Еноты

Моно на самом деле не поверил Шестой. Он доверял ей, и она была его другом, но Шестая часто пыталась скрыть вещи за ложью, так что он знал, какие признаки искать, когда ему нужна правда. Он сам был лжецом, поэтому понимал. Он не знал, что ее задело. Он знал, что она смотрит куда-то на улицу, но там было слишком много людей и чтобы разглядеть, взобраться было не на что, поэтому он остался в неведении относительно триггера. Но Уильям, похоже, заметил. У него было то особое хмурое лицо, которое появлялось всякий раз, когда Шестая или он делали что-то, что здесь считалось странным. Он знал. Жаль, что ему не удалось спросить, и он задался вопросом, стоит ли вообще, учитывая предрасположенность Шестой к поспешным выводам. За последние несколько дней ей стало комфортнее, но она все равно избила бы его, если бы узнала, что он пошел к Уильяму выведывать ее секреты. Конфиденциальность Шестой была важна, и, поскольку она уважала его молчание, он делал то же самое для нее, независимо от того, насколько он был обеспокоен - или, по общему признанию, любопытен. Поэтому, не сводя глаз с подруги, Моно последовал за Уильямом, погружаясь в красочный мир и стараясь не обращать внимания на постоянное жужжание тысячи телевизоров. В этом мире их было так много... даже страшно. Он думал, что умрет со страха, когда увидел один телевизор в доме Уильяма, а теперь оказалось, что их тут миллионы. Он чувствовал их, он слышал их, как шепот, который едва касался его уха. Словно покалывание под кожей, исходящее от сотни различных сигналов, от которого ему хотелось сжать кулаки и схватиться за... что-нибудь. Он не знал, что это, но он чувствовал... он не знал, как лучше всего это описать... Он чувствовал жажду. Жажду телевизоров, их силы, их соединений. Он жаждал ничего не знающих людей, которые, как он знал, будут перед их экранами. О, сколько чудесных вещей он мог бы сделать, если бы просто ухватился за статику и отпустил... Но он знал, что этот рай, который их приютил, будет уничтожен в мгновение ока, если это произойдет. И он просто не мог этого допустить. Второго Бледного города быть не должно. Просто не должно. К счастью, его разум довольно быстро привык к гудению устройств, и к этому моменту они превратились в не более чем белый шум, как объекты на заднем плане, о чьем присутствии ты в курсе, но ничего не значат, если не обратишь на них внимание. Чего он и не делал. Моно сжал кулак. Нет, он будет сильным. Он будет сопротивляться. К тому же, его вновь обретенный страх перед телевизорами очень помогал. Пройдя еще несколько минут, Уильям свернул на оживленную улицу и остановился. — Мы пришли. Двое детей одновременно подняли головы. Магазин занимал два нижних этажа здания, являясь частью большой части нескольких магазинов, соединенных вместе. Люди входили и выходили, иногда неся с собой небольшие полиэтиленовые пакеты с красочными рисунками. Моно заметил, что рисунки обычно совпадают с рисунками на витрине выбранного магазина. На том, перед которым стояли они, была большая доска с блестящими буквами и улыбающимся рисунком ребенка рядом с ними. Моно вытянул шею, пытаясь заглянуть внутрь. Телевизоров, кажется, нет. Хорошо. Единственное, что сразу бросалось в глаза, — это манекены, выставленные на витрине. Он подавил дрожь, пытаясь стереть воспоминания о высоких темных фигурах, преследующих его, и о мерцающем фонаре. Да и эти манекены были очень маленькими. Они были размером с него, некоторые даже меньше. И у них было не так много острых концов. Если они решат ожить, он с ними справится, но это маловероятно. В конце концов, сейчас день. Пластиковые дети были одеты в яркую одежду, платья, брюки и шляпы, что выглядело довольно забавно. Некоторые носили вещи, о существовании которых он даже не подозревал. Он с некоторым отвращением заметил, что все они были обуты. — Вы готовы? — улыбнулся им Уильям. Он посмотрел на Шестую. Она уже выглядела лучше, в ее глазах больше не было страха, а простая обычная осторожность. Она кивнула, и он последовал ее примеру. Уильям вошел в дверь, и Моно широко раскрыл глаза от яркого взрыва цвета, который встретил его изнутри. Помещение было очень большим, с бесконечными полками кремового цвета, которые очень высоко висели. Моно подумал, что бы он увидел, если бы они туда забрались. Отсеки были заполнены блестящей одеждой, которая, несомненно, кричала бы «я тут» любому врагу, и вокруг было разбросано несколько манекенов, все они стояли в странных позах. Также там были вешалки для одежды с куртками и пальто. Взрослые с детьми и малышами спокойно гуляли, иногда толкали маленькие вещи на колесиках, внутри которых спал ребенок. Шестая несколько раз моргнула, явно пытаясь все осознать. — Здравствуйте, вам помочь? — раздался голос перед ним. Моно мгновенно подпрыгнул и взглянул на взрослого. Это была молодая женщина с завязанными в хвост волосами и в зеленой рубашке. Сам того не желая, Моно вспомнил ту даму... «Смотрите, куда идете, оборванцы». Подсознательно он подошел немного ближе к Уильяму. — Да, пожалуйста. Я ищу что-нибудь подходящее для них? — сказал мужчина, в конце повысив тон. Девушка улыбнулась им. Моно постарался не вздрогнуть. — Конечно. Какой у них размер? — Э-э-э… ​​Я не… то есть, они не м… — Уильям сделал паузу и почесал затылок, чувствуя себя неловко. — Я... в этом новичок. Так что. Глаза девушки загорелись пониманием чего-то, и она ласково кивнула. — Ничего страшного. Они могут просто их примерить. Следуйте за мной. Они пошли за ней, проходя мимо крошечной одежды и той, которая выглядела так, будто она могла бы им подойти. Шестая протянула руку и провела ею по ткани, когда они проходили мимо, её глаза горели от любопытства. Было приятно видеть ее такой расслабленной. Группа остановилась перед секцией магазина, из-за которой у Моно реально заболели глаза. Он не видел ни единой черной или серой одежды. Он немного нахмурился. Неужели ему придется... носить эти уродства? — Так, кажется, у них размер М, но они немного маленькие для своего возраста, так что возможно... После этого Моно перестал слушать, оставив взрослых наедине, и предпочел ненадолго отойти (недалеко, это было правило первое, так ведь?) и тщательнее рассмотреть магазин. В нескольких футах от них он заметил женщину, которая выбирала штаны. Она умело балансировала на бедре младенца. Моно уставился. Он никогда раньше не видел младенцев. Малышей — видел, они иногда проходили мимо, но не младенцев. Получается, они еще меньше них? Была ли Шестая младенцем? Представив свою подругу с крохотным хмурым взглядом на еще более крошечном лице, на его губах промелькнула мимолетная улыбка. Вот бы ее увидеть в таком виде. Может быть, Моно тоже когда-то был младенцем? ...Но ведь это же невозможно, верно? Моно не мог быть... Просто не мог. И он бы помнил, если бы был младенцем, так ведь? Надо будет позже спросить, родилась ли Шестая младенцем или она была такой, как сейчас, все время. ...Откуда вообще берутся дети? Хм. Может, детей делают на фабриках? Может быть, их лепят их из глины, как в школе, а может быть, их делают из кожи других людей? Последнее звучало логичнее, поскольку младенец перед ним выглядел так, будто у него была нормальная плоть. Но тогда почему она такая чистая? Насколько Моно видел, у нее нигде не было ни швов, ни скоб. Ну что ж. Он потом спросит Уильяма. Он должен знать. Он сначала решил, что ребенок толстый. Пухлые щеки и пухлые ручки и ножки. Несколько растрепанных прядей волос были скреплены розовой лентой, подходящей по цвету к ее платью. Ее щеки были красными, а глаза были темно-синими. Она таращилась на него. Моно моргнул. Она моргнула в ответ. Они смотрели друг на друга несколько секунд. Затем младенец начал издавать странные звуки, напоминающие бульканье, и повернулся к нему всем телом, размахивая ручками в его направлении. Робкое спокойствие быстро сменила паника. Он сделал что-то не так? Он ее напугал? Ей больно? Она что, умирала? Женщина, которая несла младенца, повернулась, посмотрела на нее, и легонько покачала её, заставив замолчать. Младенец продолжал извиваться. Она, очевидно, заметила направление, в котором указывало ее тело, потому что Моно оказался под пристальным вниманием двух пар голубых глаз. Он старался успокоить дрожь в руках. Она нападет на него за то, что он напугал ребенка? Но она только улыбнулась. Нерационально, но стресс Моно резко усилился, вместо того, чтобы утихнуть — он был уверен, что у любого нормального человека усилился бы — и он повернул голову набок, отказываясь смотреть на них. Его ноги привели его к концу прохода, где Уильям и Шестая все еще были с зеленой дамой, и расположился по другую сторону от мужчины, чтобы он закрывал его, если голубоглазая женщина решит его поискать. Уильям посмотрел на него и улыбнулся. Он почувствовал себя немного лучше. — Вот ты где. Сейчас мы будем искать одежду, — сказал мужчина. Зеленая девушка кивнула. — Вы решайте самостоятельно, но если я вам понадоблюсь, позовите, когда закончите, хорошо? Я буду у отдела для малышей. — Спасибо. Уильям помахал ей, когда она ушла, и наклонился до их уровня. — Так, детишки. Мы поступим вот как. Они подошли ближе. — Сейчас вы будете искать вещи, которые вам нравятся, вещи, которые вы бы хотели носить. На полный гардероб у меня денег не хватит, но пока... — Уильям приложил руку к подбородку, задумавшись. — Думаю, три пары штанов или юбок и пять рубашек. С остальным мы разберемся позже. Моно не зациклился на «позже», абсолютно не зациклился на «мы», он просто кивнул и сказал, что будет в следующем проходе. Шестая осталась. Уильям подошел к краю прохода и расположился посередине, чтобы видеть одного ребенка и не терять из виду другого. Моно бродил без всякого плана, как ночная бабочка, внезапно потерявшая свет. На самом деле он не знал, что ему делать. Выбрать то, что ему нравится. Что-нибудь, что он хотел бы носить? Он хотел носить свои вещи, вот чего он хотел. Он прищурился, увидев возмутительно синюю рубашку с красными буквами. Если дети в этом мире так одеваются, он предпочел бы одеваться как взрослый. Рубашки Уильяма кремового, белого и черного цветов, безусловно, казались более привлекательными, чем эта. Даже гардероб из их мира казался лучше. Да, он был грустный и простой, и все они были похожи на клонов. Девочки носили длинные грязные ночнушки или платья, а мальчики — рваные рубашки и штаны. Их одежда была запачкана и разорвана настолько, что была одинакового оттенка коричневого, так что различали они друг друга только по нечесаным волосам. Просто и тихо. Однако Моно был другим. Раньше, когда он был меньше, до того, как он понял свою судьбу, и кем ему суждено было стать, до бумажного пакета, и даже до того, как он обнаружил, что он лежит на траве неподалеку от хижины охотника, его принял дом. Дом был деревянным и большим. Моно не знал, что это за сарай или что они там делали, но он не собирался жаловаться, ведь у него была крыша над головой, и люди, на которых можно было смотреть. В их мире было много вещей, которых никто не понимал, и если бы они тратили каждую секунду, пытаясь расшифровать пустые пространства и расплывчатые переживания в своей памяти, никто ничего и никогда не добился бы. Они просто со всем соглашались, потому что так было проще. Притворяться, что всё нормально, — только так можно было не дать отчаянному безумию поглотить их мозги. Мальчик по имени Билли был тому доказательством. Он лез, куда не нужно, задавал слишком много вопросов, и однажды ночью утверждал, что видел немигающий глаз во сне, а следующим утром они нашли его с разодранным горлом. Это была одна из самых кровавых сцен, которые Моно видел, а он повидал многое. Это определенно отрезвило многих из них, и, если у Моно оставалось хоть малейшее сомнение относительно их положения, после этого оно исчезло. Дети в доме были одевались одинаково. Белые — на тот момент больше серые — рубашки, заправленные в штаны, а иногда и блестящие черные заостренные туфли. Моно одевался точно так же. Однако он не помнил, когда начал. Место, где должно было состояться мероприятие, было просто большим пустым пространством. Иногда Моно задавался вопросом, носили ли они униформу, должны ли они что-то делать, значили ли написанные на стенах буквы что-нибудь, но тогда он вспоминал Билли и останавливал ход мыслей. В любом случае они все выглядели одинаково, разве это не важно? У него имелось место, к которому он мог принадлежать, группа, частью которой он мог себя называть, даже если он не знал, кем они должны быть, и даже если Моно никому вообще не нравился. Это успокаивало его, но, прежде всего, давало чувство личности. А личность нужна каждому. В мире, где можно было в любую минуту погибнуть, оставив при этом какой-то след, оставив продолжительный крик о том, что «я был здесь», «я был реальным», «я существовал», стало одним из самых ценных приоритетов. И желание Моно исполнилось. Сначала бумажный пакет, потом пальто. Одним дождливым днем ​​он нашел его за выброшенной кушеткой в ​​нескольких футах от дома в подозрительно хорошем состоянии и, зная, что кто-то может его забрать, взял себе. Это было правильно. Казалось, что он принадлежит. Это было что-то настолько чисто его, что нельзя было отрицать. Это был Моно, и когда люди думали о нем, они представляли пакет и пальто. Они принадлежали ему. Его символ. Особенно после пожара это стало напоминанием. Моно, ребенок с бумажным пакетом и пальто. Моно, единственный выживший после резни в доме. Моно, на пути к становлению… Иногда он задавался вопросом, стоило ли ему вообще брать пальто. Но ему все равно понравилось. Оно принадлежало ему, и он никогда его не выбросит. Поэтому ему было неудобно надевать эту одежду. Тогда он изменится. Он больше не будет Моно в пальто, и после потери бумажного пакета это будет уже слишком. Он взглянул в сторону и обнаружил, что Шестая перебежала через проход где-то вдоль линии. На руке у нее уже свисала какая-то одежда, а он пять минут пялился на одну и ту же синюю рубашку. Моно вздохнул и начал перебирать стеллажи, выбирая наугад пять вещей. Что-то тяжелое давило ему в живот. Что-то вроде смирения. Как бы то ни было, разве не он сказал, что они должны приспособиться к новому окружению? Он не мог подать плохой пример, особенно когда Шестая так обрадовалась. Двое детей подошли к Уильяму, который сел на ближайшую скамейку. Шестая прыгнула на неё и принялась лениво болтать ногами. Моно остался стоять и с пустым лицом протянул ему одежду. Они ознакомились с результатами. Шестая выбрала ровно то количество вещей, которое просил Уильям, и Моно одновременно удивился и не удивился, увидев, что цвета были яркими и в основном состояли из ярко-желтых предметов. Не было ни платья, ни юбки, но он и не ожидал, что они появятся. Были добавлены даже короткие комбинезоны. Видимо, она решила немного поэкспериментировать. — Хорошо, — кивнул Уильям, перебирая одежду. — Значит, мы возьмем это. Я пока не хочу, чтобы вы ходили в раздевалки, так что мы примеряем это у меня дома, хорошо? — Нет, — внезапно сказала Шестая, глядя на ярко-красную рубашку. Уильям моргнул. — Шестая? — Не эту. Подожди. — Она взяла рубашку, вернулась к проходу, и принялась перебирать полки, тихо бормоча. Уильям усмехнулся и повернулся к мальчику. — А что ты выбрал, Моно? — Мальчик пожал плечами, чувствуя себя истощенным. Взрослый наклонился ближе. — Ты в порядке, дружище? — тихо спросил он. — Ты устал? Моно снова пожал плечами. Уильям хмыкнул. — Правило четыре, Моно, помнишь? Мальчик медленно вздохнул через нос. Ему сказать что-нибудь? Уильям же не рассердится? Но он и так согласился им все это купить, хотя не должен был... — Одежда слишком... — он поискал слово, чтобы не говорить «уродливая». — Яркая, по-моему. Это звучало глупо, но он не мог ничего сказать, не выдав бури в голове. Он приготовился к хмурому взгляду или раздражению, но Уильям только кивнул, взглянув на его «выбранную» одежду. — Ты бы предпочел что-нибудь другое? Тот пожал плечами. — Что именно? Пауза. — …Коричневую. Черную. — Таковы были цвета его формы. Если у него не будет своей одежды, то он хотел бы иметь что-нибудь подобное. — Футболка или рубашка? — Уильям и бровью не повел. — Рубашка. — Штаны или шорты? — Штаны. — Ветчина или сыр? — Сы... стоп… — Моно поймал себя на мысли и моргнул, глядя на Уильяма, сбитый с толку. Мужчина криво улыбнулся. — Попался. Моно выпустил короткий поток воздуха изо рта в удивленном веселье, вздрогнув при этом. Уильям широко раскрыл глаза и грустно улыбнулся. — Расслабься, Моно. Ничего страшного, если тебе не нравятся эти вещи, — сказал он, откидываясь назад. — То, что Шестая любит красочную одежду, не означает, что и твоя должна быть такой же. Он неправильно понял ситуацию. Дело было совсем не в этом. Но... «Это не означает, что и твоя должна быть такой же». «Это не означает, что и твоя должна быть такой же». ...Это же правильно, верно? Новый мир, новый Моно. Новые возможности. Оставить свой мир позади означало перемена. И перемены были отстойными, меняться — плохо, потому что это означало, что что-то будет не на своем месте, а значит, это будет опасно, но… Но перемены — это тоже жизнь. Не оставаться на одном месте, изучать новое окружение, даже такие мелочи, как смена шляп, каким-то образом заставляли его чувствовать себя более живым. Как будто он был настоящим человеком. Меняться по своей природе было свойственно людям, а Моно хотел бы хоть раз почувствовать себя нормальным человеком. Он уставился на одежду. ...Дети в доме не отказались бы от новой одежды, он был уверен. Если бы они были живы, если бы они были здесь, они не были бы эгоистичными, как Моно, и не остались бы с этим единственным нарядом. Так что он... он изменится. Ради них. Ради каждого ребенка, который не выжил. По шагу за раз. Он дернул себя за край рубашки и нервно поднял взгляд на Уильяма, который терпеливо ждал его ответа. — Мы можем... — он сглотнул. — Мы можем начать сначала? Сначала начать поиск одежды. Начать новую жизнь сначала. И Уильям улыбнулся. — Конечно, можем. . . . Позже, когда они возвращались к дому, Моно наконец вспомнил, что он за все это время упустил. — Уильям? — Да? — Откуда берутся дети? Мужчина подавился.