Еноты

Свободные выходные были для Уильяма редкостью. Преступники не уважали эти два благословенных дня отдыха, у преступлений никогда не было расписания, но каким-то чудом Вселенной в эти выходные его электронная почта была пуста. Ни дел, ни документов, ни файлов. Ничего. Совсем. Это было слишком хорошо, чтобы быть правдой, но он давно научился не сомневаться в подобных вещах, чтобы они не исчезли, как только он подумает, что может насладиться ими. Он радостно вздохнул и, положив телефон обратно на тумбочку в гостевой спальне, полежал ещё несколько минут в постели, глядя в потолок. Снизу доносились приглушенные звуки. Должно быть, дети уже проснулись. Хм... Что ж, раз у него свободные выходные, он не хочет проводить их здесь. Выходить на улицу и подышать свежим воздухом тоже хорошо, и он устал сидеть взаперти дома или в участке. Перемены могут быть полезны и для детей. Да, он хотел максимально использовать эти выходные. У него было чувство, что это еще долго не повторится. . . . Шестая поправила ремни рюкзака, глядя на знак автобусной остановки. Моно стоял рядом с ней со своим рюкзаком и материалами, необходимыми для того, что они собирались делать. У Уильяма был самый большой рюкзак. Они собирались в какой-то поход. Уильям сказал, что это все равно что провести ночь в лесу или посреди природы, вдали от города, отдохнуть и расслабиться. Шестой лес не особенно нравился, но они собирались жарить зефир, так что она будет терпеть. Кроме того, ей приходилось напоминать себе, что люди здесь не убивают других людей, и если что, им технически разрешено защищаться. Хотя Шестая никогда раньше не ездила на автобусе или любой другой машине - так назывались штуки с колесами, - Уильям очень понятно объяснил, как они работают, так что она не боялась. Единственная опасность заключалась в том, что они могут разбиться, а в этом случае она была уверена, что они выберутся оттуда в основном невредимыми. Рядом с ними автобуса ждали и другие люди. Маленькая пожилая женщина, которая продолжала улыбаться ей, когда она смотрела, — что было странно, поэтому она перестала смотреть. Несколько взрослых, две хихикающие девочки, наблюдающие за чем-то в руках, и женщина с маленьким ребенком, храпящим на плече. Шестая чувствовала себя немного раздраженной из-за всех этих людей, но заставила себя расслабиться и казаться равнодушной. Помни, на тебя никто не нападет. Никто не причинит тебе вреда. Никто тебя не убьет. Вдохни и выдохни. ... Она решила, что дыхательные упражнения — это глупо, когда стало ясно, что она больше не сможет расслабиться. Может быть, она в напряжении будет постоянно, а если так, то она ничего не могла с этим поделать. Ее мысли прервал громкий скрип. Вот и автобус. Вонючая, дымящаяся старая штука, выкрашенная в ржаво-красный цвет, летела к ним с пугающей скоростью. Она на всякий случай спряталась за Уильямом, еще сильнее вцепившись в ремни рюкзака, но человек, управляющий машиной, остановил ее прямо перед ними, и люди сразу же начали заходить в автобус. Другие люди спустились и ушли в своих направлениях, как будто всего несколько секунд назад они не были внутри потенциально смертельной штуковины. Шестая сглотнула. — Заходите, дети, — Уильям нежно подтолкнул их к автобусу, и она запрыгнула вслед за Моно, с любопытством оглядываясь по сторонам. Вдоль окон стояло много сидений, люди сидели на них или держались за треугольные штуки, которые свисали с крыши автобуса, когда стояли. Зачем они это делали? ...Причина стала ясна после того, как Шестая чуть не потеряла равновесие, когда автобус внезапно тронулся. Моно инстинктивно присел рядом с ней, широко раскрыв глаза. Сердце Шестой болезненно забилось у нее в груди. Это ее напугало. Уильям жестом указал им на ряд сидений, которые были блаженно пустыми, и они с трудом направились к ним, пока автобус катился по дороге. Он позволил им сесть у окна. Шестой стало интересно, что люди делают, если сидений не остается. Они за них сражаются? Скорее всего, нет, напомнила она себе — снова — что люди здесь не прибегают к насилию. Значит, они просто терпят? Ей это казалось плохим и опасным. Что, если кто-то ранен, умирает или просто устал? Разве другие люди не позволят им занять хоть одно место? Что ж, не важно. У них-то места есть, да и Шестая все равно не собиралась в ближайшее время ехать на автобусе. По словам Уильяма, люди обычно садятся на автобус, когда им нужно преодолеть большое расстояние, но раз так, то Шестая предпочла бы идти пешком. Сколько она себя помнила, она прошла пешком от острова до леса и до города, пересекла корабль и снова вернулась в город. Она не станет жаловаться, если придется сделать еще парочку шагов. — Мы так быстро едем... — пробормотал Моно, сжимая руки. Шестая выглянула в окно. Они действительно очень быстро ехали. Внешний мир казался размытым, и было трудно уследить за окружающей обстановкой, а здания отдалялись все дальше и дальше друг от друга, заменяясь деревьями и цветами. Шестая напрягалась каждый раз, когда автобус останавливался, причем делал он это совсем не мягко. Они покачивались вперед, почти соскальзывали со своих сидений, поэтому она просто прижалась к спинке сиденья и надеялась, что они никуда не врежутся. Моно стискивал бока сиденья, жмурился, и тяжело дышал, когда шины визжали. Шестая никак не могла понять, почему он так напуган. Уильям сжимал рядом с ними губы, бросая неодобрительный взгляд на человека, управляющего автобусом. Когда они наконец остановились, им казалось, что прошла вечность. Когда они вышли из автобуса, ноги Шестой слегка дрожали, а Моно побледнел и вспотел. Пока Уильям проверял последнего, Шестая огляделась. Лес. В ее животе забурлил страх, который она быстро стерла гневом, как только он появился. Она не испугалась. Лес был совсем не похож на лес Охотника, он был слишком маленьким. Он был... На самом деле, он был очень даже красивый. Вечный туман всегда окутывал лес их мира, даже днем, делая его все время серым и темным. Этот был другой. Деревья были ярко-зеленого оттенка, кое-где встречались странные желтые и красные. Земля была насыщенного черного цвета, в отличие от сухой почвы знакомого ей леса, и когда она посмотрела вверх, то увидела несколько маленьких птичек, летающих туда-сюда, весело щебечущих и поющих. К тому же вдалеке она увидела небольшую группу людей, гуляющих по лесу. Это доказывало, что он не был пустым. Она почувствовала, как ее плечи расслабились, поскольку список вещей, которые делали этот лес вероятно безопасным, расширялся все больше и больше. Было бы неплохо, правда? Спать под звездами, разводить костер и жарить зефир... — Шестая, ты готова? — позвал ее Уильям. Моно выглядел лучше, и уже вытянул шею, чтобы взглянуть на небо, прямо как она недавно. Она кивнула, подходя к мужчине. Пора гулять. О, как же здорово было ходить. ...Она уже начинала ненавидеть автобус. . . . Все трое поднялись по горной тропе, и Шестая расширила глаза настолько, насколько возможно, чтобы впитать все, что привлекало ее внимание. Их окутывала легкая тишина, которую нарушили только несколько человек. Они прошли мимо и радостно поприветствовали их, но она не ответила. Это было час назад. Рюкзак лежал у неё на спине тяжелым посторонним грузом и затруднял передвижение по лесу, но она не жаловалась. Моно был заворожен верхушками деревьев и небом, и он постоянно спотыкался, потому что не смотрел под ноги. Шестая же смотрела в землю. Отчасти чтобы проверить, нет ли ловушек, которые можно спрятать под грязью и листьями, и отчасти чтобы внимательно рассмотреть множество интересных вещей, которые можно найти. Например, тот лист. Шестая присела рядом с ним и осторожно подняла. Он был странного цвета, не совсем зеленый, но с оттенками красного и желтого. Если бы она как следует его наклонила, солнце показало бы, что он сияет. Шестая полюбовалась листом еще несколько секунд, прежде чем встать и поспешить за другими, перемещая рюкзак, пока тот не оказался перед ней, чтобы она могла положить лист внутрь. Но она не могла его просто запихнуть, иначе он сломается или помнется. Вместо этого она выудила одну из книжек с картинками, которые Уильям купил для них на прошлой неделе, и сунула лист между страниц. Она была возмущена, когда узнала, что книга предназначена для малышей, но Уильям терпеливо заметил, что, поскольку они еще не умеют читать, нет никакого смысла покупать книгу с большим количеством слов. Ей пришлось признать, что он прав, даже если ее лицо горело от смущения из-за того, что она была такой тупой и невежественной. Что ж, в ее защиту, у Моно и нее были более важные вещи, о которых нужно было беспокоиться, чем чтение. Например, остаться в живых. Но Моно книга понравилась, из-за картинок. Шестой нравилось внимательно разглядывать детали. Мелочи внутри цветов изображений, потому что она была уверена, что никто их больше не замечает. Вот почему ей также нравилось смотреть на землю. Там были маленькие жуки и существа, которых она никогда раньше не видела, даже в приюте для домашних животных. Лес был живым, наполненным до краев нежным жужжанием или щебетанием птиц, или просто тяжелым звуком их шагов. Но Шестая не испугалась. Нигде не было ни монстров, ни гниющих трупов, ни каких-либо отвратительных запахов. Тишины не было. Даже когда она останавливалась, чтобы посмотреть на блестящую гальку или интересное насекомое, она слышала шаги Моно или легкое дыхание Уильяма. Даже убрав эти звуки, все равно пели бы птицы, а ветер шелестел бы листвой. Солнце бы согревало ее голое лицо. В этом мире не было гнетущей тишины, когда казалось, что весь мир остановился, оставив единственных настоящих людей посреди ледяной, неумолимой разрухи. Это было успокаивающе. Это было хорошо. Пройдя еще несколько минут, они достигли маленькой полянки, где трава была плоской и бледной. Уильям сказал, что поставит здесь палатки, а они тем временем могут делать все, что захотят. Моно хотел поиграть в салки, так что так они и сделали, уже подогретые прогулкой. Шестая очень гордилась собой, когда они сравнили баллы в конце, и обнаружила, что Шестая поймала Моно четыре раза, а Моно только два. Уж она ему об этом не даст забыть. Когда они немного поели, а потом напились воды, они начали рисовать. Моно взял карандаши и бумагу, поэтому они положили книги в качестве опоры и легли животами на теплую землю. Уильям вытащил книгу и начал читать. Шестая мимолетно взглянула на него. Надо будет попросить его научить их читать. — Что будем рисовать, Шестая? — спросил Моно. Она пожала плечами. Рисование ей давалось не так легко, как Моно, поэтому она обычно просто копировала то, что он делал. — Я нарисую лес, — решил мальчик, принюхавшись. — Он красивый. — Действительно, — согласилась Шестая, достала лист, и показала ему. — Можешь попробовать нарисовать это. — Ого, какой красивый! Ее друг улыбнулся крохотной кривой улыбкой. В последнее время он делал это все чаще и чаще, с тех пор, как они поговорили с Уильямом в тот день в парке. Она тоже чувствовала себя свободнее, легче. Теперь, когда она знала, что ее теория о «плохих детях» была ложной — к ее огромному смущению, — она ​​чувствовала, что может идти по улицам и не быть все время на грани. Может быть, та малышка посмотрела на нее потому, что ей было любопытно, а не потому, что она хотела украсть её мороженое. Может, тот старик лишь помогал ей дотянуться до игрушки на самой высокой полке, а не пытался заманить ее в темный угол и убить. Взаимодействие и разговоры открыли для них новый свет, и Шестой эта перемена понравилась. Но. Как бы хорошо это ни было, она не станет менять настройки по умолчанию. Уильям сказал им, не так ли? В этом мире тоже есть монстры. Как только их ловили, их запирали, так что она все равно будет осторожна. Она не станет разговаривать с незнакомыми людьми, не станет следовать за кем-то в неизвестное место. Опасность по-прежнему таилась на каждом углу, и она знала, что Моно и ей просто повезло найти такого взрослого, как Уильям. Если бы их нашел монстр... Если бы их нашел кто-то, кто хотел их обмануть... Если бы Уильям был злым и притворился добрым, просто чтобы потом убить их... Да, повезло. Очень-очень повезло остаться в живых. Поэтому Шестая меняться не станет. И она знала, что Моно тоже. Уильям простил их (почему, почему, почему?) за убийство монстров, но Шестая знала, что ему это не очень-то понравилось. Поэтому она не говорила, что у нее на уме. Она не скажет, что по-прежнему была готова убивать, если бы того потребовала ситуация. И Шестая знала Моно, поэтому она знала, что он думает так же. Если других вариантов не останется, Шестая снова убьет. Если кто-то станет угрожать Моно, она не станет колебаться. Когда Шестая и Моно встретились, главной причиной того, почему их командная работа и связь были такими сильными, было то, что они знали, что они будут готовы убить, чтобы спасти другого. Вот почему Шестая была так зла на Моно в прошлом за то, что тот бросил ее на произвол судьбы. Если ты в группе или команде, ты должен быть готов защитить своих товарищей по команде. Шестая была полезной, а не полной дурой, так что она будет защищать своих. Что бы ни случилось. — Ты уже закончила, Шестая? Девочка моргнула и посмотрела вниз. Бумага была пуста. Упс. — Нет, — ответила она, смущенно пряча белый холст. — Ты? Моно с гордостью поднял довольно точную копию листа Шестой, большую и в самом центре картины. Вокруг него он поместил рисунки деревьев и травы с цветами. Внизу виднелись три плохо нарисованные фигурки-палочки, на их спинах красовалось что-то вроде цветных пятен… — Это наши рюкзаки, Шестая… ...Но в целом картинка получилась очаровательная. Она даже могла разобрать, кто есть кто. Шестая была ярко-желтого цвета, Моно — черного, а Уильям — коричневого. Улыбался только взрослый, что ей показалось довольно точным. Она показала ему большой палец. Моно по-дурацки засветился и, оттолкнувшись от земли, убежал, предположительно, показать Уильяму его произведение искусства. Шестая уставилась на бумагу. — Я тоже умею рисовать, — фыркнула она, никому конкретно, и заставила себя начать, даже если ее рука чувствовала себя так, будто сделана из свинца. Она позволила своему разуму поблуждать, сосредоточившись на деталях и далеких комплиментах мужчины, прежде чем нанести последние штрихи и вернуться к реальности. Она сглотнула. Ой. Как она…? Она не хотела... ... Что же. Неважно. Ну не умела она рисовать, невелика беда. Шестая сердито смяла бумагу. Почему она не могла хоть раз нарисовать что-нибудь нормальное? Почти все её рисунки получились мрачными и грустными, и казалось, что она как будто не заметила остальных двадцати трех цветных карандашей, потому что ей было лень переключаться между ними, и в итоге она рисовала черным или синим, ничем не помогая ситуации. Неважно. Шестая впилась взглядом в скомканную бумагу и грубо сунула ее в боковой карман рюкзака. Неважно. Она все равно не любила рисовать.