Еноты

— Значит, ты уверен. — Ага. — Абсолютно уверен? — Не абсолютно, но да. Шестая вздохнула. — Хорошо. Но если он что-то сделает, мы не вернемся. — Справедливо. Они шли к дому Уильяма, намереваясь доказать теорию Моно и в надежде получить еще немного еды. В животе девочки урчало, напоминая им об их миссии. Моно был рад, что у нее больше не случалось тех голодных болей, о которых она говорила. Ужасно ведь. Теперь, по ее словам, у нее в животе просто образовалась «черная дыра». Она могла есть и есть, но вот насытиться не могла. Это... на самом деле не намного лучше, но, по скромному мнению Моно, все же это было лучше, чем есть сырых крыс. Он... не знал, почему их способности остались нетронутыми при переходе через миры. Голод Шестой, несмотря на то, что он сильно уменьшился, все еще присутствовал, и Моно был готов поспорить, что и его силы тоже. Не то чтобы он пытался это выяснить. Скатертью дорожка. Это были его силы, а не Моно. Он не хотел их иметь. Дом Уильяма замаячил вдали ужасным миражом. Был закат. Идеальное время. Не слишком темно, чтобы мужчина спал, но и не слишком ярко, чтобы их можно было заметить. Рука Шестой чуть не душила его. Моно глубоко вдохнул и начал ловко перелезать через забор, потом оба без единого звука приземлились на другой стороне. Обойдя дом и выйдя на задний двор, они пришли туда, откуда в прошлый раз вышел мужчина. Они посмотрели на дверь. Шестая выжидающе уставилась на Моно. Мальчик протянул свою тонкую руку и попытался дернуть за дверную ручку, чувствуя себя немного не в своей тарелке. Он все еще не привык к своему росту. Дверь не поддалась. Моно огляделся. Нет ли... чего-нибудь, чем он может сломать дверь? Топора или чего-нибудь, что могло бы хорошо и быстро резать. Но тут оказалось, что дверь не была деревянной. Что же они могли сделать? Шестая потянула его за рукав и повела за дом. Окно! Моно подпрыгнул, подтянулся и открыл окно ровно настолько, чтобы они могли залезть. Он не хотел разбивать стекло. Уильям наверняка их за это убьет. Однако он был на полпути внутрь, когда услышал громкий звон. Он встревоженно поднял глаза. Уильям стоял перед ним, разинув рот, в футболке и шортах. Он держал чашку с чем-то дымящимся, а на полу лежала ложка. Моно сглотнул. Упс. . . . Уильям не понимал, спит он или нет. Может быть, снотворное, которое он иногда принимал (дрянь, увиденная на работе, никак не лезла из головы), вызвало у него галюны. Может, кофе испортился. А может, он вообще сошел с ума. Несомненно, была какая-то причина, по которой он видел маленького мальчика с той ночи в своем окне в 18:00 в воскресенье. Мальчик - Моно, напомнил он себе, тихонько вскрикнул после нескольких секунд изумленных взглядов с обеих сторон и быстро полез в окно. Уильям опрометчиво поставил чашку на стол и чуть не вылетел на улицу, поскользнувшись на упавшей ложке и едва успев удержаться на ногах. Ёж твою меть. Ему не нужна была еще и сломанная шея. Приготовившись к тому, что снаружи его наверняка ждет полный звездец, он глубоко вдохнул и вышел из дома. Уильям моргнул. Моно был не один. На этот раз он привел с собой малыша в плаще. Шестая, если он правильно вспомнил. Его все еще немного тошнило от этих чисел вместо имен. А еще дети снова бежали к забору. — П-подождите! — закричал Уильям, пытаясь отрегулировать громкость, чтобы не напугать, но чтобы его все равно услышали. — Моно, подожди! Мальчик резко остановился. Ребенок в плаще отступил еще на несколько шагов. Видимо, из двоих он был более осторожный. — Я не злюсь, хорошо? Не уходи, — попросил Уильям. — Я не злюсь, просто… если честно, я просто удивился. Моно несколько секунд не двигался. Шестая перевела взгляд с него на своего друга. — Почему… э-э-э, почему вы вошли через окно? — спросил Уильям, чувствуя себя глупо. Неужели мальчик каким-то образом неправильно истолковал его предложение, типа, «заходите, когда вам вздумается, и опустошайте холодильник»? Он надеялся, что нет. Он, конечно, хотел, чтобы они поели, но не так. Этот первый шаг... Уильям хотел быть достойным доверия. Чтобы это не был дом, в который дети пробрались, боясь, что большой плохой взрослый придет и слопает их, как в сказках. Мальчик опустил голову и пошаркал грязными ногами. Нет ответа. Ладно, активируем умения дедукции. — Вы постучали, а я вас не услышал? — Это могло быть возможно, поскольку Уильям был занят своим ужином. Который... наверняка уже остыл. Охохонюшки. Моно повторил свои движения. Так, ладно. — Вы вообще стучали? — Зачем? — прошептал Моно, и Уильяму пришлось напрячь слух, чтобы услышать его на таком расстоянии. Приятельница Моно, похоже, была чем-то возмущена. Это потому, что мальчик разговаривал с ним? Шестая ему не доверяла? Возможно и вполне понятно. Если они действительно сбежали из ужасного места, как он себе представлял... Уильям тоже не стал бы никому доверять. А еще он не знал, что делать с теорией торговли людьми, тем более что... — Эм. Стучать - это… — Уильям взял себя в руки от шока. Это дети не переставали его удивлять. Уильям опустился на колени, держа руки в поле зрения, чтобы было видно, что он не вооружен. Не выглядит угрожающе. Он был рад, что на его лице нет шрамов, как у того парня в участке. Нельзя выглядеть как головорез, разговаривая с детьми. «Извини, что обозвал тебя так, Джексон.» — Люди стучат в дверь перед тем, как войти в дом, — объяснил он. Моно подошел чуть ближе, а Шестая продолжала стоять. Хорошо. — Это дает владельцу знать, что снаружи кто-то есть и хочет его видеть, и что ему нужно открыть дверь. Если дверь никто не открывает, человек снова стучит, и если и тогда не открывают, он уходит и возвращается позже. Моно моргнул. Уильям не знал, понял ли он его, но, по крайней мере, надеялся, что в следующий раз малыш постучит. Мальчик вопросительно посмотрел на своего друга, а Шестая одарила Уильяма испепеляющим взглядом тысячи солнц. Ух ты. А вот с этим дитём будет посложнее. Моно снова посмотрел на него выжидающе, ничего не сказав. Он был похож на щенка, ожидающего своей миски. Уильям понимающе улыбнулся ему. Конечно. Эти дети пришли сюда не для того, чтобы слушать, как какой-то старик болтает об этикете и о преимуществах стука против взлома и проникновения. Они были голодны и хотели кушать. Проще некуда. Так не должно быть, но так оно и было. Пока. Уильям медленно выпрямился. Моно все же отступил на шаг. Шестая сделала шаг вперед, угрожая. Мужчина поднял руки. — Я зайду внутрь ненадолго. За вашей едой, — сказал он. Дети заметно оживились. — Может, и вы войдете? Испепеляющий взгляд усилился. Ладно, значит, нет. Странно. Казалось, всего несколько минут назад они были не против зайти. Интересно, что изменилось. Может, он же и виноват. — Хорошо, нет значит нет, — он попытался найти компромисс. Переговорщик из него был никакой, не то что тот чувак из одной из научно-фантастических книг, которые он любил читать. Вот бы это было так же просто, как он это представлял. — Ну… тогда… можете просто подождать здесь, на ступеньках? Его задняя дверь — та, из которой он вышел — имела короткую лестницу, ведущую в сад. Она все еще была открыта, и он оставил ее в таком виде для детей. Он перешагнул через них и вошел в дом, не останавливаясь посмотреть, действительно ли они сидели. Затем он позволил своей улыбке исчезнуть. Его расследование по делу о торговле людьми... прошло не очень успешно. Он сделал несколько звонков, подергал за нужные ниточки, но ни одна из его зацепок ни к чему не привела. Это не означало, что в стране вообще не осталось сетей торговли людьми, хоть он и предпочел бы обратное, но ни одна из них не соответствовала его описанию. Дети определенно соответствовали всем красным флажкам (или же синим флажкам), которые нужно искать в жертве торговли людьми, но вот место поставило Уильяма в тупик. В этом штате не было торговых сетей, в которых использовались числа в качестве обозначения товаров. Он знал одного парня по имени Донни Роджерс, который работал под прикрытием в одном из таковых, но почти все сети, которые он видел, касались женщин или же были смешанными. Дети, которых он видел и с которыми разговаривал, были многообещающей зацепкой, но ни у кого из них не было чисел в качестве имен. Так что это означало, что либо они пришли из очень далекой сети, но тогда возникал вопрос, как они сюда попали или как пересекли границу, либо они вообще не принадлежали к сети торговли. Второй вариант был одновременно лучшим и худшим. Лучшим, потому что они не были товаром. Худшим, потому что... ну. Уильям посмотрел на печенье, которое грелось в микроволновке, и вздохнул, чувствуя, как усиливается головная боль. Он мог подумать об этом позже. Сейчас было ясно, что этим детям нужна его помощь. Не зря он был офицером полиции. Может, он не был самым хорошим парнем в округе, но, по крайней мере, он выполнял свою чертову работу. Он все тщательно рассмотрит. Он будет исходить из ответа. Но он поможет этим детям. Это обещание. . . . Шестая не доверяла этому мужику. Она не доверяла его улыбкам, его дому, его словам или его обещаниям. Он подошел слишком близко к Моно, смотрел на нее так, будто она была младенцем, которому нужна помощь, и... и... И он приводил её в бешенство. Почему? Потому что она никак не могла определить, что тут может быть не так. Тем вечером, когда они впервые пришли к нему домой, он дал им печенье. Странное печенье с неприятным теплом и два стакана молока. Шестая не знала, что такое печенье. Но она знала, что такое молоко. Его давали младенцам в Утробе. Когда они спали в своих кроватях, они иногда просыпались и рядом с ними стояла бутылка чего-то белого. Они выпивали жидкость и продолжали спать. Шестая однажды попробовала. Оно оказалось горьким. Горькое молоко, значит, и горькое печенье. Вот только в этот раз все было по-другому. Печенье было хрустящим, вкусным и теплым, и молоко тоже было теплым, совсем не горьким, а сладким и освежающим. И она это ненавидела. Она ненавидела это, потому что черная дыра в ее животе жадно открылась и потребовала дать что-нибудь поглотить. Ей не нравилось, что она с радостью проглотила все, чтобы успокоить её. Она ненавидела то, что хотела еще. Не то чтобы она сожалела, что ела всё, что ее заставляли есть в Утробе. Ей приходилось есть, потому что ее живот без предупреждения или причины начинало как будто царапать изнутри, и зрение становилось туннельным, и она не могла идти прямо, пока не находила что-то, что можно поглотить. В то время она могла поклясться, что слышала слабую мелодию ее музыкальной шкатулки рядом с ушами, на фоне гудения, а тени казались немного темнее. Чтобы избавиться от этой боли, она делала всё, чтобы потом не жалеть об ней… или хотя бы о животных. Тот маленький гномик, которого она съела... он пошел ей на пользу. Она не знала, что это за маленькие человечки с заостренными шляпками и почему они оказались в Утробе, но они в кои-то веки были меньше ее. Они были меньше и пугливыми, и тот, которого она съела, предложил ей сосиску, чтобы утолить голод. Но она почему-то... Почему-то впилась ему в горло. ... Ей не хотелось об этом думать. Короче, она ненавидела то, что стала отворачиваться от мусора и гнилой пищи, хотя раньше ей было наплевать. Она ела всё. Какая гадость. Она размякла от еды этого мужика. Размякла, ослабела и стала жалкой. Но она больше не хотела есть плохую еду. Она хотела есть еду этого мужика. Как же она это ненавидела. Она ненавидела, что они стали ходить туда изо дня в день. Она ненавидела, что у мужчины каждый раз была еда. Она ненавидела, что он никогда не уставал их видеть. Или нянчиться с ними. Она ненавидела это! И больше всего она ненавидела то, как тупой обезьяний мозг Шестой загорался каждый раз, когда она мельком видела его дом вдалеке. Она на самом деле не была рада его видеть. Это был ее мозг, обусловленный обещанием еды. А еще этот мужик никогда ничего не делал. Иногда он пытался задавать им глупые вопросы, но, если они не были в настроении отвечать, никогда не давил. Иногда он просто сидел чуть поодаль от них и молчал, пока они ели. Он никогда не жаловался, что Шестая не разговаривает. Он сбивал её с толку. Бесил. И еще никогда не повторялся. Как прикажете Шестой угадать, что он сделает, как он отреагирует, если он до тупости пустой?! Она не понимала. Она не понимала, чего он хотел. Чего он действительно хотел. Должно же у него быть другое намерение, верно? Скрытая причина. Может быть... Может быть, он хочет заманить их и убить, да-да! Слопать их! В конце концов, у него была кухня. Может быть, он хотел приготовить их, порезать на мелкие кусочки и зажарить на огне, или... или... хранить их тела в холодильнике, в банках, чтобы потом съесть... Сама того не желая, Шестая поперхнулась. — Воу, т-ты в порядке? — Голос Уильяма... голос мужика вернул ее в настоящее. Точно. Думать о превращении в мясо во время еды — не лучший выбор. Не то чтобы Шестая была брезгливой, но некоторые вещи лучше оставить нетронутыми. Они снова сидели в огороде мужика. На заднем дворе. Сидели на ступеньках. Его дома. «Возьми себя в руки, неженка.» Шестая не удостоила человека ответом на вопрос, чувствуя себя слишком смущенной. Она с трудом проглотила кусок, глядя на сегодняшние закуски - бутерброды - с чем-то вроде отвращения. Не то чтобы они не были вкусными, еда ведь у мужчины всегда была вкусной, но... Девочка подавила вздох и отложила недоеденный бутерброд, желая успокоить сердце. Она уже приговорила три бутерброда. Мужик даже не возмущался. Почему он не возмущался? Он же тратил на них свою еду, почему он не сердился? — Наверно, ты слишком быстро ела, — снова подал голос вышеупомянутый мужик. — Притормози. Бутерброд никуда не денется, — усмехнулся он. Шестая свирепо посмотрела на него, оскалив зубы, чтобы дать понять, насколько она не приветствует юмор. Она не была младенцем. Конечно, бутерброд никуда не денется, ног же у него нет. Моно обеспокоенно взглянул на нее, жуя свой бутерброд. Он все еще доедал первый. Его озабоченные глаза только ухудшили ее дурное настроение. Ему не нужно было о ней беспокоиться. Ему не нужно было, потому что она была в порядке. Это она его защищала, а не наоборот. Удар молотка по несчастной руке, нежное поманивание, разрыв веревки. Наоборот больше никогда не будет. Она не была обузой. Больше всего на свете Шестая ненавидела тех, кто был бесполезен, а она ненавидела многие вещи. Она отказывалась стать одной из них. Она была в порядке. Мужик еще немного посмотрел на нее, а затем подлил молока в ее стакан. Он сделал движение рукой, как будто хотел подать его ей. Ага, щас. .... Шестая покосилась на руку. Она не доверяла этому мужику. Она не могла позволить себе доверять ему. Но ему доверял Моно, а Моно не был тупицей. Очень даже наоборот. Это была одна из многих вещей, которые она ценила в нем как в партнере и как друге, так что... Так что. Она проведет небольшую проверку. Небольшую проверку, чтобы увидеть, глуп он или нет. Полезен или нет. Так что она выпрямила спину и слегка расширила глаза, пытаясь выглядеть обнадеживающе. Как будто она хотела взять стакан. Пусть попробует. Если у него есть хотя бы половина мозга, он будет знать, что делать. Если он умен, он её поймет. Многие станут утверждать, что они не пробыли вместе достаточно долго, но она знала, что это неправда. Идентифицировать поведение и шаблоны можно довольно быстро, если просто быть внимательным. А внимательными им приходилось быть. Так что плюс-минус пяти недель должно хватить. Если он не идиот, то он уже понял, что она ему не доверяет. Она приходила, она ела его еду, но не доверяла ему. Он будет знать, как действовать, он будет знать, что нельзя подходить слишком близко. Это был единственный способ убедиться, что он не наделает глупостей. Не сделает что-нибудь внезапное. Или жестокое. Мужик почти сразу заметил ее перемену в поведении. Шестая, сама того не желая, немного впечатлилась. Он слегка прищурился. Моно посмотрел на неё и мужчину, склонив голову. Рука мужчины, держащая стакан, дернулась. Шестая настойчиво откашлялась. Рука приблизилась. Попался. Шестая приготовилась шлепнуть руку и швырнуть стакан на пол, приготовилась торжествующе встать и рассмеяться мужику в лицо, потому что он проиграл, он проиграл, а она оказалась права, она оказалась права, что он тупица и ему нельзя доверять... Рука отодвинулась. Шестая разинула рот. Мужчина протянул стакан совершенно сбитому с толку Моно, до которого дошло через несколько секунд и он отдал стакан ей. Шестая ошеломленно взяла его. — Пей медленно, — сказал мужчина, улыбаясь. — Тебе станет лучше. Он слегка шлепнул себя по бедру и со стоном поднялся. — Я схожу за остальными бутербродами. Подождите здесь, хорошо? — Моно кивнул, как всегда образец хорошего поведения. И перед тем, как уйти, он повернулся, взглянул на Шестую с усмешкой и сказал: — А ты у нас умная девочка, да? Что. Он… он знал? Все это время он знал, что это... — Что это было? — прошептал Моно, наклоняясь к ней. Шестая ошеломленно уставилась в спину мужчины. — Наверно, ты был прав, — сказала Шестая в ответ. — Насчет чего? — Всякого. Моно фыркнул, возвращаясь к своему бутерброду. Девочка уставилась на свою еду. Она не доверяла этому человеку. Ни капли. Но... Но, возможно, он все-таки не такой уж и плохой бесполезный.