Легко в бою

Куроо объясняет едва-едва протрезвевшему охраннику, какие именно записи надо удалить, но в мыслях он в своей комнате — там, где едва-едва протрезвевший Кенма полчаса назад проснулся в его объятиях и никуда не ушёл. Куроо гладил его голое плечо с той же восхищённой робостью, с какой дети гладят впервые доверенных им животных: озлобленных кошаков, пугливых кроликов, непредсказуемых змей. Куроо гладил его, не зная, долго ли будет действовать разрешение на посадку (выданное его пальцам по пьяни и, возможно, пересмотренное Кенмой по трезваку) или ему придётся срочно покинуть нежные мысли, кровать, комнату и, если Кенма совсем не в духе, страну. — Завтра снова пару вести… Ненавижу, — жалуется он, отводя плечо. Куроо переходит к шее: целует неторопливо, бережно. — Зачем тогда согласился? Тебя ведь мама попросила, да? — Угу, — Кенма втягивает голову в плечи, уходя от поцелуев, и Куроо, не сдаваясь, кладёт руку ему на бок, вырисовывает спирали на тёплой коже. — Прошлый препод уехал на семестр на стажировку или типа того, и мама припомнила мне мой должок: я выторговал у неё свободное посещение на четвёртом курсе, чтобы доебать уже приложение. Вот лучше бы я тогда на пары ходил, если честно… — Да ладно, недолго уже осталось, — Куроо пытается звучать ободряюще, но самому ему жаль, что половина лекций Кенмы уже позади. Они, конечно, откровенно хреновые, но в этом ведь и шарм. Он будет по ним скучать. Вздыхая, Тецуро целует Кенму за ухом, по очереди оглаживая пальцами его рёбра: один палец — одно ребро, как клавиши… Был бы он музыкантом… — Прекрати, — наконец говорит Козуме, и в Куроо разочарование мешается с облегчением: уж лучше получить удар сразу, чем маяться от ожидания. — Извини, — Тецуро убирает пальцы, сжимает их в кулак и ложится на спину, глядя в потолок. Не рухнет, нет? — Да нет, блин, — бормочет Кенма, придвигается к Куроо ближе — ползком и спиной. Иначе говоря, тычется ему под бок своей задницей, елозит, устраиваясь поудобнее. — Можешь… ну, трогать. Если хочешь. Просто не надо делать это так. — Как? — Куроо медленно ведёт пальцами по лопаткам, позвоночнику. Затаив дыхание. Затаив в груди бурное, буйное, бойное… — Блять, — Кенма нетерпеливо выворачивается, заглядывает в лицо: красивый и злой. — Или дотронься уже нормально, или вообще не лезь. — Хочешь, чтобы я был грубее? Кенма закатывает глаза, но, подумав секунду, кивает. — Когда ты касаешься слишком легко, мне становится щекотно. Будто… ухо лижут, не знаю. Фу. Куроо усмехается, прижимая его к себе. С силой разглаживая мышцы спины, растирая кожу по позвонкам. Кенма прогибается, втягивает воздух сквозь зубы, кусает его за плечо. Тецуро восторженно замирает: «А, вот оно как». — Я уже говорил тебе, что я от тебя без ума? — шепчет он, убирая волосы с лица Кенмы. Жест сам собой выходит лёгким, невесомым, и Куроо напоминает себе: грубее. Проводит пальцем по скуле с нажимом, ногтями прочёсывает от виска к затылку, и Кенма жмурится, закусывая губу. «А, вот оно как». — Не надо быть от меня без ума, — выдыхает он. — Хорошо. Тогда я… Я от тебя в своём уме. А до этого не был. Так лучше? — Нет. Перестань говорить такое. — Почему? — Это как с касаниями. Или грубо, или никак. — Нет, — Куроо качает головой, а потом целует его губы с яростью, с желанием, с дикостью — так, наверное, целовались варвары тысячи лет назад. Нет, так вгрызались друг в друга животные, не умеющие иначе. — Не буду. Я могу касаться тебя грубее. Могу целовать тебя жёстче. Но не проси меня любить тебя меньше. Куроо чувствует, как щека Кенмы становится горячей под его ладонью, и он прячет лицо, зарываясь носом в щель между подушкой и плечом Тецуро. — Пиздец ты сопливое хуйло, — доносится приглушённо и недовольно. Но Куроо знает, что он улыбается. Куроо слышит эту улыбку под его рёбрами: стучит быстро-быстро, рвётся наружу. И Куроо хочет поцеловать его снова, но тут в комнату заходит Бокуто и начинает плакаться о том, что они с Акааши натворили ночью. Куроо бежит обратно в комнату так, словно охранник за ним гонится. (Он не гонится). (Он уже, наверное, успел снова напиться). Просто Куроо надо проверить, надо узнать… Если Кенма остался — значит, всё по-настоящему, всё у них и впрямь случилось, он не придумал себе ни ночной разговор, ни утренний. А если Кенма ушёл… — Где он? — Куроо врывается в блок, как с пожара. Бокуто пожимает плечами, пока Кейджи старательно пялится на сковородку с блинчиками. Делает вид, что он просто стоит тут в пижаме и готовит. Что его преподаватель истории вовсе не обнимает его со спины. — Как всё прошло? Со взя… С подарком. — Мне пришлось отдать ему все свои деньги, ползать у него в ногах, танцевать чечётку ему на потеху… Ужасное унижение. Вы все должны мне по гроб жизни, — говорит Куроо серьёзно. То, что охранник с радостью принял бутылку саке и поржал над ним: «Ты чё, пацан? Нет у нас никаких камер, это датчик дыма в углу мигает, ну даёшь…», — это он расскажет Кенме и только ему. — Тецуро, спасибо тебе. Правда. Я не знаю, что бы мы… — Отрепетируйте благодарности и приходите позже, — отмахивается Куроо. Сейчас всё это не так важно. Он ворует горячий блин прямо со сковородки, подкидывает его в воздухе, шипя и ойкая, запихивает в рот целиком и прикладывает пальцы к мочкам ушей: действительно работает! «Если Кенма ушёл, — успокаивает он себя, замирая у двери, — ничего страшного. Я просто его найду. Сгребу в охапку и притащу обратно». Он дёргает за ручку. Открывает дверь. — Чё зыришь? — Кенма с подозрением выглядывает из-под вороха одеял. И где он только нашёл этот ворох?.. Куроо был уверен, что у него одеяло имеется лишь в единственном экземпляре. Может, Кенма генерирует их всюду, куда приходит?.. — Ничего, — отвечает Тецуро, но улыбка его — широкая, идиотская — утверждает обратное, антонимичное: всё. Всё-всё. Вообще. Если честно, ему впору встать в угол для дебилов и надеть на себя позорный колпак. — Во что играешь? — Куроо падает на кровать, подгребает Кенму под себя. И тот не сопротивляется. Понимаете? Просто не сопротивляется. — В «Зомби-котов». — Сам придумал, сам играешь… Какой ты у меня самостоятельный. — Ну, кто-то же должен стоять на вершине рейтинга. — О, а как ты это?.. Только что! Что это было? — Ты про трипл-хит? — Научи меня! — Нет, ты не обучаем… — Ну, знаешь, как говорится: тяжело в учении… — Пиздец в бою. — Разве там так было? — По-моему, да. — Хм. По-моему, тоже.