***
Гермиона понятия не имела, что лорду Волдеморту понадобилось в Дувре, но, проснувшись, почувствовала, как щемит в груди разливающаяся спазмами тоска по свободе. Она видела это бескрайнее туманное море как будто собственными глазами. Она встала, ежась от утреннего холода, и выглянула в окно. Над лесом вдали занимался рассвет. Хотелось снова лечь в мягкую нагретую постель и проспать до обеда. Если бы ее спросили, Гермиона Грейнджер не могла бы точно сказать, сколько времени уже находится взаперти в великолепном поместье. Может, неделю, может, две. Может, и вовсе месяц. Погода в Уилтшире портилась, и солнечные дни, нечастые даже для летнего периода, теперь казались подобными какому-то редкостному чуду. Временами комната давила на нее со всех сторон, ей безумно хотелось выйти на улицу, но она помнила о наложенном запрете. Вовсе не хотелось проверять, что будет, если она его нарушит. Только иногда, вот как сейчас, на свободу хотелось до исступления нестерпимо: когда она видела раскинувшийся перед собой океан — во сне, разумеется. Она чувствовала эти соленые брызги на своих щеках, ветер, готовый поглотить, сбить с ног. Она неизменно падала вниз, и потом — взлетала у самой воды. В такие дни, просыпаясь, Гермиона всегда долго оставалась задумчивой. Днем Гермиона все так же чувствовала себя вполне неплохо, за редкими исключениями: иногда ловила в себе неожиданные вспышки ярости или чрезмерного раздражения, не свойственные ее собственному характеру. В такие моменты она, как могла, старалась держать себя в руках, но эмоции были слишком яркими, поглощающими и подчиняющими. Однажды что-то подобное настигло Гермиону в библиотеке: она вскочила с ковра так резко, что даже в глазах потемнело, и едва удержалась от того, чтобы швырнуть в стену книгу, которую читала за мгновение до наваждения. Причин его ярости она не знала. Порадовавшись, что никто ее не видит, она, краснея, опрометью кинулась вон и, уже в своей комнате, села на кровать и постаралась успокоиться доступными ей способами — дышать ровно, думать о чем-то нейтральном. Было трудно, но она все же справилась. Или это он справился: Гермиона, к своему ужасу, теперь с трудом отделяла от него свое «я». Несмотря на подобные эпизоды, Грейнджер не могла жаловаться: по крайней мере, сознания, как однажды в Норе, она больше ни разу не теряла. Но ночи все так же оставляли после себя отвратительное ощущение полного эмоционального истощения; ей требовалось немало времени, чтобы прийти в себя после некоторых особенно странных снов. Иногда легчало только к вечеру, когда эльф появлялся в комнате, чтобы зажечь огни. Временами (часто) она, как когда-то Гарри, видела во сне глазами змеи. Гермиона не имела понятия, что стало с Нагайной, поскольку ни во время битвы, ни после ни разу ее не видела, но, судя по всему, рептилия была в добром здравии. Грейнджер, к своему удивлению, узнала много интересного о привычках и повадках волдемортовской любимицы: к примеру, та обожала дремать на полу у камина или охотиться в траве на мелких грызунов. Но мало этого — в таких снах Гермиона почему-то чувствовала нечто совсем уж необычное: змея просто обожала своего хозяина — в меру своих «эмоциональных» возможностей, разумеется. Это было сродни обычной животной привязанности: Нагайна постоянно ждала его и даже испытывала радость, когда Темный Лорд появлялся в поле ее зрения; а еще получала какое-то до мурашек невероятное удовольствие, когда тот задумчиво гладил ее, сидя у камина. Сама Гермиона этих эмоций категорически не разделяла, просыпаясь утром в полном раздрае и смятении. Она не припоминала, чтобы Гарри рассказывал что-то подобное, да и вообще, чтобы кошмары мучали его столь же часто. К снам со змеей добавился еще один странный: Гермиона видела саму себя, мирно спящую или мечущуюся в беспокойном бреду по кровати, комкающую одеяло, иногда что-то невнятно стонущую. Она смотрела как будто со стороны, ничего не предпринимая, преисполненная равнодушия и иногда, редко — легкого интереса. Гермиона боялась думать о природе этих снов, хотя и догадывалась, откуда они берутся. Временами, после особенно ярких видений, ей хотелось только лежать, бездумно глядя в потолок, или спать и спать до самого вечера. Но сделав так пару раз, она пожалела: ночной образ жизни ее совершенно не устраивал. Так что Гермиона все же выработала себе какой-никакой распорядок дня: в конце концов, у нее были проблемы, которые необходимо решать, и для этого ей даже были предоставлены некоторые, пусть и мизерные, возможности. Дни ее в моменты бодрствования за редким исключением были похожи друг на друга, но Гермиона не жаловалась, удивительным образом принимая происходящее в ее жизни без подходящего к случаю отчаяния. Скорее всего, спасали ее именно книги: а получив от виновника своего положения свободный доступ в библиотеку, литературы она прочитала за это время немало. Несмотря на огромное желание сидеть в библиотеке весь день, она, суеверно боясь наткнуться на кого-либо из обитателей мэнора, все же почти всегда стала теперь забирать книги в свою комнату. К ее величайшему сожалению, пока ничто из богатой коллекции Малфоев не могло помочь ей решить нависшую над ней проблему. В какой-то момент, оставив бесплодные попытки научиться окклюменции, ведьма решила целиком перенаправить усилия на устранение самой причины и теперь упорно искала какую-то информацию по необходимой ей темной магии, но — невозможно поверить! — не находила ровным счетом ничего. Гермиона подозревала, что некоторые особенно интересные экземпляры хранились где-то в другом месте — на случай какого-нибудь незапланированного рейда (хотя чего им бояться теперь?!), да и сомневалась, что легко найдет какую-либо информацию о крестражах, припоминая все, что рассказывал об этом Гарри. Но она не отчаивалась. Рано или поздно ситуация точно изменится. Ведь над ее решением билась не только она. Гермиона прекрасно помнила тот, казавшийся теперь таким давним, разговор с Темным Лордом. Он обещал убить ее, если («как только») найдет способ что-то сделать с их общей «маленькой проблемой». Сначала самым простым и логичным решением, подкрепленным еще и ее постоянно угнетенным состоянием, казалось просто опередить его, но Гермиона быстро поняла, как это глупо: ее смерть ничего не решит, ведь крестраж невозможно было уничтожить так просто. И это не говоря о том, что Гермиона слишком хотела жить; ей, в конце концов, было ради чего жить! Она вспоминала тех, кто остался там, дорогих ей людей, тех, кого она любила. Рона… Родителей, в конце концов! Тем более, у нее не имелось под рукой ничего подходящего для такой жертвы: ни меча, ни клыка Василиска… Ни даже, на худой конец, волшебной палочки. Кроме того, попытка у Гермионы была бы только одна; в случае неудачи ей грозило такое наказание, какое она не смогла бы себе вообразить даже в самом изощренном из своих ночных кошмаров. И, к слову сказать, смертельного проклятия можно было не ждать. Темный Лорд ни за что не стал бы вот так уничтожать собственный крестраж. Гермиона слишком много думала о них, о крестражах. Часто они — а точнее, их содержимое — казались ей какой-то заразной болезнью. Девушка вспоминала и сопоставляла факты, и что-то, видит Мерлин, здесь не сходилось. Они с Гарри и Роном уничтожили медальон, чашу, диадему. Кольцо. Гарри уничтожил дневник. И части души сгинули вместе с вмещавшим их в себя хранилищем. Так почему теперь что-то пошло не так? Почему в этот раз часть его души не уничтожилась? Ответа не было, но Гермионе приходило в голову только одно весьма и весьма обнадеживающее измышление. Это, скорее всего, значило, что первоначальное «хранилище» — в данном случае, Гарри — вовсе не уничтожено, и намеки Кингсли тому подтверждение. И Гарри, должно быть, действительно остался жив!.. Пугало одно: Гермиона не имела ни малейшего понятия, к каким выводам за все это время пришел лорд Волдеморт. Темного Лорда в последние дни она несколько раз видела мельком, ей в какой-то момент даже подумалось, что это было во сне. Дважды или трижды он, совершенно реальный, все же появлялся в ее спальне, каждый раз заставая врасплох; при виде его высокой фигуры Гермиона совершенно терялась, пугалась и замирала, как кролик перед удавом. Его, казалось, это полностью устраивало, Лорд ни слова не говорил ей и — боже упаси — не прикасался и пальцем, что постфактум безмерно ее радовало. Гермиона не знала, зачем именно он приходил, но догадывалась, что причиной было то, что ему необходимо было проверить какие-то свои теории на ее счет. Первый раз — она тогда читала в спальне при неярком дневном свете — Лорд появился и сразу с порога снова применил к ней заклинание легилименции. Книга тогда со стуком выпала из ее рук на пол. Но, просмотрев необходимые ему воспоминания о крестражах, которые он уже видел до этого, Темный Лорд, безмолвный, исчез за дверью. Второй раз случился, когда Гермиона уже собиралась ложиться спать: темный волшебник появился на пороге и (она снова глупо застыла от страха — ему даже не нужно было ее обездвиживать!), преодолев комнату в несколько шагов — черная мантия порывисто взметнулась за его спиной, — остановился на расстоянии вытянутой руки. Гермиона боялась поднять глаза или слишком громко вдохнуть, понятия не имея, что он собирается предпринять. На его лицо она даже не смотрела, внезапно заинтересовавшись собственными пальцами. А Лорд просто направил на нее палочку, сделал несколько замысловатых пассов, совершенно ей незнакомых. И, развернувшись, вышел, снова не произнося ни слова, заставляя Гермиону гадать, что такого ему удалось разузнать. А вот третий раз оказался запоминающимся. Это произошло ранним утром. Гермионе той ночью снился настоящий кошмар, повторяющийся циклически вновь и вновь: это было чужое воспоминание, незнакомое, замутненное, будто бы сам его «хозяин» редко обращался к нему. Невозможно было понять, что именно происходит, но ее от присутствия в нем охватывал какой-то первобытный, экзистенциальный ужас. Зеленая вспышка снова и снова озаряла все вокруг; пронзительный крик женщины резал слух и сменялся еще чьим-то криком, а потом все заглушал ее собственный. Было очень больно и просто до одури страшно. Гермиона наконец вынырнула в реальность и тут же рывком села на кровати, сотрясаясь в беззвучных рыданиях. Щеки были мокрыми от слез, сердце колотилось, готовое выскочить из груди, руки дрожали. Рассвет еще только занимался за окном, но каким-то шестым чувством она поняла, что в комнате не одна. Резко обернувшись, волшебница сразу увидела его, инстинктивно натягивая тонкое одеяло до подбородка. Лорд пристально наблюдал за ней, но в темноте невозможно было понять, с каким выражением. Только что пережитый страх сменился привычной оторопью. И только состояние аффекта после такого живого кошмара позволило Гермионе заговорить первой. Она не анализировала, не думала, просто выдала дрожащим голосом: — Должен быть способ переместить осколок души в предмет. Во что-то неживое. Темный Лорд, к ее удивлению, хмыкнул, как показалось ей, удовлетворенно. Он сделал шаг к окну, и его фигура в неровном свете начинающегося дня выглядела еще более мистической, чем обычно. — Умная девочка. Да, я думал об этом же. Но пока я прихожу к выводу, что это невозможно. И даже убить тебя — не выход. Что ты видела? Она сбивчиво пересказала свой сон, Лорд выслушал его бесстрастно, хотя на мгновение Гермионе показалось, что что-то похожее на судорогу как будто едва заметно скользнуло по его лицу. Но голос, когда он заговорил, был спокоен, даже немного отрешен. — Очень любопытно, почему ты так от этого мучаешься? Мне эти воспоминания не доставляют такого дискомфорта. Гермиона взглянула на него, задумавшись только на секунду. Она уже знала ответ на этот вопрос, потому что много думала о природе своего состояния, сравнивая, анализируя… — Я думаю, потому что… одна из причин в том, что… некоторые считают, что женщины по своей природе несколько эмоциональнее мужчин. — Хм, это интересное предположение. Возможно, ты права. Тем хуже для тебя, — он двинулся к двери, собираясь выйти, и Гермиона (снова, видимо, последствия тревожной ночи) сделала легкое движение корпусом в неосмысленной попытке остановить его. Темный Лорд взглянул на нее с усмешкой. — Ты снова хочешь что-то спросить? — Да, я… Я хотела спросить, есть ли способ закрыть сознание во время сна? — скороговоркой произнесла Гермиона, торопясь, пока привычный испуг не помешал ей выяснить все необходимое. — Я понимаю, что в этом случае блок работает как-то иначе, я читала. Темный Лорд обернулся и пытливо взглянул на нее. Юная волшебница заставила себя выдержать его взгляд и не опустить глаза. — С чего ты решила, что я стану тебе помогать? — холодно бросил он. — Я плохо сплю. И чувствую себя все хуже. Кроме того… Не думаю, что вам хотелось бы, чтобы я случайно узнала о чем-то личном. Что она несет? Мерлин, как она только решилась на этот разговор?.. На несколько долгих секунд воцарилась зловещая тишина, в которой Гермиона слышала только стук собственного сердца, набатом бьющий в ушах. Сейчас он снова кинет в нее Круциатусом. Или еще чем… — Ты слишком много о себе возомнила, — произнес Темный Лорд тихо и исчез.***
Однажды встретив в библиотеке Малфоя, Гермиона почему-то вдруг на некоторое время воспряла духом и преисполнилась какой-то иррациональной надеждой. Было сложно объяснить это: Малфоя она презирала, он никогда не вызывал у нее хоть сколько-нибудь теплых чувств, но теперь странным образом стал для нее той ниточкой, что соединяла ее теперешнюю странную жизнь («существование») и прошлую, настоящую, наполненную смыслом. Она прекрасно видела, что бывшему однокурснику ужасно интересно, в чем причина такого ее странного положения и поведения (очевидно было, что Темный Лорд не станет никому рассказывать о своих личных тайнах, а она — Гермиона Грейнджер — теперь являлась как раз таковой), но не решилась даже намеком сообщать Малфою правду. Хотя нет, у нее на мгновение все же промелькнула мысль выдать ему все без утайки, только чтобы досадить Темному Лорду, но здравый смысл подсказал, что последствия такого поступка могут быть для нее фатальными. Гермиона решила молчать. Разговор вышел странным: полным обычных со стороны слизеринца колкостей, но Гермиона благополучно игнорировала их, успев задать несколько беспокоивших ее вопросов. Например, она узнала, что школа полностью восстановлена и с первого сентября уже принимает студентов, а новым директором назначен профессор Слизнорт. Это не могло не обрадовать ее: Гораций Слизнорт был на стороне защищавших Хогвартс во время битвы, и хотя сейчас формально принял новый режим (пусть и не совсем добровольно, как подозревала Гермиона; ведь он слыл в известной степени трусом, и теперь это играло им на руку), но зато был вполне справедлив, и можно было рассчитывать, что на этот раз, под его руководством, все обойдется без членовредительства. Словом, профессор Слизнорт был лучшим вариантом из возможных. Но в тот день, когда Гермиона встретила Малфоя во второй раз, удача, казалось, покинула ее. Конечно, она догадывалась, что безнаказанным ее поступок не останется, но все равно решила рискнуть и снова поговорить с ним. Облегчением было хотя бы то, что в библиотеке с наталкивающим на подозрения постоянством появлялся именно Драко Малфой, а не кто-нибудь еще (и Гермиона действительно подозревала, что бывший слизеринец специально ищет с ней встречи, и мысленно удивлялась, как ему шкура не дорога). Темный Лорд появился как всегда эффектно и неожиданно, опаляя Гермиону своей тихой яростью. Она чувствовала себя так, как, должно быть, чувствуют себя перед смертью мелкие жертвы Нагайны — мыши и кролики, на которых та охотится в темноте. Оцепенев под его взглядом, она не видела больше никого и ничего, забыв о своем незадачливом собеседнике. В голове был только его шипящий голос; «Пошли», — сказал Темный Лорд, и она, разумеется, пошла за ним. А был ли выбор? Оказавшись в комнате, Лорд встал у окна и теперь внимательно смотрел на Гермиону своим нечитаемым ледяным взглядом. Палочки он не доставал, что, бесспорно, успокаивало, но Гермиона все равно чувствовала себя невероятно глупо — стоя вот так, опустив голову, как будто ожидая выговора от МакГонагалл или Филча. Спустя несколько мучительных секунд Темный Лорд нарушил затянувшееся молчание. — Ты заставляешь меня сомневаться в верности собственных решений и сделанных о тебе выводах. Я неясно выразился по поводу разговоров с другими? — Малфой сам заговорил со мной. Мне что же было, молчать? — теперь что бы Гермиона ни сказала, это звучало как жалкие оправдания. Глупее ничего нельзя было придумать. Но, к счастью и в силу собственной наивности, ей почему-то казалось, что его гнев испарился и голос, все такой же жуткий, теперь звучал совершенно спокойно. — Я, определенно, совершил ошибку, позволив тебе пользоваться библиотекой. Ты все равно не способна найти ничего стоящего, — проронил Темный Лорд, — и вместо этого развлекаешься. Я полагал, ты хотела научиться закрывать сознание. — Я и хочу, — вскинулась Гермиона. Его слова задели ее. — Не заметно. В его руках вдруг оказалась палочка. Сердце пропустило удар. По какой-то причине, теперь казавшейся ей совершенно преступно наивной, Гермиона ожидала, что буря миновала, и сейчас ясно видела свою ошибку, приготовившись к новой порции боли. Секунда, две. Ничего не происходило; человек напротив только испытующе разглядывал ее, поглаживая древко волшебной палочки, как будто что-то для себя решая. Неожиданно Лорд небрежно обронил: — Ты читала достаточно о теории окклюменции, — взмах. — Когда скажу, попробуй поставить мысленный блок. Если справишься с этим, то при достаточных тренировках с должным усердием сможешь защитить сознание во сне. Легилименс! Она не была готова; не успела справиться с шоком. Неприятные ощущения потоком нахлынули вновь вместе с воспоминаниями, которые он уже несколько раз видел, но Гермионе как-то отстраненно показалось, что Темный Лорд действует чуть менее жестоко, чем обычно. Он не пытался проникнуть вглубь, не искал ничего конкретного. Он просто давал ей возможность сопротивляться! Конечно, с первого раза ничего не получилось. Ни со второго, ни с третьего. На четвертом она поняла, что не справится. — Сосредоточься, девочка, не заставляй меня думать, что ты настолько никчемна. Его голосом можно было замораживать океаны, и он действительно подействовал на юную волшебницу несколько отрезвляюще. На пятый раз у Гермионы как будто что-то получилось, и она, как ей показалось, сумела закрыться от него на какие-то секунды. Темный Лорд поднял палочку. — Достаточно на первый раз. Гермионе в его голосе послышалось удовлетворение. Осмелев, она вдруг спросила: — Почему?.. И тут же оборвала себя на полуслове, испугавшись своего вопроса. Сейчас он точно проклянет ее, как минимум — за идиотизм. И все же она не могла поверить в то, что с ней происходит. Гермиона никогда и не смогла бы в это поверить, и если бы кто-нибудь рассказал ей что-то подобное, просто рассмеялась бы в лицо этому сумасшедшему: лорд Волдеморт учит ее, маглорожденную Гермиону Грейнджер, закрывать свое сознание от себя же самого. Это было слишком, чересчур. — Не заблуждайся, грязнокровка. Мне совершенно наплевать, что станет с твоим сознанием. Более того, если мне будет необходимо, я все равно с легкостью доберусь до любого твоего воспоминания. Меня беспокоит только одно: как бы от недостатка нормального сна ты не вздумала подохнуть раньше времени. Не дожидаясь от нее ни ответа, ни реакции, он исчез, так и оставив Гермиону Грейнджер стоять посреди гостевой спальни Малфой-мэнора и ловить ртом воздух. Она все же вывела его из себя.