Citizen Soldier — Weight of the World
Осев тонким слоем пыли на полках, мир медленно перетекал изо дня в день. Сменялся ночью и днём, провожал закаты и встречал рассветы. Улицы города медленно начали оживляться, на них стали появляться люди: счастливые, несчастные или запуганные. Кто-то был рад известью о том, что войска понемногу будут отведены, что весь кошмар закончится. Кто-то требовал очередную революцию, в которой погибнут десятки, а то и сотни людей, а кто-то маленьким ребёнком протягивал руки лету. Своему первому лету за долгие шесть лет непрекращающихся перепалок между государствами. Всё становилось на круги своя. Перестройка разрушенных улиц шла полным ходом, матери встречали своих сыновей с искренними слезами на глазах, заключая повзрослевших и возмужавших, — а для них всегда хрупких и слабых, — детей в крепкие родительские объятия. Ушло много людей, вернулось — в два раза меньше. Письма, которые Мария однажды отправляла своему отцу, наконец вернулись вместе с ним с фронта. Без одной руки, но всё же живым и с самой яркой улыбкой из всех, что сороковые года могли подарить верящей до последнего девчонке. Люди стали добрее. Помогали друг другу, помнили каждый кусок хлеба, который соседи делили на всех. Страх, что поселился в головах людей, будет ещё десятками лет преследовать их, однако теперь все в безопасности. Скот не боятся выводить на поля и пастбища, люди начинают медленно выстраивать своё будущее, позволяя молодым умам проникнуться этим жестоким миром и воссоздать то, что однажды было утеряно. С последней битвы, в которой немцы проиграли раз и навсегда, прошло около трёх месяцев. О последнем поединке передали глухими скрипами женским голосом из старого радио в каждом доме. Именно в тот момент люди позволили себе закричать от радости, не боясь быть пойманными. Тэхён и Чимин не кричали в тот момент, а просто продолжили есть за столом в собственном доме, слабо улыбнувшись. Гордость и боль смешались воедино: шрамами, оставленными на теле — те напоминали об ужасных временах, пережитых с гордо поднятыми головами и разбитыми сердцами. Они теперь свободны — могут смеяться, есть жирную и вкусную пищу, не отказывать себе в овощах и сахаре. Наслаждаться уцелевшими несожженными степями, в которых дети со временем начали пускать воздушных змеев, словно крича небу, которое собиралось обрушиться на них, что они победили. За весь народ и за всех павших. Сидя в мягком кресле, Тэхён наслаждается мягким сном среди книг, что были корешками вверх, и военных вещей. Библиотека в их обжитом уже давным-давно доме стала напоминать военный музей — Чимин собрал специальные стеллажи, за стеклом которых можно было разглядеть военную форму, каску, оружие, — которое, естественно, было разряжено, — письма, ручки и другие принадлежности. Любимыми для детей беженцев, что живут в небольшом приюте, стали именно письма солдат, которые Тэхён бережно коллекционировал, среди них было и письмо Милы ему. Они прилично обжили хозяйство, завели кур и одного петуха, что по утрам будил их громким кукареканьем, а также выращивают культуры. Их дом больше напоминает ранчо около океана, на котором не хватает лишь лошадей, по гривам и короткому ворсу которых дети бы с удовольствием проводили маленькими пухлыми пальцами, а Чимин бы вечно ворчал о том, что лошадь может рассердиться и больно ударить, если испугается, поэтому нужно быть осторожней. Во всём доме витал приятный аромат постиранного постельного белья и одежды, а также аромат полевых цветов, которые Тэхён так полюбил ставить в каждую комнату. Он не сам их нарывал — дети по несколько букетов могли сделать за раз, чтобы вызвать искренние улыбки на лицах своих учителей. Да, они стали ветеранами-учителями. Высокими и красивыми фигурами восседая перед учениками на стульях, ребята рассказывали истории и учили детей морали, этике и литературе. А Чимин также помогал с математикой, которую ещё в годы своего обучения знал на отлично. В домашней библиотеке тепло и уютно. Через распахнутое окно лил оранжевый цвет уходящего солнца, что щекотал сон Кима едва скользя по лицу тонкими струями света. Кресло было довольно большим, невероятно мягким, словно сидишь на перинах высшего качества, и обито тканью тёмного цвета, отчего-то напоминающую глаза Бакси. Он часто засыпал в этом кресле, но Пак всегда поднимал друга на руки и переносил в спальню, укрывая в особо холодные вечера, и следил за его сном, который часто мог быть беспокойным. В столь спокойное время их до сих пор могут часто преследовать кошмары. Но они заботятся друг о друге. Не позволяют грустить, болеть, ухаживают за состоянием. В конечном итоге они улыбаются друг другу, мягко обнимая тёмными вечерами и выпивая чай либо же домашнее вино за просмотром чёрно-белого фильма. За последние два года они мало разговаривали о случившемся, попросив один второго никогда не заводить эту тему. Наверное, оно и правильно. Это история, а не их жизнь. Теперь история. Тэхён несдержанно дёргается сквозь сон, широко раскрывая светло-карие глаза, которые под оранжевым светом уходящего солнца действительно наливаются драгоценным янтарём, сверкая на румяном лице. У Кима появились пухлые щёки и здоровый румянец на них, что несказанно радует Чимина все эти два года их спокойной жизни. Шатен в принципе стал выглядеть здоровее: набрал вес, вытянулся, все ранения зажили, пусть и оставили за собой белёсые полосы или пятна — шрамы, на которые Тэ привык закрывать глаза, стоя в ванной перед зеркалом. Чимин, наблюдая за таким Тэхёном, ликует. Он здоров, часто улыбается и рассказывает маленьким детям о «Невероятных приключениях» с особой эмоцией — с гордостью. Называет любимые детям имена друзей, собратьев, говорит, какими сильными те были всё то время, что служили рядом, а на вопрос, куда же те делись, Тэхён всегда отвечал краткое, но такое любимое для детей: «Стали звёздами». Теперь дети чаще поднимают головы от земли и вглядываются в неизученное никем небо, настоящую загадку, пытаясь отыскать что-нибудь своё в этом полотне тёмно-синего, а иногда и чёрного, цвета. — Ты испугался? — едва не шёпотом спрашивает Чимин, мягко целуя Кима в лоб. — Немного… Тэхён зевает, жмурясь на мгновение, и сразу же забывает, о чём был сон. Помнит лишь знакомые шоколадные глаза и холодные руки, а рядом — спокойного до безобразия товарища. Но ситуацию, в которую они попали, тот не помнит и отказывается вспоминать. Сны о павших в бою к нему приходят несколько раз в неделю, а после битвы могли призраками закрадываться в душу по несколько раз за ночь. Страшное было время, но Тэхён, — не без помощи Чимина, — его пережил. Пережил все моменты собственной боли, наконец поняв, что друзья, которые навсегда отдали свои жизни ему в руки, и его любовь, — стали звёздами над головами. Тэхён простил всё: от самых маленьких до невероятного размера ошибки, всматривается в фотографии родных ему людей с улыбкой. Они в его сны приходят редко, но улыбаются и просят никогда не жалеть о том, что происходило. Жить дальше. Любить, смеяться, учить. Шоколадными глазами Юнги просит молчаливо его понять сквозь сон, Хосок просит чаще поднимать голову к небу, а Чонгук... за все эти годы Тэхён наконец понял, что было в том взгляде перед смертью его опоры в тот момент. Гордость. За то, каким стал шатен. Через что прошёл и как долго держался на плаву, сам того не осознавая удерживая всех остальных. Чонгук молчаливо просит быть счастливым, ведь он загадал однажды желание на падающую звезду. Чонгук молчаливо просит любить. Ким их отпустил с самой яркой улыбкой и облегчением, которое мог хранить при себе. Тэхён их всё так же безмерно и крепко. Только во снах.Они у Тэхёна навсегда в голове
Чимин над ним выглядит слегка взволнованным, мягко стягивая с колен предмет, за чтением которого Ким и заснул. Он часто пролистывал страницы, цеплялся взглядом за детали и не позволял себе разлюбить такие родные ему слова, написанные аккуратным почерком чёрными чернилами офицерских ручек. За все два года спокойной жизни шатен не разлюбил неделю за неделей перечитывать каждый день, написанный на ветхих страницах текст. Даже в первые дни боялся, что прикоснись он к блокноту — тот развалится. И каждый раз всё обрывалось на одной единой фразе, после которой у Тэхёна раз за разом дрожь по телу, но он улыбается. Знает, что Чонгук бы этого хотел. — Я приготовил всё для пирога, — шёпотом говорит Пак, а у Кима в глазах огоньки загораются. Из-за работы Чимина они уже долго не могли приготовить что-нибудь вместе. И в единственный выходной, когда Тэхён вновь засел в своей личной библиотеке на втором этаже, Пак обещал ему испечь пирог, как только закончит разбираться с макулатурой. За всё это время светловолосый сильно повзрослел: вырос, так же набрал в весе, к губам вновь прилил вишнёвый цвет, а глаза, переполненные любовью и обожанием, засияли так ярко, что, глядя в них, можно было ослепнуть. Всё медленно приходило в норму. Тэхён идёт следом за Чимином, оглядываясь последний раз за плечо и разглядывая перевёрнутые корешками вверх книги, которых было больше четырёх десятков, а то и всех семи-восьми. По правде говоря, шатен никогда их не считал, их лишь становилось всё больше и больше, из-за чего тот просто достал Чимина и уговорил сделать много шкафов, обязательно из светлого дерева. А Пак отказать не имел права, принимая любую помощь длинных пальцев, — пусть то был даже чай по вечерам. Отложенный дневник Чонгука всегда лежал на маленьком столе рядом с креслом. Спускаясь по лестнице на первый этаж, Тэхён не удержал себя от того, чтобы погладить взрослую собаку меж ушей, получая её радостное виляние хвостом в ответ. Бакси никогда не лаяла беспричинно, не тревожила спокойное состояние хозяина, не бегала по дому, когда силы и эмоции выходили через собачье тело. И ребята всегда, если долго засидятся дома или на работе, сполна отплачивали овчарке за послушание и дисциплину: бегали с ней по полю, играли до поздней ночи, разрешали проводить время с детьми, — это тоже для социально-активной Бакси было невероятно важно. Их с Чимином дом действительно большой — гостиная была совмещена со столовой, всё было сделано из светлого дерева, над потолком виднелись засушенные цветы, по шкафам были расставлены медали, которые ребята получили практически сразу после их последнего боя. Они не жаловались, если у них не было каких-то невероятных вещей, например, зонта. Обычная вещь, однако ребята особенно дождливые дни проводили дома, вспоминая, как же сильно Юнги любил дождь. Они рассказывали об этой любви и детям, поэтому те, находя проливные тёплые дожди невероятными, выбегали из домов в чём были и протягивали руки к тяжёлым облакам. Чимин и Тэхён им родителей заменили, как и многие другие волонтёры. — Ты играл на гитаре? — шатен кидает взгляд на лежащую по центру дивана гитару. — Я каждый день играю, — безобидно вторит ему светловолосый, проходя на кухню. И он не соврёт. Потому что каждый вечер наедине с собой, Тэхён слышал прекрасную мелодию классической гитары, на которой взрослые подростки, — что так же остались без родни, — выцарапали инициалы, сделав самый прекрасный подарок Паку на день учителя. Сколько тогда улыбок было и песен в старых классах уцелевшей от бомбёжек школы. Как же они все тогда веселились. На кухне пахнет так же приятно стиранным бельём, и Тэхён не удерживает себя от того, чтобы представить вместо него аромат свежего пирога с яблоками. Его любимого, кстати. Тэхён улыбается, когда проходит за светловолосым, оглядывает ингредиенты и засучивает рукава белой рубашки, которая из-за чистоты даже хрустела первое время. Ким моет руки в тёплой воде, а после вытирает об махровое полотенце, собираясь помочь Чимину сделать этот вечер одним из особенных, когда они вдвоём поедят, поговорят о чём-то прекрасном, обсудят планы на будущее. Хотя у них всё есть. Всё, о чём они мечтали вчетвером. Долго не находя себе места в этом мире ребята уехали, как и обещали, к океану. Там нашли работу, поддержку властей, знакомых. Своё место. Находясь здесь, они действительно нашли то, о чём мечтали, и не жалеют о сделанном выборе, решив жить не в городе, а в какой-то деревушке, где каждый друг друга знает. Летом они вели детей к пляжу и гуляли около берега несколько часов, провожая закаты и рассказывая детям о созвездиях на небе, о большой и малой медведице. Тэхён так всю жизнь жил и проживёт ещё долго. И счастливо. Чимин открывает ящик, уже видя заветные формочки разных размеров и цветов из различного материала. Тэхён в последнее время до безумия влюблён в готовку, как и в любование звёздами. Попробуй оглянуться на просеивающего муку парня, а в глазах у него галактики считать можно, словно она не пыталась их в космическую пыль стереть. Кастрюля, устроившаяся между посуды, звонко падает на пол, перекрывая пение летних птиц. Громом по кухне она бьёт по сознанию. — Кто её сюда поставил? — бубнит под нос Пак, кладя ту на место и оборачиваясь, держа в руках противень. — Тэхён… Звёзды угасли намертво в секунду. В глазах напротив водоворотом страх в себя засасывает, замереть камнем на месте принуждает и глядеть на дитя войны, так испуганно свалившегося на пол. Тэхён забился в угол, поджал ноги и судорожно дрожащей рукой с ножом себя защитить пытается. От звука, напомнившего ему его кошмар. Крики, запах пыли и вкус крови, осевший металлом на языке. Звук бомб, плача и выстрелов ему мигренью на голову по ночам давят, а Тэхён давится слезами и диким воплем, что отскакивают от стен светлой кухни. Этот громкий звук падающего предмета сразу же Кима вернул в самую последнюю битву, в которой он потерял практически всех, кто ему был дорог. Бакси мгновенно забегает на кухню, скуля и прижимаясь тёплым телом к боку дрожащего и защищающегося парня. Чимин аккуратно накрывает чужое запястье, сжимая пальцами и выуживая из крепкой хватки острый нож. Его кутают в объятия без слов, кладут светлую макушку на дрожащие во внезапных рыданиях плечи, защищая от внутреннего монстра, имя которому Сожаление. Чимин защищает парня от всего мира, подставляя вместо него свою спину, как однажды сделали все, кого тот любил. И Пак их не осуждает, ведь знает, что монстр, от которого шатен защищал их, сейчас так легко подобрался к сломленному сознанию. Он перегрызает глотку и давит рвотой при воспоминаниях, вспарывает брюхо, когда Тэхён подолгу смотрит на потёртую обложку личного дневника. Чимин научился эту химеру душить теплом. Теплом, которое Тэхёну никогда не заменит ледяных рук. А на последней странице блокнота Чонгука, где история обрывается, аккуратным почерком написано:«Ты обещал меня пережить. Люблю.» Наша исповедь — 213 дней.