***
Реки пристально смотрел на Лангу в середине урока истории. Ланга почувствовал, что вспотел. Их учитель распределил их в небольшие учебные группы, чтобы подготовиться к выпускным экзаменам, и Реки сидел через несколько проходов, в другой группе. У него не было причин пялиться на Лангу. Парень вытер пот на затылке, ерзая, стараясь не покраснеть так явно, чтобы люди заметили. Это происходило всю неделю. Реки так же прикасался к нему чаще обычного, хотя и украдкой, как будто думал, что Ланга не заметит, как рука Реки лежит на его ноге, или как его большой палец смахивает еду с его щеки. Тело Ланги вспыхивало так тепло каждый раз, когда он делал это, удушающе тепло. «Что ты делаешь, — хотел умолять он, — почему ты так часто прикасаешься ко мне, разве ты не знаешь, что я тебя неправильно пойму? Разве ты не понимаешь этого сейчас лучше, чем когда-либо?» Ланга попытался сглотнуть, вытирая потные руки о форменные штаны, пытаясь сосредоточиться на своем напарнике по учебе, а не на глазах Реки, сверлящих дыры в его голове. Как только урок закончился, Реки подбежал, схватил рюкзак Ланги со стола и закинул его себе на плечо. Ланга снова сглотнул, румянец все еще полз по его шее, когда он встал. Реки выглядел немного взволнованным, и он продолжал оглядываться на учебную группу Ланги, пока они слонялись по проходам, собирая книги. — Что? — спросил Ланга, когда Реки просто молча стоял. Он чувствовал, как пот стекает по его боку, и обхватил локти руками, стараясь не смотреть на красочный пластырь, приклеенный к носу Реки. — Верни мне мой рюкзак. — Я хочу нести его, — немедленно оборвал его Реки, а затем легонько пнул Лангу в ногу, указывая на парня из его группы. — Это был Энмей? Вы с ним разговаривали? Ланга взглянул на дверь класса, где все одновременно пытались протиснуться в коридор, и в замешательстве покачал головой. — Э-э…может быть? Мы пытались вспомнить название той династии, в которой… — Он тебе нравится? — обрубил Реки, и Ланга покраснел, внезапно став теплее, чем раньше, и крепче сжал локти. — Что? Нет. — Господи, это был третий раз на этой неделе, когда Реки задал этот вопрос из ниоткуда. Неужели он так отчаянно хотел найти Ланге парня? Но тогда почему он выглядел таким взвинченным и взволнованным из-за этого, почему обе его ноги дергались? Ланга был в ужасном замешательстве. — Ты считаешь его симпатичным? — спросил Реки. — Он твоего типажа, верно? В моем списке всех парней в нашем классе, которые в твоем вкусе, он был на самом верху, и он сидел так близко к тебе — — Твоего списка чего? Боже, Ланга умрет. Реки посмотрел на него и скорчил гримасу. Он тоже выглядел раскрасневшимся, его руки крепко сжимали ремни рюкзаков его и Ланги. — Ничего, — ответил он, а затем поспешно схватил Лангу за руку и потащил его к двери. — Пойдем кататься на скейтах! Ланга споткнулся о свои же ноги, когда поспешил из школы, чтобы не отстать от Реки, вниз по ступенькам. Они запрыгнули на доски, земля мчалась под ними. Горячий воздух обжигал лицо Ланги, а рука Реки на его запястье была потной, но все еще держала его, когда оба рюкзака подпрыгивали по бокам, и Ланга чувствовал себя таким теплым, таким взволнованным и таким смущенным. Почему у Реки был список мальчиков в классе, которые были во вкусе Ланги? И как он не понял, что он сам во вкусе Ланги? Он слишком много раз ловил Лангу на том, как тот, широко раскрыв глаза, смотрел на его губы во время уроков, и Ланга каждый раз замирал и краснел, и все равно Реки только показывал причудливые жесты руками и делал забавные лица, когда это случалось. Это не имело смысла; ничто не имело смысла. Они с визгом остановились перед DopeSketch, переводя дыхание, и Реки прислонился к витрине магазина, пока рылся в сумке в поисках бутылки с водой. — Ты останешься на мою смену? — выдохнул он между вдохами, глотая воду, и Ланга слегка поперхнулся, увидев, как вода стекает из уголка рта Реки, капая ему на шею. Он с трудом сглотнул. — Я хочу, — сказал Ланга, и это было правдой. Он очень хотел этого. Он хотел сидеть за стойкой напротив Реки и слушать, как тот болтает о деталях для скейтборда, он хотел смотреть на то, как розовая униформа подчеркивает красивый румянец на коже Реки. Он постучал ногой по доске. — Но моя мама хочет, чтобы я вернулся домой, чтобы я мог помочь ей в продуктовом магазине, — он старался не думать о том, как Юа навещает Реки в магазине, пока его не было. Боже. Он покатал доску быстрее, туда-сюда, туда-сюда. Реки взглянул на скейт, а затем снова на лицо Ланги. — Оу, — промычал он с искренней грустью, а затем протянул руку и неуклюже ударил Лангу по руке, прочищая горло. — Ты ведь не врешь, да? Типа, ты же не пойдешь на тайное свидание, не сказав мне? Лицо Ланги снова вспыхнуло, и его ладони зачесались, потому что, потому что, почему Реки спросил об этом? И почему он так… так… так расстроился из-за этого? Прежде чем он смог остановить себя, Ланга услышал, как спросил: — Почему ты ведешь себя странно из-за… — поспешно сглотнув, — из-за того, что мне нравятся мальчики? Тебе…тебе это неприятно? Реки тут же отскочил от стены, широко раскрыв глаза, уронил бутылку с водой на землю и схватил Лангу за руки. — Нет! — говорил он так быстро, что его слова путались между собой. — Нет, нет, Ланга, чувак, конечно, нет! Нет! Нет, я не… Я просто… Я просто… ах, — он подавился смешком, его лицо покраснело. — Извини, чувак. Наверное, я просто немного завидую или ревную? Я просто продолжаю думать, типа, Ланга, вероятно, мог бы встречаться с кем угодно, так что, вероятно, очень скоро у него появится парень, и тогда, и тогда, и тогда ты сам знаешь. У Ланги пересохло во рту. Большие пальцы Реки упирались в рукава его рубашки, и Ланге пришлось снова сглотнуть, а потом еще раз, потому что он хотел почувствовать руки парня на своей обнаженной коже. — И тогда что? Реки отвел взгляд, его щеки вспыхнули, он сжал руки Ланги. — И потом, знаешь, ты, наверное, не захочешь… так много общаться со мной, — опустил голову он. — Он тебе будет нравится больше, чем… это так глупо. Это чертовски глупо, чувак, просто, просто я знаю, что он тебе понравится больше, чем я, и это просто, это просто отстой, и я веду себя глупо, и мне жаль, черт, мне жаль. — Он выдохнул, отпуская Лангу и потирая шею одной рукой, а затем другой, когда Ланга сглотнул, пытаясь облечь свои мчащиеся мысли в слова. — Нет, — бросил он, единственное слово, которое могло соединиться с его мозгом во рту, и Реки снова посмотрел на него, прищурив глаза. — Нет, — повторил Ланга, потому что, боже, как он мог полюбить кого-то больше, чем Реки? Даже если бы они могли быть только друзьями навсегда, Ланга хотел бы, чтобы они состарились рядом друг с другом, возможно, в домах с этими соединенными задними дворами, чтобы он мог видеть Реки на своем крыльце каждое утро и каждый вечер. — Нет, ты мой… ты мой любимый человек. Реки снова скорчил лицо, свое смущенное лицо, то самое, которое он делал, когда Ланга рассказывал ему что-то хорошее о нем, чему он не до конца верил. Лангу охватило внезапное желание разрушить эти стены, схватить Реки и говорить ему, как сильно он ему нравится, снова и снова, пока слова не обретут смысл в мозгу Реки. — Мы всегда будем тусоваться вместе, — продолжил Ланга, потому что не мог сказать то, что хотел сказать: «Я люблю тебя, и, пожалуйста, можем ли мы провести все лето вместе, еще немного подержаться за руки и вздремнуть на полу твоей спальни?» — Я имею в виду… я имею в виду столько, сколько ты захочешь. — Я хочу, — покраснел Реки, слегка пнув ногой доску Ланги. — Хорошо! Извини. Я всегда волнуюсь из-за всяких глупостей. — Он потер лицо, и Ланге захотелось схватить Реки за запястья и сказать ему, что это не глупо — быть неуверенным, хотя ему не в чем было быть неуверенным, потому что Ланге он всегда будет нравиться больше всех. Но потом Реки опустил руку и добавил, немного пристыженный: — Ты должен тусоваться с другими мальчиками, если хочешь. Я имею в виду, я имею в виду, что ты не должен отстраняться от отношений и всяких свиданий только из-за меня. Ланга сглотнул. — Хорошо, — сказал он, и он знал, что должен сказать это в ответ, что Реки может тусоваться с девушками, если захочет, но по какой-то причине он этого не сделал. Он просто…он просто не хотел. — Круто, — сказал Реки, а затем потер локоть и посмотрел в сторону. — Круто, круто, круто, за исключением, за исключением того…короче, не строй планов на завтра, окей? Потому что ты придешь ко мне домой, верно? И я хочу тебе кое-что показать. Только… — Он прочистил горло, потирая плечо. — Ты должен пообещать, что не будешь смеяться, когда я тебе это покажу. Хорошо. Ладно, ладно, мне нужно — нужно — приступить к работе! Ах. Да. — Подожди, — остановил его Ланга, когда Реки бросил рюкзак в его руки, пытаясь поднять свой скейтборд с земли. — Что ты собираешься мне показать? — Но Реки только неуклюже ухмыльнулся, показав свои прекрасные глаза, и поспешил в DopeSketch. Дверь громко звякнула за ним, оставив Лангу на тротуаре с сердцем, застрявшим в горле. Он попытался встряхнуться, медленно надевая рюкзак. Ничто не имело смысла, и он все еще чувствовал себя потным, но, по крайней мере, он все еще мог цепляться за мечту о том, чтобы состариться на их заднем дворе вместе. Катясь на скейте домой, он представлял себе пару собак в мечтах, больших собак, которые будут бегать с Реки, достаточно больших для громкого смеха парня, его быстрых ног и большого, большого сердца.***
Мама Ланги попросила расчесать ему волосы в тот вечер. Это была странная просьба; она не расчесывала ему волосы с тех пор, как умер его отец, когда Ланга целыми днями лежал в постели и забывал принять душ. Но Ланга все равно устроился на полу перед ней, положив голову ей на колени, слушая, как работает посудомоечная машина. — Я видела тебя с красивой косой, когда ты возвращался домой из поездки, ты… ты сам ее заплел? Ланга закрыл глаза, сосредоточившись на тихих, ритмичных звуках квартиры, успокаивающем царапании расчески по голове. — Реки заплел ее для меня, — тихо сказал он. — О, — закашлялась его мама. — Я так и подумала! Какой славный мальчик. — Это было очень мило, — согласился Ланга. — Если хочешь, — начала она и снова закашлялась. Ланга знал, что его мама все еще иногда нервничает, разговаривая с ним, поэтому он сильнее прижался к ее колену, прижимаясь ближе. — Если хочешь, я могу заплести ее снова, — сказала она. — У тебя действительно очень красивые волосы. Ах, но ты, наверное, не хочешь, чтобы твоя мама делала такие глупости, не так ли? Ланга сморщил нос. В квартире было тепло и уютно, окна открыты, и он не думал, что это глупо, когда мама расчесывает его волосы. Может быть, им стоит почаще прикасаться друг к другу, ему и его маме. Это успокаивало. — А ты можешь? — спросил он. — О, малыш, — он услышал, как она отложила расческу, а затем ее пальцы снова коснулись его лба, собирая волосы. — Я сделаю это в любое время, когда ты захочешь, хорошо? Я скучала по этому. Ее голос был мягким, но не печальным; она не сказала, по чему скучала, но Ланга все равно понял. Он прижался ближе к ее колену, когда она начала сплетать локоны вместе, более нежно, чем Реки, и без всяких подпрыгиваний. Он выдохнул, медленно и удовлетворенно. Он тоже скучал по этому, по близости с мамой, по тому, как сильно она его любила, по той любви, которую не нужно было объяснять, потому что она всегда была частью их, и, возможно, будет частью их навсегда. — Как прошла остальная часть вашей поездки? — спросила она, и Ланга задрожал, прижавшись к ней, прежде чем смог остановиться. Ее руки замерли. — Оу, дорогой. Все прошло хорошо? Ланга хотел сказать «да». Но потом ее рука коснулась его щеки, так легко, и у Ланги перехватило горло — он вспомнил страх летающий в воздухе у автомата со льдом, попытки убежать, исчезнуть, и прежде чем он понял это, он задохнулся: — Нет, — а потом он заплакал, внезапно, эмоции захлестнули его, как волна, огромная, подавляющая и болезненная, и ему пришлось прижаться лицом к маминой юбке, теплой и шелковистой вокруг ее ног. — Милый, — встревоженно сказала мама, касаясь его плеч, и Ланга подтянул свои ноги к груди и зарыдал, прижимаясь к ней, дрожа. Ее руки трепетали вокруг, прежде чем, наконец, снова устроиться в его волосах, успокаивая его, шепча слова утешения на английском и японском языках, которые могли быть обоими или ни тем, ни другим, языком без слов, и Ланга плакал, пока, так же внезапно, слезы не высохли, словно весенний ливень, дующий сквозь теплую ночь. — О, любовь моя, — сказала его мама. — Держи, на. — Она взяла салфетки из коробки на кофейном столике и протянула их ему, и Ланга несколько раз высморкался, протирая глаза. Затем он тяжело вздохнул и снова устроился у нее на коленях, не открывая глаз, измученный плачем. В последнее время он слишком много плакал. Он был готов к тому, что все закончится. Его мама все еще гладила его по волосам, посудомоечная машина урчала в тишине, среди шума проезжающих снаружи машин. — Милый, — позвала его она через некоторое время, и в ее голосе послышалось беспокойство. — Что случилось? Ты можешь мне сказать? Ланга тяжело прислонился к ней, прижавшись щекой к ее юбке. Его тело так устало, и он не был уверен, что у него когда-нибудь найдутся слова, чтобы объяснить, или силы; тревога казалась огромной, нависшей над ним, слишком большой, чтобы когда-либо преодолеть ее. Но потом его мама очень-очень тихо добавила: «Пожалуйста, детка?» И Ланга почувствовал, как воздух покидает его легкие, долгим и прерывистым выдохом. И он рассказал ей. Он рассказал ей все. Сначала у него заболело горло, когда он рассказывал ей о Мигеле и поездке в Японию, о том, как держал его за руку и о неудачном поцелуе в Канаде. Он рассказал ей о своих глазах, о том, как иногда у него затуманивалось зрение, он рассказал ей о вечеринке, о торговом центре, об автомате со льдом, он рассказал ей о панике, о том ужасающем чувстве, которое иногда у него было, как будто он умирал, и как он должен был продолжать жить, пока это происходило, каким-то образом. — Это тяжело, — пробормотал он, прижимаясь к ней, и она обхватила его руками, сжимая так сильно, что Ланга зажмурился. Если он уже не сломлен, она сломает его, подумал он, с тем, как крепко она держала его, ее дыхание было неровным, как будто она пыталась сдержать свои слезы, как будто она пыталась быть сильной для него. Ланга сжал ее руки. Он хотел сказать «спасибо», но не знал, как это сделать, и тогда мама ослабила хватку, поцеловала его в волосы и сказала дрожащим голосом: — Любовь, любовь моя. Я знаю, что это трудно. Конечно, это трудно. О, милый, — и Ланга почувствовал, как его глаза снова наполнились слезами, а горло сжалось и пересохло, потому что о, о, о, о, она поняла. Ему пришлось прижать глаза к ее колену, чтобы снова не расплакаться. Это было ошеломляюще, до боли в костях, когда кто-то понимал эту ужасную часть его, панику, которую он так старался скрыть. Ее ладони были такими добрыми и нежными, когда она гладила его руки, тихо плача про себя. Наконец давление в горле Ланги ослабло, и он снова смог поднять голову, вытирая слезы с лица. Может быть, ему следовало бы смутиться, что он вот так плачет перед матерью, и, может быть, так оно и будет утром. Сейчас он просто чувствовал боль и дрожь, и ему хотелось долго спать. Он почувствовал, как мама снова взялась за косу, пытаясь скрутить ее вместе, и Ланга спросил грубым голосом: — Что мне делать? — Детка, — начала она, — детка. — Она мягко потянула его за волосы, ее дыхание стало затрудненным, и на какое-то время он подумал, что, возможно, это и был ее ответ, что, возможно, ничего не поделаешь, что он просто должен принять себя таким, какой он есть, и попытаться жить таким образом. Но потом она завязала конец косы и снова обняла его, на этот раз более нежно, и продолжила: — Тебе не нужно ничего делать самому, малыш. Это больше, чем ты. Ох, милый. Ланга сглотнул, и он хотел что-то сказать, но не был уверен, что именно, а потом она на мгновение прижалась щекой к его макушке, и он скорее почувствовал, чем услышал ее слова, когда она сказала: — Я помогу тебе пройти через это, хорошо, малыш? И ему пришлось снова сглотнуть, зажмурив глаза, прежде чем он смог кивнуть. Он никогда раньше не знал, как просить о помощи. Он всегда был слишком напуган, и сейчас ему тоже было страшно, его горло болело, руки дрожали, но он был не один, и, возможно, он мог быть в безопасности, даже когда ему было страшно. Он схватил ее за руки, обнял себя, и постепенно боль в его груди начала растворяться в мягкие звуки посудомоечной машины, скрип половиц над ними и дыхание его мамы, мягкое и прерывистое, такое же, как и его собственное.***
Что за сюрприз?
Ланга написал Реки на следующий день, но Реки только ответил:
ахахаха ха это не сюрприз-сюрприз прекрати чувак! ты разочаруешься если ты думаешь что это что-то большое ничего такого остановись перестань думать о том о чем ты там думаешь Ланга убрал телефон, пытаясь сосредоточиться на обеде, но не смог. О чем он должен был думать? Может быть, Реки сделал ему новую доску. Но нет, Ланга только на днях видел его рабочее место в гараже — Реки мастерил тренировочные колеса для велосипеда своей младшей сестры. Может быть, он хотел попрактиковаться в чем-то новом? Ланга залпом выпил ледяную воду и отодвинул стул, стараясь не думать об этом, но, но. Было так много вещей, которые они не практиковали, постоянно напоминал ему его мозг, они не целовали шеи друг друга, они никогда никому не ставили засосы, о боже, о боже, что, если Реки захотел — Ланга с трудом сглотнул, поспешил к раковине и окунул посуду в холодную-холодную воду. Он уставился на бегущую струю, стараясь не представлять себе Реки, его шею, раскрасневшуюся и красную, маленькие следы поцелуев и укусов, оставляющие синяки на коже, следы от Ланги, от рта и зубов Ланги, и тому пришлось опустить голову, тяжело дыша, упершись руками в раковину. Боже. Господи. Реки собирался убить его. Он быстро справился со всеми своими делами, бросив скомканную одежду в шкаф, а затем схватил свою сумку и выбежал из квартиры. Он едва успел напечатать сообщение для Реки, когда поспешил вниз по лестнице. «Я иду», — отправил он, и тут же на экране появился ответный смайлик от парня — поднятый вверх большой палец. Ланга сглотнул, распахнул дверь плечом, его сердце бешено колотилось, когда он уставился на экран. Он вел себя глупо. Он вел себя глупо. В поднятом большом пальце не было ничего романтичного, Реки, вероятно, просто хотел показать ему новый журнал о скейтбординге. Вероятно, Реки хотел показать ему фруктовое мороженое, которое он тайком украл у своих сестер. Реки, вероятно, хотел— Появилось еще одно сообщение. <3 Ланга споткнулся на тротуаре.***
К тому времени, когда он добрался до дома Реки, Ланга был потным, запыхавшимся, его лицо покраснело от бега, его разум был переполнен образами того, как он снова поцелует Реки, прикоснется к его лицу, о боже, как Реки сидит на кухонном столе и обхватывает ногами талию Ланги. Он постучал в дверь и привалился к стене, пытаясь отдышаться. Он сходил с ума. Он был сумасшедшим, но ничего не мог с собой поделать. Реки пригласил его, когда никого не было дома, и намекнул на сюрприз, а Ланга был просто, он был просто в беспорядке. Его горло саднило от бега, сердце колотилось, а голова была полна Реки, забинтованных рук Реки, круглых щек Реки, напряженного смущенного смеха Реки— Дверь приоткрылась. Реки высунул голову, и у Ланги забилось сердце. Лицо Реки было немного потным и раскрасневшимся, но он улыбался, и боже, боже, он был таким красивым. Ланга неуверенно встал, пытаясь отдышаться, и парень предупредил: — Только не смейся! и тут Ланга увидел это сквозь щель в двери, хотя Реки явно пытался спрятаться. Его слова замерли у него на губах, сердце остановилось, прежде чем снова забилось, дважды, больно ударяясь о ребра, потому что, о боже, о боже, о боже.Реки открыл дверь пошире. На нем был кроп-топ.
Ланга попытался сглотнуть. Но он не мог. Его лицо было таким горячим, и его легкие были горячими, и воздух вокруг него был горячим, потому что, боже, потому что Реки выглядел как воплощение лета, его кожа была яркой, красной и теплой в оранжевой майке. Она была отрезана на несколько дюймов выше его шорт, осталась только верхняя половина яркого печатного солнца, и было так много свободных нитей, так много цветов, и руки Ланги, подергивающиеся, горячие. Боже. Господи. Блять. Реки нервно рассмеялся, прислонившись головой к дверному косяку, и Ланга поспешно оторвал взгляд от рваного подола майки. — Я же говорил тебе, что это не будет прям сюрпризом, — сказал Реки. — Я просто хотел надеть топ, потому что ты украл прошлый, который я купил в торговом центре. Воришка. Ланга уставился на него. Боже, у него так пересохло во рту. Он никогда за миллион лет не представлял, что это может быть сюрпризом, боже, это было намного лучше, чем все, что он себе представлял, и намного хуже, намного хуже, потому что, боже, как Реки мог выглядеть так хорошо? Он и так хорошо выглядел раньше, а теперь, теперь это. Теперь Ланга мог видеть теплую веснушчатую кожу на его животе, мягкие бока под свободным подолом, и Ланге пришлось сжать руки, пытаясь сделать вдох, пытаясь дышать. — Я его не крал, — выдавил он. — Ага, — усмехнулся Реки, а затем отступил назад и распахнул дверь шире, и, боже, глаза Ланги метнулись к его животу, и ему снова пришлось сглотнуть, увидев маленькую складочку над пупком Реки и дорожку волос под ним. Он неуклюже шагнул внутрь, когда Реки сказал: — Все в порядке, в любом случае, этот топ больше мне подходит. Ланга попытался сглотнуть. Боже. В гостиной Реки было так светло и солнечно, все окна открыты, занавески развевались, и Реки был таким ярким и светлым. Как он нашел майку, которая так идеально подходила ему? Казалось, топ обтягивал кожу Реки, как будто таял на нем, и Ланге наконец удалось сглотнуть, прежде чем он спросил: — Где… где ты его взял? Реки оглядел себя. — А… я сделал сам, — сказал он, а затем слегка рассмеялся, дергая подол. — Это одна из старых маминых футболок, которую она берегла для моих сестер, но я ее украл. Не говори ей. — Она не… знает? Реки покачал головой, схватив Лангу за локоть, и боже, боже, его ладонь была такой теплой, что Ланга споткнулся о собственные ноги, когда Реки потащил его на кухню. — Она уехала до завтра, — ответил он. — Я бы не стал носить это рядом с ней! Она, наверное, подумала бы, что я сошел с ума или что-то в этом роде. Ланга снова сглотнул, ухватившись за стойку, когда Реки выхватил из шкафчика поваренную книгу. Реки сказал, что хочет что-нибудь испечь, так как его мама никогда не позволяла ему находиться на кухне, когда она была дома, но как Ланга мог сосредоточиться на том, чтобы следовать рецепту, когда Реки был таким красивым? Ему снова пришлось сглотнуть, потому что он чувствовал себя неуклюжим и слишком большим рядом с Реки, у которого все эти маленькие царапины и шрамы были разбросаны по всему телу, и, и, и Ланга видел ямочки на его спине, когда он поворачивался, и мягкие провалы в боках, и веснушки вдоль позвоночника. Руки Ланги так сильно чесались. Ему хотелось обнять Реки. Ему так сильно хотелось обнять его. Какова будет на ощупь кожа Реки под его руками? Боже, это было слишком, чтобы думать об этом — обнимать Реки и прижимать его к себе, прижимать его неуклюжие неловкие руки к теплым бокам Реки, чувствуя, как тот смеется, задыхаясь рядом с ним. Реки выглядел более похожим на себя, чем когда-либо прежде, как будто он наконец-то выразил какую-то часть своей души, и, боже, он был таким красивым, а грудь Ланги была такой горячей, и ему так сильно хотелось обнять Реки. Реки был занят тем, что разбивал яйца в миску, и он не смотрел на Лангу, но на его лице, высоко на щеках, был небольшой румянец. Он откашлялся, толкая лодыжку Ланги пальцами ног. — Ты пялишься, — заметил он, и Ланга подскочил, виноватый, с пылающим лицом. — Прости, — выпалил он, а затем, боже, нет, он должен был отрицать это, он должен был отрицать это, но было слишком поздно, и его лицо горело. Реки взглянул на него, его щеки покраснели, и он одарил Лангу такой легкой улыбкой, какой-то нерешительной, что у Ланги сжалось сердце. Боже. — Тебе нравится? — спросил Реки, убирая волосы с лица тыльной стороной ладони и перенося вес тела на другую ногу. — Я имею в виду, типа… Я подумал, что это выглядит довольно круто. Он… похож на меня, понимаешь? Ланга кивнул, во рту у него пересохло. Хорошо. Ладно, Реки не чувствовал себя неловко, может быть, он даже…может быть, ему нравилось, что Ланга смотрит на него, и парню пришлось сглотнуть, его щеки еще больше потеплели. — Тебе идет, — неловко сказал он, и Реки неуклюже ухмыльнулся, снова пнув его в лодыжку. Ланге захотелось прикоснуться к яркой ткани рукава Реки, он хотел прижать к ней ладонь и почувствовать тепло кожи парня, горящей сквозь оранжевое и красное, и ему пришлось снова сглотнуть, пытаясь подавить румянец. Реки метался по кухне, хватая ингредиенты, чуть не опрокинув растение на подоконнике, когда потянулся за мукой, и Ланге пришлось поспешно отвести взгляд, увидев, как топ задрался на ребрах Реки. А потом тот начал болтать о S, о том, как Шэдоу «струсил» из-за последней гонки, и Ланга кивал, все еще чувствуя себя горячим и потным в своей одежде, его футболка неудобно застряла под мышками. Просто, просто Реки выглядел таким счастливым и уверенным, бегая по кухне, отражая яркие и желтые пятна солнца на каждой части его тела, показывая глубокие ямочки на щеках, когда он прижался к руке Ланги, чтобы показать ему, как наливать тесто в подставки для кексов. — Ты понял? — улыбнулся ему Реки и сердце Ланги дрогнуло, он попытался кивнуть. Реки выглядел довольным, придвигая к себе кастрюлю со смесью для кексов, и Ланга сглотнул, потому что, боже, конечно, Реки должен чувствовать себя хорошо, уверенно и комфортно, конечно, он должен, но это было несправедливо, потому что Ланга был так набит словами, которые он хотел ему сказать. Ему хотелось опуститься на колени, прижаться щекой к теплому от солнца животу Реки, поцеловать его там и пробормотать все комплименты, которые теснились в его мозгу — что Реки выглядит таким мягким, таким красивым, таким хорошим с его кожей, похожей на лоскутное одеяло цветов, веснушек и царапин, и, боже, Ланга так сильно хотел поцеловать каждую из них. Он попытался прочистить горло. На кухне было жарко и Реки положил руку на запястье Ланги, чтобы направлять его, когда Ланга неуклюже наливал тесто для кексов, и тот не мог сосредоточиться ни на чем, кроме краев пластырей Реки, задевающих его кожу. Они испекли кексы (которые получились ужасно), а потом Реки захотел показать ему новый документальный фильм о скейтбординге, и в итоге они упали на диван, солнечный свет заливал гостиную. Реки был достаточно близко, чтобы дотронуться, болтая о Тони Хоке, и Ланга старался не пялиться, но это было трудно. То, как Реки ссутулился на подушках, направляя пульт на телевизор, заставило его живот сжаться вокруг пупка и боже. Боже. Ланга видел сморщенный шрам от операции по удалению аппендикса, и у него так пересохло во рту, как будто он видел что-то особенное, что могли видеть только несколько человек, и он пытался смотреть на экран, пока Реки загружал документальный фильм, но не мог сосредоточиться. Ему так сильно хотелось прикоснуться к нему. Он хотел этого так сильно, что ему все время приходилось сглатывать, крепко зажимая руки между бедер, хотя его взгляд все время возвращался к Реки, к тому, как он почесал плечо и оставил рукав задранным, обнажая свой загар, как он вытянул ноги на оттоманке, его волосы мягкие и блестящие на солнце, и боже, боже. Ланга снова сглотнул. Топ был таким ярким. Он так хорошо на нем смотрелся. Ланге хотелось уткнуться лицом в грудь Реки и вечно поклоняться ему. — Ты в порядке, чувак? — спросил Реки, взглянув на него, его рот все еще растягивался в усмешке. — Ты какой-то тихий. Ланга сильнее сжал руки между бедер, его лицо вспыхнуло. — Я… да, — пробубнил он, стараясь не смотреть на красивую веснушчатую кожу Реки, на дорожку волос, уходящую под шорты. Боже. Ланге пришлось сглотнуть и отвернуться. Реки просто носил то, что ему было удобно, вот и все, и он выглядел таким хорошим, спокойным, счастливым и расслабленным, просто болтаясь на диване со своим другом. Ланга не должен думать о том, чтобы прикоснуться к его бокам, он не должен думать о том, какой теплой будет кожа Реки под его пальцами. — Ты уверен? — Реки потянулся через диванные подушки, положив руку на руку парня, и грудь Ланги вспыхнула теплом, таким теплым. Реки слегка потер руку большим пальцем, и, боже, Ланга умрет, Ланга умрет, если Реки начнет прикасаться к нему, потому что ему уже было очень трудно сдерживаться. Ему так сильно хотелось обнять Реки, провести ладонями по рваному подолу обрезанной футболки, а потом тот добавил: — Ты можешь рассказать, ну, только если ты этого захочешь. Ланга сглотнул, а потом, не в силах остановиться, выпалил: — Мне очень нравится твой топ. Брови Реки поползли вверх, и он посмотрел на себя, одергивая подол топа, немного приподнявшись, чтобы его живот не сморщился. — О, — смутился он, а затем тихо рассмеялся, потирая пластырь на носу, где он случайно расцарапал солнечный ожог до крови. — В самом деле? Я… я вроде как подумал… Я не знаю. Я вроде как подумал, что, может быть, ты подумаешь, что это круто, раз ты так круто выглядишь в своем, и… и я не знаю. Тебе правда он нравится? Ланга кивнул, немного отчаявшись, его руки подергивались, и Реки снова взглянул на его лицо и ухмыльнулся. Его улыбка все еще была немного неуверенной, но мягкой, как будто он начинал верить в то, во что Ланга всегда хотел, чтобы он верил — в то, что он хорошо выглядит, что Ланге нравится смотреть на него. Реки осторожно провел большим пальцем по руке Ланги. Тому показалось, что он вот-вот развалится на части, задыхаясь от того, как нежно Реки прикасался к нему, изо всех сил сдерживаясь, чтобы не коснуться руки парня в ответ. — Я просто подумал, — начал Реки, а затем неловко рассмеялся, глядя на пространство между ними и почесывая колено. — Я просто подумал, как бы мой отец разозлился на меня, если бы увидел меня, ну, знаешь, со всеми моими шрамами, дурацким лаком на ногтях и всем прочим. Типа, я просто подумал, знаешь, что бы он вообще сказал, если бы я столкнулся с ним вот в таком виде сейчас и да… Он издал еще один смешок, но это был не тот счастливый уверенный смех, который был раньше, и желудок Ланги сжался. Осторожно, очень осторожно он вытащил свою руку из-под колен и положил ее на руку Реки, стараясь не касаться того места, к которому Реки, возможно, захочет, чтобы он не прикасался, изо всех сил стараясь не смотреть на живот парня. — Он поймет, что ты счастлив, — сказал Ланга, стараясь, чтобы его голос звучал ровно, потому что Реки должен это услышать, он должен знать. — И что ты все еще остаешься собой, и, и, и у тебя все хорошо, без него, ты счастливее без него. — Он сжал руку Реки, а затем добавил: — И, вероятно, он будет завидовать. Реки снова рассмеялся, потирая рот и уронив руку на колени. — Окей, — выдохнул он, но в его голосе снова послышалось радостное сияние, и когда он посмотрел на Лангу, его улыбка была мягкой, такой мягкой, что у Ланги заныло в груди. Боже, Реки был бы красив, даже если бы Ланга видел только его улыбку. — Кстати. У тебя лак на ногтях облупился, не так ли? Я заметил это недавно. — Оу, — сказал Ланга, немного удивленный, потому что он забыл о своем лаке на ногтях. Он посмотрел на свои руки, и его желудок сжался, когда он понял, что Реки был прав. Покрытие облупилось, почти полностью исчезло на большинстве его пальцев. — Ты можешь… ты можешь это исправить, да? — спросил он, и что-то вроде паники сжалось у него в груди, потому что что, если он плохо заботился о своих ногтях? Что, если он испортил всю тяжелую работу Реки? И нет, Ланга хотел, чтобы они выглядели одинаково, он хотел, чтобы его руки соответствовали красивым рукам Реки, он хотел— — Конечно, — улыбнулся Реки и сжал руку Ланги. — Все в порядке, чувак, через некоторое время это все равно должно было сойти. Подожди. Дай-ка я схожу за лаком. Он вскочил с дивана и поспешил в другую комнату, а Ланга откинулся на диванные подушки, пытаясь выровнять дыхание. Реки снова собирался взять его за руки. Реки будет держать его за руки, и он будет прижиматься к дивану, прижимаясь коленом к Ланге, и тому придется так сильно прикусить язык, чтобы не выпалить, как красиво он выглядит. Он сглотнул. Боже, боже, боже. Реки вернулся и прыгнул на диван, а Ланга быстро сел, его сердце бешено колотилось. Реки придвинулся ближе и раскрыл кулак, чтобы показать два бутылька лака для ногтей, оранжевый и синий. — Хочешь попробовать другой цвет? Потому что я могу накрасить синим, если хочешь. Он подойдет к твоим волосам и все такое. Ланга пошевелился. Синий выглядел красиво, но… — Я хочу сочетаться с тобой, — сказал он, понимая, как глупо это звучит, и его щеки вспыхнули, но он не взял свои слова обратно. Реки засмеялся, сжимая кулак. — Я накрашу свои тем же цветом. Хорошо? Напряжение в груди Ланги ослабло, и он кивнул. Реки убрал оранжевый лак для ногтей и снял крышку с синего, а затем заколебался, взглянув на лицо Ланги. — Что? — занервничал Ланга, когда Реки ничего не сказал сразу, и тот скорчил гримасу, почесывая руку. — Это глупо, — бросил он. — Что? Реки опустил руку. — Я просто, — начал он и откашлялся. — Я подумал, может быть, я мог бы посидеть у тебя на коленях, пока я это делаю? Чтобы я мог понять, на что это похоже, почувствовать каково это, потому что, потому что я вроде как думал об этом с самого отеля, и я не знаю… я не знаю, это просто было у меня в голове, вот и все. Ланга уставился на него. Боже, в животе у него стало жарко. Реки хотел посидеть у него на коленях? Реки хотел сесть на него сверху, прижавшись бедрами к ногам Ланги, Реки хотел быть так близко к нему? Ланга с трудом сглотнул, и, боже, у него пересохло во рту, так пересохло во рту, что он мог только беспомощно смотреть на Реки, на солнечный свет, собирающийся вокруг него, заставляя края его волос светиться. Что-то шевельнулось у него в голове. Реки нравилось, когда Ланга сидел у него на коленях, и Ланге снова пришлось сглотнуть. Реки думал об этом. У Ланги так пересохло в горле, что он подумал, что никогда не сможет говорить, но ему удалось выдавить: — Хорошо, — и Реки потер лицо, выглядя смущенным. Боже, Ланга собирался прикоснуться к нему, к его теплому телу, и предвкушение обрушилось на него, заставив затаить дыхание, как раз перед тем, как Реки вскочил и неуклюже перекинул ногу через бедра Ланги, положив руку на плечо парня. Ланга едва успел снова с трудом сглотнуть, прежде чем Реки устроился на нем, откинувшись назад. И, и, и, о боже. Реки был тяжелым, таким тяжелым и теплым, его бедра были твердыми, когда они прижимались к Ланге, и горло того сжалось, когда солнце очертило силуэт Реки. Он едва мог дышать, его сердце бешено колотилось в груди, и когда Реки пошевелился, Ланга почувствовал, как их потная кожа слиплась, и он попытался сглотнуть, но не смог, потому что Реки был таким теплым и мягким, и о боже, о боже. Ланга снова попытался сглотнуть. Боже. Блять. Он чувствовал себя в безопасности, сидя на коленях у Реки, но, боже, он чувствовал себя в еще большей безопасности, погружаясь в диван с теплым весом Реки на нем, пока подушки поднимались по обе стороны их ног. — Я не слишком тяжелый? — спросил он, и Ланга едва успел разобрать слова, прежде чем он быстро ответил: — Нет, мне… мне нравится. И, боже, то, как Реки посмотрел вниз, почесывая колено, как его лицо покраснело до ушей — это заставило сердце Ланги выпрыгнуть из груди, слишком быстро, чтобы его можно было сдержать. Реки так хорошо смотрелся у него на коленях. Это было так удобно, так правильно, как будто Ланга мог приходить домой каждый день до конца своей жизни и вот так падать на диван, обнимая Реки за талию, уткнувшись лицом в грудь Реки и вдыхая его, прижавшись к подушкам, пока они оба не восстановятся от всего стресса. Боже. Сердце Ланги, казалось, вот-вот выскочит из груди. Реки должен… он тоже должен это чувствовать, верно? Что, если ему это нравится? Реки снова пошевелился, его колени плотно прижались к бедрам Ланги, и во рту у того пересохло еще больше. Он уставился на Реки, и через мгновение он встретился с ним взглядом, и Ланга почувствовал, как у него забилось сердце в ребрах, потому что, потому что, потому что, потому что то, как Реки сглотнул — то, как он прочистил горло — то, как он снова почесал колено, боже, боже, Ланга чувствовал, что он взорвется от всего, что хотел сказать. — Дай мне свою руку? — что-то вроде вопроса, но не совсем, и Ланга запоздало вспомнил о лаке для ногтей. Покраснев, он вытащил руки из дивана и поднял их, а Реки взял левую в свои ладони, проведя большим пальцем по костяшкам. Ланга сглотнул, неловко подняв другую руку в воздух, и Реки посмотрел на нее, а затем снова на лицо Ланги. Он осторожно взял другую руку парня и положил ее себе на колено. Ланга снова сглотнул, сильнее. Боже. Кожа Реки была такой грубой и теплой под его ладонью, и Ланга мог чувствовать волосы на ногах, они были такими мягкими, какими он всегда их себе представлял. Реки сосредоточенно засунул язык между зубами, начав красить ноготь большого пальца Ланги, и тот старался не смотреть на его губы, но, но куда еще он должен был смотреть? Он не мог смотреть на колено Реки, или на бедра Реки с натянутыми вокруг них шортами, такими теплыми на бедрах Ланги, или на талию Реки — и, о боже, талия Реки, веснушки, выцветшие шрамы, оранжевые и золотые нити, застрявшие в складке его живота — Ланге снова пришлось сглотнуть, сжимая колено парня. Боже, он не должен пялиться. — Ты в порядке? — спросил Реки, все еще хмуро глядя на ногти, так сильно сосредоточившись, и Ланга попытался кивнуть, но на самом деле ему было трудно думать о чем-либо, кроме того, как сильно он хотел обхватить руками красивый торс Реки и притянуть его ближе, пока они не прижались бы друг к другу, щека Реки прижалась бы к его волосам, удовлетворенно напевая. Вместо этого он крепко держал руку на колене Реки, пока тот дул на его ногти, поднимая пальцы Ланги, чтобы показать ему. — О, — прочистил горло Ланга, потому что оно было таким сухим, таким сухим, и Реки был таким теплым и тяжелым на нем, и, боже, он хорошо пах, он пах летом и домом. — Это…это очень мило. — Просто мило? — спросил Реки, подняв брови, и Ланга снова поспешно откашлялся. — Мне нравится синий, — выпалил он, потому что это было правдой, он действительно выглядел красиво, но ничто не могло сравниться с яркими цветами футболки Реки, натянутой на его груди, и рот Реки скривился в усмешке. — Господи, чувак, не говори так взволнованно, — проговорил он, осторожно положив левую руку Ланги себе на колено и взяв другую. — Извини, — но Реки только рассмеялся, покачав головой, снова повернулся на бедрах, его колени глубже погрузились в пространство между бедрами Ланги и диванными подушками. — Все окей, чувак, — успокоил его он, и в груди Ланги стало жарко от глубокой привязанности в его голосе, в его улыбке, в том, как он провел большим пальцем по костяшкам пальцев Ланги, прежде чем начать красить ногти. Реки выглядел таким довольным, таким уютным, его топ был ярко-оранжевым на фоне загорелой кожи, ему было так комфортно с Лангой, так удобно на коленях парня, и Ланге приходилось снова и снова сглатывать, пытаясь подавить поднимающееся чувство любви в груди. Просто Реки выглядел таким счастливым, намного счастливее, чем вчера, когда он казался таким расстроенным из-за мысли о том, что Ланга бросит его ради кого-то другого. Ланга пытался бороться с нахлынувшим чувством, но не мог, потому что, потому что, что, если Реки расстроился из-за того, что Ланга нашел парня, потому что он хотел быть парнем Ланги? Нет. Нет, Ланга не должен был неправильно понимать, он не должен был питать крошечный огонек надежды, но было слишком поздно, пламя уже разгоралось, горячее в его горле, потому что то, как Реки прижался к его коленям, то, как их ноги так сладко прижались друг к другу — то, как он смотрел на Лангу в отеле, то, как он сглотнул, не отрывая глаз от губ Ланги, и, и, и… — И он казался таким грустным, его голос был таким тихим и расстроенным, когда он сказал: «Я знаю, что он тебе будет нравиться больше, чем я». Ланга отчаянно пытался отогнать эти мысли. Он попытался подумать о напоминаниях на телефоне Реки, но потом чувства снова поднялись в его груди и в горле, потому что, боже, Реки составил список всех парней в их классе, которые были типажа Ланги. Что, если он… что, если он ревнует? Во рту у Ланги пересохло, голова кружилась, и он был в ужасе, он боялся собрать воедино последние кусочки головоломки, он боялся ошибиться. Что, если он неправильно понял? Что, если он ошибся, и что, если он потеряет все это — волну счастья от того, что просто был рядом с Реки, ощущение нежных рук Реки, сжимающих его пальцы, ощущение бедер Реки, сжимающих его с обеих сторон? Но что, если он мог бы получить больше? Реки подул на его пальцы, подталкивая его свободной рукой. — Как тебе? — поинтересовался он, показывая Ланге его ногти, и тот просто уставился на свои пальцы, его горло сжалось, и, боже, боже, боже, это было слишком, слишком хорошо, чтобы надеяться, это казалось невозможным. Но Реки придвинулся к нему, и Ланга почувствовал, как теплые шорты царапнули его бедра, и все его лицо потеплело. Реки сидел у него на коленях. Реки был теплым, твердым и настоящим, и что, если это, все-таки, возможно? — Тебе не нравится? — спросил Реки, и Ланга быстро попытался встряхнуться, попытался покачать головой. — Мне они нравятся, — сказал он, и он правда считал так, они были красивыми, но на самом деле он хотел выпалить «ты мне нравишься», потому что, боже, боже, что, если бы Реки покраснел и пробормотал бы это в ответ? Ланга едва мог дышать при мысли об этом. Что-то расширялось внутри него, что-то хрупкое и обнадеживающее с ярким, горящим пламенем в центре, прямо в центре его сердца. — Окей, — улыбнулся Реки так, что Ланга мог видеть его щель между зубами, и слегка покачал головой, пока он закрывал бутылек. Его голос звучал так нежно, и сердце Ланги забилось с надеждой, потому что он нравился Реки, даже когда он был неуклюж в своих словах, даже когда он забывал показывать свои эмоции. Может быть, может быть, Реки все еще мог бы любить его, даже если бы Ланга признался, насколько он потный. Все чувства перепутались в его сердце, так много чувств к Реки, боже, так много, о чем он не знал, как об этом сказать. — Можно я, — начал Ланга, его рот работал, не подключаясь к мозгу, потому что, боже, он хотел так много вещей, обнимать, целовать и прикасаться, но только если бы Реки тоже этого хотел. Реки ухмыльнулся, потирая шею, и спросил: — Что? Мозг Ланги застрял. Он слегка покачал головой, но Реки толкнул его коленом. — Нет, продолжай, — настоял он. — Чего ты хочешь? Ты можешь заполучить все, что угодно. И, о, грудь Ланги горела. Все его тело горело. Как мог Реки вот так сидеть у него на коленях, в коротком топе, открывающем его талию, и просто буквально предложить себя Ланге? Ланга едва мог дышать. Он едва мог говорить, его живот скрутило, и, боже, его руки отчаянно чесались. — Я хочу обнять тебя, — сумел выговорить Ланга, потому что просить большего было невыносимо, и Реки слегка рассмеялся, положив руки на руки парня. — Хорошо, — голос Реки звучал так тепло и счастливо, что сердце Ланги готово было выпрыгнуть из груди. Волосы Реки щекотали его загорелые щеки, падая на лицо, когда он наклонился ближе, и сердце Ланги забилось быстрее, потому что о, о, о, Реки был так близко, Ланга чувствовал его грудь всего в нескольких дюймах от себя, и он не мог дышать, а затем Реки схватил его за плечи. Он сжал его, улыбаясь, боже, его улыбка была такой красивой, губы такими потрескавшимися, зубы неровными, и он напомнил: — Будь осторожен со своими ногтями, хорошо? А потом Реки обвил руками тело Ланги, прижимая их груди друг к другу, и сердце того заколотилось о его ребра. Реки обнял его, и боже, боже, он был так близко, его волосы щекотали шею Ланги, его тело двигалось на нем, пока Ланга не загорелся повсюду от того, каким теплым он был, боже, боже, он был таким теплым и совершенным. На мгновение Ланга не мог вспомнить, что делать со своими руками. Но тогда, о, теплая кожа Реки, Ланге, наконец, будет позволено прикоснуться к теплой коже Реки. Не задумываясь, он положил руки на мягкие бока парня, и все его дыхание со свистом покинуло его. Реки тихонько засмеялся, прижавшись к нему, и Ланга обхватил его за талию, потому что, о-о-о, он чувствовал, как смеется Реки, а потом тот прошептал почти ему в ухо: — Это не совсем похоже на объятие, знаешь ли. — Ах, — выдохнул Ланга, и, оу, Реки был прав. Он убрал руки, его лицо горело, но Реки откинулся на его бедра с легкой улыбкой на лице. Он осторожно взял Лангу за запястья и снова положил их себе на талию, и Ланга попытался сглотнуть, но не смог, потому что кожа Реки была такой мягкой, и тот сказал: — Все хорошо, Ланга. И сердце Ланги снова затрепетало от того, как Реки произнес его имя, мягко, тихо и нежно, как ласкательное имя. Ланга собирался сойти с ума, он собирался сойти с ума из-за того, как Реки смотрел на него. Одна рука поднялась, чтобы запутаться в волосах Ланги, Реки смотрел на него так, как будто тот делал его счастливым, как будто он мог сидеть здесь вечно, потерявшись в его глазах, и Ланга не мог дышать, потому что что, если Реки любил его— — Можно я тебя поцелую? — спросил Ланга, прежде чем он успел подумать о чем-то еще, потому что он не хотел думать ни о чем другом, он хотел думать только о том, как Реки любит его, боже, боже, это было все, о чем он хотел думать до конца своей жизни. Реки откашлялся, снова поерзал на бедрах, его лицо покраснело, а затем он ответил: — Да, конечно. Он наклонился, Ланга вскочил, и они встретились на полпути, их зубы клацнули друг о друга, и Ланга издал звук боли, а Реки засмеялся ему в губы, его руки поднялись, чтобы обхватить лицо парня, поглаживая большими пальцами щеки, и бормоча: «Все в порядке, все в порядке», каждое слово растворялось в смехе. А потом он снова поцеловал его, сладко, на этот раз без зубов, и Ланга захныкал, прижимаясь к нему, сжимая его бока, немного отчаянно, потому что губы Реки были такими теплыми, такими совершенными, и он продолжал смеяться каждый раз, когда Ланга сжимал его, извиваясь у него на коленях, и, наконец, это зафиксировалось в мозгу Ланги, и он выдохнул: — Ты… ты боишься щекотки? — Нет, — ответил Реки, задыхаясь от смеха, и снова поцеловал Лангу, заткнувшись, и сердце того забилось в груди, потому что, о боже, о боже. Он был таким милым. Реки был таким милым, смеялся рядом с Лангой, и Ланга слегка прижал пальцы к бокам Реки, просто чтобы посмотреть, и тот засмеялся сильнее, его лоб столкнулся о лоб Ланги, их рты разошлись на несколько дюймов, а затем Ланга почувствовал, что смех клокочет и в его собственной груди тоже, потому что Реки был таким замечательным, таким невероятным, таким совершенным. Ланга так давно не смеялся, но теперь он счастливо хихикает. Он впился пальцами в талию Реки, и тот взвизгнул, извиваясь, смеясь и дергая Лангу за волосы в отместку, пока Ланга не поднял голову, а затем Реки снова поцеловал его, прямо в губы, и Ланга задохнулся от собственного смеха, потому что парень целовался так хорошо, с такой энергией, с таким энтузиазмом, а Ланга мог только обхватить его за талию и поцеловать в ответ так хорошо, как только мог. Его сердце колотилось о ребра, такое полное, такое счастливое, потому что, может быть, может быть, может быть, это может быть по-настоящему, может быть, Реки захочет сделать это снова, и снова, и снова каждый день, когда они захотят, может быть, он позволит Ланге иметь его всего, его щекотливые бока, и его скрипучий певучий голос, и его проблемы с самооценкой, и, может быть, он позволит Ланге любить его. Ланга так погрузился в него, во все эти поцелуи, смех и руки Реки в его волосах, что не услышал, как открылась дверь, он вообще ничего не слышал. Реки оторвался от его губ, и Ланга потянулся за ним. Ланга подскочил и снова попытался поцеловать его, а затем Реки выдохнул и крепче сжал руки в волосах парня, и только тогда, только тогда Ланга открыл глаза, смущенный и испуганный, взглянул на дверь и… Мать Реки стояла в дверном проеме, с руками, полными продуктов, и широко раскрытыми глазами.