Еноты

Уильям покинул парк вместе с детьми, чувствуя себя истощенным. Он даже не знал, с чего начать. Шестая напала на ребенка. Моно собирался убить того же ребенка. Как ему с этим разобраться? Не в первый раз он уже задался вопросом, не прыгает ли он выше головы. Он психологом не был. У него не было диплома в воспитании. Его опыт работы с детьми был очень ограниченным, а Моно и Шестая были ни разу не нормальными. Что, если он просто усугубляет ситуацию, пытаясь справиться с ними сам? Он взглянул на двоих, пока они шли. Моно был напряженным и бледным и заламывал руки в знакомом нервном жесте, который Уильям научился ассоциировать с ним. Шестая смотрела в землю, но он видел, что у неё слегка дрожат руки. Кровотечение из носа прекратилось, но кровь стереть она так и не удосужилась. Уильям почувствовал к ним прилив сострадания. Они не знали, как поступить иначе. Он не знал, что именно они испытали перед тем, как сбежать из этой Утробы, но догадывался, что это пришлось им туго. Если кто-то на них нападал, они только и могли, что атаковать их в ответ. Теперь Уильяму просто нужно было объяснить, почему это неправильно, и почему они никогда больше не должны так делать. Легко. «Ага, щас». Мужчина вздохнул, обнаружив пустую скамейку у тротуара. В нескольких футах от них на лужайке старушки занимались йогой. Он сел. Дети стояли, пока он не похлопал по скамейке, и они не сели по бокам. — Дети... — начал он. — Думаю, вы уже знаете, что я собираюсь сказать, так ведь? Тишина. — Но сначала я бы хотел узнать, что произошло с вашей точки зрения. Почему вы сделали то, что сделали. Справитесь? Шестая нервно взглянула на него. Моно молчал, но Уильям знал, что он слушает. Он ждал. И ждал. И ждал. — Я должен был... — пробормотал Моно, все еще не поднимая глаз. — Он толкнул меня. Я должен был. — Ты должен был что, Моно? — мягко спросил Уильям. — Я должен был его убить. Несмотря на то, что он уже тогда знал, что он собирается делать, от откровенного признания мальчика у Уильяма все равно пробежали по спине мурашки. Он заставил себя глубоко вздохнуть. — Зачем тебе нужно было его убить? — Потому что тогда он бы убил меня, — заявил мальчик так, будто это было очевидно. — Ты думаешь то же самое, Шестая? — Уильям повернулся к маленькой девочке. Та кивнула. — Ты поэтому помогала? Еще один кивок. Так. Хорошо. — Но сейчас... ты знаешь, что он не пытался убить тебя, верно? — медленно произнес Уильям. — Он, конечно, поступил неправильно. Но это не повод убивать другого человека. — Но он толкнул Моно! — возразила Шестая. — Откуда ты знаешь, что он бы его потом не убил? Потому что дети не убивают людей? Потому что убийство незаконно? Перед этими детьми не существовало никаких оправданий. О законах они не знают, не знают, какое поведение опасно, а какое нет. Если один толчок — это все, что им нужно, чтобы решить стереть обидчика с лица земли... Уильям вздрогнул. — Но я знаю, что он не собирался этого делать, — сказал он. — Дети не думают об убийстве... в лучшем случае, я думаю, что толчок — это все, что он собирался сделать, но это все равно нехорошо. — Тогда что я должен был сделать? — спросил Моно, нахмурившись. — Что угодно. Буквально. Поговорить с ним, попробовать пообщаться... помнишь, как вы недавно поссорились? Дети кивнули. — Это произошло из-за отсутствия коммуникации. И это тоже. Он думал, что ты над ним издеваешься, но это не так. Ты думал, что он собирался тебя убить, но это не так. Смысл есть? — Думаю... да, — пробормотал мальчик. — А если он не хочет говорить? Что, если он хочет нам навредить? — потребовала ответа Шестая. — Нам же нужно как-нибудь защищаться. — И я не говорю не защищаться, — кивнул Уильям. — Если я рядом, позовите меня, попробуйте поговорить, можете даже сопротивляться, но только в целях самозащиты... Он уставился на них, пытаясь передать, насколько серьезно он к этому относился. — Но убивать — это перебор. Это плохо, дети. Я понимаю, что вы испугались, но... убийство — это не выход. — Что… — внезапно вмешался Моно, нервно сглотнув. — Что происходит, если здесь кого-то убивают? Шестая тоже напряглась, и Уильям не мог не подумать, что он чего-то не знает. Несмотря на это, он продолжил. — Они попадают в тюрьму. Их сажают под замок, — честно ответил он, и, когда дети побледнели, он бросился объяснять: — Но с детьми так не делают, только... только со взрослыми, и иногда с подростками! Преуменьшение века. Закон менялся от штата к штату, от страны к стране, и он слышал о случаях, когда детей предавали суду за совершенные ими преступления. Иногда они получали обширную терапию. Иногда их помещали в специальное заведение. К сожалению, правосудие не было черно-белым. Отнюдь. Оно во многом зависело от ситуации, ребенка, обстоятельств и так далее. Но он не мог им этого сказать. По крайней мере, не сразу. Эти дети ничего не знали о законах и правилах, и он не мог сообщить им все сразу. Убийство было легким вариантом для многих. И как ни больно ему было это признавать, ему нужно было положить конец их идеям прямо сейчас, чтобы они не стали... опасными. Его тошнило от того, что он даже считал их преступниками, но на работе он научился никогда не исключать ни единого варианта. Моно и Шестая были повреждены, очень повреждены, а раны очень легко могут превратиться в ненависть, если их оставить без присмотра. Но нет. Их еще можно было спасти. Они были здесь и были готовы слушать, а это было все, о чем он мог просить. Кроме того, звучало так, будто убийство было последним средством для них обоих, а не так, как будто они на самом деле хотели это сделать. Образ мышления «убей или будь убит». Он все еще мог до них достучаться. — Послушайте, дети, — выдохнул Уильям через нос, пытаясь успокоить суматоху в голове. — В этом мире есть самые разные злые люди. Я не собираюсь это скрывать, и я знаю, что вы уже встречались с ними. Дети посмотрели вниз. — Вы знаете, как они говорят, как действуют, как выглядят. Вы знаете, какие признаки нужно искать, если они хотят вас убить. Верно? Шестая неуверенно кивнула. — Так скажите мне. Теперь, когда вы успокоились, вы все еще думаете, что тот мальчик хотел убить Моно? Тишина. Затем девочка медленно покачала головой. Хорошо. — Я не знаю, что случилось, — прошептал Моно потерянно. — Он толкнул меня и... я совсем не боюсь детей, но это было так внезапно, как будто я снова был... там, и я... Его голос надорвался, а вместе с ним и сердце Уильяма. — Я его даже больше не видел. Я видел только их. — Его руки дрожали. — И я думал: «Они убьют меня». А я не хотел умирать, поэтому я просто… я просто… — Я знаю, я знаю, — мягко шикнул на него Уильям, положив руку мальчику на плечо, ожидая, стряхнет ли он её. Он не стряхнул. — И я тебя не виню. Многие люди пережили и переживают такую ​​же ситуацию. Уильям посмотрел на небо. Оно по-прежнему было ясным и голубым. Оно не соответствовало тону их разговора, но, опять же, когда дело доходило до подобных вещей, оно никогда не соответствовало. — Человек A сильно ударяет человека Б по какой-то причине, поэтому позже друг поднимает руку рядом с человеком Б, но тот вздрагивает, потому что думает, что его сейчас ударят. Ничего не напоминает? — Я не понимаю. Это отстойно, — сказала Шестая, разочарованно нахмурившись. — Даже когда я знаю, что этот человек может и не причинить мне вреда, я все равно думаю, как мне сбежать. Уильям печально улыбнулся. — Верно. Так что то, что пережил Моно, думаю, похожий случай. И это действительно отстойно, но это абсолютно нормально, и со временем это можно преодолеть. И я горжусь тем, что ты защитила Моно, Шестая, даже если на этот раз ты ошиблась. Ты поступила очень смело. Шестая фыркнула и отвернулась, но Уильям видел, что похвала ей польстила. — Только, пожалуйста, не прибегайте к убийству. Никогда. К нему прибегают негодяи и трусы. К нему прибегают плохие люди. Но вы же не такие, как они, верно? Вы лучше их. Дети снова напряглись. Почему они так себя вели? ... Если только... По спине Уильяма прокатилась холодная волна трепета. — Дети, вы ведь... — он заставил себя это спросить, ему нужно было спросить. — Вы ведь… никого не убивали? Шестая вздрогнула, а Моно отвел глаза. Это и было необходимое ему подтверждение. Уильям был так потрясен, что не проронил ни слова. Шестая, очевидно, неправильно восприняла его молчание, потому что она спрыгнула со скамейки, подтащила Моно к себе, и встала в нескольких шагах от Уильяма. Настороженный взгляд, который она носила в первые дни, когда он их встретил, снова появился. — А что, если и убивали? — рявкнула она, пытаясь скрыть дрожь в голосе. — Что ты с нами сделаешь? — Я... подожди, ничего! — пробормотал Уильям, разрываясь между тем, чтобы встать и убедиться, что они не убегут, или продолжать сидеть, чтобы казаться более доступным. Он выбрал последнее. — Дети... — Мы плохие дети, мы это уже знаем! — Черные глаза Шестой прожигали в нем дыры. — Ну и что, если мы убивали людей? Они все равно это заслужили! — Подожди-подожди-подожди! — Уильям помассировал виски, почувствовав головную боль. — Так, во-первых, Шестая, я не причиню вам вреда. Никогда. Мы это уже обсуждали. Она замолчала, но и не убежала, поэтому он счел это победой. — Что… что ты имела в виду? Они это заслужили? Как вы... — он оставил фразу витать в воздухе. Он все еще не полностью осмыслил признание Шестой. Эти дети убивали людей. Они убивали людей. — Нам пришлось. — Лицо Моно было бледным, как полотно. — Они собирались нас убить. В тот раз мы не слишком остро отреагировали, если бы мы их не убили, мы бы погибли. Хорошо. Хорошо. Значит, самооборона. Это... не совсем лучше, но, по крайней мере, давало понятный мотив. — К-как вы...? Тишина. Они не хотели об этом говорить, ладно. Это нормально. Уильям тоже не захотел бы. — Дети... Я не причиню вам вреда из-за этого, и... — он вздохнул. — И я не думаю, что это делает вас плохими детьми. Шестая вскинула голову. — Делает! Мы плохие, и если люди узнают… — Она ​​умолкла и несколько раз сглотнула. — ...Шестая, что, по-твоему, случится? — Нас убьют. Плохих детей убивают, — прошептала она, глаза её были полны страха. — Мы умрем, а я не… я не допущу. Я не позволю нам умереть… — Мы зашли так далеко, — добавил Моно, крепко сжимая руку Шестой. — Мы едва выбрались, я не хочу умирать сейчас, когда мы… Маленький мальчик поднял глаза на Уильяма. Они были сияющими и напуганными. — Я не хочу умирать сейчас, когда у нас есть это. Тишина. В груди Уильяма кипело множество разных эмоций. У него закружилась голова. «Видишь, вот почему нельзя эмоционально увлекаться делом», — прошептал голос глубоко внутри Уильяма. «Но это не дело!» — огрызнулся Уильям. Это же Моно и Шестая, и они напуганы. Они его… Они его обязанность. Они ему доверяют, к лучшему это или к худшему. Он не мог позволить этому пропасть зря. — Вы не умрете. Плохих детей здесь не убивают, и даже если бы вы и были плохими, вы... никто не заслуживает того, через что прошли вы, — его голос казался далеким, как будто он был под водой. — Обещаю, я не позволю никому вам навредить. Вы говорите, что вы плохие дети. А я так не думаю. Возможно, вы поступали плохо, но это не значит, что вы плохие люди. Вам есть над чем поработать. И я с радостью помогу вам, если вы позволите. Не все хотят вас прикончить. Не все нужно решать с помощью насилия. В следующий раз, когда вы почувствуете себя вот так, скажите мне. Мы всё исправим. Шаг за шагом. Это не обязательно должно быть сразу, но я всегда буду рядом, когда я вам понадоблюсь. Он как будто решал свою судьбу. Как будто подписывал пожизненный контракт. Это было опасно. Уильяму было абсолютно плевать. — А насчет людей, которых вы убили... Не стану отрицать, что меня это немного потрясло, но в этом нет ничего необычного. Убийство кого-то в порядке самообороны случается чаще, чем вы можете себе представить. И, как полицейский, я должен быть этим возмущен. Я должен сказать вам, что это было неправильно, даже если они были плохими людьми, но... Уильям встал со скамейки и встал на колени, четко показывая детям свои движения. Он медленно взял их крошечные ручки в свои. Они не оттолкнули его. — Я не идеален. Я тоже человек и часто поступаю эгоистично, и, честно говоря... Если бы мне предоставили выбор между этими людьми и вами двумя... Он слегка сжал их руки. — Я бы выбирал вас каждый раз, — он чувствовал себя немного подавленным. Они тоже выглядели немного подавленными. Господи, во что он превращался? — Каждый раз. Моно посмотрел вниз. — Мне это не нравилось, — признался он. — Убивать монстров. Это было необходимо, и я не жалею об этом, но я все равно чувствовал себя отвратительно. Я чувствовал... — ...Как будто я одна из них, — присоединилась Шестая, быстро моргая. — Я чувствовала себя грязной, потому что где-то внутри меня я была рада, что они погибли. Они этого заслужили, потому что они причинили нам боль, но... — Все в порядке, — прошептал Уильям. — Все в порядке. Знаете почему? Потому что вы больше не там. Вы со мной. И они вас не достанут. — ...Обещаешь? — спросил Моно едва слышным голосом. — Обещаю, — ответил Уильям, и его удивила резкость собственного голоса. — Все будет хорошо. Шаг за шагом. Обещаю. Шестая кивнула и снова сжала его руку. Она всхлипнула, но не позволила слезам потечь. Моно попытался улыбнуться. Улыбка была кривой, неумелой и безупречной. Уильям тоже улыбнулся им, прежде чем медленно подняться. Его руки все еще сжимали их. — Ну, думаю, на сегодня хватит, вам не кажется? — сказал он. — Хотите, купим мороженого по дороге? Шестая тут же просияла и кивнула, немного подпрыгнув. Моно тоже застенчиво согласился, лениво махая рукой между ними. И они ушли, эмоционально уставшие, но довольные так, как не были уже долгое время. От веса рук детей по обе стороны от него казалось, что там им самое место. Им предстояло решить еще много проблем. Множество кошмаров, множество травм, которые нужно вылечить, но пока... По крайней мере, пока все было идеально. . . . — А нам можно их немножечко побить? — Нет, Шестая.