вредности. (ладно, немного из-за неё) Он просто не представляет, чем Дилюк может помочь и почему именно сейчас вызвался добровольцем — учитывая, что Кэйю он терпеть не может. Дилюк хмуро смотрит на него. — Что ж, мы друг друга не поняли. — Не в первый раз, верно? — Тогда звони Альбедо, и поехали, — Дилюк поднимается с кресла. — Я провожу вас до гостиницы. А дальше как-нибудь сам. — Впервые в жизни вижу в тебе такое желание поиграть в детектива, — со смешком отмечает Кэйа. — Этот парень поговорил с тобой пару часов и успел покорить твоё сердце? Мне не сильно удивляться, если мы найдём в номере презервативы? Дилюк вдруг разворачивается — и Кэйа не успевает и глазом моргнуть, как тяжёлая ладонь врезается в спинку кресла в дюйме от его головы. Дилюк нависает над ним, и в его глазах полыхает какая-то странная, не присущая ему злоба. — Заткнись, Альберих, — цедит он сквозь зубы. — Очень прошу, пока не заткнул тебя сам. Он медленно, будто удивляясь себе, отнимает ладонь и делает шаг назад. Моргает, ещё раз посылает в Кэйю взгляд, полный крайнего замешательства, а затем вихрем вылетает из участка на улицу. За ним только хлопает дверь. Кэйа со свистом выпускает воздух. — Что же такого между вами произошло, — бормочет он вполголоса, прежде чем потянуться за телефоном.

***

Качели с ободранной краской, доживающие свои последние дни на разваленной детской площадке, скрипят чуть ли не на весь город. Кэйа самозабвенно болтает ногами, разглядывая ворох фантиков и окурков под ногами — площадка по ночам превращается в подростковый притон для старшеклассников, а те не отличаются чистоплотностью. Сейчас, когда уроки только закончились, здесь никого нет, но это лишь вопрос времени. У Кэйи есть пара минут наедине с собой и треклятыми качелями. Он всегда приходит сюда, когда у него что-то не клеится. Проблема в том, что не он один об этом знает. — Ты точно не хочешь с ним поговорить? Венти стоит за его спиной, но знакомые задорные интонации угадываются ещё до того, как он садится на перекладину и поднимает на Кэйю взгляд. Большие зелёные глаза, чёрные вихры на голове, набитый чем угодно — спрайтом, жвачками, мусором, но только не учебниками — рюкзак за спиной. Шёл за ним от самой школы, понимает Кэйа. И гневно пфыкает: — Не хочу. Пусть сам со мной поговорит. — В этом и проблема, — Венти улыбается, будто извиняясь, разводит руками, — он тоже не хочет. — Он сам виноват. Извинится — тогда поговорим. — Ал как раз занят тем, что пытается его переубедить, — Венти выуживает из рюкзака банку энергетика — как ему их вообще продают, ему на глаз не тринадцать, а все восемь — и отхлёбывает сразу на треть. — Не уверен, что у него получится. Хотя это же Ал… Альбедо пошёл разговаривать с Дилюком? Кэйю тянет рассмеяться вслух. Безнадёжно. Дело закончится взрывом на другом конце города. Что ж, хотя бы на этот раз к родителям потащат не всю их компанию — Кэйа, по правде сказать, откровенно задолбался выслушивать нотации от всех и каждого за то, что в сорока процентах случаев творил не он. — Вы никогда не ссорились, — снова говорит Венти. — Мы всегда ссоримся. — Так серьёзно — никогда. Что-то я не припомню, чтобы вы раньше бросались друг на друга с кулаками, — Венти усмехается, будто вчерашняя драка и, в частности, фингал под глазом у Кэйи его откровенно веселит. — Что ты такого сделал? Кэйа принимается ковырять ботинком комья земли под качелями. Те скрипят ещё натужнее, грозя вот-вот обвалиться. — Ничего, понимаешь? — обиженно бурчит он. — Совершенно ничего.

***

Дилюк оставляет свою машину на парковке у участка, но Кэйа в приступе внезапной галантности усаживает его в полицейскую. «Тебе всё равно потом возвращаться сюда, а устраивать конвой нет смысла», — оправдывается он, хотя на самом деле, видит бог, ему просто не хочется нечаянно въехать в Дилюка и побить его прекрасную Ауди, которая и без того пару лет назад пережила сплюснутый капот. Дилюк поджимает губы, ругается себе под нос, но — соглашается. — На дорогу смотри, — ровно говорит он, когда Кэйа отвлекается на оживший уведомлением телефон. — Ну, да, у нас же такой оживлённый трафик, — фыркает тот. — Сейчас возьму и попаду в аварию. Дилюк будто цепенеет. Кэйа прикусывает кончик языка, собирается промямлить извинения, но от него уже отворачиваются к окну, будто давая карт-бланш на любые аварии в этом городе. «Блеск, — думает Кэйа, — давай, что ещё ты за сегодня ляпнешь интересного». В телефоне сообщение от Альбедо: «Понял. Сейчас буду». Кэйа так и не рискует ему звонить, только текстом просит приехать в гостиницу. И теперь у него в планах провести ближайшие пару часов в обществе двух людей, которые его ненавидят — один буквально, второй потенциально. Перспектива не из весёлых. Кэйа паркует Форд у гостиницы рядом с другим почти таким же — Дилюк, когда они выбираются из машины, в ответ на немой вопрос кивает: — Да, это его. С виду обычная недорогая модель, на таких ездят многие, и местная полиция в том числе. Чисто вымытая — Кэйа заглядывает внутрь через стекло, — убранная, видно, что владелец о ней заботился. Салон пуст, но осмотреть его чуть позже всё-таки стоит. Делая себе мысленную пометку, Кэйа отворачивается. — Что ж, — он неприкрыто зевает, — пока ждём Альбедо — пойду поговорю с Верр. Идёшь? — Ты иди, — Дилюк опускает руку в карман своего пальто, отбрасывая волосы из высокого хвоста назад. Если Альбедо возмутительно идёт отсутствие стрижки под ноль, то Дилюку явно стоило бы дать контакты какой-нибудь парикмахерской. — Я буду здесь. — Только не пропади и ты, ладно? Не скажу, что не порадуюсь перспективе, просто тебя потом ещё искать. Дилюк беззлобно усмехается, но больше не реагирует. А Кэйа, ёжась от промозглого октябрьского ветра, лезущего прямо под куртку, уходит с парковки в гостиницу. Верр за стойкой не оказывается. Её помощница говорит, что она отдыхает после ночной смены, и предлагает позвонить, но Кэйа качает головой: тревожить её лишний раз после пропажи мужа не хочется, они и так затаскали бедняжку по допросам. Он просит книгу регистрации, но его ждёт сплошное разочарование: записей о новом госте нет, а девочка за стойкой, у которой Кэйа с улыбкой просит помощи, не может ничего рассказать. Никто, кроме Верр и Дилюка, в глаза не видел этого загадочного постояльца. Чем дальше, тем больше Кэйе кажется, что дело безнадёжное и они приехали сюда зря. Он усаживается на диванчик в углу и оглядывается по сторонам. Если не считать девочки-администратора и пары переговаривающихся на другом диване рослых мужиков — Кэйа опознаёт в них приезжих рыбаков из глубины штата, — в холле абсолютно пусто. На столике рядом лежит утренняя газета, и Кэйа берёт её чисто машинально, пробегаясь глазами по обложке. Слава богу, до журналистов новость о новом пропавшем ещё не дошла, иначе первая полоса выглядела бы не как «Мэрия города выделяет дополнительное финансирование на реставрацию церкви», а как «Сенсация: глава расследования Кэйа Альберих снова облажался». Он как раз думает подняться и осмотреть номер, когда в гостинице появляются Дилюк и Альбедо. Последний бросает в мусорницу у входа окурок сигареты, явно не первой за сегодня, и на Кэйю почему-то смотреть избегает. Альбедо прикрывает засос гольфом с высоким горлом, и Кэйа сам старается лишний раз на его шею не пялиться. Получается у него плохо. — Дилюк ввёл меня в курс дела, — кивает Альбедо сходу, не здороваясь. — Ты уже был в номере? — Ждал вас. Альбедо кивает снова. Его неестественно распрямлённые плечи выдают очевидное напряжение; Кэйа так и чувствует его неловкость и замешательство. Альбедо — мастер в том, что касается маскировки эмоций, но за годы общения Кэйа приловчился. А с таким близким общением, как прошлой ночью, и подавно. «Что ты как подросток-девственник, — мысленно ругает он себя, — у вас тут расследование, вот и расследуй». С нарочито безмятежным лицом Альбедо первый поворачивается в сторону лестницы. Девочка за стойкой порывается их проводить, но Кэйа только отмахивается. В номер ведёт Дилюк — распахивает нужную дверь в конце коридора с максимально траурным видом и отвешивает Кэйе издевательский полупоклон: — Прошу. — Благодарю, — с улыбкой кланяется Кэйа в ответ. Номер как номер, посещает его первая мысль. Классическое гостиничное бельё на кровати, классические гостиничные полотенца на столике в ванной. У входа на тумбе лежат ключи от машины; Кэйа кладёт их себе в карман — получит ордер и воспользуется по назначению. На одеяле разбросан ворох карт и путеводителей, Альбедо, обходя Кэйю большим полукругом и натягивая латексные перчатки, аккуратно приподнимает один за краешек. — Это из Сан-Франциско, — выносит вердикт он. И хмурится: — Зачем человеку из Сан-Франциско путеводитель по родному городу? — Прихватил на память? — Кэйа весело оглядывается по сторонам. — Эй, Дилюк. Здесь всё так же, как и ночью? Ты сам ничего не двигал? — Нет, — отзывается тот, — и просил Верр не заходить. — Хорошо. Очень хорошо… Кэйа подхватывает путеводители, когда Альбедо отходит в сторону, чтобы поворошить одежду в шкафу. Пара туристических брошюр, в том числе одна — из музея де Янг, где этот парень вроде бы работал. Кэйа лишний раз задумывается, зачем Тарталье — так его зовут, да? — столько макулатуры из города, который он и без того прекрасно знает. Кэйа берёт в руки следующую бумажку. Это оказывается газетная вырезка из дайджеста, в котором одна из новостных колонок посвящена двум строкам о пропаже Альберта — через пару дней после того, как полиция города официально заявила об исчезновении. Кэйа хмурится: — Значит, тебя это заинтересовало. Следующей оказывается карта с проложенным от Сан-Франциско к Лаймонду маршрутом. Кэйа кивает своим мыслям: всё это только подтверждает то, что Тарталья оказался здесь не случайно. А значит, кандидатом в похитители он становится всё более уверенным. Больше в газетных вырезках нет ничего интересного. Кэйа оборачивается к Альбедо: тот как раз приподнимает в двух пальцах обычные чёрные боксёры, вертит их на весу и задумчиво откладывает в сторону. Кэйа подтягивает к себе спортивную сумку в изножье кровати, но и в ней не оказывается ничего из ряда вон. Ничего из того, что ожидал бы Кэйа от похитителя: ни ножей, ни верёвок, ни тряпок с хлороформом или перцовых баллончиков. Только ворох одежды, пластиковая бутылка с водой и примятый шоколадный батончик. — Дилюк, — снова зовёт он, — в номере больше ничего не было? Паспорт, страховка, телефон наконец? — Ничего, — после секундной заминки раздражённо отзываются из ванной, — я же сказал. Кэйа вздыхает. Отходит к единственному в комнате окну и после изучения створок подытоживает: — Не взламывали. Вообще не открывали. — Дверь в номер тоже не взломана, — снова доносится из ванной голос Дилюка. Что он там делает, любуется на себя в зеркало? — Верр говорила, она была заперта изнутри. — И мимо неё он не проходил… — Кэйа чешет в затылке. — Чисто теоретически, твой Тарталья мог выпрыгнуть из гостиницы через окно на втором этаже. А дверь, если её сильно захлопнуть… Ну-ка, посмотрим… Он уже делает шаг к выходу из номера, намереваясь проверить свою гипотезу, но тут Альбедо окликает: — Кэйа, взгляни. Он заканчивает с анализом трусов в шкафу и теперь стоит над кроватью, почему-то хмурясь. Кэйа подходит ближе: — Что, вырезки? Я уже видел… — Нет, — Альбедо качает головой. Аккуратно сдвигает ворох бумаг в сторону, к изголовью, и кивает на одеяло. — Смотри, как оно скомкано. Здесь сидели. Двое. Кэйа подвисает. Простынь действительно до сих пор хранит на себе следы, которые не разгладятся со временем на дешёвом белье, если только не распрямить их специально. Альбедо прав: на кровати сидели двое. Дилюк наконец выходит из ванной. Пару секунд они втроём стоят над несчастной кроватью, будто бы обычный след на ней может хранить отпечатки ДНК и всю подробную информацию о том, куда с этой самой кровати испарился Тарталья; затем Дилюк говорит: — Сюда никто не садился. Могу поклясться. — Но факт остаётся фактом: в номере были двое, — Альбедо окидывает взглядом ковролин, которым устлан весь пол, но только вздыхает. — Искать следы бесполезно, мы здесь уже всё исходили. К тому же на ковролине отпечатки ног не задерживаются надолго… — Итак, — подытоживает Кэйа, — здесь было два человека. Один — наш пропавший друг, второй — неизвестный. Которого Верр не видела ни входящим, ни выходящим, верно? — Дилюк кивает. — И из номера, получается, испарились они оба. Втроём они в полном молчании созерцают пустую кровать. Кэйа не выдерживает первый: — Да что за хрень здесь творится?

***

Остаток дня проходит в сумбурно-хаотичных попытках уцепиться хоть за что-нибудь. В участке Кэйа и Альбедо разделяются: первый отправляется добывать у Джинн ордер на вскрытие машины на парковке и шерстить музей Сан-Франциско, второй — помогать Дилюку с фотороботом. Кэйа уже почти не жалеет, что так не вовремя объявившийся Дилюк подкидывает им столько дел: во всяком случае, он проводит этот выходной за работой, а не за самокопаниями и мыслями о том, почему он такой придурок. А дальше начинаются проблемы. Ордер он получает практически мгновенно. В середине дня Кэйа, вернувшись к гостинице, с видом триумфатора открывает бардачок, рассчитывая найти хотя бы страховку и права, которые все нормальные люди хранят именно в бардачке, и… и крупно обламывается. Потому что бардачок пуст. — Ну что ты за человек такой! — обиженно ругается Кэйа себе под нос. Ни паспорта, ни телефона — ни-хре-на. Да кто так живёт, в самом деле? Когда пропадаешь, будь любезен убедиться, что у полиции хватит улик хотя бы определить, как тебя зовут. В салоне машины больше нет ничего интересного, и Кэйе приходится вернуться в участок ни с чем. К этому моменту у него на столе уже лежит кипа готовых ориентировок на Тарталью, а принтер в углу, радостно дребезжа, печатает ещё пару миллионов. Дилюк покидает участок, и Кэйа своими наблюдениями о том, что «ну, он, как минимум, симпатичный», делится с прибежавшим патрульным. Ориентировки вместе с ним отправляются в город на каждый столб, а Кэйа возвращается к работе. Номера машины Тартальи он пробивает по базе штата — не выясняется ничего необычного, кроме того, что Тарталья, оказывается, и не владелец вовсе. Форд принадлежит каршеринговой службе Сан-Франциско, и Кэйа, потратив полчаса на попытки до них дозвониться, наконец оставляет по почте заявку на документы арендовавшего. Зная скорость работы в больших городах — хорошо если ему ответят раньше, чем через неделю. Закидываясь новой порцией кофе, Кэйа принимается за музей де Янг. Там трубку берут сразу, но по ту сторону линии Кэйю ждёт только новое разочарование. — Прошу прощения, мистер… Альберих, верно? — вежливо говорит женский голос. — Я всё проверила. В музее де Янг не работают кураторы с таким именем. И никогда не работали. — Вы уверены? — с упавшим сердцем переспрашивает Кэйа. — У меня прекрасная память на имена. Я абсолютно уверена. После выяснения обстоятельств, возни с должностями и ругани по телефону Кэйа наконец договаривается до того, что начальник кадровой службы отправляет ему факс — Кэйа думал, что факс устарел даже в Лаймонде, но посмотрите-ка — с фотографиями всех сотрудников музея. И среди них нет не то что ни одного парня по имени Тарталья — ни одного парня с рыжими волосами. — Ясно, шовинизм по признаку бездушности, — мрачно подводит итог Кэйа, отшвыривая распечатки на другой конец стола, и растягивается в кресле. «Искать его, — весело спрашивает карманный Дилюк у него в голове, — ты как собираешься?» «Ой, заткнись нахрен», — отвечает Кэйа. Пожалуй, на этом у его мозговой активности заканчивается потенциал. А когда у его мозговой активности заканчивается потенциал, он обычно делает только одно — идёт жаловаться Альбедо. Альбедо обнаруживается в своей лаборатории за компьютером, разглядывая фоторобот Тартальи крупным планом. Кэйа ни разу не видел его в жизни или на фотографии, но талант Альбедо оценивает: получается вполне симпатично. С учётом того, что, кажется, Дилюк давал половину показаний с помощью слов «забыл» и «не помню». С хлопком двери Альбедо дёргается и машинально тянется к шее, одёргивая ворот гольфа, но Кэйа советует: — Расслабься, это всего лишь я, — и в качестве жертвоприношения ставит перед ним на стол стаканчик кофе. Походя сметая предыдущие пять в мусорницу, опирается на край стола и поднимает бровь: — Голяк? — Полный, — со вздохом подтверждает Альбедо, — а у тебя? Кэйа пожимает плечами: — Машина из каршеринга, арендованная. Пока не выяснил, кем и когда. В музее про него знать не знают. Искать по базе имён Сан-Франциско — гиблый номер, я предсказываю там пару тысяч таких Тарталий, даже если бы у нас к этой базе был доступ, — Кэйа, передумав, тянется к стаканчику Альбедо и делает глоток. — Парень как будто призрак, — и, помолчав ещё с секунду, жалобно тянет: — Я планировал сегодня смотреть Нетфликс, а не гоняться по городу за человеком, которого словно и не существует. Альбедо прячет слабую улыбку в сгибе рукава: — Ты говорил с Дионой? — Пока нет. Поеду к Дилюку, когда он откроет бар, заодно возьму список вчерашних посетителей. Весёлый выйдет выходной… — По-моему, у тебя уже вышел. Кэйа не хотел первым поднимать эту тему, но раз уж Альбедо сам начал… — Слушай, я… — он делает глубокий вдох и со скоростью пули тарабанит: — Я не знаю, что на меня нашло, ладно? Даже когда я нажираюсь как последняя свинья, я себя так не веду. Трезвый я бы ни за что так не поступил. Я вообще не склонен лезть к кому-то с поцелуями, если хочешь знать, особенно к лучшему другу, чьей дружбой я, на минуточку, очень дорожу и не хочу, чтобы… — Кэйа, — с усталым вздохом прерывает Альбедо. Он щиплет себя за переносицу, хмурит брови и забирает у него кофе. Делает глоток и только потом продолжает: — Я тебя прошу, давай не сейчас. — Почему? Если я не извинюсь, ты так и будешь… — Во-первых, — Альбедо на полтона повышает голос, что для его спектра тональностей равносильно крику, — я не знаю, что тебе ответить. Не сейчас. Во-вторых… меня волнует немного другое. Кэйа влёгкую различает в его голосе неприкрытую тревогу. Сводит брови, косится на фоторобот Тартальи, который по-прежнему смотрит на него с экрана старого монитора, но не находит в нём ничего, что могло бы Альбедо так взволновать. И напрямую спрашивает: — Что-то случилось? — Кли так и не перезвонила. Я весь день потратил на это, — Альбедо машет рукой в сторону монитора, — не было времени разбираться. Пару раз пытался её набрать, но телефон выключен. Кэйа озадаченно открывает и закрывает рот. — А её бабушка? Ты же её к ней отправил, верно? — Тоже не отвечает. Я просто думаю: вдруг я забегался, перепутал дни… Сказал, что Кли приедет в воскресенье, а сам отправил её в пятницу… И теперь её там никто даже не ждёт, а ей всего восемь лет, и я отправил её в другой город одну… Кэйа слабо улыбается. Несильным пинком коленом разворачивает кресло Альбедо к себе спиной и без разрешения кладёт руки ему на плечи. Тот вздрагивает: — А говорил, что трезвый ты… — Так я сейчас и не лезу целоваться, верно? — Кэйа подмигивает, даром что Альбедо этого не видит. Он круговыми движениями растирает затёкшие от напряжения плечи, и Альбедо благодарно выдыхает. — Не переживай. Она боевая девчонка, она даже в этом возрасте справится с таким пустяком, как ночная поездка на автобусе. — Но если что-то всё-таки случилось… — Давай я принесу тебе обед, ладно? Сбегаю в ближайшее кафе. А ты попробуешь ещё раз. От того, что ты будешь пялиться на этого красавчика, Кли сама себе не позвонит. Кэйа убирает руки и отступает назад. Альбедо, разворачиваясь к нему лицом, тускло усмехается: — Ты теперь у нас не только по криминалистам, но ещё и по рыжим пропавшим парням? — Он всё-таки не в моём вкусе, — Кэйа проходится языком по губам и не удерживается: — Волосы не такие длинные. — О, — зеркалит его невозмутимое выражение лица Альбедо, — так у вас с Дилюком всё-таки тайный роман. — Ага, лавхейт. Не грусти, я скоро вернусь. Кэйа салютует ему двумя пальцами ото лба и выскакивает за дверь. Но возвращаясь в участок с двумя порциями горячей лапши и новым стаканчиком кофе — зная Альбедо, первого ему хватило на пару секунд, — он застаёт кабинет в совершенно другом состоянии. Зажжённая сигарета тлеет дымком в потолок. Кэйа не успевает прийти в ужас от того, что Джинн категорически запрещает курить в участке, потому что лицо Альбедо — потерянное, едва ли не испуганное — говорит само за себя. Кэйа падает перед ним на колени, заглядывает в глаза: — Что? Дозвонился? — Дозвонился, — как-то пусто кивает Альбедо. Голос падает до едва слышного шёпота: — Она так и не приехала, Кэйа. В автобусе на вокзале её не было. И, делая тяжёлую затяжку на всю глубину лёгких, выдыхает дым в потолок кабинета: — Кли пропала.