Еноты

— Держи. Шестая подняла глаза и увидела, что Уильям протягивает ей одну белую чашку, а другую прижимает к груди. Шестая взяла свою в руки. Тепло чашки согрело ей пальцы. Это было приятно. Уильям сел рядом с ней, прихлебывая свой напиток. Шестая подумала, не тоже ли молоко. Скорее всего, нет. Она посмотрела на белую жидкость внутри кружки, а пар поднимался к ее лицу. В молоке слабо отражались ее глаза. Она выглядела бесстрастной. Вот что видел Моно, когда…? Шестая вздохнула, её глаза заслезились — от пара. Да-да, от пара. Слова закипели в ее горле, умоляя, чтобы их выпустили. Это было несправедливо. Это было несправедливо. Они просто сидели себе в тишине и пили свои напитки, и все же Шестой почему-то захотелось… — Я плохой человек, — прошептала Шестая. Уильям пристально посмотрел на нее краем глаза. Точно, они же уже говорили об этом. Шестая фыркнула. — Ладно. Я делала плохие вещи, — поправилась она, сурово глядя на чашку. — Все иногда делают плохие вещи, Шестая. — Но я поступила… очень плохо, — заикнулась она, всхлипывая. Уильям ненадолго замолчал. — …Это ты о… эм, людях, которых вы убили? — А? Нет, — Шестая шумно хлебнула молоко, чтобы отвлечься. — Это… тьфу ты. — Все в порядке, — сказал Уильям. — Ты не обязана мне говорить. Но я уверен, что бы ты ни сделала, это не сделает тебя плохим человеком. Разве? Она по-прежнему не могла в это поверить. Особенно поскольку… «Ты просто рассердилась, не так ли?» Тем более, что у нее не было уважительной причины на то, что она сделала. Это была самая обыкновенная месть. Потому что в тот момент она всей душой очень, очень ненавидела Моно. Капля воды упала прямо в чашку. Шестой тоже хотелось погрузиться в жидкость. Может тогда это чувство вины исчезнет. — Все хорошо, Шестая. Все хорошо, — голос Уильяма пронесся сквозь ее мысли, но она только сильней заплакала. Она этого не заслужила. Она должна была упасть, а не он. — Я не… Я не хотела, — всхлипнула она, ставя чашку между ног. Она ничего не могла сделать, кроме как повторять то, что говорила во сне, как испорченная пластинка. Они ничего не значили, ее отговорки, но она не могла перестать их повторять, даже если они были ложью. — Шестая… — Я не хотела, я просто так рассердилась… — она ​​прижала руки к глазам, крепко их закрыв. — Как… Как я могла так поступить?! Я ужасная… — Шестая… — Уильям придвинулся ближе. — Может… хочешь поговорить об этом? Выговориться? Шестая шмыгнула носом, глядя вперед. Стоит ли? Уильям… она могла доверять Уильяму, верно? Даже… даже когда он увидел, какая она ужасная. — Я… я оставила Моно… в плохом месте, — сглотнула она. — Нарочно. — Да? — В тональности мужчины не было ни осуждения, ни эмоций. Он просто ждал фактов. Так было легче продолжать. — Я… я просто была так на него сердита… Я хотела, чтобы он почувствовал то же, что и я, я ненавидела его, и… и когда он… тогда я… — она не могла продолжать. — Я могу к тебе прикоснуться? — тихо спросил Уильям. Шестая нерешительно кивнула. На ее плечо легла теплая рука, тяжелая и большая. Что это было за чувство… безопасности? Да, безопасности. Она бессознательно прильнула к прикосновению. — Я… бросила его там в полном одиночестве, надолго, и мне было все равно, — прошептала она. — Я за ним в конце концов вернулась, но… я не знаю. — Ты все еще чувствуешь себя виноватой? — Да, — она ​​сжала губы. — Это совсем не плохо. Иногда чувство вины показывает, что тебе не все равно. — Но мне все равно! — выкрикнула Шестая, чувствуя покалывание в горле. — Почему я так поступила с Моно, если мне было не все равно?! — Потому что ты рассердилась, верно? — Я не должна была! Моно тоже вернулся за мной, и он всегда помогал мне и защищал меня, и я все равно бросила его там, зная, что может случиться, зная, что он может умереть… — Шестая, к её досаде, не смогла больше ничего сказать, потому что ее дурацкие глаза решили потупить и пустить еще больше слез… так, что ли, нормальные дети чувствуют себя все время? Отстой. Однако секунду спустя ее обвило что-то мягкое и теплое, и ее запутанному мозгу потребовалось время, чтобы идентифицировать это как руку. Рука Уильяма. Обернулась вокруг нее. Он… обнимал ее? Но почему? Она же ужасная. — Все в порядке, Шестая. Я уверен, что Моно тебя простил. Именно это её и раздражало. Он наверняка простил. Но он не должен. Он уже слишком многое ради нее вынес. — Но… Он не должен… Я не… — Ты совершила ошибку, — спокойным голосом согласился Уильям. — Плохую ошибку, просто потому, что хотела отомстить ему. Я не говорю, что это хорошо. -… — Но ты признаёшь, что поступила плохо, а это уже шаг в правильном направлении, — продолжил он. — Помнишь, что я говорил вам раньше? То, что ты жалеешь об этих ошибках и желаешь измениться, уже доказывает, что ты хороший человек. — Я бросила его там… он должен меня ненавидеть. — Шестая, мы же говорим о Моно. Может, он в какой-то момент сердился на тебя, но гнев же не значит ненависть. Он любит тебя, я знаю, что любит. Шестая почувствовала, как по ее лицу ползет жар. — Значит, я единственная, кто тут вину чувствует? — пробормотала она раздраженно. Уильям усмехнулся. — Наверное. От вины трудно избавиться, особенно когда она начинает поглощать твои мысли, как сейчас. Это не полезно. — И что же мне делать? — Мм, ну, попробуй… представить себе все те вещи, которые ты думаешь о себе, эти плохие и обидные вещи. Затем представь, что сказал бы Моно. Настоящий Моно. Не тот, которого ты придумала у себя голове. Думай о том, что произошло на самом деле, а не о том, что твоя голова напридумывала. Шестая многократно моргнула. Ладно… ммм… она попробует. Это поможет, верно? Как те дыхательные упражнения, которым их научил Уильям. Ладно, ладно. … «Что? Боль? — усмехается Моно, спрыгивая со стула. Он начинает ходить туда-сюда. — Вот и хорошо. Ты заслуживаешь, чтоб тебе было больно». «Ой, Шестая, ты в порядке?! — Моно подбежал к ней и упал на колени. — Это было очень больно… хочешь, я тебя понесу? Или, может, отдохнём немного?» Моно… Моно не нравилось, когда ей больно. «Ты чудовище, Шестая. Демон. Ты отпустила, а ведь я только и делал, что помогал тебе». Моно уставился на нее широко раскрытыми глазами, когда она закончила ломать голову ученику. Она ненавидела это выражение лица, как будто он испугался. Но всего секунду спустя Моно гордо улыбнулся. «Сам нарвался», — сказал он. Моно понимал необходимость прибегать к насилию, чтобы выжить. Это было нехорошо, и Шестая, конечно, могла бы быть более миролюбивой, но она не была демоном. Она отпустила его, и это было ошибкой, но она не была чудовищем. «Ты эгоистка, Шестая. Тебе плевать на всех, кроме себя. Тебе на все плевать. Иногда я спрашиваю себя, возможно ли вообще обратное». Тебе не обязательно, Шестая», — сказал Моно, с сожалением разглядывая самодельную повязку. Она сердито посмотрела на него, еще сильнее затягивая ткань. «Заткнись и дай мне помочь тебе». Шестой было не плевать. Она плохо это показывала, потому что раньше никогда не удосуживалась, но ей было не плевать. Не на Моно. Даже не на Уильяма. Ей было не плевать. «Скажи мне, Шестая. Есть ли сердце в твоей мертвой грудной клетке? — он резко тыкает меня в грудь. — Наверняка там пусто. Я думаю, ты вообще ничего не чувствуешь». «Как красиво», — прошептал Моно, впервые в их жизни глядя на звездное небо. Шестая тоже смотрела, не желая отводить взгляд. «Да», — согласилась она дрожащим голосом. Это было красиво. Шестая все время чувствовала что-то сильнее, чем это было необходимо. Она чувствовала эмоции горячим пламенем в сердце. Она испытывала злобу, страх, счастье, радость, грусть. Она чувствовала. «Да, мой план был полон опасностей, но если ты хотела уйти, то почему просто не сказала? — он улыбнулся острой улыбкой. — Или еще лучше, почему ты просто не ушла?» «Ш-Шестая, тебе не обязательно идти со мной», — пробормотал Моно, приглушенный бумажным пакетом. Шестая фыркнула, грубо взяла его за руку и потащила к двери. «Ты погибнешь без меня», — сказала она. Шестая отказывалась бросать Моно одного. Она была ему обязана, потому что он спас ее, но более того, она хотела помочь ему с тем, в чем он нуждался. Она хотела быть рядом с ним, как он с ней. «Нет, Шестая. Ты просто рассердилась, не так ли? Тебе просто угодило видеть, как наивный тупой Моно понимает, что тебе все равно. Тебе это нравилось». Моно посмотрел на нее с удивлением в глазах. «Шестая… ты меня вытащила!» — она смущенно отвернулась от него, но не отпустила. «Конечно, вытащила, идиот». Шестая рассердилась. Она признавала это. У нее не было на то оправдания. Она была сердита и позволила эмоциям взять над собой верх. Она почувствовала мстительное удовлетворение, когда отдернула руку — но оно длилось недолго. Это была ошибка. «Ты чувствовала счастье. Ты чувствовала счастье, когда я плакал. Ты не хотела, чтобы я остался. Ты хотела, чтобы я умер». Шестая равномерно вдыхала и выдыхала, прислушиваясь к приглушенным рыданиям Моно. Он, наверное, думал, что она спит. Странно. Несмотря на то, что он немного ее раздражал, и они не пробыли вместе долгое время, от его плача… ей становилось плохо. Кто-то вроде него не должен грустить. Шестая никогда не желала Моно смерти. Она никогда не желала ему боли. Он был ее самым важным человеком. Он был ее лучшим другом. Она хотела, чтобы с ним все было в порядке. Она хотела, чтобы он был счастлив. «Стоило ли оно того, Шестая?! Твой больной разум радовался моим страданиям?! Страданиям города?! Весь этот мертвый город — твоя вина!» Шестая бежала со всей мочи за Моно. Им нужно было выбраться до того, как здание рухнет, прежде чем монстры найдут их, прежде чем они погибнут. Шестая оглянулась назад и задалась вопросом, почему все пошло так плохо. Возможно, ошибка Шестой сыграла свою роль в том, как город закончил, и она признавала, что была не права, но она не была виновата в том, как устроен этот мир. Она не была виновата в их смерти и их существовании, потому что все контролировало нечто большее, а Шестая была всего лишь ребенком, который следовал тому, чему ее научили. Она… Она была всего лишь ребенком. «Я буду ждать столько, сколько нужно, чтобы увидеть, как ты страдаешь! Меня больше не волнует, что с тобой случится! Можешь хоть сдохнуть, мне плевать!» «Шестая, открой глаза! — Голос Моно прорезал туман, и она, неуверенно моргнув, увидела совершенно другой мир. Глаза Моно наполнились слезами. — У нас получилось, Шестая. У нас обоих!» Моно мог позволить ей умереть даже после того, как она пришла за ним. Он имел полное право оставить ее в затруднительном положении, сбежать через телевизор самостоятельно. Но даже после ее предательства и его гнева он не бросил ее. Ни на секунду. «И знаешь что?! Ты этого заслуживаешь! Ты заслуживаешь смерти! Надеюсь, ты умрешь! Я ненавижу тебя, Шестая!» Она не заслуживала смерти. На этом было трудно настаивать, и, возможно, потребуется время, чтобы полностью поверить в это, после всего, что она сделала, но если Моно заслужил жить, несмотря на то, кем он был на самом деле, то, возможно, она тоже заслуживала второго шанса. Который им дал Уильям. Шестая не заслуживала смерти. И Моно ее не ненавидел. «НЕНАВИЖУ ТЕБЯ!!!» Он не ненавидел ее. «НЕНАВИЖУ ТЕБЯ!!!» Не он — Шестая ненавидела сама себя. Но Моно — нет, и Уильям тоже, и, может быть, однажды она сможет полюбить себя так, как они. Она должна в это поверить. Должна. . . . — Тебе лучше? Шестая вытерла лицо рукой и громко шмыгнула носом. Ее щеки были влажными от слез, но она чувствовала облегчение, впервые за долгое время. Несмотря на то, что она не сказала ни слова, она размышляла о своем кошмаре, о том, что произошло, и смирилась со своей ужасной, ужасной ошибкой, вместо того, чтобы просто игнорировать ее. Шестая носила вину с собой с тех пор, как полностью осознала масштабы того, что она сделала, еще в Утробе. Она ругала себя, снова и снова, и хотя Моно простил ее, и они сейчас были в безопасности, в глубине души Шестая не простила себя, а ей именно это нужно было сделать. Ей нужно было понять, что это была ошибка, но также и то, что она прощаема. … …Она все еще не верила в это до конца, но этого следовало ожидать. Шестая кивнула Уильяму, сжимая чашку. Та уже остыла. Но она не возражала. — Хочешь вернуться в постель? — Умгу. — Теперь она была готова и уверена, что сможет снова заснуть, не испытывая больше сокрушительного чувства вины. …К тому же она наплакала тонну слез, и ее глаза уже закрывались. Шестая устало протерла глаза и позволила Уильяму забрать у нее чашку. Шум из кухни, слабый звон посуды и проточная вода казались далекими. Ее ноги были тяжелыми и слегка волочились, когда они поднимались по лестнице. Шестая заглянула в их комнату, затаив дыхание. Моно даже не пошевелился. Это хорошо. Шестая опустилась на колени и поползла обратно на свое место, избегая скрипучих половиц, чтобы не побеспокоить его. Полностью подготовившись ко сну, Шестая не ожидала, что Уильям присядет на корточки и накроет ее своим тяжелым одеялом. Это было немного неудобно, так как мужчина не пролезал под кровать, и Шестая хотела сказать ему, что может укрыться самостоятельно, но по какой-то причине промолчала. Уильям разгладил одеяло и слегка погладил ее по голове, через секунду проделав то же самое с Моно. Шестая изумленно смотрела на все это широко раскрытыми глазами. Это было интимно. Более интимно, чем когда-либо, но это было… приятно. Странно, по-другому, и она не понимала, почему он просто не позволил ей сделать это самой — не то чтобы у нее не было рук — но он выглядел так, будто ему это тоже нужно, поэтому она позволила ему. — Спокойной ночи, Шестая. — …Спокойной. И он ушел. Маленькая, очень-очень-очень крошечная часть Шестой хотела, чтобы он остался. Шестая взяла эту часть, задушила и бросила в темную яму. Хватит на сегодня уязвимости. . . . А потом наступило утро. Уильям улыбнулся ей, пододвигая ей тарелку с горячей яичницей и беконом. На яичнице был нарисован кетчупом смайлик. Шестая рассеянно покачала ногой, и улыбнулась всеми зубами в ответ.