Еноты

У Моно болели плечи. Его плечи, уставшие от такого напряжения, болели, а также руки и живот, который безжалостно скрутило. Его мозг чувствовал себя так, будто его швырнули в измельчитель, и ему приходилось дышать через силу, чтобы не заблевать пол. Шестой было не намного лучше. Очередной «бабах» эхом разнесся по коридорам. Шестая резко вдохнула и крепче сжала его руку. Забавно. Они добились такого большого прогресса, и, тем не менее, как только они оказались в такой ситуации, они снова стали напуганными детьми. Они не должны были возвращаться. Но пришлось. Пока они шли по пустым коридорам школы, напуганные и уязвимые, а единственного человека, который мог их защитить, рядом не было… Моно не мог не думать, что во всем виноват он. . . . День начался вполне нормально. Дети сидели на заднем дворе, пытаясь — безуспешно — складывать оригами птиц без посторонней помощи. Несколько часов назад Брэдли заставил своего отца отправить Уильяму фотографию, на которой он гордо держит в руках довольно симпатичное оригами воробья, которое он сделал в школе, и самодовольно улыбается в камеру. Голосовое сообщение, которое Уильям так услужливо воспроизвел своим детям, передавало последнюю задачу мальчика: каждый из них должен был сделать птицу, а затем встретиться и сравнить, какая из них была лучшей. По словам Брэдли: — Очень надеюсь, что Шестая сможет сделать хотя бы одну. Девочки в таком должны разбираться. И, конечно же, Шестая клюнула на приманку — откусила ее от веревки и целиком проглотила, как особенно возмущенная пиранья. Она беспрестанно мучила Уильяма своим желанием немедленно пойти в магазин и купить бумагу для оригами, но ему пришлось попросить её подождать до следующего дня. Было девять вечера, черта с два он так поздно выйдет ради бумажек. К его нескончаемой забаве, Моно гораздо лучше справлялся с созданием чего-то в форме птицы. Он все еще пытался согнуть бумагу так деликатно, как того требовали напечатанные инструкции Уильяма, и хотя поверхность была конкретно мятой, он до цели добирался. А вот Шестая… слепила что-то отдаленно напоминающее тухлый шпинат, который должен был быть воробьем. Зная о том, какой убийственный взгляд он получит, если упомянет об этом, Уильям держал эти мысли при себе. Даже в этом случае он не мог отрицать ее непоколебимую решимость. Он лишь надеялся, что они не забудут убраться. Что же касается самого Уильяма… — Пока ничего? — пробормотал он в микрофон, поправляя наушники и не отрывая глаз от детей. — Нет. Извини, Уилл, — на него с экрана ноутбука извиняющимся взглядом смотрела Стеф. — На такие вещи всегда уходит время. — Да нет, я знаю, просто… — он вздохнул. — Думаю, чем раньше найдем, тем лучше. — Расскажи мне еще раз? Что именно сказала Шестая? Уильям подавил желание застонать. После той темной хэллоуинской ночи, когда дети наконец-то заснули — теперь уже на матрасе на полу, а не на самом полу — Уильям написал Стеф, что ему нужно поговорить с ней как можно скорее. Затем он лег в кровать, уставился в потолок и пытался сдержать внутреннюю суматоху, пока первые лучи рассвета не нарушили его задумчивость. Стеф, дай ей Бог здоровья, позвонила ему всего через несколько минут после того, как статус сообщения сменился на «прочитанное», и он, наконец, получил возможность передать ей все свои чувства и мысли в тихие утренние часы до того, как проснутся дети. Уильям уже рассказал ей все, что сказала Шестая, но надо признать, что он был самую капельку взбешен, когда впервые описал ей самое последнее событие, поэтому он не винил ее за то, что она не могла сию минуту расшифровать его гневную тираду. — Ты уже знаешь. Она сказала, что это было что-то вроде ресторана. Что они убивали детей и превращали их в мясо для гостей. Это каким же чудовищным человеком нужно быть…? — На такое способны многие, — ответила Стеф голосом, полным знания о том, что мир был настолько жестоким, насколько мог быть и прекрасным. — Да и еще на что похуже. Но мы ничего не сможем с этим поделать, если не посадим их за решетку, так что работай со мной. Уильям глубоко вдохнул. — …Хорошо. Хорошо. Извини. Я просто… — Ничего, я понимаю. — Она натянуто улыбнулась ему. — Я тоже злюсь. Да что там, в ярости. Но эта ярость — часть работы, верно? Она заставляет нас двигаться дальше. — Наверное, — пробормотал Уильям, затем со вздохом потянулся. — У тебя есть какие-нибудь идеи? В течение следующих нескольких часов они обменивались идеями. Ни к чему точному, как им хотелось бы, они не пришли, но, тем не менее, это был прогресс. Стеф одобрила его теорию о том, что Утроба — ферма, и предположила, что виновные использовали другое здание или место для более социальных аспектов системы. До жути похоже на обыкновенную мясную промышленность. В одном месте коров умервщляли, в другом продавали мясо, а в третьем готовили и подавали. Учитывая тот факт, что эти ублюдки подавали мясо в сыром виде, они удалили одну зону и остались с двумя. Стеф думала, что Утроба действительно может быть фермой или каким-то другим подобным владением, а ресторан может быть другой локацией, куда Шестая в конечном итоге попала — в клетке. Уильям сжал кулаки. Затем его коллега мимоходом упомянула одно слово, одну-единственную теорию, которая, тем не менее, нашла отклик в Уильяме. Ebony.crt Абсолютно огромная цепочка веб-сайтов, скрытых от посторонних глаз, вооруженных почти неразгадываемыми паролями и кодами. Она находилась в руках высшего руководства и других подразделений вооруженных сил — ходили даже слухи, что однажды вмешалось ФБР, — но Уильям выслушивал многих пьяных коллег, которым пришлось полностью погрузиться в содержание Ebony.crt. Они жаловались на весь мусор, который им приходилось видеть каждый день. Уильяму не хотелось вспоминать о тех проступках, о которых они болтали и икали, но их хватило, чтобы заполнить целый чертов роман. Пытки, торговля людьми, сексуальное насилие и другие, худшие вещи, о которых он даже думать не мог. Уильям был просто копом. Обычным копом, хоть и чуть выше среднего. До сих пор ему никогда не приходилось заниматься подобными вещами. И если существовал ресторан, где готовили детей и подавали их психам с VIP-пропуском, Уильям был готов признать, что Ebony.crt им, скорее всего, поможет. Он сказал это Стеф тихим голосом и увидел, как ее лицо слегка побледнело. — …Возможно, ты прав, — до его ушей донеслись звуки яростного набора текста на клавиатуре. — Я не знаю, сможем ли мы войти, хотя… разве нам не нужны для этого технари? — Мм, — хмыкнул он. — Возможно. Ты не могла бы позвонить некоторым и сказать… — Что это? Эти слова застали их обоих врасплох. Уильям моргнул, глядя на Шестую, которая только что подошла к нему с красными щеками и хмурым лицом. Она сунула ему что-то в лицо, так близко, что он скосил глаза, пытаясь это разглядеть. Из-за ее спины раздался странный хриплый звук. — Это Шестая? — Голос Стеф внезапно стал мягче, словно тетя спрашивала о своей племяннице. — Покажи мне её! — К-конечно, — пробормотал Уильям, откидываясь назад, чтобы взглянуть на то, что держала Шестой, и наклоняя ноутбук, чтобы его коллега могла ее видеть. — Что там у тебя, а? Шестая бросила взгляд на экран, испугавшись на долю секунды при виде лица Стеф, прежде чем вспомнить, как работают видеозвонки, и снова обратила внимание на него. — Оригами, — сказала она с тем самым уникальным акцентом, который применяла к иностранному слову, снова размахивая сложенной бумагой. — Что это? Что… Она… она спрашивала, понимает ли он, что она сложила? Уильям присмотрелся. Ага, вот загнутый угол, тут примятая поверхность… … «…Извини, Шестая, я вообще не понимаю, что ты хотела сложить». Но, учитывая характер их состязания, он знал, каким должен быть правильный ответ. — Наверное, воробей? — сказал он и взмолился, чтобы он оказался прав. Хмурый взгляд Шестой смягчился и она тут же расслабила плечи. Затем она обернулась и закричала: — Вот видишь, придурок?! — топнув ногой по земле, она яростно указала на него. — Уильям понял, что я сложила, просто ты слепой! Хриплый, прерывистый звук, издаваемый ранее, усилился, и Уильям в недоумении склонил голову набок, только чтобы увидеть, как Моно наполовину отвернулся от них. Его плечи тряслись, и он закрывал лицо рукой. Его уши немного покраснели. Выпучив глаза, Уильям понял, что эти странные звуки издавал хрипящий от радости Моно. Он смеялся. …Офигеть, он действительно смеялся. — Он смеется, — с трепетом прошептала Стеф, несмотря на то, что не могла его слышать. Уильям мог только ошеломленно кивнуть. — Чувак, сними это на камеру. Сейчас же. Опоздала. Он уже вынул телефон, как только понял, что происходит. Его рука словно двигалась сама по себе. Какой-то инстинкт, наверное. — Прекрати смеяться! — Шестой ситуация явно не казалась такой смешной, как Моно, или такой потрясающей, как Уильяму, потому что его несерьезность только еще больше разозлила ее. — Это воробей! Я не виновата, что ты не знаешь, как выглядят птицы! — рявкнула она. Моно отчаянно хлебал воздух. — Э-э-это не п… — он задохнулся и попытался снова. — Шестая, извини, я просто не могу… — Посмотри на него! — она подошла ближе. — Посмотри на него и скажи мне, что это не воробей! — П-подожди, Шестая, не показывай, я…! — и Моно снова рассмеялся. Уильям был прямо-таки загипнотизирован. В отличие от Шестой, у которой душа нараспашку — что закончилось тем, что у него появилось несколько фотографий, на которых она хмурилась, ухмылялась или одна фотография, на которой она смеялась над дующимся Моно, которую он поставил в качестве обоев, — маленький мальчик чаще всего выглядел нейтральным, почти зрело, если ты не знал, что искать. Было так приятно видеть, как он выражает такие эмоции без страха, с его фирменной кривой улыбкой, которая освещала все его маленькое лицо. Шестая тоже проигрывала битву. Как бы сильно она ни хотела позлиться, ее губы дрожали, как будто она тоже хотела рассмеяться. — М-Моно, перестань! — заикалась она, пытаясь сдержать булькающий смешок. — Это действительно…! Мальчик свернулся клубочком, из него вырывался длинный пронзительный хрип. — П-Помогите, я… я сейчас уписяюсь! Вот тут-то и началось. Шестая брызнула слюнями и рассмеялась, ее громкое и неистовое кудахтанье контрастировало с почти беззвучной истерикой Моно в самой прекрасной гармонии, которую Уильям когда-либо слышал. Вскоре он тоже засмеялся. В тишине полудня птицы, которые были уж точно не воробьями, щебетали между деревьями, и смех эхом разносился по окрестностям: дом, который раньше казался пустым и одиноким, теперь наполнился яркой радостью трех разных людей. …Уильям был рад, что снял это на видео. Это будет такое приятное воспоминание. . . . После того, как все было сказано и сделано, задний двор был убран, и Уильям закончил разговор со Стеф («Да, я отправлю тебе видео, хорош приставать».), их троица снова вошла в дом, когда Моно успокоился достаточно, чтобы идти, и Шестая перестала бить его по руке. Будучи в хорошем настроении, Уильям предложил им пойти на кухню и приготовить что-нибудь — расслабляющее занятие, которым они в последнее время занимались все больше и больше как группа. Он решил, что если он сможет помочь Шестой и Моно познакомиться с процессом готовки, то они станут лучше есть — Шестая точно знает, что входит в ее еду, никаких сюрпризов, а у Моно усиливается аппетит — и, насколько он знал, это работало. Шестой это явно нравилось, по крайней мере, немного больше, чем мальчику, поскольку она была на удивление осторожна с ингредиентами и измерением количеств и как можно более внимательно следила за процессом. Немного шокирующе, учитывая ее личность и прошлый опыт с менее захватывающей пищей, но если это делало ее счастливой, то Уильям был не против. Сегодня он решил немного тряхнуть стариной и испечь торт. Как уже было сказано, Уильям не был лучшим поваром в этом районе, и Гордон Рамзи разорвал бы его в клочья, если бы когда-нибудь увидел его кладовую, но до того, как в ту ночь из ниоткуда у него появились дети, Уильям имел средний набор навыков для холостого мужчины его возраста, так что без претензий. Быстро найдя в Интернете самый простой рецепт торта и убедившись, что у него есть хотя бы минимум ингредиентов для его приготовления, они приступили к работе, прекрасно работая в тандеме, время от времени разговаривая и смешивая ингредиенты. Шестая очень хотела использовать стоячий миксер — сам Уильям использовал его только однажды, когда пытался приготовить маффины, когда только что переехал в этот район, — поэтому он встал позади нее, опасаясь табурета, и следил, чтобы она не включила случайно машину, пока ее руки были внутри. — Так, теперь мука, — сказал он. — Моно, можешь добавить? Я скажу, когда остановиться. Моно кивнул и наклонился, чтобы осторожно встряхнуть пакет над миской, но когда он схватил его, то поднял облако белой пыли, которая попала ему прямо в нос. Лицо маленького мальчика скривилось, и он резко вдохнул. Это стало единственным предупреждением, прежде чем Моно два раза в спешке чихнул в руку. Взрослый едва успел схватить миску и отдернуть ее, чтобы в смесь не попали бактерии. — Пронесло… — пробормотал он, затем повернулся к мальчику. — Моно, в следующий раз, когда тебе захочется чихнуть, обязательно отвернись от еды, хорошо? Шестая хмыкнула, насмешливо взглянув на Моно. — Да, Моно. Никто не хочет есть твои козявки. Лицо Моно покраснело от возмущения. — У меня нет козявок! — чтобы доказать это, он несколько раз шумно шмыгнул носом. — Видишь? Если они у кого-то и есть, то у тебя! — Вовсе нет! — Вовсе да! Я слышал, как ты утром сморкалась! — Так мне было холодно! Уильям вздохнул с притворным раздражением, но на его лице играла улыбка. Игривые подшучивания между его детьми часто были признаком того, что они были в хорошем настроении. — А теперь давайте лить молоко, хорошо? Через несколько часов и после множества неудач они держали довольно прилично выглядящий ванильный торт. Круглый и мягкий, с райским запахом, и, честно говоря, для первого раза все прошло намного лучше, чем он думал. Моно смотрела на него с гордостью, а Шестая чуть ли не захлебывалась слюнями, когда стояла перед ароматным десертом. — Можно его съесть? — нетерпеливо спросила она, глядя на Уильяма с надеждой. — Он еще слишком горячий, — засмеялся тот. — Пусть сначала остынет. Ты ведь не хочешь язык обжечь? — Я бы потерпела, — проворчала Шестая. — Тогда давай просто засунем его в холодильник. — Нельзя. Он может утонуть в середине или прилипнуть к краям противня. Нужно, чтобы он постоял как минимум… — он быстро поискал в телефоне, — …15 минут, думаю? — Ну-у-у, — драматично простонала Шестая, выйдя в гостиную и подавленно плюхнувшись на диван. — Какой смысл готовить еду, если ее нельзя есть?! — Его можно есть, просто не прямо сейчас, — сказал Моно с отчетливо самодовольным выражением лица. — А ты пока потренируйся складывать оригами, пока мы ждем. Бровь Шестой дернулась. — Ты… В этот момент зазвонил телефон Уильяма. Это был особый рингтон, рабочий. Он поспешно вытер руки, поставил торт на кухонную стойку и ответил. — Алло? — Привет, Уилл! Мой мужик, мой братан, мой лучший друг! Как дела? Как семья? О нет. Дэниел. Уильям подавил желание закатить глаза, хотя и напрягся при последнем вопросе. Если рассуждать рационально, он знал, что Дэн никак не мог узнать о детях, если только Стеф не проболталась — а она этого не сделает, но дыра в его животе все равно ощущалась. Ну что ж. Будем надеяться, что ему не придется скрывать это слишком долго, он уже сделал довольно хорошую вмятину в этой конкретной документации. — Сейчас семь вечера. Что ты хочешь. — Это был не вопрос. В ответ послышалось фырканье. — Ух, какой холодый прием. А я тут звоню, заботу проявляю! — Прием был бы теплый, если бы ты мне не звонил только чтобы об одолжениях просить, Дэн. Тишина. Ха. Попался. Тяжело вздохнув, Уильям все-таки выслушал то, что Дэн хотел сказать. Судя по всему, ребят в участке завалило работой, нужно больше рук, чтобы помочь с документами, звонками и другими делами, которые требовали участия. — Блин, серьезно? — он помассировал переносицу. — Ты ведь в курсе, что моя смена закончилась несколько часов назад? — Да ладно, Уилл, пожалуйста? Нам действительно нужно больше людей, нас гоняют, как Сидоровых коз, — взмолился Дэн. — Я отдыхаю. — Ты ничего не делаешь, — возразил его друг. — Небось, смотришь телевизор и ешь чипсы, ленивец. Все равно тебе делать нечего, так приходи! Нет, он не смотрел телевизор, он больше не смотрел телевизор, потому что эта штука взорвалась много месяцев назад, а другой он купить не мог, потому что Моно все еще боялся экранов. Кто такой Моно? Да всего-то один из бездомных детей, которых я подобрал и практически усыновил, ничего такого. Уильям бросил на них взгляд, чувствуя себя усталым. Он все-таки делал кое-что важное. Очень важное. Он проводил время со своими детьми, так что пусть Дэн отвалит и работает один. … Но он не мог сказать ему этого, не признав, что в его доме есть двое детей без документов. — …Я буду тебе должен услугу, — неохотно добавил Дэн. — Ты же знаешь, что я их даром не раздаю. К тому же, если ты придешь, ты будешь хорошо выглядеть в глазах Митча и, может, наконец получишь повышение! Кто знает? Митч. Джонни Райт. Повышение. Точно. Боже, он совершенно забыл. Казалось, что это было так давно, когда он соревновался, как курица безголовая, за позицию, которую больше и не очень-то хотел. И все же… — …Ладно, — сдался он. — Лучше бы твоя чертова услуга того стоила, Дэн. Он чуть ли не видел, как этот неудачник вскинул вверх кулак. — Спасибо, чувак! Клянусь, ты не пожалеешь! — Очень надеюсь. — И Уильям повесил трубку. Объяснить эту смену планов детям было так же сложно, как он и боялся. Оба поникли, когда он сказал им, что ему нужно немного поработать. Моно удрученно возразил, что его работа заканчивается в два, и Уильям согласился, что это действительно отстой, но есть шанс, что он сможет попросить выходной в обмен на сверхурочные, поэтому, если он его получит, он сможет провести с ними целый день. Кажется, это их успокоило больше всего, так что Уильям попросил их подождать его, взял куртку и ключи и вышел. — Когда я вернусь, покушаем торт вместе, хорошо? . . . Затем Моно и Шестая сели, немного раздраженные, — особенно Шестая — из-за того, что не смогли сразу съесть торт, но было справедливо подождать, а потом поесть его вместе со своим взрослым, поскольку торт-то приготовили втроем. Сначала, чтобы скоротать время, они рисовали. Потом снова делали оригами птиц. У Шестой они по-прежнему получались кривоватые. Потом пробовали читать. У Моно это получалось лучше, но он часто путал ш и щ. Затем они гонялись друг за другом по дому, стараясь не споткнуться. И они ждали. И ждали. И ждали. Потом семь часов перешли в восемь, потом в восемь тридцать, а потом в девять часов. Когда у них закончились игры, Шестая и Моно молча сели перед дверью. И ждали. Это было самое нелюбимое занятие Шестой. Моно оно тоже не особо понравилось. Но их терпение не было вознаграждено. . . . Потому что Уильям так и не вернулся.