***
Всё складывается просто ужасно. Косые струи дождя — Альбедо почти рычит от бессилия — целятся прямо в лицо, заливая стёкла очков и мешая видеть. Альбедо не спасает даже зонт, который вырывает ветром и который он изо всех сил пытается сжимать обеими руками, то и дело отбрасывая назад надоевший шарф. Патрульных не видно — либо они уже закончили, либо ушли слишком далеко. Альбедо давно оставляет позади и ворота кладбища, и чёртов голубиный тотем, и неровные ряды съеденных лесом могил и теперь бредёт по давно потерявшейся под ногами тропинке, вглядываясь в провалы между деревьями. — Кли! — надрывается он сквозь звуки грома, в душе прекрасно понимая, что ему никто не ответит. — Кли! «Ну пожалуйста, — думает про себя Альбедо, — ты была здесь, я же знаю!» Раз или два ему даже кажется, что между деревьями мелькает человеческий силуэт, но когда Альбедо вырывается вперёд, это оказывается либо обычной темнотой, либо торчащей из земли корягой. День уже клонится к вечеру, и понемногу закатные лучи растворяются между деревьями. Когда Альбедо понимает, что он стоит посреди леса под шквальным ливнем в темноте и одиночестве — ужас накатывает только сильнее. Сколько часов прошло с тех пор, как они нашли Виктора? Пять? Шесть? Кли могла уйти слишком далеко, могла споткнуться, упасть и потерять сознание, могла замёрзнуть и окоченеть под осенним ветром. Альбедо скользит по мокрой палой листве, упрямо идя всё дальше и дальше, пока не останавливается на маленькой, погружённой в полумрак поляне. Он заблудился. — Кли! — пробует он снова, но его голос тонет в свистящем ветре. Альбедо опускает взгляд себе под ноги — без фонарика сложно, но кажется, будто на листве полыхает что-то красное. Только когда он садится на корточки и щурится сквозь стёкла очков, он понимает. Кровь. — Нет, — бормочет Альбедо, рывком поднимаясь на подкашивающиеся ноги, — пожалуйста, нет. За одним пятном, в паре шагов, обнаруживается другое. Альбедо пересекает поляну по багровым следам, пытаясь отогнать ужас от роящихся в голове догадок, чья это кровь. Рациональная сторона работать отказывается, но даже на намётанный глаз Альбедо может определить: кто бы это ни был, крови он потерял очень много. Когда единичные пятна переходят в сплошную тёмно-красную полосу, размываемую дождём, Альбедо ускоряет шаг. И, наверное, потому что не отрывает глаз от земли, боясь в темноте потерять след, едва не спотыкается о труп. Когда от сердца отходит вся кровь, приливая в голову, Альбедо различает на земле смутный силуэт. Прижимает ладонь ко рту, силясь избавиться от запаха — резкого, отчётливого, который не маскирует даже дождь. Труп не человеческий, понимает он, стоит глазам привыкнуть к темноте под кронами деревьев. На земле чуть поодаль от поляны лежит растерзанный олень. Альбедо заставляет себя опуститься перед ним на колени, призывая все остатки рассудка, которые у него ещё остаются к этому моменту. Мысли роятся слишком разрозненно, и Альбедо приходится закрыть глаза и сделать несколько рваных вдохов, прежде чем они выстраиваются в привычный логический порядок. Олень однозначно мёртв: он не дышит, сердце не бьётся, пустые глаза слепо смотрят в небо. Молодой, судя по не таким густым рогам и размеру туловища, самец. Горло и живот безжалостно разодраны крепкими когтями какого-то очень большого хищника. Ужас накатывает с новой силой. Альбедо, часто дыша, впивается ладонями в кулаки. Олени у них в округе водятся, на них охотятся в разрешённый сезон, но хищники, и хищники с когтями такого размера — нет, не в этих лесах, на много миль вокруг нет никого, кто мог бы растерзать бедное животное вот так. Две мысли посещают Альбедо практически одновременно. Первая — если это действительно хищник, то почему на теле кроме следов когтей нет укусов или хотя бы малейшего признака того, что оленя убили ради того, чтобы съесть? Вторая — если это действительно хищник… то где он сейчас? — Кли! — во всю силу лёгких зовёт Альбедо в темноту леса. — Кли! Где ты?! Умом он понимает: олень мёртв недавно, и то, что убило его, может быть недалеко, но страх за Кли затмевает любые признаки рассудка. Альбедо поднимается на ноги, спотыкаясь, выбегает назад на поляну. Идиот, какой же он идиот! Ни фонарика, ни оружия, ничего, кроме зонта, которым он с тем же успехом может помахать перед разъярённым быком вместо красной тряпки. Дождь хлещет в лицо, мокрые волосы падают на лоб. Альбедо бредёт через лес, то срываясь на бег, то вновь останавливаясь, сознавая, что он уже давно не знает, в какой стороне город или хотя бы одна знакомая тропа. Наконец он останавливается на той же самой поляне — когда выбредает на неё в третий раз, делая очередной слепой круг. Его не найдут, со странно навалившимся спокойствием понимает Альбедо. Сердце на контрасте колотится, как бешеное, и он только сейчас осознаёт, что ему на самом деле холодно — всё тело бьёт крупная дрожь, но мозг к этому абсолютно равнодушен. Его не найдут, и он пополнит собой список пропавших. Так и не отыскав Кли. Кэйа составит на него ориентировку, портреты снова развесят по всему городу… Конечно, скоро возле кладбища найдут машину, но пока снарядят поисковый отряд, пока прочешут весь лес… Может, хотя бы они найдут Кли. Раз уж Альбедо не справился. С новым раскатом грома Альбедо кажется, что где-то рядом ломаются ветки. Он заторможенно поворачивается к источнику звука, готовясь увидеть волка, медведя или ещё одного оленя — но на поляну вываливается только Кэйа. Насмерть перепуганный, тяжело дышащий, мокрый с ног до головы Кэйа. — Живой, — выдыхает он с безумной улыбкой, — господи, живой. Как же я рад тебя видеть!.. Он делает к Альбедо шаг, но спотыкается в воздухе, будто налетев на невидимую стену. Тот отрешённо вспоминает, как в их последний разговор — кажется, это было целую вечность назад — он наставил на Кэйю пистолет… и с болью понимает, почему Кэйа сейчас смотрит на него вот так. Поэтому Альбедо, нетвёрдо шагая к нему, обнимает сам. На этот раз Кэйа тёплый. — Ты хоть представляешь, как я испугался? — бормочет он Альбедо на ухо, сжимая его сильнее. — Ты ломанулся в лес в одиночку, в темноту, ты не дал даже поговорить с тобой! — Я сглупил, — на выдохе признаётся Альбедо, — я… я сам не сразу понял, что потерялся. Кэйа чуть отстраняется. По его лицу стекают капли дождя, а он, придурок, только улыбается, слизывая солёные капли. Хотя если подумать — кто из них тут ещё больший придурок. — Я должен извиниться, — на выдохе говорит Кэйа. — Я не хотел ничего от тебя прятать. Но я не успел даже задуматься о том, что тебе это было нужно. — Давай без проникновенных речей, — просит Альбедо. Облегчение затапливает приливной волной, и капли дождя, стекающие за шиворот, тут вовсе ни при чём. — Но я тоже не должен был срываться сюда в одиночку. — Ты думал, что Кли где-то здесь. Я поступил бы точно так же. — Ты и поступил. В темноте глаз Кэйи не различить, но Альбедо готов поклясться, что он смотрит на его губы. Он только чувствует, как чуть усиливается хватка на плечах, когда Кэйа едва слышно спрашивает: — Можно? Альбедо кивает. И только после этого Кэйа наклоняется к нему за поцелуем. — Пойдём отсюда, — просит он, когда мягкое, осторожное прикосновение повисает в воздухе. — Мы вернёмся утром, обещаю. В темноте всё равно ничего не найти, а нам ещё есть что рассказать Венти и Дилюку. Долго же придётся объяснять, как так получилось… Альбедо слишком поздно понимает, что смеётся. Мокрые с ног до головы, они ковыляют по лесной тропе назад, к кладбищу. Кэйа хотя бы додумался прихватить с собой полицейский фонарик, поэтому в этот раз Альбедо не спотыкается о каждый корень: от неосторожного падения удерживает уверенная хватка на поясе. Второй рукой Кэйа как-то умудряется пару раз набрать номер Дилюка, выругаться (из чего Альбедо делает вывод, что их краткосрочное перемирие не означает, что Дилюк вытащил его из чёрного списка) и в конце концов дозвониться до Венти. Альбедо слушает их разговор вполуха, занятый своими мыслями. Кажется, Кэйа чинно выкладывает всё, что они выяснили в школьном архиве, а потом, пообещав встретиться с утра, сбрасывает. Дальше они идут в полном молчании, но когда Кэйа наконец спрашивает: — Как думаешь, мы можем пропасть вдвоём? — Альбедо не находится, что ему ответить. — У тебя есть пистолет, — наконец пожимает плечами он. — Посмотрел бы я на того, кто решится тебя похитить. Вопреки его ожиданиям, Кэйа не смеётся. Только хмурится, глядя по направлению луча фонарика куда-то вдаль. — Знаешь, — не в пример мрачно говорит он, — я уже не так уверен в том, что людей вообще кто-то похищает. Посуди сам, здесь всё слишком странно. Они буквально… испаряются в воздухе. И если мы прочесали весь лес и не нашли ни одного следа… — Лес уходит на сотни километров по побережью, — указывает Альбедо, хотя в глубине души понимает, о чём говорит Кэйа, — просто он с этим не согласен. Не хочет соглашаться. Альбедо всю жизнь учили думать рационально. Если есть убийство, значит, есть убийца. Есть пропажа — значит, есть живой человек или, в худшем случае, тело. И зачастую похититель. Природный фактор нельзя сбрасывать со счетов, но природа всегда оставляет следы. А раз следов нет, то и пропасть без человеческого вмешательства нельзя. Всё это он излагает Кэйе, пока впереди не показываются первые могилы старого кладбища. Он выслушивает спокойно, только под самый конец вздыхает: — Я знаю. Знаю, просто… Я говорил скорее о том, что их похищает не кто-то. А что-то, — а когда сквозь просветы в деревьях показывается маленькая часовенка, Кэйа ещё более угрюмым тоном сообщает: — И если ты не против, я бы очень хотел поговорить с местным специалистом по всякой непонятной хрени. — И этими губами ты потом… — Альбедо обрывает себя. Не настолько это подходящий момент, чтобы выводить Кэйю из равновесия шутками ниже пояса. Зато Кэйа выводит его из равновесия прекрасно: оставляет мимолётный холодный поцелуй на уголке губ (с каждым разом он всё больше обретает вид, будто так и надо) и только после этого уверенно ведёт между рядами могил прямо к часовне Чжун Ли. Тот открывает на стук — и тут же приходит в ужас. — Вы видели погоду? Что заставило вас в такой темноте ехать в церковь?.. — Будем считать, что случайно проезжали мимо, — Кэйа ерошит пальцами волосы, и во все стороны летят холодные капли. Альбедо он при этом позволяет отойти на пару шагов, за что тот ему весьма благодарен: с Чжун Ли сталось бы захлопнуть перед ними двери за прелюбодеяния в святом месте. — Полотенца не найдётся? Слегка удивлённый, Чжун Ли всё же позволяет им пройти. Сегодня он одет по-домашнему, в колючий свитер и простые потёртые джинсы, и Альбедо, принимая из рук Кэйи полотенце, силится вспомнить, когда он в последний раз видел городского священника не в сутане. Вдобавок к полотенцу Чжун Ли заваривает им чай, и только когда они обретают, по его мнению, приличный вид, начинает разговор первым. — Я знал, что полиция придёт ко мне, — и позволяет себе лёгкую усмешку, — правда, не в таком виде и не в такое позднее время. Вы хотите расспросить насчёт… Он обретает растерянный вид человека, у которого слово вертится на кончике языка. — Тартальи? — подсказывает Альбедо. — Да, насчёт него, — вступает Кэйа, получив от Чжун Ли кивок. — В его телефоне… — Стало быть, теперь он у вас, — Чжун Ли не ведёт и бровью. — Господин Дилюк сам его отдал? — Он здесь уже был? — Был. И о своём визите он вам тоже, видимо, не рассказал. — Чтобы господин Дилюк мне когда-нибудь что-нибудь честно рассказывал — да скорее небеса разверзнутся, — усмехается Кэйа. Чжун Ли беззаботно пожимает плечами и тянется к своей чашке чая. Он живёт здесь один, понимает Альбедо, столько лет в этой маленькой часовне. Альбедо никогда не слышал, чтобы у Чжун Ли была семья, дети, родные… Он просто однажды появился в их городе — и всё. Альбедо не помнит Лаймонд без Чжун Ли. Он был загадочным церковником, когда Альбедо только ходил в школу, таким же и остался — словно ни на день не постарел. Морщинки на лице прорезались глубже, вены на руках стали проступать отчётливее, а походка стала чуть тяжелее — но в остальном он всё тот же. — Не могли бы вы повторить для нас то, что рассказали и Дилюку? — прерывает его мысли голос Кэйи. Он смотрит на Чжун Ли так же пристально, как на людей в камере допроса. Альбедо солгал бы, если бы сказал, что ему не нравится этот взгляд. А вот у Чжун Ли, кажется, иммунитет. — С радостью, — пожимает он плечами. — Правда, боюсь, раз уж господин Дилюк не извлёк из моего рассказа ничего стоящего, вам он тем более не принесёт пользы. — И всё же, — мягко просит Альбедо. Чжун Ли пересказывает всю историю, начиная с их с Тартальей общения по телефону и заканчивая визитом Дилюка. Альбедо, вслушиваясь в пространные исторические экскурсы, впадает в уныние: Чжун Ли прав, даже если бы Дилюк поделился с самого начала, они не узнали бы ничего нового. Он уже готовится ненавязчиво сказать Кэйе, что им, наверное, лучше попрощаться, пока время не перевалило за полночь, как вдруг слышится резкий стук в окно. Альбедо вздрагивает, роняя чашку на блюдце. — Какая-то птица, — говорит Кэйа, скосив взгляд за его спину, — врезалась в стекло… В комнате словно за одно мгновение становится на несколько градусов холоднее. Альбедо не может до конца понять, что именно меняется, но Чжун Ли вдруг ощутимо напрягается. — Вам лучше уйти. — Простите? — Время позднее, я рассказал вам всё, что знаю. Если это вам чем-нибудь поможет, я буду рад, — он встаёт из-за стола и неожиданно уже не кажется Альбедо таким старым. Чжун Ли на вид лет пятьдесят, не больше, его волосы ещё не тронуты сединой, и почему тогда Альбедо привык называть его старым? Просто ощущения? — Если хотите, поговорите с господином Дилюком, он подтвердит мои слова. Сожалею, но лучше и правда… А ещё — если бы Альбедо не знал Чжун Ли и раньше, он готов был бы поспорить, что тот чего-то… испугался? — Пойдём, — зовёт Альбедо севшим голосом: ему и самому вдруг непонятно почему становится не по себе. Дождь хлещет с утроенной силой, кладбище за окнами часовни теряется во мраке. Стук в окно повторяется, но за раскатом грома его почти не слышно — и на этот раз Альбедо даже видит, как на землю за часовней падает маленькое птичье тельце. — До свидания, господин Чжун Ли. Спасибо за чай и… за всё остальное… — Будьте осторожнее, — почему-то тихо говорит Чжун Ли. — Не задерживайтесь здесь. Буря усиливается. — Но мы ещё не закончили! — вскидывается Кэйа. — Господин Чжун Ли, — третий стук в окно. Альбедо готов поклясться, что в свете молнии видит на стекле свежую кровь, и эта самая молния вдруг искажает черты лица Чжун Ли так, что теперь он кажется чуть ли не призраком. — В телефоне у Тартальи целая куча оккультной символики, религиозные книги, непонятные символы… Если кто и может помочь нам в этом разобраться, так это вы. Вы не можете сейчас просто взять и… — Господин Альберих, — Чжун Ли складывает руки на груди. В тусклом свете потолочной лампы его глаза мрачно сверкают. — Даже если я скажу вам, что Тарталья прекрасно знал, что творится в городе, вы всё равно мне не поверите. — Я полицейский, и я имею право требовать у вас… — Приходите с утра. Тогда я смогу вам помочь. — Но послушайте!.. Стекло под новым ударом трещит и разлетается на мелкие кусочки. И только это, пожалуй, заставляет Альбедо сорваться с места. Он хватает Кэйю за руку, больно тянет на себя, и вдвоём они выбегают из часовни, не оглядываясь. Чжун Ли, кажется, кричит им что-то вслед, но за окутавшей уши непогодой слов не разобрать; вдобавок мешает собственное сердцебиение. Альбедо тяжело дышит, быстрым шагом тащит Кэйю к машине. Он не понимает, что такого с ним самим произошло, раз к голове опять подкрадывается этот нерациональный, душащий страх. Альбедо останавливается уже за воротами кладбища, выравнивая дыхание, и только тогда Кэйа взрывается: — Что это, блять, было?! — Не знаю, — выдыхает Альбедо. Он пытается перевести дыхание, но у его сердца сейчас немного другие планы. — Просто… эти птицы, ещё и лес… и Чжун Ли… Ты был прав, тут что-то не так. — Тут всё не так! — в сердцах Кэйа пинает ботинком траву у машины. — Надо убираться отсюда. Вернёмся утром, когда… И тут происходят сразу три вещи. Кэйа тянется к дверной ручке машины, а в новом отзвуке грома тонет треск, с которым в стекло водительского сиденья врезается птица. Альбедо крепко сжимает в пальцах холодное запястье Кэйи, с ужасом глядя на то, как вниз по треснувшему окну, оставляя за собой кровавую дорожку, падает мёртвый голубь. Стук собственного сердца снова отдаётся где-то в пятках — становится уже привычно, кажется, там ему самое место. — Бедный, — ошарашенно бормочет Альбедо. — Поехали быстрее, — Кэйа со свистом выдыхает и снова берётся за ручку двери. Ногой он отпихивает тело голубя куда-то в траву, Альбедо провожает его всё таким же полным ужаса взглядом. — Твою мать, здесь что, сегодня все дружно решили сойти с ума? Но сесть в машину им снова не дают. Альбедо буквально леденеет до самых костей, когда слышит за спиной весёлый голос ребёнка. — Ну наконец-то! Я думал, этот старик вас никогда не выгонит. Ребёнка, которого здесь точно быть не должно.***
Диона, конечно, предпочитает добираться до работы пешком, но в этот раз не прекращающаяся гроза над морем вынуждает поступиться принципами и вызвать такси. С сожалением переводя взгляд со счётчика на передней панели, где набегает половина её ночных чаевых, на окно, за которым надрывается ливень, она провожает глазами одиночные тыквенные фонари у домов. В Лаймонде Хэллоуин не особо любят и не особо празднуют, а в такую погоду (и с такими обстоятельствами в городе) тем более нечего ожидать, что от крыльца к крыльцу будет бегать толпа детей. Улицы пусты — только такси Дионы сиротливо шуршит шинами по мокрому асфальту. Тем сильнее она удивляется, когда на подъезде к бару видит одинокую фигуру, бредущую по тротуару. — Притормозите здесь, — просит она таксиста. И, опуская стекло, перекрикивает ветер: — Эй! Вас подвезти? Из-под капюшона плаща на неё смотрят с почти весёлым прищуром. В глазах мелькает узнавание — хотя сама Диона готова поклясться, что видит этого человека впервые в жизни. — Нет, спасибо, — с улыбкой отвечает тот. По рыжим вихрам на лицо стекают капли дождя. — Я прекрасно знаю дорогу.