Еноты

Когда наступил полдень и Шестая чуть не сломала свой карандаш пополам... — Нет, Шестая, это б. — Разве не в? — У в два кружочка. — Урхххх. ...она ​​начала беспокоиться все больше и больше. Леность, охватившая лес, исчезала, тени становились все длиннее и длиннее, воздух становился холоднее, а небо темнее. В довершение всего, их планам развести костер помешала легкая морось, что Шестой испортило настроение только сильнее, но зато Уильям дал ей съесть две зефирки. Моно тоже был напряжен, но гораздо меньше, чем она. Она завидовала ему, потому что знала, что они думают об одной и той же ситуации, об одном и том же монстре, и все же он переносил панику лучше, чем она. Но последняя капля наступила, когда они надевали куртки, ожидая, пока облака пройдут мимо, чтобы они могли увидеть звезды. Шестая держалась близко к лагерю, не готовая исследовать среду, как Моно — храбрый, невозмутимый Моно — прислушиваясь к звукам животного под названием «сова» на расстоянии. Постепенно, медленно она почувствовала, как волосы на ее руках встают дыбом, ей показалось, что чей-то взгляд обжигает ей шею, и она знала, кто смотрит. Но это было глупо, потому что там никого не было. Там никого не было, но… у нее все еще была эта яма в животе, как будто должно было случиться что-то плохое. Как будто она должна бежать, потому что за деревьями ждала тень. Ждала, когда она отвлечется, чтобы поймать и… Шестая попыталась успокоиться, правда, но как только ей показалось, что она увидела мешок с телами, свисающий с ветки, который в следующую же секунду исчез, она поняла, что у нее проблема. Все было слишком знакомо, и она не могла с этим справиться. Не сегодня и, может быть, никогда. Ей не хотелось признавать это, но она была напугана. Поэтому она встала и быстро пошла к палатке, которую поставил Уильям, находя слабое утешение в освещенной светом ткани. Мужчина застилал тонкие матрасы, на которых они будут сегодня спать, и повернулся к ней, улыбаясь. Он как будто всегда улыбался, несмотря ни на что, и Шестой на секунду захотелось тоже так уметь. — Привет, Шестая. Тебе уже скучно? Она не ответила, обнаружив, что комок в горле мешает ей говорить. Уильям нахмурился, понимая, что что-то не так. — Ты в порядке? Он сказал, что они могут прийти и найти его, если им снятся странные кошмары, верно? Даже если они не спят. Как тогда, с Моно в парке. Она открыла и закрыла рот, пытаясь подобрать слова. Что ей сказать? Что она боялась леса ночью? Нет, звучит глупо. Что она боялась охотника? Но это откроет целую банку червей, о которых она говорить наверняка не сможет. Уильям нежно похлопал рядом с собой. — Все в порядке, тебе не нужно ничего говорить, — успокоил он её. — Можешь просто посидеть здесь, пока тебе не станет лучше. Шестая кивнула и уже пошла… Ее внимание привлек приглушенный высокий звук. Как будто вдалеке кто-то свистнул. Что... Бабах! Шестая подпрыгнула примерно на фут в воздух, и темные образы немедленно заполнили ее разум. Ее дыхание участилось, а Уильям лишь немного испугался. Что происходит, охотник, он их нашел, Моно был снаружи, вдруг он его убил, вдруг он мертв, они следующие… Через секунду в палатку со скоростью света влетел Моно, задыхаясь и дрожа. Он был жив. Снова свист. Шестая схватила Моно за руку, и они тут же забились в угол. Шестая зажала рукой рот, чтобы не издавать нежелательных звуков. Уильям опустился на колени рядом с ними, широко раскрыв глаза. Бабах! Не звучало так, будто бабах приближался, но Шестая все равно чувствовала, как паника подкрадывается к ее спине. Ее окружение стало расплывчатым, и ее уши больше не могли ничего слышать, кроме оглушительного биения ее собственного сердца. Она почувствовала приближение Уильяма, она заметила, что он что-то говорит, Моно повернулся к нему, но она смотрела только на дверь палатки — она слабая, не защитит — и ждала, ждала, ждала тяжелых сапог, ослепляющего фонаря и темного забвения... — Шестая. Она не может отвести взгляд. Как только она отвернется, он… — Шестая, пожалуйста, посмотри на меня. Она не могла, разве Уильям не понимал? Она должна защитить их, она должна быть начеку... — Все в порядке, Шестая, — на этот раз все еще немного дрожащий, но более спокойный, чем она, Моно тихо прорезал туман в ее сознании. Он всегда был спокойнее, чем она. — Они не... это фейерверки. — Они в небе, — снова раздался ровный и невозмутимый голос Уильяма. Его не беспокоили ни звуки грохота, ни неминуемая опасность. Моно все еще держал ее за руку, но больше не трясся. Просто напрягся. ... Если... ...Если эти двое не напуганы... Значит... Значит, это все-таки не монстр? Бабах! Она вздрогнула. — Давай, Шестая, дыши вместе со мной, — проинструктировал мужчина. — Как я тебя учил. Моно услужливо имитировал преувеличенное дыхание Уильяма, надув щеки и издав легкий свистящий звук на выдохе. Дыхательные упражнения были бесполезны. Они были бесполезны, но... — Раз, два… вот так, хорошо. А теперь подожди… На этот раз они таки сработали. Немножко. Троица сидела, прижавшись друг к другу. Шестая пыталась сосредоточиться на объяснении Уильямом, что такое фейерверк, вместо громких хлопков и свистков снаружи, пока взрывы вдали не утихли, и в лесу снова не воцарилось спокойствие. Через несколько напряженных минут Уильям предложил им лечь спать, сказав, что он ляжет чуть позже. Моно и Шестая вместе залезли под одеяла и уставились от нечего делать на верх палатки. Шестая не думала, что ей удастся заснуть, но из-за замедленного дыхания Моно и ритмичного перелистывания страниц Уильяма она обнаружила, что дрейфует и дрейфует, а остатки паники сказываются на ее измученном уме. Еще через несколько минут она отрубилась. . . . — Моно, ты что, не устал? Маленький мальчик посмотрел на него, моргая. — Не очень, — он ответил тихо, надеясь не разбудить Шестую, которая крепко спала, в кои-то веки рядом с ним. Уильям грустно вздохнул при виде ее. Больше трех обычных прогулок у них быть не могло, да? Третий страйк и вселенная такая: «Стоп, они слишком спокойные. Неприемлемо». Сначала этот безрассудный водитель автобуса, а затем кто-то, по-видимому, праздновавший восемнадцатилетие, что услужливо сообщили блестящие буквы в небе, использовал пиротехнику рядом с буквальным лесом, как идиот, и спровоцировал паническую атаку Шестой, которая длилась почти восьми минут. Не лучшая прогулка. Спасибо, Джейсон. Надеюсь, тебе понравится день рождения ценой рассудка девятилетней девочки. Уильям вздохнул. Ну что ж. По крайней мере, Моно лучше справлялся со стрессом, и Шестая успокоилась, когда узнала, что такое фейерверк. Он в какой-то степени её понимал. Фейерверки красивые, если их использовать в безопасной среде, но он мог признать, что они больше подходят для наслаждения на расстоянии, поскольку их хлопки очень громкие и легко пугают младенцев, животных и иногда травмированных детей. — Прошу прощения за фейерверк, — извинился Уильям, грустно улыбаясь. — Все в порядке, — ответил Моно. — Мы же не знали, что их сегодня запустят. — И все же мне жаль Шестую. — Уильям взглянул на девочку. Даже во сне она выглядела напряженной. Вот бы хоть раз у них была нормальная ночь. — Их звук был слишком громким, да? — Немного, — признал Моно, ерзая под одеялом. — Наверно, фейерверки напомнили ей пули. Да ладно. У Уильяма же так аневризма случится. — Что? — выдохнул он. Моно посмотрел на него, но прочитать выражение его лица Уильям не смог. Уильям постоянно задавался вопросом, почему он не может узнать больше о прошлом детей из нормального разговора, а не каждый раз, когда один из них попадает в переделку. Тем не менее, каждый кусочек приближал его к разгадке всего этого, даже если Уильям с каждым разом все больше запутывался. — Это когда Шестая была с одним из монстров, — наконец ответил Моно. Уильям узнал, что они называют своих обидчиков «монстрами». Это был совершенно другой вид страдания. — Что они с тобой сделали? — тихо спросил мужчина, ненавидя то, что он начал привыкать к этому. — Со мной? — моргнул Моно. — Ничего. Меня там не было. Только Шестая. Значит, это было до того, как они встретились. Ясно. — Что они тогда сделали с Шестой? Ты ее спрашивал? — Она не любит об этом говорить, — с тревогой признался Моно. Уильям понял. — Я знаю только то, что он запер ее в комнате. Уильям подавил внезапно возникшие воспоминания о давнем деле. Худенькая девочка, всего пятнадцати лет, пряча лицо под грязными светлыми волосами, плакала, плакала и тщетно пыталась собрать остатки своей одежды и прикрыться, пока они вытаскивали преступника на улицу, шестидесятилетнего мужика... Уильям крепко сжал книгу в руках, вдалеке услышав рвущийся звук. Было трудно, так трудно сдержать гнев, но как он мог? Как он мог, когда знал, насколько люди были отвратительны? «Лучше бы он не трогал Шестую, — тихо прорычал он в уме. — Лучше бы он ее не трогал, а не то я...» А что бы он сделал? Уильям не был наивен. Он даже не подозревал, что существует такое место, как Утроба, или что там есть дети. Дела по этому не было. Эти отвратительные демоны успешно прятались от них, причиняя боль, убивая и делая Бог знает что с детьми, и Уильям не был настолько наивен, чтобы ожидать, что с Шестой ничего не сделали, пока она была взаперти. Он мог только надеяться, что это было не то, что он подумал, но, учитывая подсказки, мужчина плюс маленькая девочка плюс запертая комната равнялась очень мрачным вещам. Даже если это было не так, как с той блондинкой, Шестой явно как-то навредили. — Ты сердишься? — Тихий голос Моно вернул его к реальности. Он случайно порвал страницу книги. Упс. — Немного, — выдохнул он. — Но не на вас. Просто на людей, которые сделали это с вами. Каждого из них. «И на себя. И на весь наш участок, на всю гребаную страну, за то, что не знали, за то, что не помогли, когда могли, и теперь вас осталось только двое». Несколько секунд царила тишина. — ...Значит, у этого человека был пистолет? — Уильям попытался заполнить тишину, лениво глядя на часы. Одиннадцать тридцать. — Угу, — неопределенно махнул рукой Моно. — Длинный и черный. Ага, значит, ружье. — А он...? — Он гнался за нами, но не попал. Господи. — Где это случилось? — В этом самом Утробе? — У него был дом. В лесу, — кратко ответил Моно, и тон его голоса явно предупреждал, что он закончил говорить на эту тему. Уильям ему позволил. Для одной ночи это слишком много. Даже для одной недели. Он чувствовал тошноту, но ничего не мог поделать. Ничего особенного. По крайней мере, теперь он знал, почему Шестой было так не по себе, когда солнце начало садиться. И он точно знал, что это не из-за темноты. Однажды он проснулся в три часа ночи и обнаружил, что Шестая сидит на кухне и жует «Лаки Чармс» при выключенном свете. Этот фрагмент ее травмы имел больше смысла. Если её заперли в комнате совсем одну и угрожали ружьём, тогда понятно, почему она так отреагировала на звуки фейерверка. Уильям вздохнул. Он должен что-то сделать, верно? Что-то, что мог бы сделать даже такой невежда, как он. Он не хотел, чтобы это испортило лес для Шестой, тем более что она прекрасно наслаждалась им до наступления темноты. ... — Моно? Мальчик повернулся к нему. — Разбуди Шестую, пожалуйста. Мальчик склонил голову. — Я хочу вам кое-что показать. . . . Шестая шмыгнула носом. Холодный ночной воздух подарил ей сопли. — Мы почти пришли, — пообещал Уильям. Она нахмурилась. Шестая была осторожно разбужена Моно несколько минут назад, что было отстойно, потому что на этот раз ей ничего не снилось, но Уильям сказал, что хочет им кое-что показать, поэтому она держала рот на замке. По дороге она держала уши и глаза широко открытыми, ожидая услышать еще ужасные звуки фейерверков, но в лесу было тихо и спокойно, пока они тихо шагали по траве. Шестая почувствовала, как ее плечи снова напряглись. Да возьми же ты себя в руки. — Так, думаю, достаточно, — выдохнул Уильям, остановившись посреди небольшой полянки. Она не была похожа на ту, где у них стояли палатки, здесь трава была длинной и густой. Шестая сглотнула, нервничая. Уильям молча присел и, порывшись в траве, вытащил длинную палку. Шестая спрятала руки в куртке, чувствуя, как ее лицо немеет от холода. Она очень надеялась, что это того стоило. — Вы готовы? — прошептал взрослый. Дети кивнули. Затем мужчина провел палкой по травинкам, потревожив миллионы крошечных насекомых и заставив их взлететь, размахивая крылышками и жужжа. Шестая подняла руки перед лицом и услышала, как Моно удивленно чихает позади нее. Что...? — Вот, смотрите. Шестая снова подняла глаза и… Ого... Ночь внезапно озарилась тысячами огоньков. Они мерцали и летали вокруг них, как крошечные звездочки, соединяясь с настоящими звездами в небе, образуя прекрасную картину, которую Шестая никогда раньше не видела. Она хотела смотреть на неё вечно. — Что… что это такое? — благоговейно прошептал Моно, его карие глаза сияли, отражая свет. — Светлячки, — тихо ответил Уильям. — Это такие маленькие жуки, которые светятся в темноте. Они были такими красивыми. Шестая затаила дыхание, когда к её все еще поднятым рукам приблизился крошечный огонек. Он мягко приземлился на ее палец и беспорядочно замигал. Шестая не осмелилась двинуться с места. Маленький жук медленно прошелся по ее коже, затем расправил крылья и улетел. Она обнаружила, что ей не хватает его присутствия. Как странно. Это же был всего лишь жук. Неважный жук, которого она могла бы без усилий раздавить, но... — Я хочу, чтобы это осталось для вас напоминанием, — прошептал Уильям, его глаза слабо отражали свет светлячков. — Напоминанием? — Моно поднял глаза, все еще глядя в изумлении. — Угу. Я хочу, чтобы вы помнили, что, какой бы мрачной вам ни казалась жизнь сейчас или в будущем, вас всегда будет ждать свет за углом. Свет во тьме... В том месте, где они жили, света не было. Только смерть, страдания и уродливые существа, которые никогда не позволяли им жить так мирно, как они хотели. Единственный свет, который когда-либо был у Шестой, — это луна, освещающая ей дорогу. Ещё у нее была зажигалка, верный компаньон, который освещал ей путь сквозь темный корабль, где таких детей, как она, ели просто удовольствия ради. Свет никогда не был постоянным, никогда не был безопасным. Она предпочла бы оставаться в темноте и прятаться, молчать и жить. Шестая ненавидела шум и яркость, которая открывала самые сокровенные секреты в перспективе. Она ненавидела, когда видела преследующих ее монстров, и ненавидела, когда не видела. Для нее не было выигрыша. И ни для кого. ...И возможно, просто возможно, она также боялась того, как будет выглядеть на свету она сама. В конце концов, разве они не по этой причине все прятались? Разве она не была монстром? Разве она не была злой? Тогда она заботилась только о себе, и все еще не была уверена, что она хороший человек, хотя Уильям или Моно регулярно пытались внушить ей обратное. По ее мнению, Уильям не знал всей истории, а Моно был лицемером. Для Шестой никогда не было света. И, возможно, она света и не заслуживала. Но... Шестая подняла темные глаза на своих товарищей. Только в этот раз лес не казался таким уж опасным. Или таким уж страшным. И, может быть, она сошла с ума, размякла, как Моно, и она никогда в жизни не скажет этого вслух, но... Но под лунным светом, даже в окружении светлячков и осыпанных звездами... Ей казалось, что Моно и Уильям сияли ярче всех. Моно взял ее за руку, а Уильям улыбнулся им. Шестая тоже слегка улыбнулась. И тогда она подумала, что поняла. Может быть, свет не так уж и плох. Может, теперь он станет источником утешения, а не позора... В конце концов, она узнала, что люди тоже могут нести свой маленький свет.