***
Им пришлось расстаться в квартире Ланги, потому что Реки нужно было посидеть с сестрами, но он стукнул Лангу кулаком и пообещал вернуться до «S». Ключи Ланги громко зазвенели в тихом жилом комплексе, и когда он открыл дверь и позвал маму он уже мог сказать, что ее нет дома. Он осторожно поставил свои пакеты у подножья кровати, планируя лечь лицом вниз и погрузиться в забытье, пока Реки не постучит в его окно, но затем он заметил это: уголок черной ткани, выглядывающий из одной из сумок. Ланга нахмурился, опустился на колени и убрал с дороги другую одежду. Это была черная футболка. Сердце Ланги забилось, о боже, мы случайно украли ее, но потом он заметил чек на дне пакета, и когда он разгладил его, он смог прочитать четким шрифтом: черный атласный кроп-топ. В груди Ланги было очень тепло. Неужели Реки купил это специально? Неужели он действительно думал, что он хорошо смотрелся на Ланге? Ланга не думал, что у него когда-нибудь хватит смелости ходить в чем-то подобном, но ткань была такой мягкой, и Реки это бы точно понравилось. Ланга поднялся на негнущихся ногах, прижимая к себе топ и глядя на свое выцветшее отражение в зеркале. Реки сказал что-то о том, что Ланга уверен в своем теле, что-то о том, что Ланга красив. Он часто так говорил. Боже, ты такой красивый, боже, это так несправедливо, боже, посмотри на себя, Ланга! На самом деле Ланга вообще не думал о своем теле, только когда оно каким-то образом повреждалось, или когда его конечности отказывались работать, или когда он паниковал, и он оказывался в ловушке внутри самого себя, с пустым лицом и молчанием. Он покосился на зеркало, пытаясь разглядеть то, что увидел в нем Реки. Все, что он мог видеть, было его неуклюжим, худым, бледным, со слишком большим количеством пластырей, прилипших к его слишком длинным ногам, телом. Его волосы все еще были растрепаны вокруг повязки, которую Реки завязал на нем. Неужели Реки действительно считает его красивым? Сердце Ланги забилось медленно, но потом он вспомнил, что Реки, вероятно, просто повторял то, что он слышал от других людей — то, что он слышал от девушек. Ланга вздохнул, позволив топу упасть на пол среди всей остальной одежды. Реки никогда не смотрел на него так, замечая и каталогизируя все отметины и шрамы на коже Ланги, очарованный тем, как двигались мышцы на его руках. Внезапно Ланга почувствовал усталость, и когда он лег на кровать, то едва помнил, как снова заснул.***
В пятницу Ланге предстояло выступить с докладом на их уроке истории, и он все это время заикался. Он не мог перестать думать о своем акценте, и каждый раз, когда он начинал предложение, он боялся неправильно произнести слово, и в его ушах все гремело так громко, что он едва мог слышать себя. Две девочки, сидевшие в первом ряду, шептались друг с другом и хихикали, а тело Ланги горело, горячее и потное, и, о боже, когда же все это закончится, а потом, когда все наконец закончилось, учитель остановил его и спросил, есть ли какие-нибудь вопросы. Ланга смотрел на размытые силуэты своих одноклассников и не хотел, чтобы у кого-то из них возникли вопросы. Одна из шепчущихся девушек подняла руку. Он молча уставился на нее, и она сказала: — Ланга? — Да? Она улыбнулась ему, и Ланга постарался не вытереть руки о штаны, а потом она слегка рассмеялась. — Я забыла свой вопрос, — сказала она. Ее подруга ударила ее по руке через проход, и она отшатнулась. — Прекрати, — громко прошептала она. — Он отвлек меня. Ланге очень хотелось, чтобы ему позволили сесть. Окна в классе были открыты, было жарко, и половина класса спала, со своего места Ланга мог разглядеть, как Реки сочувственно скривился. — Если нет других вопросов… — сказал их учитель, и, наконец, Ланга смог убежать обратно на свое место. Реки протянул через проход кулак, и Ланга не забыл стукнуть его костяшками пальцев, парень ухмыльнулся и показал ему большой палец. Ланга вытер потные руки о карманы. По крайней мере, Реки тоже был дерьмом в презентациях, подумал он, чтобы утешить себя. Думать об этом было не очень приятно, но ему стало легче, и он знал, что Реки тоже так думает. После того, как все остальные прочитали свои работы, учитель, наконец, позвал Реки, и тот выкарабкался в переднюю часть кабинета для своей собственной презентации. Его слайд-шоу, как обычно, было не очень, и он случайно сказал «Дерьмо!», когда возился с именем какого-то историка, и желудок Ланги скрутило от сочувствия. Он потер запотевшую бутылку с водой. Даже когда Реки был в полном беспорядке, Ланга все еще чувствовал себя переполненным чувствами к нему, такими чувствами, которые никто не мог отнять, независимо от того, сколько его одноклассники хихикали, прикрывшись руками. — Реки, где твой список использованной литературы? — спросил их учитель, когда слайд-шоу Реки внезапно закончилось на середине его последнего аргумента. — А! — сказал Реки, потирая локоть. — Я знал, что что-то забыл. Извините, пожалуйста. Ланга поморщился про себя — они проверили презентации друг друга прошлой ночью, и он совершенно забыл напомнить Реки о контрольном слайде. Реки хотелось показать ему, что он делает с новыми инструментами, которые он купил. Ланга не мог дождаться окончания школы, чтобы они могли провести целый день, просто катаясь на скейтах и нежась под солнцем в присутствии друг друга, но сейчас их учитель разочарованно качал головой. — Есть какие-нибудь вопросы к Реки? Та же девушка в первом ряду подняла руку, и Ланга опустился на свое место, желая, чтобы прозвенел звонок. Реки указал на девушку, она заправила волосы за ухо и наклонилась вперед, на мгновение остановившись, прежде чем спросить, — У тебя лак на ногтях? Класс затих. По спине Ланги пробежали мурашки, он больше не чувствовал сонливости, а затем несколько человек захихикали, и этот звук пронесся в ушах Ланги. Реки сжал руки, его лицо покраснело, и сказал: — Нет. — Успокойтесь, класс, — сказал учитель. — Есть ли какие-либо вопросы по поводу презентации Реки? Та же девушка подняла руку, и ее подруга снова шлепнула ее, и сердце Ланги сжалось в легких, задыхаясь. Все, что он мог видеть, — это неприятный румянец на лице Реки, напряжение в плечах, когда он прижал руки к бокам. Учитель нахмурился, глядя на девочек, и сказал: — Ладно, Реки, садись. В следующий раз не забудь про список литературы. — Да, конечно, — ответил Реки. Он наклонил голову, протискиваясь обратно по проходу, его руки все еще были сжаты, и Ланга хотел схватить его, но он мог только беспомощно наблюдать, как Реки рухнул на свое место. Класс немного смутился, и руки Ланги дернулись, чтобы протянуть руку через проход и схватить Реки за запястье. Он попытался подавить гнев, но не смог. Как могли эти люди смеяться над руками Реки, его прекрасными руками? Ланга любил руки Реки с тех пор, как… сам не знал, с каких пор. Они были такими сильными, и они могли делать так много вещей, они могли построить все, что угодно, и они могли держать Лангу, когда он не мог дышать, пока он не успокаивался. Эти люди ничего не знали о Реки. Они не имели никакого права смеяться над ним. Они не должны. Прозвенел звонок. Все вскочили, собирая сумки с книгами и телефоны, но Ланга остался на своем месте, гнев кипел в его теле. Он повернулся, его колени ударились о сиденье Реки, и он хотел сказать: «Ты в порядке, это они ужасны, я ненавижу их всех, каждого из них», но вместо этого вышло: — Прости, что я забыл про список литературы. Реки сильно потер рот, все еще сжимая пальцы в ладонях. — Все окей, — сказал он. — Мы отстой в школе. — Да, — сказал Ланга. — Мы ужасны. — Так и есть. — Мы хуже всех. — Да, — сказал Ланга, — мы. Я думаю, что провалю литературу. Реки негромко рассмеялся, звук был приглушен его рукавом. — Это потому, что ты все воспринимаешь слишком буквально, — сказал он. — Ты никогда не понимаешь, когда в тексте есть метафора. — Я даже не знаю, что такое метафора, — сказал Ланга, вспоминая, как в последний раз пытался читать роман на японском языке, растянувшись на полу у Реки и поджав под себя ноги в носках. Реки подполз, чтобы заглянуть на страницу, на которой Ланга не понял ни слова, но потом он начал рисовать на полях, и они закончили тем, что играли в виселицу на потрепанных страницах вместо того, чтобы читать. Возможно, объяснение метафор было в этом романе, но, скорее всего, это была одна из тех вещей, которые никто никогда не объяснял, что-то, что Ланга просто должен был знать. Наконец, Реки повернулся на своем стуле, упираясь ногами в ноги Ланги. Ланга мог видеть пластырь Покемона на его лодыжке, где его штаны задрались, и его грудь заболела. Реки был таким ярким и энергичным во многих отношениях, и Ланге стало плохо, когда он подумал о людях, пытающихся вытеснить это из него. — Я что-нибудь неправильно произнес? — он не мог не спросить. — В докладе? — Реки похлопал Лангу по руке через проход. — Конечно, нет, чувак. Ну, на самом деле, возможно, ты неправильно назвал имя Хигашонны Канджуна? Но я тоже его неправильно произнес, скорее всего, так что все в порядке. Я уверен, что никто этого не заметил. Ланга не был так уверен в этом, но он просто сказал: — Хорошо, — и когда Реки поднялся на ноги, он тоже встал, его ноги немного затекли, руки все еще были потными. — Хочешь сходить в скейт-парк? — спросил Реки, и Ланга кивнул. Реки разжал руки, чтобы схватить доску, когда они вышли из класса и побежали вниз по ступенькам школы, солнце согревало их плечи. Реки балансировал на доске, когда Ланга опустился на колени, чтобы завязать шнурки на его кроссовках, которые почему-то всегда развязывались во время занятий, и он уже собирался встать, когда услышал, как кто-то кричит через двор: — Идете в салон красоты, мальчики? И после удара шока Ланга понял, что парень кричал им. Он быстро взглянул вверх, его мысли закружились, как раз вовремя, чтобы увидеть, как Реки оттолкнул парня обеими руками, сильно опираясь на один конец своей доски. На фоне яркого, жаркого солнца волосы Реки выглядели так, будто они были в огне, в ушах Ланги снова раздался смех, и он неуверенно встал. — Пошли, — сказал Реки и схватил Лангу за локоть, его горячая рука коснулась кожи парня. Один из мальчиков крикнул что-то еще, что-то, чего Ланга не мог разобрать, но как только Ланга вскарабкался на свою доску, Реки быстро потащил его через двор, их скейтборды набирали скорость. Они промчались через школьные ворота, мир вокруг них расплывался, и Ланга чувствовал, как в груди, в кончиках пальцев нарастает скорость. Он не мог по-настоящему думать. Они ехали так быстро, его уши были полны звуков. Волосы Реки хлестали его по лицу, когда они мчались по углам улицы, до самого скейт-парка, мимо скамеек, курильщиков и рельсов. Его доска скользнула вверх по одному из бордюров, вращаясь в воздухе, и Ланга закричал про себя, потому что на мгновение он был уверен, что Реки разобьется — угол был неправильным, и… и Реки тяжело приземлился на доску и откатился к Ланге, его грудь вздымалась. — Давай кататься, — сказал он, и через мгновение Ланга кивнул. И они покатались на скейтах. Все тело Ланги горело от скорости, от палящего солнца, от того, как его дыхание разрывало легкие, его лодыжки дергались от прыжка за прыжком. Реки был размытым цветным пятном вокруг него, мчался по пандусам, летел по воздуху, его рука хлопала по ладони Ланги каждый раз, когда они проносились мимо друг друга, так сильно, что кожу Ланги покалывало. Он чувствовал энергию Реки, как статику в воздухе, возбуждение, исходящее от него, и с их ногами, горящими на скейтбордах, им не нужны были слова, им даже не нужны были мысли, им нужны были только солнце, воздух и горячий, горячий асфальт. Наконец Ланга рухнул на верхушку одной из полутруб, тупо уставившись в яркое-яркое небо, его конечности кричали от усталости. Он любил кататься на скейте, отстраненно подумал он, он любил это, потому что это не требовало ни слов, ни мыслей, ни объяснений. Когда Ланга вставал на доску, ему казалось, что его мозг и тело наконец понимали друг друга. Реки продолжал носиться по скейт-парку еще по крайней мере минут двадцать, когда солнце начало опускаться к верхушкам деревьев, и Ланга закрыл глаза, стараясь не думать ни о чем. Эти люди — они были ужасны для Реки. Неудивительно, что у Реки была такая ужасная самооценка. Эти люди сломали каждую крошечную частичку его. Это все дошло до того, что он не смог даже улыбнуться, не задаваясь вопросом, не было ли что-то не так с тем, как выглядело его лицо. Ланга крепче зажмурил глаза, но солнце жгло его сквозь веки, и он почувствовал, как под ним задрожала труба, когда Реки вскарабкался по ее бокам, его кроссовки скрипели по резине. Затем он почувствовал теплое, тяжелое тело Реки, прислонившееся спиной к коленям Ланги. — Это было хорошо, — прохрипел Реки, задыхаясь. — Это было действительно хорошо. Ланга прищурился и открыл глаза. Реки запрокинул лицо к небу, его глаза были закрыты, ресницы были короткими и красными на фоне раскрасневшихся щек. Его спина вспотела; Ланга чувствовал это сквозь тонкую ткань его влажной майки, и его грудь была теплой от того, как легко Реки прижимался к нему, не беспокоясь ни о чем. Ланга неуклюже сел, тяжело опираясь на запястья и подперев колени, чтобы Реки не отодвинулся. — Ты в порядке? — спросил Ланга, и его голос тоже звучал хрипло. Он постарался не поморщиться, снова вспомнив о своем акценте. — Ага, — сказал Реки и тоже открыл глаза, глядя на Лангу. «У него такие карие глаза», — подумал Ланга, и его сердце болезненно забилось, хотя он уже миллион раз видел глаза Реки. Дело в том, что он никогда не видел их при таком освещении, когда они отливали золотом на солнце. Ланга с трудом подбирал слова, его короткие ногти царапали верхушку трубы. Катание на скейте помогло им избавиться от разочарования, но с Реки было не все в порядке, он, должно быть, пострадал из-за того, что произошло в школе. Ланга тоже был ранен. Он знал, что они должны поговорить об этом, но единственное, что ему удалось сказать, было: — А ты… ты можешь накрасить мне ногти? Реки нахмурился, между его бровями образовалась небольшая складка. — Ты этого не хочешь. Ланга сильно прижал кончики пальцев к земле. Он всегда грыз ногти до мяса, хотя только в тишине своей комнаты, где никто не видел. Его руки никогда не были красивыми, как у Реки, но, возможно, они могли бы стать чуть красивее. — Пожалуйста? — Ланга, — сказал Реки, глядя на него с выражением «да брось, чувак», и у Ланги заболела грудь, потому что почему бы Реки не поделиться этим с ним? Они делили все остальное: свои бенто за обедом, постель Реки, свои смены в DopeSketch, скейт-парк, даже поцелуи. Ланга тоже хотел поделиться этим. Он хотел поделиться всем с Реки. — Я хочу. — сказал он. — Почему я не могу хотеть? — Я… ты можешь, — сказал Реки, отводя взгляд и потирая плечо. — Я просто не понимаю, зачем тебе это нужно. — А почему бы и нет? Реки скорчил гримасу, выбрасывая ноги, так что его пятки отскочили от изогнутой стороны хаф-пайпа. Его щеки были красными в оранжевых лучах заходящего солнца. — Не знаю, — сказал он. — Ты такой… я не знаю! Типа, чисто подстриженный или что-то в этом роде. Ты всегда хорошо выглядишь. Ты не захочешь заниматься такими девчачьими делами. — Это не по-девчачьи. — Ланга. — Ну что ж… — Ланга заколебался, глядя на кроссовки Реки. Шнурки были разных цветов, и в груди Ланги снова запульсировало. — Ну, может быть, люди так и думают. Но я все равно хочу это сделать. Реки искоса взглянул на него. — Ты не хотел надевать девичий топ. — Не потому, что… — Тело Ланги было таким, таким теплым, и он скреб ногтями по земле, сжимая кулаки. — Не потому, что это был женский топ. Мне было просто неловко. Реки долго смотрел на него. Ланге стало так жарко под тяжестью его взгляда, что он опустил глаза на веснушчатые ноги Реки, царапины на обоих коленях, мягкие волосы, блестящие на свету. На днях он сам приклеил этот пластырь с покемоном к лодыжке Реки, едва удержавшись от того, чтобы не поцеловать его коленку, а затем Реки слегка вздохнул, и Ланга поднял глаза. — Ну, ладно, — сказал Реки. — У меня все с собой в рюкзаке. Но ты же знаешь, что они будут смеяться над тобой, верно? — Мне все равно, — сказал Ланга, слова вылетали сами собой, потому что это было правдой, ему было все равно. Он едва мог вспомнить их имена или лица, они не имели для него значения, единственными людьми, которые имели значение, были Реки и его мама, и, может быть, Мия, Шэдоу и давно женатая пара Джо и Черри тоже. — Я бы предпочел…я бы предпочел, чтобы они смеялись над нами обоими. Я хочу, чтобы мы были вместе. Одинаковыми. Реки закрыл рот, глядя на плечо Ланги, где его волосы вились, влажные от пота. Когда Реки снова поднял глаза на Лангу, в его выражении было что-то свирепое, что-то настолько сильное, что Ланга задрожал, даже в жару. — Ты хороший друг, Ланга, — сказал Реки, и его голос слегка дрожал, напряженный. — Самый лучший. Ты ведь это знаешь, верно? — Я… — У Ланги пересохло в горле, и когда Реки придвинулся к нему, его майка прилипла к коленям, цепляясь за них. Парень сглотнул и разжал кулаки, так что его пальцы оказались на земле. — Да. — Хорошо, — сказал Реки. Он повернулся к нему лицом, держась за колено Ланги для равновесия, а сам скрестил ноги и подтянул к себе рюкзак. — Цукиши заставила меня таскать с собой лак для ногтей, потому что я все время съедал все покрытие в классе, — сказал он, роясь в карманах. — И она сказала, что я выгляжу как преступник, когда все это сколото и все такое. Так что я научился исправлять его в туалете в школе, понимаешь, чтобы она была счастлива. — Ага, — сказал Ланга, наблюдая, как его руки вытаскивают из рюкзака разные вещи, обрывки бумаги и цветные карандаши, о которых он даже не знал. Конечно, Реки носил с собой лак для ногтей и втискивался в кабинки в туалете, чтобы поправить работу своей сестры. — Ты… — слова застряли у него в горле, — хороший брат. Реки скорчил гримасу, пнув ногой лодыжку Ланги. — Я просто… — сказал он, сморщив нос. — Мой отец считал, что все это бесполезно, понимаешь? Искусство и все такое. Каждый раз, когда Цукиши смотрела эти видео с макияжем на ютубе, он смеялся над ней, как будто он смеялся над нами за то, что мы тратили наше время впустую. Мне пришлось прятать все свои рисунки. Боже! — Он вдруг рассердился, засовывая руки в передний карман рюкзака. — Я ненавидел его. У Ланги перехватило горло. У него внезапно возник образ маленького Реки, с его пухлыми щеками и энергичным высоким голосом, Реки из видео и домашних DVD, счастливого маленького Реки, над которым смеялся его собственный отец. Ладони Ланги горели, когда он с силой прижал их к верхней части трубы. — Я тоже его ненавижу, — сказал он, и Реки усмехнулся, но Ланга говорил искренне, всеми фибрами души. Раньше он никогда никого по-настоящему не ненавидел, у него никогда не было причин для этого, но если взрослый мужчина когда-нибудь появится на пороге Реки, чтобы посмеяться над ним, Ланга бы отпинал его и побил, пока он не превратился бы в жалкий мячик на подъездной дорожке. По крайней мере, он был уверен, что сможет это сделать. Он никогда не мог найти слов, чтобы защитить Реки от людей в школе, он был слишком напуган, но он знал, что страх зажжет его тело, если у него будет шанс ударить отца Реки по лицу. Наконец, Реки нашел крошечный оранжевый лак для ногтей и оттолкнул свой рюкзак в сторону ногами, вытянув их рядом с Лангой, лицом к нему. — Ладно, — сказал Реки, — дай мне руку. Любую. Ланга поднял одну руку, а затем, поколебавшись, дал другую. Он вдруг подумал о том, как Реки держит его за руки, нежно обращается с ними, и его кожу покалывало по всему телу. — У меня вспотели ладони, — выпалил он. Реки снова рассмеялся низким, хриплым смехом. — Все окей, чувак, — сказал он. — Как и мои. Видишь, мы одинаковые. Сказав это, он слегка усмехнулся, прижавшись голенью к бедру Ланги, и тому стало еще теплее и еще потнее. Он протянул руку, стараясь не морщиться от кусочков гравия, которые, как он чувствовал, прилипли к коже. Реки осторожно взял его ладони и перевернул, чтобы провести пальцем по ногтям Ланги. — Извини, — выпалил Ланга, внезапно устыдившись обкусанных ногтей. — Это, гм. Это нервная привычка. — Чувак, — сказал Реки, сжимая его руку, и сердце Ланги сжалось в груди, — не волнуйся об этом. Я же говорил тебе, что мне все время приходится переделывать ногти, потому что я всегда их грызу. Ланга кивнул, пытаясь сглотнуть, но не смог, потому что его горло было переполнено. Реки всегда так делал. Пытался заставить Лангу чувствовать себя комфортно, даже если он иногда ошибался или неправильно понимал внутреннюю панику Ланги как еще одно неловкое молчание. Реки так хорошо умел заставлять его чувствовать себя комфортно, его, Лангу, который никогда и нигде по-настоящему не чувствовал себя комфортно, даже в собственной шкуре. Он снова попытался сглотнуть. Возможно, Реки всегда замечал его зажатость из-за того, как часто он лежал без сна, чувствуя себя неуверенно в себе. При мысли об этом Ланге захотелось заплакать, но в то же время ему захотелось поцеловать Реки, их губы были бы влажными и страстными, прижатыми друг к другу, так что, возможно, Реки бы на мгновение почувствовал лишь часть того, что Ланга чувствовал к нему. Но ему пришлось отбросить эти фантазии, потому что Реки теперь наносил лак, стряхивая кисточку на верхнюю часть халф-пайпа, крошечные оранжевые пятнышки летали повсюду. — Я не хочу, чтобы на твоих пальцах сразу было слишком много, — объяснил Реки, а затем ткнул языком в щеку, хмуро глядя на руку Ланги. — Чувак, у меня чертовски дрожат руки, я, наверное, все испорчу. Тебе придется все смыть, когда ты вернешься домой. — Все в порядке, — сказал Ланга. Он не возражал, потому что это было нормально, так или иначе, Реки дрожал и нервничал, так и Ланга был таким онемевшим и окоченевшим. Он выпрямил костлявые пальцы, и Реки осторожно приложил кисточку к первому ногтю, проводя по нему цветом. Лак на ногтях был холодным; Ланга этого не ожидал. Это было немного щекотно, то, как Реки держал его пальцы, его брови сосредоточенно нахмурились, но Ланга все равно дорожил этим чувством. Подушечки пальцев Реки были грубыми, ладони усеяны порезами и царапинами, но он так нежно держал руку Ланги, как будто тот был драгоценностью. Ланге хотелось вечно держать его за руку. — У тебя хорошо получается, — сказал он, наблюдая, как Реки тщательно красит ногти, его дрожащие руки создают невероятно идеальные линии. — Мне следовало догадаться, раз ты так хорошо разбираешься в искусстве. Реки издал какой-то бессвязный звук, покраснел и сжал ладонь Ланги. — Не надо! — сказал он. — Не говори это так просто. — Но это правда, — сказал Ланга, наблюдая за его лицом. Было так увлекательно наблюдать за Реки, пока он работал, так же, как было увлекательно слушать, как он говорит. Он делал так много выражений лица. Ланга с трудом мог вспомнить свои разные выражения лица, даже в лучшие времена, он всегда был таким — даже в детстве он не очень много плакал или смеялся. А все мысли и эмоции Реки разыгрывались на его лице, как в кино. Ланге хотелось все время наблюдать за ним. — Это неловко, — пробормотал Реки, поворачивая руку Ланги так, чтобы он мог накрасить ноготь на большом пальце, пластырь на его ладони царапал кожу парня. — Нет, это не так, — сказал Ланга. — Ага-ага! — Реки высунул язык, прикусив его от сосредоточенности или, может быть, от смущения, и сердце Ланги прижалось к его ребрам, пот катился по спине. Боже. Реки не знал — он не понимал, что делает, его руки так бережно держали Лангу, рот был весь в синяках и красных пятнах, верхняя губа была влажной от пота. Ланга развалится у него в руках, если он будет продолжать в том же духе. — Это не смущает, — сказал Ланга, хотя он едва мог вспомнить, о чем они говорили. — Ты просто смущаешься всякий раз, когда кто-нибудь делает тебе комплимент. — Это потому, что это неловко! — Реки потер большим пальцем тыльную сторону ладони Ланги, осторожно положил ее на землю, чтобы высушить, и поднял другую. Сердце Ланги екнуло от прикосновения пальцев Реки к точке пульса. — И как я вообще должен реагировать? Например, что мне делать со своим лицом? — Ты мог бы сказать «спасибо», — сказал Ланга, его сердце бешено колотилось в груди, когда он смотрел на раскрасневшееся лицо Реки, на то, как двигался его кадык. Реки был милым, когда смущался. Как он раньше не догадался? Румянец, казалось, впитывался в кожу Ланги, солнце жгло верхушки деревьев. — Ты мог бы сказать: «Спасибо, Ланга». Реки скорчил гримасу, такую красную, что его щеки казались теплыми на ощупь. Боже, Ланге до боли хотелось прикоснуться к нему. — Я ни в коем случае этого не скажу, — сказал он. — А почему нет? — Потому что! — Реки яростно склонил голову над ногтями Ланги. — Это неловко! — Ты думаешь, что все вообще неловко. — Да, но я хотя бы не смутился бы, если бы примерил кроп-топ! Ланга поперхнулся собственным языком, почти смеясь, его щеки горели при мысли о том, как Реки изо всех сил пытается просунуть руки в рукава топа. Боже, теперь он никогда не забудет этот образ. — Тогда тебе следовало это сделать. Реки что-то проворчал себе под нос, сильно надавив большим пальцем на ладонь Ланги, и тот снова задыхаясь рассмеялся, его лицо все еще горело. Реки был так близко, что он мог видеть бирку его повязки, торчащую из края, он мог видеть красноватые веснушки на щеках Реки, он мог чувствовать тепло неровного дыхания парня на тыльной стороне своей ладони. — Не выводи меня из себя, — предупредил Реки, прижимая кисточку к мизинцу Ланги. — У меня сейчас есть полномочия выставить тебя полным идиотом. — Как? — Не нарывайся. — Как? — Прекрати! — Реки сунул кисточку обратно в лак для ногтей, чуть не пролив его, а затем случайно мазнул ей по бедру Ланги, и тот вздрогнул, подавив смущающий звук. — Ну вот, теперь тебе придется так жить. — Это сразу смоется, — сказал Ланга, стараясь не выдать, как быстро билось его сердце, как тяжело он дышал, его глаза были прикованы к покалывающей коже бедра. Лак прилипал к коже, яркий и влажный. — Может быть, — мрачно сказал Реки, и Ланга, к своему удивлению, снова рассмеялся, хотя его сердце все еще колотилось в груди. Через мгновение Реки тоже улыбнулся, его щеки округлились, и он закончил красить ноготь большого пальца, подняв руку, чтобы полюбоваться им. — Дай-ка я посмотрю, — сказал Ланга, но Реки его оборвал. — Погоди, — и поджал губы, дуя на ногти, Ланга вздрогнул от неожиданности, жар пробежал до самых кончиков пальцев. О, боже. Почему это было так приятно? — Зачем ты это сделал— — Они должны высохнуть, — сказал Реки, осторожно положив руку на бедро Ланги, и Ланга посмотрел на идеальные маленькие цветные пятна на его обгрызенных ногтях. Рука Реки на мгновение замерла, теплая на коже, и Ланге захотелось остаться вот так навсегда, когда их руки лежат вместе на подоле его шорт. — Сколько нам еще ждать? — спросил он. — Минут двадцать? — Реки слегка повернулся, чтобы перекинуть ноги через край халф-пайпа, и Ланга немного заныл от потери контакта, поэтому он сделал то же самое, и Реки позволил их болтающимся ногам удариться друг о друга. — Не смажь их. — Не смажу, — сказал Ланга, глядя на них. — Наверное, я не смогу кататься на скейте, пока они не высохнут. — Не-а, ты застрял со мной. Эти слова поразили Лангу — неужели Реки действительно так думает? Но Реки пнул его кроссовку, прежде чем он успел подумать, как ответить. — Эй, — сказал Реки, — могу я тебе кое о чем рассказать? По тону его голоса Ланга понял, что это не обязательно что-то хорошее, но все равно кивнул. Он хотел, чтобы Реки делился с ним вещами, и ему было хорошо, когда Реки мог доверять ему, как будто Ланга был хорошим другом, лучшим. Реки наклонился вперед над краем трубы, его волосы развевались на ветру, лицо было обращено к небу. Ланга взглянул на свои руки, на облупившуюся краску халф-пайпа, а затем снова на профиль Реки. — Это о моем отце, — сказал парень, скорчив нос, его волосы блестели в лучах заходящего солнца. — Черт, я никогда ни с кем об этом не говорю, понимаешь? Звучит так, будто я ною. И это немного неловко, как будто я такой урод, что даже мой собственный отец не хотел меня. Грудь Ланги сжалась от быстрой, горячей боли. — Нет, — сказал он. — Да, — сказал Реки и коротко рассмеялся, и грудь Ланги сжалась еще сильнее. — Ладно. Теперь я в порядке. Но он часто говорил это, когда я учился в средней школе, прямо перед тем, как он ушел. Он ловил меня на чем-то вроде рисунков, лака для ногтей или чего-то еще, или однажды я попытался накрасить глаза, как моя подруга Кико. В любом случае, всякий раз, когда он ловил меня на чем-то, что ему не нравилось, он смеялся и говорил что-то вроде: «О, Реки, ты выглядишь так глупо, ни одна из девочек в школе не любит тебя, не так ли?». Например, он сказал мне, что я никогда не найду себе девушку из-за… из-за того, какой я есть. Я не знаю. Наверное, он был прав, но я ненавижу это. Ланга уставился на него, на ореол света вокруг головы Реки, на печальную улыбку. Ему казалось, что он падает, мир рушится вокруг них, его сердце замирает, замирает и замирает. Не только люди в школе заставляли Реки чувствовать себя никчемным. Это был и его отец тоже. Ланга не думал, что его горло когда-нибудь снова заработает, но ему удалось сказать: — Мне очень жаль. Он не был…он был не прав насчет тебя. — Нет, был, — сказал Реки, — вроде того. Но все в порядке. Все было не в порядке. Ланга слышал это в его голосе, в том, как он размахивал ногами, вырисовываясь силуэтом на фоне заката. Кости Ланги болели, и он прижал ладони к бедрам, стараясь не испортить тщательную роспись Реки. Реки чувствовал, что он недостаточно хорош. Конечно, он чувствовал это, потому что его отец сломил его дух. «Ты никому не нужен» раздавалось в ужасном, издевательском смехе, в ужасе, который зарылся глубоко в сердце Реки. Ланга попытался сглотнуть. Он никогда раньше не хотел, чтобы Реки нашел себе девушку, он боялся этого с того дня, как они встретились, но теперь новая часть его болела внутри. Может быть, если бы у Реки была девушка, эта ужасная, ужасная вещь стала бы немного лучше. Может быть, Реки нужна была девушка, просто чтобы он мог поверить, что он достаточно хорош для нее. Ланга почувствовал, как его сердце медленно раскалывается надвое. Эта боль почему-то была слишком глубокой, чтобы плакать. — Ты не должен его слушать, — сказал он, но слышал, как дрожит его голос, как неловко произносятся слова с акцентом. — Он просто вел себя как придурок. Он, вероятно, просто… он, вероятно, просто завидовал. Ставлю сотку, что ты лучше его во всем на свете, и я держу пари, что это сильно злило его. Реки взглянул на него, и в уголках его рта появился намек на улыбку. — Говоришь, он завидовал? — Да, — настаивал Ланга. — Ланга, бро, я люблю тебя, но все было не так. В глазах Ланги горело солнце. Я люблю тебя. Реки никогда раньше не произносил этих слов, никогда так ясно. Ланге хотелось верить им всем своим существом. Он так сильно хотел, чтобы эти слова были правдой. — Ну, тогда он должен завидовать, — сказал он, слова вырвались прежде, чем он успел их обдумать, — потому что ты хорош во всем, понимаешь? Ты так хорош во всем. У тебя такое богатое воображение, ты можешь вообразить все, что угодно, ты сделал для меня доску и рассказываешь…рассказываешь интересные истории, например, когда укладываешь сестер спать. Мне нравится слушать эти истории всякий раз, когда я остаюсь на ночь. Даже если они предназначены для маленьких детей. Реки взглянул на него. Сердце Ланги замерло в груди, но он продолжал. — И ты…ты найдешь…кого-то, кому нравятся эти вещи. Я имею в виду. Я имею в виду, что где-то там есть девушка, которая увидит, насколько ты удивителен во многих вещах, и она будет…она будет любить тебя. И, вероятно, никто не любит твоего мудака папу. Значит, он должен завидовать. Реки наклонил голову, щеки его слегка порозовели, лицо стало мягче, чем раньше. — Да, — сказал он. — Может быть. Его нога снова прижалась к ноге Ланги. Грудь Ланги болела так сильно, что он едва мог дышать. Ему нравились эти вещи в Реки, и он хотел сказать об этом, но Реки не хотел, чтобы Ланга любил его. Он хотел себе девушку. — И у тебя хорошо получается… — Сердце Ланги снова дрогнуло. — Я имею в виду, ты стал лучше в…в поцелуях и прочем. Когда у тебя появится девушка, она, вероятно, будет поражена. Я серьезно. Реки снова засмеялся, как бы задыхаясь, прижимая рукав ко рту. — Это неловко, — сказал он глухо. — Она будет поражена? — Да, — сказал Ланга, и внезапно его ладони вспыхнули от того, как сильно он хотел, чтобы Реки поверил в это. Он наклонился вперед, и глаза Реки скользнули к его губам, его ресницы опустились, и Ланга выпалил: — Позволь мне…позволь мне показать тебе, насколько ты стал лучше, я…я думаю, что ты сейчас намного лучше. Реки сделал смущенное лицо, его щеки сморщились. — В самом деле? Ланга кивнул, немного отчаявшись, а Реки выдохнул и сказал: — Хорошо. и Ланга потянулся к его лицу, но Реки схватил его за запястья, удерживая на мгновение, и сердце парня замерло в груди, легкие горели. — Не испачкай их, — тихо сказал Реки и опустил руки Ланги на колени, все еще держа его за запястья, и Ланга сглотнул и кивнул. Когда он снова наклонился вперед, глаза Реки закрылись, и парень увидел, как его ресницы на мгновение прилипли к верхушкам его красных щек, прежде чем он тоже закрыл глаза, и они поцеловались. Губы Реки колебались, как и в самый первый раз. Ланга нежно поцеловал его, слегка отстранившись, чтобы отдышаться, чтобы убедиться, что с Реки все в порядке. Он хотел коснуться лица Реки, провести большим пальцем по линии его подбородка, но тот все еще держал его запястья, поэтому вместо этого Ланга поцеловал уголок его губ, а затем исчезнувшую вмятину на щеке, где была ямочка Реки, когда он улыбался, и Реки издал этот тихий звук. — Ланга, — прошептал он, и Ланга снова поцеловал его в губы, так что он почувствовал, как шевелятся губы Реки, когда он пробормотал. — Я даже ничего не делаю, как я вообще улучшаюсь? — Тебе и не нужно ничего делать, — тихо сказал Ланга в ответ, целуя его снова и снова, их губы нащупывали друг друга без помощи рук. В его груди что-то нарастало от ощущения соприкосновения только их губ, без их рук в волосах друг друга или их языков во рту, это были только они с Реки, целующиеся снова и снова, мягкие, сладкие поцелуи, как будто они действительно любили друг друга.Ланга так его любил.
И, боже, любой, кто поцелует его так, будет поражен. Ощущение дыхания Реки, тихие звуки, которые он издавал, тепло его кожи — все это заставляло Лангу чувствовать, как его сердце разрывается на части и снова восстанавливается, снова и снова. Руки Реки сжались вокруг его запястий, его рот прижался к нижней губе Ланги, и боже, вероятно, именно так Реки поцеловал бы кого-нибудь после долгого, прекрасного дня вместе, вероятно, именно так он поцеловал бы кого-нибудь, проснувшегося после глубокого, глубокого сна, вероятно, именно так он поцеловал бы какую-нибудь прекрасную девушку в день своей свадьбы, после того, как прошептал обещание любить ее вечно. Когда Реки поцеловал его в щеку, Ланге показалось, что он вот-вот растает в лужу эмоций, привязанности и тоски на вершине халф-пайпа, потому что он так сильно любил Реки и никогда не хотел отказываться от этого. — Мило с твоей стороны, — пробормотал Реки, откидываясь на спину, небо вокруг них было фиолетовым и оранжевым. — Научить меня всему этому. Тебе не обязательно это делать. Ланга никогда ничему его не учил, но он все равно сказал: — Я не… я не возражаю. — Конечно, нет, — сказал Реки, выдыхая смех, — потому что ты слишком добрый. Боже, а я когда-нибудь говорил тебе спасибо? Спасибо, Ланга. Сердце Ланги прижалось к его костям, эмоции подступили к горлу. — Не за что, — выдавил он. — Видишь, — сказал Реки, потирая большим пальцем запястье Ланги, — ты слишком мил. Я знаю, что иногда веду себя как дерьмовый друг. Мне следовало спросить тебя, прежде чем тащить в торговый центр и рассказывать о твоем акценте. Ланга покраснел, его дыхание перехватило от того, как ноготь Реки слегка царапнул по костяшкам его левой руки. — Все в порядке, — сказал он, но Реки слегка покачал головой, и волосы упали ему на лицо. — Я хотел спросить тебя о кое-чем, — сказал он. — Ты же знаешь, я планировал это свидание для нас, верно? Но там может быть громко. Так что, если ты хочешь пойти куда-нибудь еще, мы можем сделать это вместо этого, мне все равно. Но я хотел убедиться. Ланга колебался, его лицо все еще пылало от их теплого поцелуя. Реки был так добр, думая о нем так. Никто никогда не делал этого для него раньше, кроме его собственной матери, которая с тревогой нависала над ним каждый раз, когда им нужно было ехать в аэропорт. — А куда ты собирался повести меня? — спросил Ланга. — На карнавал, — сказал Реки, отпуская руку Ланги, чтобы почесать свою. — Это на том пирсе, у пляжа. Так что нам пришлось бы потратить целый день, чтобы съездить туда, и, возможно, остаться на ночь, если бы твоя мама позволила нам. Я собирался спросить ее по секрету, а потом удивить тебя, потому что я не знаю, был ли у тебя пляж в Канаде, но там, вероятно, будет много людей. И это может быть ошеломляюще. Так что, если хочешь, мы можем выбрать что-нибудь другое. Ланга смотрел на Реки, на все цвета вокруг него, его сердце снова колотилось о ребра, медленнее, чем раньше. Ему вдруг очень сильно захотелось пойти. Они могли бы увидеть так много вещей вместе. Они могли бы кататься на поезде все утро и смотреть, как мир проходит мимо, они могли бы намазываться солнцезащитным кремом на песчаном тротуаре, они могли бы играть в карнавальные игры, и Ланга мог бы выиграть для Реки мягкую игрушку, может быть, что-то, что ему понравится. Они могли фотографироваться с сахарной ватой, они могли целоваться на колесе обозрения, они могли держаться липкими от сахара руками, и, боже, он хотел этого. — Нам нужно поехать, — сказал Ланга. — Я думаю… я думаю, это будет весело. Я хочу увидеть воду. — Да? — Реки прищурился. — Или ты просто соглашаешься с этим, чтобы сделать меня счастливым? Ланга покачал головой. — Я хочу пойти. — Хорошо, — сказал Реки, сжимая его запястье, а затем отпустил, потирая руки о шорты. — Ты можешь спросить свою маму в эти выходные? Если она скажет «нет», может быть, мы сможем подкупить ее слезливой историей или чем-нибудь в этом роде. Я вернусь завтра с перевязью на руке и притворюсь, что мне осталось жить всего шесть месяцев. — Не надо! — Извини! — поспешно сказал Реки, и паника, которая подскочила в груди Ланги, немного улеглась. Реки положил руку на плечо парня и сжал его. — Мне так чертовски жаль, боже, прости. Мы не будем этого делать. Как ты думаешь, что она скажет? Нет, наверное, да? Ланга попытался представить, что сказала бы его мама. Полтора года назад, когда Ланга пришел спросить ее, может ли он отправиться в путешествие со своим лучшим другом, она сказала «да», но тогда все было по-другому. Тогда Ланга был другим. Но ей очень нравился Реки, и она знала, как сильно Ланга заботился о нем, хотя он всегда стеснялся говорить об этом. Может быть, Ланга сможет выдавить из себя слезливую историю, если она попытается отказаться, что-то о людях, кричащих на них через двор в школе, что-то об облупившемся лаке на ногтях Реки и давних воспоминаниях о его отце. — Не знаю, — честно признался Ланга. — Но я надеюсь, что она согласится.