Три недели назад
Кроссовки на Дионе сегодня, кажется, размером с неё саму. Собирая на них всю грязь и пыль с невымытого пола, она забирается на барный стул и кладёт голову на стойку. — Ску-ко-та, — резюмирует она с печальным вздохом. Розовые пряди падают на лицо, закрывая глаза и нос, и Диона чихает. — Час после открытия, и хоть бы один последний пьяница соизволил явиться… Я точно тебе сегодня нужна? Дилюк ловит её безучастный взгляд, который так и кричит, что ей всё равно, что он с ней сделает — отпустит или поставит на всю смену без перерывов. Диона редко бывает такой покладистой. Пожалуй, Дилюку стоит ценить такие моменты. — Нужна, — бесцеремонно отрезает он. — Сама знаешь, в будний день посетителей в принципе не так много. Но кто-то же должен прибраться перед пятницей, верно? — Твой бар — ты и прибирайся, — Диона смешно фыркает, сдувая со лба прядь волос. — Ты тут наверху живёшь, между прочим. — Буду благодарен, если помоешь в моём кабинете полы, — не ведёт и бровью Дилюк. Диона снова фыркает. Открывает было рот, чтобы наверняка отпустить ехидный комментарий по поводу того, что не нанималась домработницей к богатенькому мальчику, но колокольчик на входе оповещает о первом госте — и Диона поворачивает голову. — О нет, — бормочет она, — только не это. Только, блять, не это. Почему именно когда я на смене!.. В бар уже основательно нетвёрдой походкой заваливается Драфф. Диона смотрит на отца с неприкрытым отвращением, чуть ли не с ужасом; и этот ужас почему-то откликается в лице пьяного охотника. Он дотаскивает себя до стойки, Дилюк уже привычно тянется за пивным стаканом, но его обрывает звучное: — Алан пропал! — и Драфф валится на барный стул, знаком прося себе налить. Его взгляд находит Диону, которая презрительно кривит нос и хлопает дверью подсобки, а потом он в отчаянии роняет голову в сгиб локтей. — Мы возвращались из леса, решили срезать путь через кладбище… и-ик… Я отвернулся на секунду, а потом смотрю — его… ик… нет! Дилюк разглядывает его в вежливом замешательстве. Драфф не в первый раз заваливается в бар уже пьяным, не в первый раз начинает нести полную чушь, стоит ли удивляться тому, что он снова невменяемый? — Успокойтесь, — просит Дилюк ровным голосом, ставя перед Драффом пинту пива. — Алан, наверное, уже вернулся домой. Почему бы не поискать его там, а не в моём баре? Драфф мрачно, еле фокусируя взгляд, смотрит на пивной стакан перед ним и мотает головой: — Нет, друг, налей чего покрепче… Мы, это… ик… немного выпили, пока охотились — весь день в лесу, ик, надо чем-то горло промочить, понимаешь? Может, я и нетвёрдо на ногах стою, но… я точно знаю, Алан не мог за секунду сквозь землю провалиться! — Тогда полиция, — Дилюк поднимает бровь. — Думаю, им как раз нечем заняться. — Точно! — Драфф светлеет. — Они должны его найти. Пойду… и-ик… поговорю с ними. Спасибо, друг. Дилюк сильно сомневается, что Драфф в таком состоянии доберётся до участка, учитывая, как он дошёл до бара… и как он за один глоток осушает стоящую перед ним пинту пива. Снова икает напоследок, сползает со стула и вдруг наклоняется к Дилюку. — Я тебе скажу, — дышит он ему на ухо перегаром, — только ты никому, ладно? Я-то пьяный, но я знаю, что видел. У этого тотема… ну, который, ик, с головой орла, на кладбище стоит, знаешь? У него глаза светились, вот что. И, посчитав разговор оконченным, Драфф вперевалку вываливается из бара. Дилюк смотрит ему вслед, как никогда довольный тем, что сейчас все столики пустуют, а единственный свидетель этой сцены прячется в каморке. Иначе было бы очень трудно сообщить, что здесь произошло. Диона приоткрывает дверь кладовой и высовывает наружу кончик носа: — Ушёл? — Ушёл, — вздыхает Дилюк. — Выпил стакан пива и ушёл. Диона вздыхает в унисон и без лишних слов достаёт из своего рюкзака под стойкой кошелёк. Отсчитывает пару купюр и кладёт перед Дилюком. — Не стоит… — начинает тот, но Диона только отмахивается. На входную дверь с до сих пор раскачивающимся колокольчиком она смотрит так, будто та нанесла ей личное оскорбление. — И это чучело женилось на моей матери, — с особой ненавистью бормочет она. — Что за хрень он тут нёс? Перекладывая деньги Дионы в банку для чаевых, Дилюк только качает головой: — Его друг пропал на кладбище, а у индейского тотема светились глаза. — Пф, — зло скалится Диона, — наверняка упал в какую-нибудь свежевырытую могилу и там же и заснул. Алан — такой же пьяница, как и мой дорогой папочка. Который просто обожает рассказывать мне истории о том, какие чероки славные воины, как у нашего рода в крови быть настоящими охотниками и как эта дурацкая палка на кладбище стала памятником нашей культуры. Правда, потом этот славный воин нажирается до потери пульса, но это ничего, все чероки так делают. Она хватает со стойки первое, что попадается ей под руку — мокрую тряпку, — и принимается ожесточённо полировать и без того чистую поверхность. Дилюк прекрасно знает, что в таком состоянии к ней лучше не лезть, но эта неприятная сцена грозит протереть в его стойке дыру, так что он всё же пробует: — Диона, может, всё-таки… — Что? — предсказуемо взъедается она. — Всё-таки что? Ты же его слышал, у него уже галлюцинации начались! Глаза светятся, тоже мне. Эта хрень на кладбище, если хочешь знать, просто кусок гнилого дерева, которую твой любезный пра-пра-какой-то-там-дедушка почему-то не снёс вместе со всеми остальными нашими поселениями. Она ни черта не значит. А этот!.. Просто старый пьяный кретин. Диона сдувает со лба волосы и уходит в другой конец зала протирать остальные столики. Сложив руки на груди, Дилюк смотрит ей вслед, в который раз задумываясь, что такой человек, как Диона, делает в баре такого человека, как сам Дилюк. Тогда он ещё не знает, что через пару дней безнадёжных поисков Алана полиция вынуждена будет объявить о его пропаже. И это станет началом долгой цепочки событий, которая в итоге…***
…приведёт его сюда. Дилюк, вспоминая разговор почти месячной давности, долго разглядывает этот самый нелепый голубино-орлиный тотем, прежде чем вернуться к воротам кладбища. «Просто кусок гнилого дерева» — тот самый, который как-то оказался у Тартальи в телефоне. А Тарталья не похож на поклонника культуры чероки. С другой стороны — после визита к Венти Дилюк в его отношении уже ни в чём не уверен. Интересно, мимолётно задумывается он, полиция во главе с Альберихом уже успела что-нибудь выяснить? Что-то больше, чем сам Дилюк?.. Так или иначе, он здесь, чтобы найти какие-то ответы. И если Тарталья действительно разговаривал о чём-то с Чжун Ли, то Дилюк намерен выяснить, о чём. Церковь далеко не тянет на архитектурное чудо Калифорнии — покошенный забор, ободранная штукатурка, скрипучие двери. Рядом стоит маленькая белая часовенка, в которой живёт единственный в городе священник. Внутри Дилюк бывал всего пару раз за всю жизнь, в детстве и на похоронах родителей. Особой религиозностью он не отличается, поэтому ровные ряды скамеек и небольшой алтарь под куполом ожидаемо приводят его в ступор. Дилюк застывает на входе, как никогда чувствуя, что находится здесь по какой-то нелепой ошибке. Церковь пуста. Субботнее почти закатное солнце — в октябре уже начинает рано темнеть — пробивается через витражи и падает на медные трубы органа в конце огромного зала. Дилюк переступает порог, двери натужно скрипят за его спиной; он осторожно зовёт: — Есть кто-нибудь?.. Эхо разносит его голос во все уголки церкви. Чувствуя себя ещё глупее, Дилюк медленно идёт к алтарю. Чжун Ли появляется из маленькой исповедальни в дальнем углу церкви. Он выглядит так же, как и всякий раз, когда Дилюк встречает его в городе — цепкий взгляд тёмных карих глаз, убранные волосы, классическая чёрная сутана, колоратка, которую он спешно поправляет, когда шагает Дилюку навстречу. Тот машинально кланяется, и Чжун Ли повторяет его поклон. — Господин Дилюк, — на его губах появляется и тут же исчезает слабая улыбка. Голос у него чистый, без акцента, и глубокий, каким он вёл всю похоронную службу шесть лет назад. — Могу я вам чем-нибудь помочь? Вы пришли исповедаться? Дилюк едва удерживается от фырканья: по своей воле в церкви ему делать совершенно нечего. Замешкавшись, он лезет в карман пальто и протягивает Чжун Ли уже основательно помятую полицейскую ориентировку. — Увы, — усмехается он, пока Чжун Ли, нахмурив брови, разглядывает фоторобот Тартальи. — Вчера в городе пропал этот человек. Вы помните его? Чжун Ли долго молчит, прежде чем ответить. — Полагаю, да, — осторожно кивает он. — Значит, он пропал… вчера. — Сегодня ночью, — исправляется Дилюк. — Прискорбно. Я виделся с ним вчера днём. Дилюк почти чувствует, как сердце пропускает удар. — Вы виделись с ним? Чжун Ли снова погружается в траурное молчание. Возвращает Дилюку ориентировку, которую тот прячет обратно в карман, и вдруг предлагает: — Чаю? Дилюк смаргивает, но медленно кивает. Чжун Ли выводит его из церкви, и ему сразу же становится легче дышать. Совсем рядом, за покошенными крестами и старыми могилами, виднеется освещаемый закатным солнцем тотем; Дилюк долго смотрит на него, прежде чем окликнуть Чжун Ли: — Извините… вы не расскажете мне про него? Что это делает на католическом кладбище? — А, — Чжун Ли почему-то мягко смеётся. — Рано или поздно каждый второй житель города приходит ко мне с этим вопросом. Боюсь, я и сам не знаю. Ваш предок снёс здесь все индейские поселения, остался только этот тотем. Кажется, церковь и кладбище построили уже через много лет после него… У местных индейцев ведь не было кладбищ, знаете? Они предпочитали уходить в иной мир по-другому, в огонь или в воду, воссоединяясь с духами своих предков. Тотем — знак поклонения одному из звериных духов-защитников местного племени, не больше. Почему его не снесли, когда появилось христианское кладбище, — для меня такая же загадка. — А вы не находите это… — Дилюк будто разговаривает со школьным учителем истории. Впрочем учитывая, что историю у них какое-то время вёл Чжун Ли… — Хм. Немного нелепым? Чжун Ли пожимает плечами: — Я нахожу это странным, но, наверное, не нелепым. У местных племён свои легенды, у жителей города — свои, а мои предки привезли из Китая свои. — Почему тогда вы стали католическим священником? — не отстаёт Дилюк. Чжун Ли в ответ только загадочно улыбается: — Вера есть вера, господин Дилюк. Он обходит здание церкви по кругу, отпирает дверь маленькой часовни и знаком приглашает внутрь. Дилюк ступает на порог: обычное невзрачное жилище церковника, в котором пахнет чайными листьями и какими-то травами вроде жимолости или жасмина. Чжун Ли зажигает свет, кивает ему на стол возле небольшой кухоньки, и Дилюк садится, чувствуя, как предательски подкашиваются под ним ножки стула. — Прежде всего, — негромко говорит Чжун Ли, ставя на огонь старый чайник, — позвольте спросить. Это ни в коем случае не камень в ваш огород, мне просто любопытно. Почему ко мне пришли вы, а не люди из полиции? Если Тарталья пропал, они должны заняться его исчезновением. — Так значит, — не отвечает на вопрос Дилюк, — вы знаете его имя. — Мы виделись, — снова кивает Чжун Ли. — Так или иначе? Дилюк рефлекторно сжимает телефон Тартальи сквозь карман пальто. Его единственная ниточка, связывающая с исчезнувшим из его бара рыжим мальчишкой. — После вас он побывал у меня в баре, — наконец осторожно говорит Дилюк. — Он упомянул, что о чём-то с вами говорил. Я хотел побеседовать с вами сам. Без полиции. Чжун Ли вдруг снова улыбается: — Господин Дилюк, столько лет прошло, а вы всё так же не доверяете полиции… Ладно. Я поделюсь с вами всем, что знаю сам, но если господин Альберих придёт ко мне, я расскажу ему всё то же самое, хорошо? Дилюк безразлично кивает. Перед ним на стол опускается дымящаяся чашка чая, в котором плавают мятные листья. Чжун Ли присаживается напротив, устремляет в Дилюка пытливый взгляд и наконец говорит: — Тарталья — так он мне представился, когда впервые вышел со мной на связь — звонил мне около недели назад. Он сказал, что нашёл мой номер в журнале исторических публикаций в кампусе его университета. Сказал, что пишет студенческую научную работу о религиозных течениях того периода, который как раз интересовал и меня, и что он посчитал бы за честь встретиться со мной лично, чтобы получить материал для своего исследования. Дилюк почти готов рассмеяться вслух. Куратор музея де Янг, студент исторического факультета… кем этот Тарталья окажется в следующий раз? Рок-звездой Сан-Франциско? Беглым преступником? — Мы договорились о вчерашней встрече. Признаюсь, я практически о ней забыл, должно быть, моя память уже не та… — Чжун Ли качает головой. — Пейте чай, он действительно очень вкусный. Он приехал ко мне. Сидел на том же месте, где сейчас сидите вы. Дилюк поневоле содрогается. — Мы с ним неплохо поговорили. Он оказался очень интеллигентным молодым человеком, живо интересовался моими исследованиями. Беседовать было… очень приятно. Я показал ему несколько религиозных текстов, которые хранятся в церкви и к которым нельзя получить доступ из электронных источников. По итогу я бы сказал, что наша встреча дала ему более чем достаточно информации для научной работы. Но уезжая, он выглядел каким-то… взволнованным. Его что-то очень тревожило. — Он не сказал, куда поедет дальше? — Дилюк вцепляется в чашку чая, даже не замечая, как кипяток обжигает пальцы. — Боюсь, что нет. Мы разговаривали почти два часа, и больше я его не видел. Пока не пришли вы. Я думал, он вернётся в университет, чтобы закончить работу… Мне немного польстило, — Чжун Ли как-то гордо распрямляет плечи, — что ради встречи со мной он проехал такое расстояние. Только ли ради этого. — А о чём именно вы с ним говорили? Чжун Ли странно улыбается: — Забавно, но примерно о том же, о чём вы сейчас расспрашивали меня. Индейская культура наших земель. Старые легенды о духах природы. Схожести в христианских и индейских верованиях… Тотем на кладбище тоже показался ему интересным. Он почему-то крайне настаивал на том, что это дух не орла, а голубя. Дилюк вспоминает старые слова Дионы и, чтобы скрыть замешательство, делает глоток из чашки. Чай на контрасте с октябрьской промозглостью и душевным разладом приятно греет изнутри. Но вот улыбка Чжун Ли и его будто сканирующий взгляд Дилюку почему-то не нравятся. — А между ними есть какие-то различия? — Внешне — нет. Индейцы с глубоким почтениям относились к каждому своему тотему, но этот вытесали довольно грубо, так что нельзя сказать наверняка. В культуре символ орла был куда более распространён. Он был знаком вождя племени, олицетворял силу и смелость, был проводником между небом и землёй, то есть духовным миром и миром людей. Голубь… — Чжун Ли странно хмыкает. — Индейцы их не особо почитали. На них охотились ради дешёвого мяса, некоторые виды почти истребили. Они использовали в основном символ горлицы как олицетворение женского начала, тонкой интуиции, способности видеть между мирами. На тотемах горлиц не изображали, только на керамике, металле и глине. Поэтому, как бы ни пытался тот молодой человек меня убедить, я полностью уверен, что на нашем кладбище — орёл. Не голубь. Но, боюсь, найти его вам эта маленькая историческая выкладка не поможет. Дилюк задумчиво кивает. Найти — не поможет. А понять — тем более. Тем не менее, допивая чай, Дилюк поднимается из-за стола в попытке изобразить дружелюбную улыбку: — Большое вам спасибо. И за чай тоже. Думаю, вы всё равно мне помогли. — Ах если бы, господин Дилюк, — печально улыбается Чжун Ли. — Я был бы рад поделиться с вами чем-то ещё, но, боюсь… Умиротворяющую тишину в часовенке разрывает телефонный звонок. Дилюк дёргается, но затем понимает: на этот раз его. На экране номер Дионы. — Здесь Альберих, — не здороваясь, выпаливает она. — Хочет видеть тебя лично. Говорит, это что-то серьёзное. Дилюк хмурится: — Они нашли его? — Кого? А… Слушай, мне откуда знать! — Диона явно сердится. — Понятия не имею, где ты там гуляешь, но давай ноги в руки и в бар. Он сказал, что не уйдёт, пока не поговорит с тобой. — Передай ему, чтобы он… Диона отключается. С глубокомысленным «…сходил нахрен» Дилюк блокирует телефон и опускает в карман пальто. Чжун Ли смотрит на него с ироничным всепониманием: — Срочные дела? — Похоже на то, — Дилюк вздыхает. — Ещё раз спасибо, господин Чжун Ли. Вы и правда помогли. Уже на пороге часовни тот окликает его: — Господин Дилюк, ещё кое-что, — и, когда Дилюк оборачивается, снова прячет в чашке чая свою странную улыбку. — Тарталья брал у меня книгу с индейскими сказками… Особенно его интересовала легенда о Хоуи… — О ком? — Старая история, ничего особенного, — отмахивается Чжун Ли. — О мальчике, который обманул жестокого духа. Он украл у него любимую флейту, а затем, чтобы избежать расправы, смастерил из глины и птичьих костей собственную куклу — рассчитывал, что дух этим обманется. Но духу в наказание за кражу нужна была человеческая душа, а какая у глины может быть душа? Поэтому он отыскал Хоуи по звукам флейты. И убил, разумеется. Дилюк натянуто улыбается: — Видимо, у индейцев все легенды такие поучительные. — Индейцы всегда учили своих детей не злить и не дразнить духов, — пожимает плечами Чжун Ли. — Не помню ни одной истории, которая закончилась бы для таких смельчаков лучше, чем смертью. В любом случае — книга очень старая, буду благодарен, если вы мне её вернёте, когда отыщете Тарталью. Дилюк, сглатывая, кивает. И уходит не оглядываясь.***
Альберих с постной миной сидит за стойкой, держа в одной руке телефон, в другой — холодный стакан пива. На Дилюка он поднимает взгляд, только когда тот знаком кивает Дионе на зал, а сам становится на бар. — Чего ты хотел? — без приветствия бурчит Дилюк. Визит к Чжун Ли буквально оставляет его у разбитого корыта. Кроме новой субличности Тартальи и его странной одержимости индейцами, он не даёт ему буквально ничего. Дилюк всерьёз подумывает поговорить с Дионой, понимая, впрочем, что древние легенды — это не ответ на то, куда пропадают люди и куда пропал сам Тарталья. Верить в этом городе в Бога, в мистику, в предназначение свыше — гиблое дело. Дилюк убедился в этом шесть лет назад. Кэйа, впрочем, на грубость не реагирует. Взгляд у него пустой, будто мыслями он далеко отсюда — не зная его, можно было бы решить, что он уже пьян, но Дилюк прекрасно помнит, как выглядит Кэйа, когда надирается до состояния полутрупа. Только когда он щёлкает перед ним пальцами, Кэйа приходит в себя. — Прости, — будто бы даже искренне извиняется он, — я весь день на взводе. Кли пропала. Дилюк в недоумении поднимает бровь: — Тоже? — Похоже на то, — Кэйа вздыхает. — Альбедо сам не свой. Она исчезла прямо из автобуса, на котором ехала к бабушке в Хилдсбург. Альбедо её посадил, но автобус приехал уже без неё. Я весь вечер обзванивал пассажиров, но… — он безнадёжно взмахивает рукой. — Ладно, это не твои проблемы. Здесь я не за этим. Дилюк открывает было рот, но тут же его закрывает. Что ему сделать — похлопать Кэйю по плечу и сказать «Не переживай, она найдётся»? Дилюк не общается ни с Кэйей, ни с Альбедо, в последний раз он видел Кли в гостях у Альбедо на прошлый День благодарения. Тогда она вывернула на стол праздничную индейку и непонятно как взорвала чашу с пуншем. — Зачем тогда? Ты нашёл что-то по Тарталье? Кэйа снова протяжно вздыхает. Делает большой глоток из стакана с пивом, утирает губы тыльной стороной ладони и прямо заявляет: — Честно говоря, я не думаю, что твой Тарталья вообще существует. Стакан со стуком ударяется о стойку. Кэйа смотрит на Дилюка с каким-то внутренним превосходством, пока он чувствует, как медленно начинает закипать: — Прости? С ледяным спокойствием Кэйа отпивает ещё. — Диона дала мне список вчерашних посетителей бара. Я опросил всех — времени ушло немного, половина из них сейчас здесь, — он позволяет себе лёгкую усмешку. — Никто, понимаешь? Никто не помнит, чтобы вчера в баре всю ночь сидел рыжий парень с твоего фоторобота. Дилюк гневно пфыкает: — Альберих, половина из них была ещё пьянее тебя в лучшие дни. Диона… — Диона тоже сказала, что чётко вспомнить не может, — Кэйа изящно поднимает бровь. — Никаких записей в книге регистрации гостиницы. В музее де Янг Тарталья тоже не работал, я запросил список всех их сотрудников. Его машина из каршеринга, информации по аренде у меня пока нет и, подозреваю, не будет. Отсюда у меня вопрос… Дилюк прерывает его стуком ладони об стол. — Не хочешь ли ты сказать, что я его выдумал? Подкинул чужие вещи в пустой номер в гостинице, сочинил сказочку о том, как всю ночь проболтал с приезжим пацаном, просто чтобы тебе скучно не было? — Я ничего не хочу сказать, Дилюк, но, — Кэйа поднимает пустые руки в защитном жесте, — послушай меня. С самого начала эта история очень странная. У меня ноль доказательств, только фоторобот мальчишки, которого кроме тебя никто даже в лицо нормально не помнит. Не думаешь ли ты, что… Дилюк, не успев толком подумать о последствиях своих действий, со злобой швыряет перед ним на стойку айфон. — На, — цедит он сквозь зубы, — его телефон. Только спустя долю секунды он понимает, какие проблемы может повлечь за собой такая импульсивность. Но уже поздно — Кэйа чуть склоняет голову набок и смотрит на светящийся экран в замешательстве: — Здесь на блокировке Венти. — Долгая история. Можешь по нему полазить, вдруг убедишься, что это не моя больная фантазия, — Дилюк едко усмехается. Последние сутки выжали из него все соки, и расшаркиваться перед Кэйей он не намерен. — Или скажешь, что я и телефон купил, чтобы поиграть с тобой в детектива? Кэйа не мигая смотрит на экран. — И давно он у тебя? — С самого начала. Тарталья забыл его, когда уходил. — То есть ты скрыл от следствия потенциально важную улику? — С каких это пор то, что я не доверяю полиции, для тебя новость? Они смеряют друг друга одинаковой степени ярости ледяными взглядами. Дилюк почти чувствует, как раскаляется барная стойка под его пальцами и как это грозит перерасти в новую драку. Наконец Кэйа хмыкает: — Ладно, — и накрывает телефон ладонью. — Я его забираю. Если мне удастся выяснить что-нибудь ещё, обязательно с тобой поделюсь. — Весь свечусь от благодарности, — ядовито улыбается Дилюк. Кэйа поднимается на ноги и смотрит на него сверху вниз. — Не забудь ещё сказать спасибо за то, что я не оформляю тебя за препятствование расследованию. У меня для этого есть все основания. И, не дожидаясь ответа Дилюка, вихрем вылетает из бара. — Он заплатил за пиво, не переживай, — вмешивается Диона, которая как раз сгружает за стойку пустые стаканы. Дилюк, как стрелка компаса, поворачивается к ней: — Ты его тоже не помнишь? — Альбериха? Прекрасно помню, он же был здесь секунду наза… — Тарталью. Диона теряет весь боевой запал. Мнётся, возводит глаза к потолку, а затем вздыхает: — Помню, но нечётко. Понимаешь, когда я смотрю на этот твой портрет… — она водит руками по воздуху, вероятно, имея в виду ориентировку, — мне почему-то кажется, что он выглядел по-другому. А когда я пытаюсь просто его вспомнить, представить его внешность, всё как будто размыто. Я даже не помню, о чём вы с ним говорили. Очень странно. — Да, — машинально соглашается Дилюк, — странно. Он уже суёт руку в карман, чтобы достать телефон и показать Дионе фотографию, но вспоминает, что самолично отдал его Кэйе. Только сейчас Дилюк понимает, насколько плохой это было идеей. Он остался без единственной связи с Тартальей. — Твою мать, — вздыхает Дилюк, — твою же мать. Диона смотрит на него почти печально. — Ну, — тянет она с надеждой, — я так понимаю, ты остаёшься работать?