Век в пути к тебе

10 ноября, вторник

С каждым днем деревья всё больше обнажались, едва заметно поводя темными ветвями, управляемые ветрами словно марионетки. У их корней настилом расположилась разноцветная листва, порой поднимаясь в свободный полет. Пока за окном погода предавалась сезонной хандре, Дазай хмуро чиркал ручкой по бумаге, сидя в одном из пустых кабинетов вместе с Ацуши, из чьего пенала тырил каждый раз любимую ручку с рыжими чернилами и блёстками. Накаджима просто любил вести красочные конспекты, а Осаму просто любил оставлять след на всём, к чему прикоснется. — Дазай-сан, а ещё экскурсии будут? — С надеждой спросил мальчишка, поглядывая на учителя. Их с шатеном отношения были славными: юноша любил мужчину, и частенько держался его, проводя время вместе где-нибудь по углам, если не удавалось добраться до молчаливого Акутагавы. — Лучше спроси у Куникиды, — Осаму отмахнулся, едва ли слушая Накаджиму. Если бы тот спросил, что Дазай делал вчера ночью или даже сколько ему лет, то вероятнее всего мужчина ответил бы точно также. В последнее время он слишком часто стал размышлять, раз за разом прокручивая в голове разного толка мысли, особенно в попытках разгадать природу странных…воспоминаний. Снами называть их было уже поздно, ведь они медленно перетекали в дневное время суток. Всё началось в середине сентября, когда Хироцу-сан, один из лучших историков во всей префектуре, решил, что ребятам стоило не только изучать сухую теорию, но и подкреплять узнанное впечатлениями и каким-то практическим опытом. Именно так и случилась экскурсия 3-С класса в Хиросиму, куда в качестве сопровождающих кроме самого историка отправился Куникида-сан, прихватив с собой ещё и Дазая. Не только потому, что тот ныл и просился с ним, но ещё и потому, что оставлять его в школе без присмотра было чревато. Особым фанатом исторических штучек кареглазый никогда не являлся, просто хотел побывать в новом месте. Тем более Ацуши тоже был там, а подбить его на какие-нибудь шалости дело нескольких секунд. Куникида, помнится, отчитывал всегда в первую очередь именно Дазая за проказы, а не Накаджиму, прекрасно зная, кто в самом деле виновник всех бед. Даром, что мужчина старше мальчишки и должен быть умнее. Запланированное веселье у шатена как-то не задалось. Прогулка вышла ему боком, наградив на весь день непрекращающейся головной болью, да такой, что ни таблетки, ни холодная вода не могли усмирить её. Так быки вырывались и атаковали тореадоров, что в большинстве случаев сулило им болезненную смерть. Собственная голова с пульсирующей болью тоже пошла против хозяина, намереваясь, видимо, свести с ума. Если он ещё кое-как пытался делать вид там, что его ничего не беспокоит, то по возвращению домой мужчину стали мучить помимо привычных кошмаров ещё и странные сны. Не то, чтобы он не был знаком с повторяющимся сюжетом сновидений, когда несколько ночей подряд одна и та же история разворачивается в деталях, но уже с первых моментов Осаму ощущал разницу между этим и тем, что не давало ему спокойно спать. У него и раньше были проблемы на этой почве — ни выспаться по-человечески, ни отоспаться. На помощь приходили либо снотворные, которые постоянно сменялись, чтобы не вызвать полное привыкание, либо бессонные ночи проводились куда интереснее, чем лежа в постели и глядя в потолок слезящимися уставшими глазами. Дазая во всем этом напрягал тот факт, что непонятные сны перебрались из редкой дрёмы в реальность. Он не мог даже сам себе толком пояснить, откуда проклевываются воспоминания, которых у него быть не могло. Словно чужие моменты из жизни поселились в голове, словно тело с ним принялся делить кто-то ещё. Осаму родился в начале девяностых, но упорно раз за разом его одолевали картины жизни военных времен: тяжелые условия, чужие люди и совершенно иной быт представали в слишком чётких деталях для человека, который никогда этим не интересовался. Сперва всё было благоразумно списано на сильные впечатления от экскурсии. Правда, в последствии настигло осознание, что всё ему видящееся скорее плод собственной фантазии — он и сотой доли не знал о том, что происходило в исторических рамках. В школе преподают общие сведения, которые и он когда-то учил за школьной скамьей. А такие неприметные детали, как обустройство жилища, никто никогда не освещал особо. Интереса ради Дазай как-то раз уточнил у Хироцу-сана о парочке вещей и с плохо скрываемым удивлением слушал о том, как историк подтверждает, что всё это имело место, да только этого нет в школьной программе по самым разным причинам — от нежелания травмировать нежные умы до ненадобности лишней информации. После такого любому стало бы не по себе, начались бы попытки списать всё на магию. Только Дазай в сверхъестественное никоим образом не верил, пренебрежительно относился к эзотерике и всегда поднимал на смех тех, кто увлекался гороскопами и астрологией. При всем желании попытки откреститься и забыть об этом почему-то не работали. Стабильно мужчину изнуряли сны, в которых он то и дело отлынивал от какой-то черновой тяжелой работы под разными предлогами, шатался по улицам совершенно чужой ему Хиросимы времен Второй мировой, и видел со стороны, как сам он бесконтрольно выпивает с кучей неизвестных товарищей в злачных местах. Тот Дазай, второй, как окрестил его про себя Осаму, был вроде им самим, а вроде и нет — он казался куда более подавленным, подверженным бесконечной меланхолии, что даже оставила легкий след на нем, проявляясь в грустном выражении лица. Так было недалеко и до раздвоения личности, посмеивался про себя Осаму, иногда сопоставляя образ из снов и себя настоящего — тот Дазай был не только печальным, но и уставшим. А ещё носил потёртую, латанную-перелатанную юкату, каждый раз умудряясь вновь её надорвать или запачкать. Этот Дазай был ассистентом преподавателя математики Куникиды Доппо, жил в Митаке всю свою жизнь с рождения и исправно выносил мозг коллеге Чуе Накахаре, потому что это было очень весело. Да и просто потому, что рыжая злючка вся из себя такая харизматичная, привлекающая и прочее-прочее. Дазай любил смущать Чую подобными комплиментами, чтобы потом резко сделать очередной с подвохом и наблюдать, как Накахара не сразу доходит до истинного смысла сказанного. Свою маленькую проблемку Дазай так или иначе не решал. Жизнь и без того текла себе размеренным ручьем, в котором попадались не только любимые снежные крабы, но и невкусные скумбрии — Осаму был любитель высокопарных метафор, которые Чуя не очень-то ценил по достоинству, называя шатена, а за эти годы уже и друга, больным на голову. Накахара был поразительно близок к правде. Дазай не особо страдал, привыкший по жизни с малолетства чем-то маяться. Единственное, что так или иначе вызывало неподконтрольную тревогу, так это чувство, будто что-то очень важное он потерял. Будто рука или даже голова, ему точно так же чего-то чертовски не хватало, и он никак не мог даже вспомнить, что утратил. Это постоянное чувство нехватки прочно укоренилось до конца осени, и заполнить такую пустоту алкоголем или сексом было нереально — это бездонная пропасть, куда нужно бросить что-то конкретное. Только тогда те чудовища из тьмы успокоятся и отцепятся, принимая полноценную жертву в дар. От грызущей пустоты отвлекал разве Чуя, которым Дазай увлекался абсолютно полностью в моменты жарких перепалок. — Дазай-сан! Ну, Дазай-сан! Фестиваль! — Из вновь накативших волной мыслей Дазая вырвал его ученик, который уже готов был трясти ушедшего в себя преподавателя. Шатен опомнился, бросив взгляд на ученика. Там, где Осаму буквально только что чиркал рыженьких собачек, красовалось несколько беспорядочных линий, которые вкупе были подозрительно похожи на чей-то профиль. Дазай тяжело сглотнул, возвращая себя в считанные секунды самообладание и привычное амплуа. — Да-да, Ацу, фестиваль, — заулыбался кареглазый, взъерошив светлые неровные пряди мальчика. Тот отстранился, тихонько шутливо зарычав и принялся поправлять прическу. Этот ребёнок всегда напоминал Дазаю тигрёнка по каким-то причинам. — Предлагаю нам переодеться в гейш и станцевать. А потом и спеть. Ацуши сначала удивился, а затем вспомнил, что Дазай не умеет говорить всерьёз и верить ему не стоит на слово, потому с улыбкой покачал головой. Накаджима, наверное, был единственным, кто по-доброму относился и реагировал на…своеобразность сенсея. — Дазай-сан, будьте серьёзнее, ну. Это же спортивный фестиваль. Осаму невольно вспомнил, как в учительской Куникида распинался по поводу 34-го спортивного школьного фестиваля и спрашивал каждого преподавателя лично, занимался ли кто спортом и каким именно. Дазая вот он не спросил и на его возмущение, почему о нем забыли, коротко сказал, что единственный спорт, которым Осаму успешно занимается с младенчества — игра на чужих нервах. Замечание, в принципе, было справедливым. Но лишь отчасти. Накаджима тяжело вздохнул, внезапно грустнея на глазах и принялся рассказывать о беде, что приключилась у него. Как оказалось, его дружок из 3-А класса по имени Акутагава, товарищ болезный, вынужден был вместе с остальными учениками без возражений участвовать в баскетбольной игре в первом этапе состязаний. И всё бы ничего, да только нельзя ему никаким спортом заниматься, тем более играть за честь класса — он в любой момент задохнется, не говоря уже о том, как сильно брюнет ненавидел командные игры и проекты. Куникида-сан лично взялся следить за тем, чтобы ни один ученик не посмел ускользнуть по прихоти, а касательно Рюноскэ был неумолим — нет соответствующих медицинских справок, значит участвует. Упрямство Акутагавы и его нежелание ходить по врачам сыграли с ним злую шутку в этот раз — теперь он член баскетбольной команды класса без права голоса. Ацуши из-за этого переживал явно больше самого друга, боясь, что он может загнуться прямо во время игры. Без разницы уже, кто победит, а кто проиграет, куда важнее, что будет с Акутагавой. — Как думаете, можно с этим что-то сделать? — Встревоженно подал голос юноша, наконец закончив эмоциональный рассказ, при этом нервно покручивая меж пальцев пуговичку своей школьной формы. Дазай, выслушав этот бурный поток в одно ухо, лишь безразлично хмыкнул в ответ. — Он ведь там прямо в спортзале…того… — Значит таков рок судьбы, мой мальчик, — Осаму без зазрения совести передразнил зам.директора Мори-сана, копируя манеру речи. — А вообще пора обедать. — Да-да, извините, что задерживаю, — мальчик как-то натянуто улыбнулся учителю, по-быстрому собирая в пенал разбросанные ручки и напоследок вглядываясь в нарисованный Дазаем профиль. Не успел было Ацуши задать по поводу рисунка хоть какой-то вопрос, как мужчина одним ловким движением размашисто расписался поверх рыжих штрихов. — Это тебе на память, картина с автографом, — Дазай обворожительно улыбнулся точно клеил девчонку в баре и Накаджима неловко опустил руку на шею, потирая её — он вроде и привык, что Дазай-сан чудит, а вроде и не особо, потому что отследить логику в его действиях даже сложнее, чем посчитать логарифмы. Осаму первым шмыгнул из кабинета прочь, оставляя мальчонку позади. Сперва он даже было расстроился, понимая, что пообщаться с Куникидой у него не получится — этот каменщик не ходил на обеды, потому что работал без перерывов. Чудное просветление снизошло через считанные минуты, стоило карим глазам остановиться на клочке голубого неба за окном в конце коридора. В это время золотой-дорогой физрук обычно пил кофе, при этом тихонечко ворча, что ему нужно вино. Ноги понесли сами, а Дазай напомнил себе о том, какой он хороший и незаменимый друг — однажды он действительно принес в фляжке вина и без задней мысли дал Чуе глотнуть во время урока физкультуры на улице, когда дети бегали круги. Накахара ни о чем не подозревая хлебнул, да побольше. А после этого Дазай так получил по спине, что пришлось тащиться в медпункт. Чуе в тот раз, видать, совестно стало, так как он пошел за раненным на голову, попросив Тачихару подменить его на минут десять-пятнадцать. Рыжий помнил, что лучше держать себя в руках, чтобы не напороться на скандал по поводу того, что он бьёт других преподавателей. Но Дазай по сути учителем и не был, а жаловаться он бы не пошел даже за деньги — зачем, если интереснее воевать втихую и без свидетелей? Да и мужчина старался не шибко избивать его не потому, что побаивался проблем по работе, а потому что месть могла прилететь откуда угодно, причем такая, что на всю жизнь запомнишь. Не успел было Осаму начать жаловаться Йосано-сан в медпункте, как Чуя со скоростью маньяка, не желавшего упускать жертву, настиг его там, говоря, что никаких проблем нет, просто шатен хотел тоже размяться, а в виду абсолютного отсутствия физической подготовки теперь страдает от болей. Дазай собирался пожурить его, мол, какой бессовестный Накахара лжец, ведь он держит себя в идеальной форме благодаря особым ночным занятиям, но рыжий быстро толкнул его на кушетку лицом вниз, отгораживаясь шторкой от медсестры и принимаясь разминать пострадавшую спину. Голубоглазый не понимал, зачем это делает и скользнула мысль, что в здравом уме он и пальцем бы не пошевелил ради этого ненормального. Со спокойной совестью списав все на вино, Чуя со знанием дела мял расслабившееся тело. «Ты ошибся с профессией, Чуя-кун» — почти проурчал шатен, устраиваясь удобнее и даже не собираясь подкалывать насчет того, что Накахара задрал одежду, добираясь до обмотанного бинтами тела. «Сейчас бинты в рот засуну вместо кляпа» — шикнул мужчина сильнее нужного надавив тому на лопатку и Дазай зашипел в ответ, дёрнувшись. «Мальчики, а можно не здесь? Тут чисто» — с улыбкой в голосе попросила женщина, краем уха слушающая их разговор. Прелестная мадам доктор была осведомлена, что словесные перепалки быстро превратятся в ураган и разнесут здесь всё. «Ха, слышал, Чуя, ты грязный» — ухмыльнулся кареглазый, оборачиваясь, чтобы видеть лицо рыжего, но тот внезапно схватил его за щеки, с силой сдавливая. «Не я упал в пыль и испачкался» — ещё тише сказал Накахара, настолько понижая голос, что, казалось, рычит как псина. «Ты мефя жато туда тоткнул» — пробормотал Дазай со сложенными бантиком губами, потому что Чуя его так и не пустил, пронзительно холодно глядя в глаза. «Ой, закройся» — цыкнул рыжий, той же рукой прикрыв мужчине рот. Дазай, который был хуже всякого невоспитанного ребёнка, а то и целых десяти таких, лизнул мозолистую ладонь физрука. Чуя тут же с отвращением вытер её об Осаму в ответ. «Ну всё, а теперь у тебя глисты. Я бродячего пса гладил перед уроком и руки не помыл» — пугающим тоном сказал Чуя, вскидывая брови и резко ткнул шатена лицом вниз снова, чтобы побыстрее закончить и вернуться к ученикам. Ему итак были не по душе шепотки и взгляды в его сторону, а если ещё пойдут какие-то слухи о них двоих, то Чуя застрелится. Дазай недолго думая вновь повернулся к нему уже полностью, ложась на спину и приподнялся на локтях, кривясь от мнимой боли. «О, ты себя ласкал, да?» — с абсолютно светлой улыбкой поинтересовался шатен. Акико прикусила губу, чтобы не усмехаться слишком уж откровенно, продолжая заполнять очередную карточку ученика под звуки глухих ударов — Чуя не спустил ему это с рук, как и обычно. Дазай лишь прикрывался руками, ноя, мол, больных же бить нельзя! «Морально больных бить никто не запрещал!» — рыкнул Чуя, намереваясь отвесить ему подзатыльник, но Осаму вовремя увернулся, чуть не упав с высокой койки и Накахара чисто из-за отличной реакции вцепился в тяжелую бинтованную тушу, удерживая от падения. Они были взрослыми мужчинам, ходили на работу, по отдельности даже функционировали подобно нормальным людям. Только вот вместе что-то всегда шло наперекосяк… — Эй, аутист, — из воспоминаний Осаму вырвал Чуя, на поиски которого он отправился перед тем, как полностью погрузиться в один из множества эпизодов их школьной учительской жизни. Уже не впервые он так зависал, почти не контролируя уходы в себя. — Тебя Куникида зовет. Хочет лично проинструктировать насчет подготовки к фестивалю. Дазай запустил руку в волосы, пуще прежнего взъерошивая. — Чуя, а помнишь, когда я дал тебе выпить вина из фляги на уроке? Такой вопрос был абсолютно не к месту и Накахара нахмурился. — Ну, помню, и че с того? — Кисло ответил мужчина, припоминая, что его тогда очень быстро развезло. Он и без того скоро пьянел, так ещё был уверен, что Дазай абсолютно точно что-то намешал тогда. — Давай после фестиваля выпьем вместе. — Ха, с какой радости я буду с тобой пить? — Чуя усмехнулся, качая головой, будто не он до этого играл с кареглазым в алкогольные шахматы (при том, что Накахара не умел играть ни в какие шахматы вообще) и не он с ним смотрел какой-то тупой сериал, в котором они шот за шотом пили при чьей-то смерти. — Ну, если ты тогда выпил неизвестно что из моих рук, то для тебя уже нет ничего страшного. Даже если я зову тебя вечером в какое-нибудь сомнительное заведение бухать, — резонно заметил шатен, разводя руками. — Твоя правда, — после недолгой молчанки Чуя согласился, потерев подбородок в задумчивости. — А приглашать, конечно, ты мастер. — Для лучшей пассии лучшие подкаты. Накахара медленно двинулся ближе к Осаму, приближаясь словно смерч. Шатен в свою очередь также медленно принялся отходить назад, засунув руки в карманы. За всем этим с доброй дежурной улыбкой наблюдал вездесущий заместитель директора, каким-то образом умудряясь не попасться на глаза этим двоим, устраивающим игрища на каждом углу. Директор Фукузава не похвалил бы такое поведение, а вот Мори-сан в отличие от него любил лицезреть их заигрывания. Пусть, конечно, Накахара всегда твердил на собраниях, что первым, кого следует уволить, так это Дазая Осаму.