Еноты

— Дети, вы хотите пойти в парк? — спросил Уильям одним солнечным днем. Оба недоуменно посмотрели друг на друга, пока занимались... кажется, сорняками и одним гнилым помидором. Все трое были на заднем дворе, мужчина работал, а дети занимались своим делом в нескольких футах от него, как никогда близко, через несколько дней после их ссоры. — Зачем? — Ну, на улице хорошая погода, так ведь? — мужчина неопределенно указал на чистое и темно-голубое небо. — Да и мне бы не помешало прогуляться. — Сейчас? — Если хотите. Моно кивнул ему и подтолкнул Шестую, которая закатила глаза, но тоже дала свое одобрение, и они вошли внутрь, чтобы надеть сандалии. На данный момент обувь была запрещена, до тех пор, пока дети не привыкнут носить что-то на ногах, поэтому у них были только эти маленькие голубые (они сами попросили одинаковые) сандалии с плоскими ремешками, обнимающие их стопы, а не шлепки с ремешками между пальцев ног, поэтому в них было удобнее ходить, не чувствуя стеснение. Уж Уильям был очень рад перемене хотя бы потому, что сандалии было намного легче надеть, а двадцатиминутная драка перед выходом из дома превращалась в четырехминутную драку — да и то только если дети были раздражены. Честно говоря, другая причина, по которой он пригласил их выйти на улицу, помимо того факта, что ему очень нужно было встать с этого стула и что-нибудь сделать, заключалась в его впечатлении о детях, которые сегодня колдовали над растениями... Ему казалось, что им скучно. ...Что было совершенно понятно. Жить со взрослым, который был чуть не наручниками прикован к работе, и который ничего не знал о детях, кроме профессиональных вещей? Не очень-то интересная жизнь, несмотря на все его усилия, должно признать. Так что, возможно, выход на улицу даст детям возможность расслабиться и побегать, или что-нибудь еще. Может быть, они даже пообщаются с другими детьми их возраста, хотя он понимал, что это маловероятно. — Вы готовы? — спросил он и, войдя внутрь, собрал свои вещи и положил их на стол. Может быть, пока они играют, он займется документами. ...Прикован наручниками к работе, как он и сказал. — Почти! — крикнул из-за стены Моно. Уильям открыл то, что быстро превратилось в Детский шкаф™, и вытащил из его глубины коробку для завтрака. Они ее купили на днях в магазине, она была зеленая и пластмассовая, и на ней были нарисованы дракон и рыцарь. Моно понравился дракон, как только Уильям объяснил, что это такое, а Шестой понравился «мальчик с большим ножом», что было очень на неё похоже, но также очень тревожило. Она сразу же подумала, что рыцарь был мальчиком, и, возможно, дело было в розовых щеках мультяшного персонажа, но Уильям все равно спрашивал себя, чувствует ли она себя как-то связанной с ним. Хотела ли она, чтобы у нее был меч, чтобы защититься от драконов, с которыми она столкнулась до их встречи, вместо того, чтобы быть беззащитной и потерянной. Или, может быть, это он из-за ночной смены на той неделе, кто знает. Короче. Закончив свой бесполезный и глубокий анализ коробки для завтрака, он положил в неё две пачки сока и два яблока и, поняв, что Шестая на сахаре превратится в монстра, решил, что головная боль того стоит, и добавил еще и плитку шоколада. Да он роет себе могилу как профессионал. — Теперь мы готовы! — Шестая дважды топнула ногой по полу, этот жест разделяли оба ребенка, и который не имел ничего общего с нетерпением. Уильям топнул в ответ, показывая, что он их слышал. Это было даже весело, как только он разобрался. Как секретный код. Он дважды проверил свою сумку и, взяв коробку для завтраков свободной рукой, с улыбкой подошел к детям. — Хорошо, пошли. . . . Парк, в который они собирались, был не очень большим, — так Моно сначала подумал, когда они прибыли, но Уильям сказал, что он ему нравится, потому что он был окружен небольшим лесом, если его вообще можно было так назвать. Он был настолько крошечным, что никто не мог в нем заблудиться, но в нем все еще были деревья, трава и немного увядшей кукурузы, которая выглядела неуместно среди окружающей зелени. Моно огляделся, невольно нервничая. Да, он был рад, что они собираются гулять, но всякий раз, когда они отправлялись в магазин или что-то в этом роде, они вообще ни с кем не общались. Уильям всегда говорил с людьми вместо них, работая чем-то вроде барьера, но здесь они были все равно что одни, потому что было очевидно, что мужчина не собирается с ними играть. Взрослые не играют. Но... Что, если с ними попытается заговорить другой человек? Например, те, которые сопровождали самых маленьких детей? Что, если они нападут на них, потому что они подошли слишком близко к их ребенку? Он сглотнул. Ну что ж. Бесполезно волноваться, если этого еще не произошло, верно? Уильям же их в обиду не даст? На самой игровой площадке было несколько вещей, которые мальчик узнал, но многие — нет. Узнал доску, которая поднималась и опускалась, но не маленькие сети, в которые нужно бросать мячи, раскрашенные в яркие цвета и мягко покачивающиеся на ветру, если ими никто не пользовался. Кроме того, там было большое сооружение... что-то похожее на крепость, только меньшего размера и из пластика. У него была лестница, которая с одной стороны поднималась вверх, а с другой заканчивалась длинной горкой. Выглядело забавно. А в стороне были несколько ржавых качелей и квадрат на земле с песком и пластиковыми ведрами. Странно, зачем тут песок? А вот и дети. Моно был рад видеть, что вокруг не было старших детей, но было много малышей и даже младенцев. Но большинство играющих детей были ростом с него и Шестую. ...Он надеялся, что с ним никто не заговорит. Не то чтобы он боялся детей, вовсе нет, но он все равно предпочел бы, чтобы его оставили в покое, по крайней мере, если им ничего не нужно. Шестой вполне достаточно. Уильям выбрал пустую скамейку, сел на нее с приглушенным ворчанием, вынул свои бумаги и поставил коробку для завтрака рядом с собой. — Можете идти, — ободряюще сказал он. — Если вам что-нибудь понадобится, я буду здесь, так что идите играйте. Моно моргнул. А... А как им играть? — Что нам делать? — спросила мужчину Шестая, нахмурившись. Уильям сделал эту штуку своим лицом, когда старался не выглядеть обеспокоенным, когда он или Шестая говорили определенные вещи. Моно хотел убрать этот взгляд. Почему-то ему стало стыдно. — Ну, ну... — начал Уильям. — Посмотрим. Можете покачать друг друга на качелях... Надменное лицо Шестой поведало ему все, что она думает об этой конкретной идее, и Моно пришлось согласиться. Качать друг друга на качелях? Зачем? Чтобы прыгать? Простое бесконечное раскачивание не имеет смысла, не так ли? Уильям явно удивился, но продолжил. — Поиграть в песочнице, или покататься на доске… — Опять же, зачем? — Или можете посъезжать с горки... — Это Моно хотел попробовать, может, два или три раза. — Или, если захотите побегать, то можно сыграть в салки или прятки, — закончил мужчина, пожав плечами. — Что это такое? — спросил Моно. — В прятки играют по-разному, но в основном это игра, в которой один человек прячется, а другой считает до десяти, а затем пытается найти спрятавшегося. Моно попытался скрыть дискомфорт. Эта игра ужасно походила на... Он вцепился пальцами в подол рубашки, глядя на пыльную землю. Убегать и прятаться от монстров их мира, не останавливаться ни на секунду, проявлять творческий подход и прятаться в неудобных местах, в тесноте и холоде часами подряд, если тот, кто их преследует, не сразу уходил, но все же вынуждены затаив дыхание, не осмеливаясь сдвинуться ни на дюйм, изо всех сил желая и желая, чтобы чудовище не услышало оглушительного биения их сердец... Можно сказать, вся их жизнь была бесконечной игрой в прятки. Уильям, должно быть, заметил что-то в их напряженном молчании, потому что он торопливо добавил: — Но лучше, когда человек больше двух, так что можете не играть, если не хотите. Моно невольно ослабил хватку. — ...А что такое салки? — пробормотала Шестая, хотя вовсе не из любопытства. Скорее пытаясь рассеять внезапно мрачное облако, окутавшее их троих. — Салки — это... игра, в которой человек гоняется за другими игроками, пока не дотронется до них рукой, а затем пойманный начинает водить. Очевидно, нужно стараться, чтобы вас не поймали. ...Это не особо отличалось. Однако в их версии, если их ловили, они не гнались за своими похитителями в ответ, они просто погибали. Но... — А что делать, когда кого-то догоняешь? Просто...? — Он неопределенно махнул рукой, взглянув на Шестую. Та, похоже, все еще была глубоко погружена в мысли. Может... может, он сможет это исправить? Исправить эту удушающую атмосферу с помощью одной идеи. Он лишь надеялся, что Шестая не рассердится на него. — Ничего такого, просто ткни его — аккуратно — рукой, — хмыкнул Уильям. — Или… ну, кажется, по правилам нужно крикнуть «Ты водишь!», но большинство эту часть пропускают. Идеально. Моно покорно кивнул, незаметно заложив руки за спину. Затем, мало-помалу, он подошел ближе к своей подруге, которая не обращала на него внимания. Уильям широко раскрыл глаза, когда увидел, но, поняв, что он намеревался сделать, быстро поднял большой палец вверх и притворился, что читает документы. Когда Моно подошел достаточно близко, он глубоко вдохнул, хлопнул Шестую по спине и, воспользовавшись ее недоумением, крикнул: — Ты водишь! И отошел от нее на безопасное расстояние, чтобы оценить ее реакцию. Он увидел, как на лице Шестой отразился шок, затем возмущение, а затем очень знакомый взгляд… И тогда Моно действительно побежал, когда Шестая устремилась к нему со всей грацией рассерженного быка. Погоня началась. . . . Когда они оба запыхались и слегка вспотели, Моно присел на землю, глубоко вздохнув. Это... это было очень весело. Первоначально он просто хотел немного поиграть, чтобы помочь Шестой расслабиться, возможно, использовать это как тренировку на будущее, чтобы не заржаветь, но по прошествии времени, он начал понимать, что его сердце бешено колотится не от паники, а скорее адреналина и азарта. Если бы они были простыми мишенями, их бы сейчас не было в живых, так что прошло несколько минут, прежде чем один смог схватить другого. Жжение в легких и растяжение ног тоже стали долгожданными переменами. Он не говорил, что ему нравилось, когда за ним гоняются монстры, он ненавидел это так же сильно, как и Шестая, как и любой другой ребенок, но, проведя каждый день своей жизни в беге, прыжках и скольжении, его тело уже жаждало упражнений, даже если самому Моно не хотелось ничего, кроме отдыха. Они были созданы двигаться. Они были созданы действовать. И хотя скрытые когти страха по-прежнему скребли сердце, инстинктивно вонзаясь каждый раз, когда он слышал чей-то бег позади себя, его разум знал, что человек позади него — его друг, та же Шестая, которой она всегда была, — никогда ему не навредит. ...По крайней мере, не специально. Моно вздрогнул, когда его рука двинулась в неправильном направлении. Та же рука, которую Шестая едва не оторвала, когда ей удалось поймать её в последний раз. — Ты… кха… Шестая, ты меня… не просто ткнула, — сказал он между глотками воздуха. — Ты почти… ты почти ударила меня. — Всё... всё честно, — хрипло выдохнула та, наклонившись вперед, положив руки на колени. — Ты не… пуф… ты не собирался останавливаться, жулик. Мне пришлось… мне пришлось схватить тебя. Через несколько минут, когда они восстановили энергию, Шестая провела рукой по темным волосам и тут же заявила: — Я голодная. Моно скрыл ухмылку. Конечно. — Я пойду попрошу еды у Уильяма, — выпрямилась она. — Ты будешь? — Нет, спасибо, — мальчик покачал головой. — Я тебя здесь подожду. Если хочешь, пойдем на горку, когда вернешься. — Хорошо. — Шестая развернулась и побежала к скамейке Уильяма, а Моно сдул прядь волос с лица. Эта гонка его конкретно вымотала. Чтобы скоротать время, мальчик лениво оглядел парк, гадая, что еще они могут сделать, чтобы поиграть. Его взгляд упал на мяч в нескольких футах от него, между небольшими мячиками и деревянной битой. Мяч, привлекший его внимание, был ярко-красным, на нем было нарисовано яблоко с лицом. Он был круглый и симпатичный. Может, они потом поиграют с ним? Моно снова встал, подошел к мячу, поднял его и осмотрел. Надо будет спросить Уильяма, как правильно играть с мячом, поскольку всё, что он умел делать, — это пинать его снова и снова. — Эй, ты! Моно мгновенно напрягся. Его разум сразу же опознал голос как не голос Шестой или Уильяма, а поэтому неизвестный, а значит, опасный. Он повернулся. Перед ним стоял мальчик. Он был высокий, выше Моно, на нем были майка и шорты. Его колени украшали корки царапин. — Ты что делаешь?! Моно моргнул. Что... что он имел в виду? Он ничего не делал. — Не игнорируй меня! Я с тобой разговариваю! Но Моно не игнорировал его! Разве он этого не видел? Моно ждал, когда он заговорит. Если бы он игнорировал его, он бы даже не признал его. — Чего вылупился! — мальчик сделал несколько угрожающих шагов вперед. Моно приподнял голову, чтобы встретиться глазами с собеседником. — У тебя мой мяч! — Правда? Но... Стоп, а разве игрушки не были доступны всем? У всех был хозяин? Значит, им нельзя на горку? — Извини, — только и сказал Моно в разгар своего замешательства. — На нем написано твое имя? Он мог не заметить, потому что Моно не умел читать и не знал имени мальчика. Мальчик покраснел от гнева, и его руки задрожали. — Не оскорбляй меня! — Я не... — Отдай, неудачник, — выплюнул он, и на этот раз Моно слегка нахмурился. Почему он такой злой? — Можно нам на его на время? Мы потом вернем, — предложил он. — Это мой мяч, — повторил мальчик. Моно вздохнул. Он это уже знал, и что с того? — Да, я знаю, — медленно, терпеливо ответил он. — Я спрашиваю, можно ли его одолжить. — Нет. Он мой. Мой мяч. Я его тебе не отдам. — Он сделал еще два шага. Моно остался стоять на месте. — Почему? — Потому что! — Это не настоящая причина. Он тебе нужен? — Я с ним играл! — мальчик топнул ногой по земле. Почему он вёл себя так по-детски? — Но ты же не играл. И никто другой. — Моно просто не мог понять эту нелепую ситуацию. Они реально спорили из-за мяча? — Заткнись! Может, он ему дорог. Как зажигалка Шестой. Может, он просто не хотел его отпускать? Смысла Моно не видел, но, видимо, некоторые люди просто странные. — Это ненадолго, — попытался Моно успокоить мальчика. — Но если он тебе так сильно нужен, я отдам. Странно, но это разозлило мальчика еще больше. — Я сказал... Еще шаг, и… — ...ЗАТКНИСЬ! Моно упал, не будучи готовым к сильному удару соперника. Мяч упал в сторону, и вдруг... Глядя на этого ребенка, он словно... Глиняные лица, все вокруг него, смеются, визжат, дергают, дразнят. Они были хулиганами. Все они. Толкают, пихают, бьют, хватают... Они хотели убить его. Дыхание Моно участилось, а сердцебиение стало громче, чем раньше. Его тело стало холодным, а мальчик все приближался. Каким-то образом он почувствовал, что пространство нависает на него. Звуки птиц и щебетания людей отошли на второй план, а в ушах зазвенело. Ему показалось, что он видел тень, длинную шею. Ему показалось, что он чувствовал под пальцами ковер. Ему показалось, что он чувствовал запах пыли, и слышал отдаленную мелодию. Где он? Внезапно на хулигана обрушилось яркое пятно, повалив того наземь. Моно тут же включился. На него смотрели черные глаза. Шестая. Шестая была здесь. По телу Моно расплылось облегчение, которое быстро поглотил знакомый прилив адреналина, когда хулиган попытался оттолкнуть девочку от себя. Точно. Карие глаза встретились с темными. И Моно понял. «Я займу его». Он благодарно кивнул и принялся щупать, что бы использовать, все еще чувствуя себя под водой, а все вокруг было размыто. Его пальцы коснулись чего-то грубого. Древесина. Длинное. Палка? Бита? Неважно. Оно тяжелое. Сойдет. Моно потащил биту за собой и приблизился к двум дерущимся детям. Хулиган был крупнее, но Шестая была непреклонна, и отвечала на дерганье волос и удары собственными атаками, поражая чувствительные части тела, глаза, уши и шею. Моно видел, как атаки хулигана становятся отчаянными, нарушают ритм и просто бьют пространство, не нанося ни единого удара. Отлично. Моно подошел к ним. Шестая взглянула на него — у неё из носа текла кровь. Она оттолкнула голову хулигана ногой, давая ему возможность замахнуться. Моно сжал биту, невыносимая какофония нарастала, всё, что он мог слышать — это звон в ушах. Он не позволит этому существу убить их. Однако ему придется бить сильно. Его череп выглядел крепче, чем у остальных. Ничего. Моно был достаточно сильным. Мальчик поднял биту за головой. Шах и мат. . . . Можно было с уверенностью сказать, что Уильям был на грани сердечного приступа. Еще несколько минут назад все шло хорошо. Шестая и Моно наконец-то смогли, можно сказать, нормально поиграть, даже несмотря на то, что их методы были немного грубее, чем в среднем, но, похоже, им было весело, а ему было важно только это. Боль от того, что они сказали ему, что они вообще не умеют играть, была смягчена их видом, бегающих, на этот раз беззаботных и расслабленных, играющих в салки. Они были самые настоящие профи. Уильям этого раньше не видел, но их маленькие тела, обычно такие тихие и неподвижные, внезапно наполнились жизнью в самой напряженной игре в салки, которую он когда-либо видел. Они не просто неуклюже бегали и визжали от радости, как другие дети, но и активно использовали другие вещи, чтобы пробираться по парку. Они были проворными, прыгали по деревьям, карабкались вверх и вниз быстрее, чем он предполагал, протягивали руку только тогда, когда они были в пределах досягаемости, и использовали самую настоящую стратегию, чтобы загнать другого в угол. Честно говоря, это было немного похоже на просмотр спортивного матча, и он бы переживал, насколько серьезно они к этому относятся, если бы не румяные щеки и гордость в глазах, когда одному из них удавалось поймать другого. Они были в своей стихии и бегали на свободе. Они даже ни разу не споткнулись, несмотря на неровную землю. Он был рад. У них также была сумасшедшая выносливость, если то, как они играли в течение полутора часов без перерыва (он считал), можно было считать показателем. Шестая прервала его как раз в тот момент, когда он думал о перерыве на обед, и потребовала еды в своей обычной прямолинейной манере, каким-то образом умудрившись в то же время казаться нерешительной. Уильям сразу согласился и пошел за пакетиком сока и яблоком, как вдруг девочка куда-то убежала. Она что-то увидела? Потом раздались крики. Уильям мгновенно пришел в состояние повышенной готовности, бросил коробку для завтрака и документы, и пошел искать источник шума. Там. Он побледнел. Шестая сидела на старшем ребенке и била, и кусала, и царапала так, будто наступил конец света. Мальчик защищался изо всех сил, но не мог вырваться из железной хватки Шестой. А вот при виде Моно у Уильяма замерзла кровь. Маленький мальчик держал в руках деревянную биту (он видел, там дети играли в бейсбол), и шел к ним с хищным взглядом в глазах, который Уильяму совсем не понравился. Это был холодный, чуждый взгляд, которого он никогда не видел на Моно, да вообще ни на одном ребенке, но с которым он уже много раз сталкивался на работе, как добрый, застенчивый Моно только превратился в это... это... существо, это уже слишком, потому что Уильям знал... Он собирался убивать. Моно реально собирался убить этого ребенка. Шестая подняла голову, и Уильям почти поверил, что она сейчас как-нибудь остановит своего друга… Но потом она отодвинулась... нет, она прижала старшего ребенка и стала ждать. Она позволит Моно… Уильям никогда в жизни так быстро не бегал. Он достиг поля боя, когда Моно поднял биту — без колебаний, без неуверенности, он действительно собирался — и его руки двинулись так быстро, что он и глазом не успел моргнуть. Он обнял Моно за талию и оторвал его от ребенка, услышав тревожный вскрик, когда он поднял мальчика. Оружие Моно вылетело из рук из-за толчка, но оно последовало по своей траектории, немного сбившись с пути действиями Уильяма, и сильно ударилось об землю всего в дюйме от головы старшего мальчика, от чего тот вздрогнул. От мысли того, что могло случиться, душа Уильяма чуть тело не покинула. Это был удачный удар, цель которого - мгновенно вывести из строя. Убить. Моно резко вертелся в его хватке, толкая Уильяма и пытаясь выбраться, прерывисто дыша. — Шестая, слезь с мальчика! — закричал Уильям. Шестая непонимающе моргнула. У неё из носа шла кровь. — Сейчас же! Она тут же сделала, как он сказал, и отскочила от трясущегося ребенка, к нему, наблюдая за Моно с напряженным выражением лица. — Моно... Моно, перестань, — он попытался сильнее сжать мальчика, не причинив ему вреда, начиная слышать, как тот тяжело дышит. Паническая атака? Неужели он каким-то образом её спровоцировал? Он вообще знает, где он сейчас? — Все хорошо, это всего лишь я, ты в безопасности... остановись... Постепенно удары ногами и царапанье руками стихли, и мутные глаза Моно прояснились. Он непонимающе моргнул, как вдруг к ним в панике подбежала женщина. — Брэдли! О, Брэдли, что случилось?! Этот крик вывел старшего мальчика из ступора, и он тут же начал реветь. — М-мама! Э-эти дети напали на меня! — прорыдал он. — Я-я д-думал, что погибну! Уильям даже не мог сказать, что он преувеличивает. Господи Иисусе. Женщина отчаянно осмотрела лицо ребенка и выражение её лица напряглось, когда она увидела царапины на его коже. Ее обжигающий взгляд нашел их троих, и Уильям почувствовал, как Моно вздрогнул в его руках. Что-то схватило его за рубашку. Ему не нужно было смотреть, чтобы понять, что это рука Шестой. — Что вы сделали с моим сыном?! — резко обвинила женщина, злобно на них глядя. Что-то горячее и острое вспыхнуло внутри Уильяма, но он подавил это. Сейчас не время. — Мне очень, очень жаль, мэм, — извинился он. — Я не… — Вы могли его убить! — перебила женщина его, побагровев. — Эти маленькие демоны могли убить моего Брэдли! Что за ребенок станет так себя вести…! — Эй! Позвольте вас прервать, — вмешался Уильям, начиная немного злиться. — Они не демоны. И я сомневаюсь, что Брэдли совершенно невиновен. Почему бы вам не спросить вашего ребенка, что делал он? — Мой сын никогда бы не поступил так, как эти чертята… — …А мои дети никогда бы не напали без причины, — прорычал Уильям. — Давайте, спросите его. Женщина закипела от ярости. Ее ребенок все еще дрожал от пережитого, и Уильяму бы его пожалеть, но все еще было очевидно, что он сделал то, чего не должен был. Уильям говорил серьезно. Он знал Моно и Шестую. Несмотря на то, что он потом определенно собирался с ними поговорить, он точно знал, что их первая реакция никогда не насилие. — Я… я ничего не делал! — пробормотал ребенок. — Я просто хотел вернуть свой мяч! Этот мальчик забрал его! Моно напрягся еще больше, глядя в землю. Хватка Шестой окрепла, и она храбро шагнула вперед. — Врешь! — крикнула она, и Брэдли в страхе отпрянул. — Я видела, ты первый его толкнул! Он ничего тебе не сделал! — Я-я... — мальчик слабо пытался себя защитить, но мать уже его опередила. — Мой ребенок никогда бы никого не толкнул! Он воспитанный! — Может, позволите своему ребенку говорить за себя? — холодно спросил Уильям. — Мы-то не видели, что произошло. Эй, Шестая? Шестая посмотрела на него. — Ты уверена, что видела, как он толкнул Моно? Совершенно уверена? Маленькая девочка кивнула. — Ну вот, — сказал Уильям. — Теперь ты, Брэдли. Малыш вздрогнул, а его мать оскалилась на мужчину, как какое-то дикое животное. Он бы рассмеялся, если бы это была какая-то другая ситуация, происходящая с кем-то другим. Но это имело отношение к нему и его детям, и всё внезапно стало менее забавным. — Мне очень жаль, что дети на тебя накинулись. Они поступили нехорошо, и я обязательно с ними поговорю, — заверил он, пытаясь успокоиться ради мальчика. — Но будь добр ответить честно. Ты тоже виноват, так ведь? Ты действительно толкнул моего ребенка? — Как вы смеете так с ним разговаривать… — Пусть говорит. Ему не пять лет, — резко прервал её Уильям. Честно говоря, он изо всех сил старался разрядить эту ситуацию мирным путем, но эта женщина уже испытывала его терпение. — Я-я... — пробормотал мальчик. — Дорогой, ты не обязан отвечать… — О-он не хотел его отдавать! — выпалил Брэдли, снова заплакав. — Он не хотел его отдавать! Я просто... я думал... он надо мной издевался, так что... — Ты издевался над ним, дружище? — тихо спросил Уильям, только сейчас поняв, что все это время он не отпускал Моно. Мальчику было явно неудобно, поэтому он медленно опустил его. Мальчик покачал головой. — Издевался! — крикнул ребенок женщины. — Издевался! Он сказал: «На нем написано твое имя?» Он издевался надо мной! — Я не издевался, — вдруг заговорил Моно слегка дрожащим голосом. — Я спросил, написано ли твое имя, потому что не умею читать. Я не знал, твой он или нет. Брэдли замолчал, моргая. Его мать тоже удивилась. — Он не умеет читать? — спросила она с недоверием. Она не сказала: «В его возрасте?», но Уильям все равно понял. Он вздохнул, чувствуя, как его гнев уходит так же быстро, как и пришел. Теперь он просто чувствовал себя измученным. — Нет, не умеет. Они оба не умеют. — Он посмотрел матери прямо в глаза. — Похоже, что ваш сын неправильно понял. Интересно, почему. Женщина возмущенно зашипела. — Ваши дети все равно не должны были...! — Я знаю, что не должны были. И они тоже это знают, верно? — подсказал он, мягко подталкивая детей в плечи. Они посмотрели на него взглядом потерянных щенков. — Давайте, извинитесь. Шестая фыркнула, а Моно нервно заломил руки. — ...Ну? — Извини, что напали на тебя, — неохотно проворчала Шестая. — Извини, — пробормотал Моно вслед. Мать Брэдли важно кивнула, и Уильяму пришлось снова медленно подышать, чтобы успокоить свой гнев. Блин, он-то надеялся, что женщина поведет себя как взрослая, но, похоже, это не так. Очередной взрослый человек в ментальных подгузниках. Ладно, неважно. Он изо всех сил старался разрядить ситуацию мирным диалогом, как он всегда делал как полицейский и как человек, а теперь даже больше, поскольку ему нужно было заботиться о детях. Он бы не стал орать на мать, как бы ему ни хотелось, потому что это был не тот пример, который детям нужно было увидеть. Они и так уже пережили слишком много насилия, Уильям не станет следующим звеном в этой чёрной цепи. — Хорошо. Пойдемте, ребята. — Их дело было сделано. Даже если другая сторона не извинилась, он не станет стоять здесь и умолять. Некоторые люди просто злюки. Дети тихо последовали за ним. Однако через некоторое время он услышал тихое шипение его имени и третьи шаги. Это был ребенок. Брэдли. Уильям выжидающе приподнял бровь. — Я, э... — он нервно оглянулся на свою мать, которая зыркала на него и манила вернуться. — Извините. Да неужели? — Я не знал... м-м-м, я не знал, что ты не умеешь... я думал, ммм. Короче... — он запнулся, глядя на Шестую и Моно соответственно, ему явно было не комфортно. — П-простите. — Брэдли! Сейчас же иди сюда! — И-иду, мама! — Мальчик неловко кивнул им в последний раз и убежал навстречу истеричной женщине, приятно удивив Уильяма. Что ж, хотя бы ребенок умнее матери. Он был рад, что с этим покончено. А теперь. Уильям вздохнул. — Дети? Они посмотрели на него с трепетом, как будто знали, что их ждет. Конечно же знали, они ведь были умны. — Нам надо поговорить.