Еноты

Уильям не считал себя человеком, который легко привязывается. Он не плакал, когда его кролик умер, а ему было 5 лет. Он долго не чувствовал себя обиженным, когда его первая девушка рассталась с ним. Но каким-то образом, где-то по ходу дела, те бездомные дети, которых он встретил, вырыли яму в его сердце и остались там. Как маленькие еноты. Хех. И неважно, что они наверняка не чувствовали того же. Неважно, что Шестая по-прежнему не разговаривала с ним. Неважно, что Моно шарахался каждый раз, когда Уильям вставал. Они не слишком-то отличались от других травмированных детей, которых он видел на работе, но каким-то образом... каким-то образом он чувствовал, что они были отдельной категорией в целом. И поэтому, сам того не желая, Уильям потратил добрые 45% своих умственных способностей на размышления о том, как они себя чувствуют, ранены ли они, живы ли они и тому подобное. Он поймал себя на том, что желает, чтобы они чаще приходили за едой, чтобы убедиться, что с ними все в порядке. Это было странно. Он никогда раньше себя так не чувствовал. Ему становилось все труднее сосредоточиться на своей работе, на которую он недавно вернулся, и однажды в его мозгу засела дикая мысль в середине одной из спиралей беспокойства. «Если бы они жили в моем доме, я бы так сильно не волновался.» В тот день он едва сдержал желание дать себе пощечину. Жесткую. Это невозможно, верно ведь? Ребятам явно не комфортно в закрытых помещениях, и они начали доверять ему только потому, что он кормил их. Их встречи были полны гневного пережевывания с одной стороны, кротких укусов с другой и безуспешных допросов с третьей. Было бы несправедливо с его стороны заставить их остаться, да и он был уверен, что они даже не захотят этого. И почему он не обратился к властям по этому поводу? Точнее, он знал, что он и есть власти, что отстойно, когда ты не хочешь диктовать условия, и лучшее, что он мог сделать, это позвонить в Службу защиты детей, но он уже каким-то образом установил, что это дело совсем другое, и, возможно, они прошли через нечто худшее, чем он представлял. Уильям не мог просто взять и нарушить их доверие и позвонить кому-то, кто заберет их в приют, когда они явно готовы и не знают, как с ними обращаться. Они же не знают, что Шестой больше всего нравится холодная еда, и не знают, что, если слишком часто смотреть на Моно, ему станет дискомфортно, и когда они неизбежно облажаются, детям станет еще хуже, и они наверняка сбегут. Однажды мать отправила Уильяма в школу-интернат, в которой было все равно что в детдоме, и он возненавидел его так сильно, что сбежал и три дня бродил по улицам, пока не нашел дорогу домой. Только у этих детей не было дома. У них не было дома, и они не побегут обратно к Уильяму, потому что он нарушил их доверие, позвонив в Службу защиты детей, и им будет некому доверять, они станут жить на холодных и одиноких улицах, Бог знает где… Так что да, он мог с уверенностью сказать, что мучился по этому поводу целую неделю. Но оказалось, что Уильяму не придется ничего делать. Шторм сделал все за него. Была пятница, поэтому в участке царило ленивое, мечтательное настроение. Все ждали, когда же они смогут вернуться домой к своим женам, мужьям, домашним животным или детям. Все, кроме Уильяма. Дети пришли сегодня чуть раньше, в пять, а на работу он ушел в шесть тридцать, так что они уже насытились и, вероятно, не вернутся еще два дня или около того. Дом будет пустым. ...Он не знал, почему ему от этого было так тошно. Во всяком случае, Уильям не делал ничего особенного. Просто просматривал веб-страницы, расследуя мелкие кражи и заполняя скучные документы, а в другой вкладке искал новейшие модели телевизоров. Он и техник, которого он вызвал, пришли к выводу, что его бедный кусок хлама необходимо заменить. Обидно. Телик прожил с ним почти девять лет. Ну что ж. Как говорится, долой старое, да здравствует новое. О, и еще он, как всегда, беспокоился о детях. Прогноз предсказал в ту ночь очень сильный шторм. Где они спят? Моно подтвердил, что у них есть своего рода база, но Уильям не особо верил в то, что им удалось найти. Он вздохнул, чем привлек внимание своей коллеги Стефани. — Чего вздыхаешь, Уилл? — спросила она. — О чем думаешь? — О енотах, — пробормотал он разочарованно. Женщина с недоуменной улыбкой склонила голову. — Что-что? — Ничего. Просто домой хочу, вот и все. — Все хотят, — она понимающе кивнула. — Только при Митче так не говори. Ты же у него любимчик. Уильям откинулся на спинку стула и потянулся, чувствуя, как шрам на его боку слегка растянулся. — Конечно же, не стану, Стеф. Нужно же попресмыкаться перед боссом и получить повышение, верно? — Ты обязательно справишься, чувак, — она отпила кофе. — Только не переутомляйся. А то снова истечешь кровью. — Ты меня теперь этим вечно попрекать будешь? — Ты напугал нас, Уилл. Что я еще могу сказать? — она пожала плечами, ни капли не сожалея. Уильям хмыкнул, и они еще несколько секунд сидели в уютной тишине, прежде чем Стефани заглянула ему через плечо и тихонько толкнула локтем. — Ой-ёй, похоже, твой вечер сейчас ухудшится, приятель. — Почему? — Крыса на шесть часов. О Боже, нет. — Кого я вижу! Офицер Аллен, — раздражающий голос прорезал его идеально спокойное настроение, как нож масло. — Офицер Райт, — выдохнул Уильям. — Я тебя целый месяц не видел. Подстрелил кто? — голубые глаза этого ублюдка смотрели на него с едва скрываемым презрением. — Ты бы не оправился так быстро, если бы подстрелили тебя, дружище, — ответил он, не позволяя присутствию этого человека коробить его. — Что ты, никто бы меня не подстрелил, — засмеялся Райт. Звучал его смех как гвозди на классной доске. — Полагаю, это просто показывает, что некоторые из нас переносят самую бучу лучше других. Успокойся, Аллен. Держи себя в руках. — Райт, тебе что, больше негде быть? А, стоп, — изобразил он удивление, — точно. Негде. Извини, забыл, что твоя последняя девушка ушла. Как её зовут теперь? Бритни? Или, может быть, Донна? Кулаки Райта сжались. Стефани медленно попятилась. Уильям её не винил. Их враждебность ни для кого не была секретом, но последняя ожесточенная встреча закончилась не только криками и двумя замечаниями. Она стоила ему двух ступенек в социальной лестнице. Он не позволит этому повториться. — Чья бы корова мычала, — выдохнул Райт. — А кто тебе составит компанию? Бутылки из-под пива? Уильям пожал плечами, стараясь казаться равнодушным. — То, чем я занимаюсь в свободное время, тебя не касается. Ты бы занимался собственной жизнью, а не трясся над моей. Лицо мужчины стало вишнево-красным. Ха. Так ему и надо. Он уже разинул свой поганый рот, но Уильям опередил его. — Ой, поздно-то как. Мне пора идти, — он собрал свои вещи и не смог не одарить проигравшего ухмылкой, проходя мимо. — Наслаждайся сменой в 11 вечера, Райт. Капли дождя следовали за Уильямом по пути домой. Глупый Райт. Нет чтоб держать свои идиотские комментарии при себе. Эх, вот бы врезать ему однажды хорошенько по портрету. Ну и что, что они оба белые одинокие мужики? Не буди лихо, пока оно тихо. Это просто показывало, что он за человек, потому что Уильям никогда не вступал в ссору первым, и каждый мог это подтвердить. Наверно, некоторые люди просто озлобленные. Озлобленные и одинокие. ...Прямо как он. Что даже забавно. . . . Беги. Беги, нужно убираться отсюда. Быстрее, быстрее. Это сапоги? Или мои ноги? Его ноги? Он идет? Он приближается? Быстрее. Мне нужно быть быстрее. Быстрее, быстрее, не спотыкайся. Что это за звук? Оружие. Ружье. Он будет стрелять. Беги. Быстрее! Она передо мной. Коробка. Она выживет. Я должен успеть. Успей. Быстрее, почему я не могу бежать быстрее?! Этого недостаточно, это не… Бабах! Больно! Так больно, почему?! Почему?! Это кровь? Она моя? Как холодно... я умру? Я не могу умереть, не хочу! Я боюсь. Я боюсь. Больно, жжется. Пожалуйста, помогите, мне больно, БОЛЬНО! Моно проснулся от того, что задыхается. Он подтянул колени ближе к телу, его била дрожь. Он несколько раз моргнул, медленно возвращаясь к реальности. Ему нужно успокоиться. Кошмары были для них были не в новинку, и это раздражало. Охотник же их так и не поймал, верно? Они сбежали, они застрелили его, а не наоборот. ...Но это не мешало его мозгу придумывать, а что, если. Иногда это был он. Иногда Шестая. На этот раз, похоже, настала его очередь. Моно вздохнул, глядя на тело все еще спящей рядом с ним Шестой. Они прижимались друг к другу как могли. Даже его подруга, которая скорей бы умерла, чем стала прижиматься к кому-либо, осознала серьезность ситуации, и отбросила всю гордость или смущение, чтобы согреться. Не для того, чтобы ощутить счастье или спокойствие. А для того, чтобы выжить. Это не сильно помогало, но все же. Они серьезно просчитались. В настоящее время они сидели в своем переулке, и их волнами окатывал проливной дождь. Их заливало водой. Даже плащ Шестой не защищал от бури. Дождь для них не был необычностью, и он их не особо беспокоил - Моно сам бегал по городу под ливнем, и ничего - но дело в том, что они начинали проявлять признаки переохлаждения. Они не болели. Моно не знал почему и не подвергал это сомнению, но они все еще были восприимчивы к стихиям. Он не знал, знает ли Шестая, но вот Моно знал, как распознать, когда кто-то вот-вот поддастся холоду. Когда он был младше, один из старших объяснил ему. Это негласное правило, которое должен соблюдать каждый ребенок. В том месте не было никаких книг о выживании, об опасностях или о том, какие смертельные признаки следует искать, поэтому старшим детям приходилось всё объяснять младшим, которых они находили. Это не значит, что они формировали команды или что-то в этом роде, каждый был сам за себя, но они не были полностью бессердечными. Им приходилось держаться вместе, потому что, если ты ребенок, в их мире это было все равно что подписать смертельный приговор. Иногда они даже находили малышей. Никто не знал, откуда они, и никто не спрашивал. Они лишь учили их выживанию, а затем предоставляли самим себе, пока они - если им повезет - не вырастут и научат другого, и так далее. Это была слабая попытка сохранить их численность. Жалкая попытка, но тем не менее. Моно снова задрожал. Дело плохо. По крайней мере, когда он передвигался по бледному городу, он согревался благодаря движению, и гул статического электричества под его кожей тоже согревал, но здесь они не бежали, они ничего не делали, просто жались вместе, пытаясь отдохнуть и надеясь, что проснутся утром. Прямо как тогда там. Все это было до жути похоже. Моно это не нравилось. Он вздохнул и вздрогнул, когда взрыв грома и молнии расколол небо. Вспышка света заставила Моно вспомнить бледный город. Как будто они были там. Казалось, вот-вот одно или два тела упадет со здания. Но ничего не произошло. Он придвинул дрожащие руки ближе друг к другу, прищурившись, чтобы видеть сквозь воду. Он ненавидел это. Он ненавидел жить в холоде, влаге и бессоннице. Он хотел еды. Ему хотелось еды Уильяма, его огорода и того крошечного деревянного домика, который висел на столбе. Он не знал, что это такое, но выглядело красиво. Непонятно почему, но его разум представил дом солнечным и ярким, в отличие от темного и мрачного зрелища, которое, как он знал, будет ждать их в реальной жизни, из-за погоды. ... «Вы хотите войти?» ...Можно ли? «Совсем ненадолго», - решил Моно, почти истосковавшись по сухости. Совсем ненадолго, пока не пройдет буря — если она пройдет. В бледном городе дождить могло неделями. Уильям мог рассердиться или разозлиться, но они просто поживут в подвале. Они не побеспокоят его, они не станут ему мешать. Он был... он был к ним очень добр, хотя Шестая была груба, а Моно — туп, и они съели всю его еду. Может... может, он не будет возражать? Он надеялся, что не будет, потому что Моно уже принял решение, и если Уильяма не будет в доме, Моно не «вернется позже», как тот рассказывал, а снова войдет через окно и они посидят в уголочке до тех пор, пока он не вернется. Полный решительности Моно попытался как можно аккуратнее потянуться и приготовился к самому сложному заданию. Разбудить Шестую.