Балаганъ

«Когда белый конь встанет на дыбы, а черный падет ниц, Фараон сгинет от рук Королевы под сенью крылатых мельниц» Коробейников хмурясь и морща лоб в очередной раз перечитал послание от Анны Викторовны. В силу своей молодости и доверчивого нрава помощник следователя ни секунды не сомневался в уникальных способностях этой удивительной барышни. Он каждый раз прислушивался к ее подсказкам от потустороннего вестника, хотя и принимал нарочито незаинтересованный вид в присутствии своего начальника. Вот и теперь он не на шутку забеспокоился, даже не думая ставить под вопрос истинность сего пророчества. Он чувствовал, что сейчас от него многое зависит, в его силах спасти великого сыщика Штольмана. Он уже год работает с ним бок о бок – самое время показать, чему он научился. «Кони, кони, да, здесь куда не плюнь, везде кони. Королева… с этим сложнее. Где в Затонске отыскать королеву? Может, тогда стоит начать с мельниц?» От усердных размышлений и напряженных дум, Коробейников беспокойно елозил на стуле. Он ощущал в себе какую-то грандиозную, но неуловимую мысль. Она зашевелилась в нем, как только он прочел записку, и крепла с каждым отвергнутым им предположением. Он сидел, облокотясь на руку, подпирая лоб, как вдруг глаза его расширились, а лицо просияло. «Шахматы! – воскликнул он. – Ну, конечно. Конь черный и белый. Королева – ферзь. Но теперь загвоздка с мельницей». Он удрученно вздохнул и понуро почесал затылок. В этот момент дверь распахнулась, и вошел Штольман. — Доброе утро, Антон Андреич, — пристраивая шляпу с тростью на вешалке, следователь опытным глазом заметил, как его помощник торопливо прикрыл бумажку на столе другим листом. «Неужто любовная записка», — усмехнулся он про себя, а вслух спросил: — Удалось узнать что-нибудь про туфли? — Доброе утро, Яков Платоныч. Да, сапожник Федор, что на Базарной, поведал мне прелюбопытнейшую деталь. Видите ли, высота каблука на этих башмачках два дюйма. Однако, обувший их станет выше не на два, а на три дюйма. – Выдержав театральную паузу и убедившись, что он всецело завладел вниманием начальника, Коробейников продолжил. – Весь фокус во внутренней пробковой стельке – на пятке она имеет толщину в целый дюйм. Яков Платонович, присев на край своего стола, сложил руки на груди и задумался, в уме прикладывая новую информацию к уже известным уликам, пытаясь соединить разрозненные кусочки в общую картину. Федор так же рассказал, что подобные стельки сделать несложно, любой толковый сапожник сумеет. Трудно сам материал достать. Сам он конкретно эти не изготавливал. Оно и понятно – на момент подмены обуви циркачи были в городе чуть больше суток. Убийце пришлось взять уже готовые, возможно свои. В любом случае, нужно искать миниатюрную Золушку, которой башмачок придется впору. — К слову о башмачках. Утром доложили, что на цирковом подворье у собаки изъяли пожеванные дамские туфельки. Возможно, они принадлежали Марго. — Вот что, Антон Андреич, поезжайте-ка в цирк, заберите эти туфли, а заодно устройте дамам примерку тех башмачков, что у нас. — Как примерку? — Да, как в той сказке. — А если они откажутся? — А вы им принца пообещайте, — усмехнулся Штольман. – Придумайте что-нибудь, Антон Андреич. Вы, в конце концов, лицо уполномоченное. Озадаченный новым поручением, Коробейников поднялся со стула и уже хотел было идти, как вдруг вспомнил про записку. Ладонь легла поверх листа, машинально придвигая его к себе. — А, Яков Платоныч, хотел у вас спросить. Вы ведь спец по шахматам. Подскажите, какую фигуру могли бы назвать мельницей? — Мельницей? Никакую. А вы что же, шахматами увлеклись? — Немного. – Все еще что-то обдумывая, он тем не менее потихоньку подтягивал листок к краю стола. – Не сочтите за труд, Яков Платоныч, а может слово «мельница» иметь какое-то отношение к шахматам? — Может. И имеет. Это тактический прием, чередующий шахи и вскрытые шахи. Таким образом, на каждом шагу угрожая королю противника, вы вынуждаете его обороняться, а сами безнаказанно захватываете другие фигуры, оказавшиеся «на линии огня». Можно сказать, «перемалываете» их одну за другой. — Ясно. Да, пожалуй, это имеет смысл, — пробормотал Коробейников и постарался незаметно сунуть записку во внутренний карман пиджака. Наблюдай за ним не Штольман, а кто угодно другой, ему скорей всего удалось бы улизнуть. Но в этот раз удача была не на его стороне. — Что у вас там? – затормозил его Яков Платонович. — Где? — В кармане. — Ничего. — Антон Андреич, вы со мной играть удумали? — Никак нет, простите. – Он достал сложенный пополам листок и протянул Штольману. – Анна Викторовна записку передала… Яков Платонович пробежал глазами по содержимому записки и сердито хмыкнул. — Опять эти кони-мельницы. Что же, по-вашему, меня кто-то в шахматы разгромит? – спросил он с легкой укоризной. – Ох, уж эта ваша впечатлительность, Антон Андреич! А записка эта вовсе не от Ан… — он вдруг оборвал себя на полуслове, потому что почерк этот ему был знаком. Он достал из ящика стола другое письмо и сравнил: наклон, нажим, округлость линий — на первый взгляд все было идентично. Штольман свел брови к переносице и задумчиво смотрел перед собой: рот слегка приоткрыт, будто он собирался вот-вот что-то сказать, глаза беспокойно бегают, как если бы он мысленно просматривал папку по делу. Коробейников замер и не смел пошевелиться, ожидая, что с минуты на минуту сложится еще один кусочек картины, и сердечно сокрушаясь, что вновь сам не додумался. — Когда записку принесли? – вдруг спросил Яков Платонович. — Полчаса как. — Кто? — Мальчишка. — Спросили, откуда или кто передал? — Нет. Так ведь подписано же было, что от Анны Викторовны. — Собирайтесь, я с вами в цирк. На выходе из управления, ожидая, пока Коробейников распорядится на счет полицейской пролетки, Штольман заметил, как из-за угла на него поглядывал Венька-обормот, один из его информаторов, а, поймав взгляд, призывно махнул рукой. Следователь оглянулся по сторонам и, неспешно, стараясь не привлекать внимания, прошел за угол здания. Венька, торопливо, взахлеб, нервно озираясь, рассказал, что в городе объявился цыганский барон со свитой. По слухам ищут кого-то из циркачей, будто те сперли у него что-то ценное. Где остановился, не ведает, но видел его прихвостней в трактире на Амбарной. Штольман поблагодарил сознательного горожанина за его бдительность монетой и направился обратно в управление. Сдернул с поданной ко входу пролетки Коробейникова и потребовал с него полный список городов, через которые проезжали циркачи за последние полгода. И, наконец, подозвав Ульяшина, наказал ему телеграфировать в эти города запросы об ограблениях во время остановки циркачей с предоставлением фамилий потерпевших. — Думаете, цыгане могут быть причастны к нашим убийствам? – поинтересовался Коробейников уже по дороге в цирк, воодушевленный новой кандидатурой в подозреваемые. — Не знаю, но уверен, все это связано. — Смотрите, это же гадалка. Зара, — воскликнул Коробейников, указывая на девушку, бредущую по улице в глубокой задумчивости. — Притормози, — приказал Штольман кучеру и обернулся назад. — Добрый день, госпожа Керимова, — поздоровался он и привстал, собираясь спуститься с пролетки. Но Зара, проходя мимо, буквально полоснула по нему переполненным злобой взглядом и бросила на ходу «Ненавижу!». Ошарашенный подобным приветствием, сыщик опустился обратно на сидение и растерянно посмотрел на помощника. Коробейников сидел, разинув рот, и с недоумением переводил взгляд с начальника на цыганку и обратно. — Постойте, — опомнился Яков Платонович. Его раздражало не столько ее поведение, сколько то, что он его не понимал. К тому же – что ей могло потребоваться в городе? Уж не на встречу ли с бароном она ходила? И что она делала у Мироновых? Анна обернулась на его окрик, и в этот момент раздался выстрел. Штольман схватился рукой за грудь и обессиленно откинулся на спинку сидения экипажа. Лицо искажено гримасой боли, рот открыт в попытке сделать вдох. «Нет!» — Анна услышала свой полный отчаяния крик. Она, кажется, тоже перестала дышать. И в этот миг видение исчезло. Она смогла с облегчением выдохнуть, но ноги по-прежнему подкашивались. Анна ухватилась рукой за фонарный столб. Штольман выскочил из повозки и, оказавшись рядом, придержал ее за локоть. — Что с вами? – его беспокойство было искренним. Цыганка посмотрела на него, и он удивился произошедшей в ней перемене: от недавней вспышки гнева не осталось и следа. Радость и облегчение одолевали друг друга на ее лице. В глазах стояли слезы, но взгляд был так нежен, что Штольману показалось, она вот-вот бросится ему на шею. Вместо этого она положила ладонь ему на грудь. — Выстрел. Он убьет вас. Яков Платонович, прошу вас… — Анна Викторовна замолчала, не зная, что еще добавить, как умолять его поверить ей. Она не могла сказать, когда именно это случится. И не могла просить его бросить это дело. — Опять вы за свое, — следователь сердито усмехнулся и покачал головой. Отпустив ее локоть, он сделал шаг назад, отчего ее ладонь соскользнула с его груди и повисла безвольно вдоль тела. – Не надо мне ни гадать, ни судьбу предсказывать. Предпочитаю сам управлять своей жизнью. — Есть вещи нам неподвластные. — Несомненно. Однако в моей власти допросить вас. Прошу, — он указал рукой на пролетку. — Никуда я с вами не поеду. — Боюсь, у вас нет выбора. Я сильно сомневаюсь, что вы случайно оказались в городе ровно в тот момент, когда сюда заявился барон. — Какой еще барон? – непонимающе сморщив лоб, Анна пожала плечами. — Будете утверждать, что вы не знакомы? — Я понятия не имею, о чем вы говорите. — Может и записку Коробейникову писали не вы? На ее лице промелькнул испуг разоблачения, глаза на секунду метнулись ему за спину, а вернувшись назад, посмотрели с вызовом. — Кажется, ее поцелуи окончательно затуманили вам разум? — Ее тон снова изменился на язвительный. Губы презрительно изогнулись. — Чем она лучше меня? Почему меня вы никогда не баловали подобным вниманием? — Мы с вами не настолько хорошо знакомы, чтобы обсуждать подобные темы, — голос его был тихим, но жестким и холодным словно сталь. Не говорил, а резал прямо по живому. — И моя личная жизнь вас совершенно не касается, какими бы магическими талантами вы ни обладали. Я не знаю, что за игру вы ведете, но я докопаюсь до сути. Лучше признайтесь сразу – кто вас подослал? — Знаете, Яков Платонович, ваши слова меня больше не ранят. Я понимаю, вам трудно поверить во все мистическое и необъяснимое. Наверное, я с этим уже даже смирилась. Но она… — Анна смотрела на него со смесью разочарования и осуждения. — Вы забываетесь, — начал он предостерегающе. — Мне больно вовсе не от того, что вы поцеловали ее. Мне больно, что вы не чувствуете разницы. Штольман нахмурился. На первый взгляд ее слова не имели никакого смысла. Но ощущение, что во всем этом кроется двойной подтекст, которого он отчего-то не видит, усилилось до состояния беспокойства. Она же не стала ничего ни пояснять, ни ждать от него ответа. Развернулась и зашагала прочь. Следователь не остановил ее, хотя изначально имел намерение подвезти до цирка и допросить. — Задержать? — растерянно спросил Коробейников, останавливаясь подле Штольмана. — Вам не показалось… — задумчиво начал тот. — Что? — Антон Андреевич непонимающе хлопал глазами. — Неважно, — тряхнул головой следователь. — Наваждение какое-то… Едемте. — А как же цыганка? — После.