Свежий ветер дует с Черного озера

Неизвестный осторожными, медленными шагами проследовал от камина к центру комнаты, минуя старый комод, за которым Драко Малфой, замерший у стены в позе коленопреклоненного рыцаря с «Акколады» Лейтона, сжимал в дрожащих руках древко своей волшебной палочки и молил небеса о том, чтобы этот… кто бы он ни был, чтобы он ушел, просто сгинул, исчез. А что еще оставалось? Глупо было бы надеяться, что ему вновь повезет, и следом за орденскими беглецами явится какой-нибудь безобидный сквиб. Драко не сомневался: скорее всего, пришли именно за беглыми преступниками, именно по тому же каминному пути из мэнора. Либо же эта «Нора» — какой-то перевалочный пункт для всякой шушеры… Но долго переживать ему не пришлось. — Выходи, Малфой, — спокойно произнес до боли знакомый — о, счастье! — голос с другого конца комнаты, почти от входной двери, и Драко, который на секунду решил, что его со страху хватит удар, выдохнул с облегчением. Со стоном он выполз — иначе и не скажешь — из своего нехитрого укрытия и отряхнул колени. Прямо перед ним с широкой улыбкой стоял Тео. Драко был настолько удивлен и безмерно рад ему, что, повинуясь порыву, коротко и крепко обнял друга. — Как ты понял, что я здесь? — поинтересовался Малфой, чуть отступая от Теодора. В последний раз они виделись совсем недавно, но говорить с ним здесь, в этом доме семейки Уизли, было настолько странно, что хотелось зажмуриться и потрясти головой: вдруг странная декорация не более, чем просто плод разыгравшегося воображения? Нотт кивнул на забытую на спинке стула теплую мантию изумрудного цвета. — Ты же сам просил достать тебе вещи из мэнора. Эти шмотки я бы где угодно узнал. Широко улыбнувшись, он хлопнул Драко по плечу. — Как тут все прошло? Все уже ушли? Тебя видели? — Не-е-ет, не видели, — протянул Малфой, и тут же дикая догадка поразила его: — Стоп. Это все твоих рук дело? Ты причастен? Тео неопределенно пожал плечами и таинственно ухмыльнулся. — Я причастен, но это не моих рук дело. Если хочешь знать, в шпионы я не нанимался и Ордену не продавался, у меня свой интерес. — Тогда какого хрена происходит? Как? Как ты не боишься вообще ввязываться в такое? Тео не ответил: вместо этого взмахнул палочкой, проверяя степень и прочность защитных заклинаний и накладывая пару дополнительных заглушающих. Драко это не слишком понравилось, но он промолчал. — Давай-ка присядем, — Нотт кивнул в сторону обеденного стола. — Думаю, что у меня, благодаря кое-кому с чрезмерно развитой гиперответственностью, есть немного времени, до того, как… м-м… всех соберут для показательной порки. Да и Уизли — тот, который Рональд — нагрянет сюда только утром… — Малфой машинально опустился на предложенное ему место напротив друга. — Честно говоря, немного побаиваюсь, как бы сегодня кого не прикончили. — Да что происходит-то? Как ты все это провернул? Тео, старательно игнорируя озвученные вопросы (да и неозвученные тоже; Мерлин, разве не очевидно, что вопросов у Драко хоть отбавляй?!), шепотом призвал так и валявшуюся у камина бутылку с недопитым алкоголем. — А ты, смотрю, тут даром времени не теряешь, — криво ухмыльнулся бывший однокурсник. — Ты сам-то вообще что тут делаешь, кстати? — Да вот… — Драко, замявшись, все же вкратце рассказал о встрече с Роном. Тео поцокал языком. — Ну-ну. Не думаю, что Уизли оказался там случайно. — Да я тоже так не думаю. — От Ордена вообще, надо сказать, осталось всего-ничего, — Нотт поджал и без того тонкие губы. — Я, конечно, поспособствовал сегодня некоторому восполнению их значительно поредевших за последние полгода рядов, но тем не менее. Главный у них там этот здоровенный с серьгой в ухе, все время забываю его фамилию; все Уизли пасутся рядом, еще несколько профессоров из Хогвартса… ну да ты в курсе. Драко украдкой рассматривал сидящего напротив Тео, пока тот говорил. Было ощущение, что поболтать Нотту действительно хотелось, как будто ему этого не хватало; словно он, так же, как и Драко, страдал от одиночества, что казалось Малфою весьма странным. Конечно, мысль о том, что Тео Нотт — тот самый таинственный информатор, слабо укладывалась в голове, но чем черт не шутит, он уже не удивлялся ничему. Углубляться в детальный анализ чужих неозвученных мотивов Драко не имел ни малейшего желания и потому все больше слушал — а послушать и вправду было что: Нотт вещал о том, что в последнее время происходит на отвратительных пожирательских собраниях (хоть в чем-то был плюс незавидного положения Малфоя: в автоматическом снятии с него обязанности присутствовать на этих ужасных сходках, даже несмотря на то, что Метку периодически здорово жгло), да и в волшебном мире вообще. В Хогвартсе, когда Малфой очнулся, у них не было ни времени, ни возможности поболтать просто так, как раньше, в былые не замороченные проблемами времена. И Драко был рад неожиданной разговорчивости обычно не особенно словоохотливого друга. Он чувствовал себя Робинзоном, застрявшим на необитаемом острове без еды и информации. И, что самое обидное, скорее всего на ближайшие годы путь в цивилизацию ему был заказан. —…Просто чтобы ты понимал, — Тео расслабленно сидел, откинувшись на спинку стула и крутил в руках волшебную палочку, — Темный Лорд в последнее время совсем слетел с катушек. Был момент, когда казалось, что он, наоборот, стал… как бы тебе это сказать… постабильнее. Кажется, как раз тогда, когда грязнокровка нашлась. Он пребывал в самом благодушном настроении, шутил даже, почти никого не наказывал особенно. Беллатриса еще довольная такая ходила. Ну, мы все, ясное дело, немного расслабились. А сейчас… — он покачал головой, — сейчас все стало даже хуже, чем было, когда вы с Грейнджер сбежали. Он пропадает где-то, рассеян. Может резко уйти со встречи. Отменяет свои же приказы, постоянно не в духе, а это, сам понимаешь, не просто стремно, а прямо-таки опасно для жизни. Как-то так. Как на пороховой бочке все время. — Драко молча кивнул. Он не стал говорить Тео, который вступил в ряды Пожирателей сравнительно недавно, что это, в целом, нормальное состояние для приближенных Лорда; по крайней мере, сам он за долгие-долгие месяцы «службы» не помнил никакой стабильности вовсе. — И как тебе тогда вообще пришло в голову вставлять ему палки в колёса при таких вводных? Жить надоело? — спросил он вместо этого, искренне поражаясь другу. Нет, действительно, для проворачивания таких планов, как побег достаточно ценных пленников из самой штаб-квартиры Того-Кого-Нельзя-Называть, надо было быть либо храбрецом, либо чертовым безумцем, а Тео, насколько Драко знал его (а знал он его весьма неплохо), нельзя было отнести ни к первой, ни ко второй категории. — Да не такой уж большой и риск это был, знаешь, — серьезно ответил Нотт. — Я все неплохо просчитал. Малфой надеялся услышать продолжение, хоть какие-нибудь подробности, но быстро стало ясно, что Тео не намерен в них вдаваться. Зная друга как облупленного, Малфой не стал настаивать и решил сменить тему. Захочет — расскажет сам. В конце концов, какое ему дело до каких-то там сбежавших пленников, когда среди них не было Грейнджер?! — А как вообще… — он как раз хотел спросить про Гермиону, но в последний момент передумал, посчитав это неуместным, — как остальные? — Нормально. В целом. Вроде, все как всегда. Твоя тетка теперь тоже вечно поникшая ходит, переживает, видимо. Из-за него, конечно же. И честно, Драко, не знаю, с чем это связано, но кое-кто подозревает, что все дело в грязнокровке, — Малфой замер, как замирал теперь каждый раз, когда речь заходила о ней. — Не знаю. Понятно, разумеется, что, Мерлин, ну это же Темный Лорд, мало ли, какие там у него могут быть дела и проблемы. Но… Есть доля правды в этих слухах, помяни мое слово. Почти все уже поняли, что эта Грейнджер — запретная тема, но есть же среди нас и тупые. Гойл (старший, в смысле) как-то высказался неудачно — ну, видимо, пошутить хотел, — за что получил от Повелителя Круциатус такой силы, что следующие несколько дней отлеживался дома; говорят, к нему даже приглашали медиков из Мунго, — Тео покачал головой. — Вообще, я бы сказал, что он — Лорд, в смысле, — чем-то здорово обеспокоен. Как будто, знаешь… Вот привык человек все держать под контролем, а тут есть какая-то сфера в его жизни, с которой он не справляется. И если это и правда связано с Грейнджер… Малфой похолодел. Нотт всегда отличался наблюдательностью и редко ошибался в своих наблюдениях, так что теперь в голове Драко проносились догадки одна страшнее другой. Чем Гермиона могла так сильно ему досадить, что он срывается теперь на всех вокруг?! — А в остальном все неплохо. От твоих пока никаких вестей, но это, я думаю, потому что отец просил Люциуса не выходить на контакт с нашей семьей. Боится, конечно. Он и так достаточно уже наследил. Оба они — что мой отец, что твой. — Тео говорил совершенно ровно, даже скучающе. — Что еще? Отправили небольшой отряд во главе с Антонином в Брекленд, на этот раз совершенно точно были уверены, что Поттер там. И, не поверишь, видели его даже. Но очкарик скрылся снова, прикинь? Опять со своим Экспеллиармусом. Думали, конечно, что Лорд будет в бешенстве, но Долохов отделался легким испугом. Я тебе говорю, плевать ему на Поттера. Он весь в своих мыслях. Они помолчали. — А как Пэнси? — спросил Драко просто так, чтобы нарушить воцарившуюся нервирующую его тишину. — Понятия не имею. Мы расстались, — ответил Тео совершенно равнодушно, однако, этим заявлением поверг Малфоя в шок. — Что?! — Скажу так. Резко разочароваться в том, во что по уши влюблен, — то еще дерьмо, братишка. Такая боль… как будто из тебя кусок души вырвали. И растоптали. — Драко передернуло от сравнения. Он представил себе это слишком буквально. Тео, между тем, пожал плечами. — Сейчас я уже ничего не чувствую. Вообще ничего. Но было… больно. Ты думаешь, что сорвал джекпот, что вы подходите друг другу по всем параметрам. Общие интересы, вкусы, постель… Сходитесь, короче. А на самом деле оказывается, что ты жестоко ошибся… В общем, Малфой, не влюбляйся. Целее будешь, — Нотт усмехнулся и положил палочку, которую до того без остановки вертел в руках, на стол перед собой, — хотя в твоем случае уже поздно для подобных предупреждений, верно? — Не понимаю, о чем ты говоришь, — бесстрастно ответил Драко, хотя на самом деле, разумеется, поразился проницательности друга, и эта догадливость чем-то его задела. Он не признавался ему в своих внутренних переживаниях и, откровенно говоря, переживания эти он боялся озвучивать даже себе самому, тем более в таких выражениях. — Да брось. Мне-то ты можешь сказать. Ты ведь только из-за нее остался. Отказался от идеи свалить на континент. Драко промолчал, насупившись, игнорируя понимающий взгляд Нотта, и думал о словах Тео, сказанных несколько секунд назад, а еще — о том, что у него с Грейнджер нет, наверное, вообще ничего общего. Не менее «дерьмово», чем разочароваться в том, во что был влюблен, оказалось — и Малфой прекрасно это знал теперь — влюбиться в то, в чем раньше был разочарован. Оба варианта, обе ситуации предполагали переживание некоего катарсиса. И Драко вдруг понял: он мог искренне признаться себе в том, что он это сделал. Перешел этот рубеж. Пережил это именно в тот момент, когда отказался вернуться. И осознание это вмиг наполнило его спокойствием и уверенностью в том, что он на верном пути и совершенно не желает от него отступаться. — Почему она не ушла с остальными? — спросил юноша вместо ответа. — Потому что она хорошо соображает. Это я рекомендовал Грейнджер остаться, — легко ответил Нотт, и сердце Драко пропустило удар. Он на секунду подумал, что ослышался. — Что…? — Да она и сама бы никуда не пошла. Ходит там, как сомнамбула, изредка просыпаясь, вся в себе. Ну и, кроме того, на нее на время побега возложена миссия. — Кем?! Какая еще миссия? — Мной. Чтобы мелкая Уизли и компания смогли свободно уйти, ей нужно провести некоторое время отвлекая Сам-Знаешь-Кого, и, предполагаю, именно этим она сейчас и занята. Малфой вскочил, едва не уронив на пол деревянный стул; он не мог поверить в то, о чем только что так спокойно сообщил ему Тео. Как это вообще было возможно? Он же знал, насколько это важно для Драко! — Ах ты сукин сын! Почему?! Какого черта?! — Полегче, братишка. Этот сукин сын спас твою задницу от верной смерти, — огрызнулся Нотт. — Должен быть мне благодарен. Ясно? Несколько мгновений Драко сверлил его лицо убийственным взглядом, стараясь попутно справиться с обуревавшим его гневом. В конце концов он кивнул и сел на место, хотя буря в душе никак не желала утихать окончательно. Его снедало странное и, скорее всего, ошибочное ощущение, будто бы Нотт имел хоть какое-то влияние на ситуацию, что в действительности вряд ли было возможно. Но все же… Драко почему-то был уверен: он сам постарался бы придумать что-то еще, провернуть все иначе, так, чтобы и она тоже смогла уйти через гребаный камин. — Еще раз: Грейнджер и сама бы не пошла, — примирительно произнес Тео, внимательным взглядом вперившись Малфою куда-то в переносицу. — Не знаю, клянусь, не знаю, что за дела с ней у Повелителя, но когда видишь ее со стороны — в библиотеке, там, или еще где — порой создается впечатление, что она под Империусом. — Она не под Империусом, — машинально произнес Драко. — Все гораздо, гораздо хуже. Нотт заинтересованно посмотрел на друга. — Расскажешь? Малфой отрицательно покачал головой. Тео пожал плечами. — Но что ты теперь-то будешь делать? Тебе жизнь не дорога? Он тебя убьет, — снова тихо поинтересовался Драко, в самом деле думая только об одном: что сейчас, в эту самую секунду происходит с чертовой Грейнджер? — Это если он узнает. «Если» — это хорошее слово. Оно таит в себе сладкую неопределенность, — Тео беспечно улыбнулся. — Он не узнает. Виноватым останусь не я. — А если применит легилименцию? — Да не будет ему резона. Я слишком мелкая сошка. Не вижу проблем, Драко. «И это чертовски глупо с твоей стороны», — хотелось возразить Малфою, но он, вместо этого, поинтересовался: — Но я так и не понял, зачем тебе вообще понадобилась вся эта самоубийственная авантюра? — Сейчас расскажу, только… — Нотт вдруг вздрогнул и выпрямился, впервые за вечер скинув с себя эту маску легкой беспечности, раздражающую Драко своим диссонансом с тем, что творилось в его собственной душе, а потом — о, знакомый, знакомый жест! — судорожно накрыл предплечье левой руки ладонью правой. — Только, кажется… меня вызывают.

***

Комната полнилась тенями. Они, невесть откуда взявшиеся, казались призраками древнего Грозового Перевала, виденного давным-давно, на грани сна и яви, медленно двигались по стенам, по полу и потолку, были растворены в воздухе. Камин почти погас, а алеющие угли живо напоминали о карминно-красном в мгновения ярости взгляде того, кто сидел теперь перед ним в удобном кресле, повернутый ко входу спиной. Гермиона бесшумно выдохнула, чувствуя, что в эту минуту свершается или уже свершилось что-то значимое, эпохальное. Будущее парадоксально сливалось с прошлым и настоящим, и казалось, что во всем универсуме осталась только эта комната с тенями, только они трое — Гермиона Грейнджер, Темный Лорд, Нагайна. — Подойди, — голос прошелестел в сознании Гермионы так холодно и строго, что на секунду ей даже почудилось, будто длинные гардины колыхнул внезапный порыв ледяного ветра. Немедленно захотелось развернуться и сбежать куда подальше, но Гермиона не простила бы себе подобного малодушия. В конце концов, у нее было дело, провалить которое она просто не имела никакого морального права; это было важнее ее страхов, личных тревог и метаний, это было важнее даже ее свободы и именно это — осознание собственного чувства долга — вновь придало ей сил. Нахмурившись, Грейнджер решительно шагнула к креслу. Темный Лорд не повернулся, даже не пошевелился. Казалось, ему было бы наплевать, если бы она действительно просто ушла, и она вдруг ощутила укол сожаления из-за того, что не может прочитать его истинных мыслей. Она поймала себя на том, что многое отдала бы, чтобы понять, о чем он на самом деле думает и что чувствует. Что, в конце концов, ощущает он сам, когда прикасается к ней? Испытывает ли то же странно-жутковатое чувство вселенской справедливости, ту же пугающую и сладко дурманящую сознание истому?… Нет, конечно, это просто невозможно, он же Темный Лорд. Но хоть что-то же он должен чувствовать, так? Еще короткий шаг — теперь в поле зрения Гермионы оказался безносый змеиный профиль темного мага. В сердце что-то екнуло: настроение его, очевидно, было совершенно отвратительным. Интересно, что такого ему могли сообщить? Может быть, дела «нового» режима не так уж радужны? Или сорвалась какая-нибудь важная операция? Волшебница вновь осознала: задача предстояла не из легких; взаимодействие с ним таким обычно оборачивалось весьма плачевными последствиями для любого, кроме, должно быть, Нагайны. А вот и она сама: неподвижно, мирно улеглась у ног обожаемого хозяина. Кажется, еще совсем недавно Гермиона так же сидела на полу в этой самой комнате, завороженная огнем и своими внутренними ощущениями, и Лорд был умиротворен ее присутствием, сам находил ее в просторном доме, где бы она ни была. Теперь — только эта извечная досада, ставшая постоянной его спутницей, когда Гермиона Грейнджер оказывалась рядом. Именно теперь, именно в тот момент, когда она окончательно осознала, что постоянно думает о нем в совершенно неподобающем положению ключе. Откуда эта досада? Что она сделала не так?… Ведьма легонько тряхнула головой, отгоняя абсурдные мысли. В конце концов, они же враги, что бы их ни связывало! Нынешняя реакция лорда Волдеморта была более чем логичной и обоснованной, странным было, скорее, то, что раньше (в последний раз — не далее как пару дней назад, ехидно подсказал внутренний голос, не желавший, видимо, мириться с предложенным объяснением) он, напротив, как раз таки искал ее компании. Сумасшедшая мысль промелькнула в сознании: если бы возможно было сейчас, как раньше, просто сидеть с ним у камина! От темного волшебника, по всей видимости, не укрылись ее внутренние метания, и он не сумел скрыть удивления во взгляде. — Ты что-то хотела? — спросил он уже вслух, однако, о его интонацию по-прежнему можно было порезаться. Как же не вовремя это его премерзкое настроение! — Ничего, — машинально буркнула Гермиона, на самом деле в ту секунду судорожно перебирая в голове правдоподобные варианты ответа. Удивление мага сменилось колючей внимательностью. — Я с…, — «соскучилась», чуть было не ляпнула она то, что в самом деле являлось чистой правдой, но вовремя поймала его испытующий взгляд. — Сама не знаю. Поддавшись настойчивому инстинкту самосохранения, Грейнджер сделала шажок назад, к выходу, к манящей мнимой свободой двери черного дерева, которую она, войдя, оставила полуоткрытой. Разумом прекрасно помня о возложенной на нее миссии, Гермиона, конечно, не собиралась уходить, просто желала физически находиться хоть немного дальше от пугающего объекта своих мыслей и тревог, но он, конечно, воспринял ее жест чуть более радикально. — Стоять. — Дверь захлопнулась, повинуясь движению его изящной кисти. — Проходи, раз пришла. Закрыла глаза. Выдохнула. Соберись. — Ближе, Грейнджер, — тихо и угрожающе приказал Темный Лорд. Она подчинилась, снова замечая в нем (врожденная эмпатия? шестое чувство? или это все ментальная связь, его собственная эмоция, настолько сильная, что оказалась способной прорваться сквозь толщу его поразительного самоконтроля?) это гнетущее напряжение. — Зачем-то же ты пришла? — поинтересовался он едко, и впервые за вечер по бледному лицу проскользнула тень улыбки. Внешне Лорд оставался совершенно хладнокровным, нечитаемым взором блуждал по ее лицу, сцепив перед собой кончики тонких сероватых пальцев. Мысленно Гермиона прокляла все на свете. Все более-менее правдоподобные причины того, зачем ей вдруг понадобилось немедленно найти лорда Волдеморта, выветрились у нее из головы. «Самая умная ведьма своего курса», как кто-то когда-то назвал ее… «Черт, — выругалась она про себя. — Соберись уже, давай, возьми себя в руки, самая умная ведьма». — Мне… Я плохо себя чувствую, — неловко и тихо выдала она, наконец, опустив глаза и разглядывая замысловатый узор изысканного ковра (только бы не видеть его пытливого взгляда). — Я искала… Нагайну. Гигантская змея подняла голову и зашипела, растревоженная звуком своего имени. Лорд криво ухмыльнулся и положил руки на подлокотники; на секунду Гермионе показалось, что он хочет подняться с кресла, но он так и остался сидеть на месте. Дрова в камине почти совсем догорели, и в комнате как будто стало еще немного темнее; эта сгущающаяся, с красноватыми отблесками тьма была для Гермионы бесценным даром — так, во тьме, обманчиво казалось ей, легче скрыть свои истинные намерения. Какими бы они ни были. — Знаешь ли, грязнокровка… Я, пожалуй, сделаю вид, что поверил в эту ложь. Это даже забавно. Теперь к этой эклектичной гремучей смеси ощущений добавилось еще одно: ужасное чувство неловкости захватило Гермиону с головой; он в чем-то ее заподозрил, но в чем, точно сказать было трудно — во лжи ли относительно ее личных мотивов или же в том, что она скрывает что-то более серьезное (ну, например, помогает политическим преступникам — противникам его режима сбежать из-под стражи). Конечно же, во втором случае он вряд ли разговаривал бы с ней так спокойно. А внутренний голос любезно подсказал, что в действительности оба варианта являются истиной; личные мотивы едва ли стоило списывать со счетов, да и от Темного Лорда их вряд ли удастся скрыть. Катастрофе подобно, но пусть. Уж лучше так, лучше пусть он в своих предположениях относительно по всем меркам странного поведения Гермионы этим вечером фокусируется только на личном. Она неловко переминалась с ноги на ногу. Казалось бы, подойди к нему и сядь рядом, как планировала изначально, но, черт, Гермиона не могла избавиться от досадного ощущения: все уже шло не по плану. И это несмотря на то, насколько кстати оказалась неожиданно подоспевшая помощь в виде Нотта. Гермиона вдруг (ах, как вовремя!) испугалась: а что если все это — один большой обман? Почему, собственно, она поверила Теодору на слово? Почему не попыталась подробнее разузнать о его мотивах? Чертов сводящий с ума дурман… Почему она схватилась за эту возможность помощи, как утопающий за соломинку, не подумав дважды?! Чем таким важным были заняты ее мысли, что она даже не подумала о том, чтобы усомниться в намерениях Пожирателя Смерти?! (На последний вопрос, однако, Гермиона ответила себе быстро и не задумываясь). Выбора не было. Теперь уже не было. Ей в любом случае оставалось одно: выполнить то, о чем они договорились с Теодором Ноттом. Отвлечь его внимание… Как, Мерлин, как она будет это делать?! «Слышал, он чему-то учит тебя…», — сказал Нотт. Точно. «Учит». Темный Лорд, тем временем, смотрел на нее выжидающе, с некоторым интересом даже, и Гермиона, набрав в легкие побольше воздуха, выдала на одном дыхании: — Вы… вы обещали научить меня глубинной окклюменции, помните? Чтобы закрывать сознание во сне. Еще до… — До того, как ты сбежала от меня с малфоевским щенком? Да, как же, помню, — неприятно ухмыльнулся волшебник. — Что же, тебе недостаточно того, что моя Нагайна спит с тобой в одной постели? Этот вопрос отчего-то взволновал ее, но она заставила себя не зацикливаться. Сосредоточиться. Пока все идет неплохо. — Нагайна же не может быть рядом всегда. Я хотела бы научиться справляться с этим сама, без чьей-либо помощи. — Что ж, это похвально, — мягко произнес Лорд, на этот раз действительно поднимаясь на ноги, выпрямляясь в полный рост — будто непоколебимая статуя, высокий, несокрушимый, абсолютно недоступный пониманию простых смертных. — Но, боюсь, ничем не могу тебе помочь. Не вижу в тебе необходимого потенциала. Вновь усмешка, которая на этот раз здорово задела за живое. Гермиона, разумеется, прекрасно считала провокацию, но не сумела на нее не повестись. Это было просто нечестно — обвинять ее в недостатке интеллекта или усердия! Пусть это был только незначительный предлог, повод говорить с ним, пусть она вовсе не собиралась ни о чем его просить, Гермиона снова ощутила обиду и — где-то в груди — непроизвольно всколыхнувшееся желание принять вызов, доказать ему, себе и всем — она способна освоить что угодно. — Но вы же обещали! — воскликнула Гермиона совершенно искренне, игнорируя мелькнувшее в глубине его глаз удовлетворение. — Мне это нужно! — Не сейчас, — коротко бросил Лорд, отворачиваясь и легким, но резким жестом оправляя полы черной мантии. — Но прошло уже слишком много времени. Скоро, должно быть, будет полгода, как я здесь. — У богов время безгранично, только поэтому солнце всходит и заходит всегда вовремя, — многозначительно и серьезно изрек Темный Лорд, но уголок его губ вновь дернулся в едкой ухмылке. Он издевался над ней практически открыто, провоцируя, и гриффиндорка почти физически чувствовала, как ходит по тонкому льду его переменчивого настроения. Тем не менее она прекрасно помнила о важности возложенной на нее миссии. Гермиона бесстрашно шагнула к Лорду к настороженному его удивлению, которое маг, однако, в ту же секунду скрыл под своей обычной маской ледяной бесстрастности. — Мое время ограничено, — решительно продолжила она неточную цитату, глядя прямо в бледное лицо, для чего ей приходилось немного задирать голову, что, должно быть, со стороны выглядело несколько комично. — И вообще Тагор говорил вовсе не об этом, а о… — Он говорил о пунктуальности, Грейнджер, — перебил Лорд нетерпеливо. — И, да, ты права, это не имеет никакого отношения к делу. Разговор заходил в опасный тупик, Темный Лорд был заметно напряжен и холоден, но Гермиона снова, подобно лучу утреннего солнца, озарением сквозь страх и решительную сосредоточенность непроизвольно ощутила этот приятный эффект «родства душ», и речь — несмотря на каламбур — шла вовсе не о буквальном значении этого фразеологизма. Мало с кем в своей жизни она могла поддержать диалог на уровне только что разыгранного косвенного цитирования, мало кто из ее собеседников отличался такой остротой ума, мало с кем действительно было настолько интересно. Ужасно противоестественный парадокс. Волшебник, тем временем, смотрел на Гермиону как-то странно, будто ожидая от нее чего-то. Твердо решившая действовать без страха, она открыла рот, чтобы еще что-то сказать, однако Лорд, бесшумно, но глубоко втянув воздух змеиными ноздрями, поднял вдруг левую руку, прерывая ее на полуслове. На секунду Гермионе показалось, что он хочет прикоснуться к ней, подошедшей к нему так неожиданно и недопустимо близко, но она поняла, что, должно быть, ошиблась. Все его существо казалось теперь преисполненным такого величия и надменности, что захотелось немедленно опустить глаза, но Гермиона переборола сама себя, продолжая бесстрашно и прямо встречать его напряженный взгляд. — Однако, уже поздно, — холодно и вкрадчиво произнес лорд Волдеморт спустя несколько бесконечных секунд. — Если больше у тебя нет никаких вопросов… Стоп. Неужели он прогоняет ее?! Или это опять провокация?… Кроме того, кажется, он снова зол. Ну уж нет, Гермиона не могла этого допустить, она пообещала себе справиться и в своем намерении собиралась идти до конца. Не думая, не анализируя ситуацию, как обычно, на десять шагов вперед, как могла решительно и твердо, она отчеканила: — Я хочу остаться. В ту секунду Гермиона решила, что, если выживет и когда-нибудь выберется из этого кошмарного сна, то именно этот момент будет вспоминать всю оставшуюся жизнь и рассказывать о нем детям и внукам. Воистину, такое наглое заявление стоило сделать хотя бы только ради этого взгляда: несуществующие брови взлетели вверх, Темный Лорд был совершенно обескуражен, хоть и пришел в себя довольно быстро. Он ничего не ответил, и любому непосвященному было бы сложно даже предположить, какой была его настоящая реакция на ее заявление; слишком уж хорошо он владел собой. Только этот взгляд, заставляющий содрогаться, подсказывал Гермионе: она совершенно точно чем-то вывела его из себя. Но чем?! Одно было ясно и очевидно: лорд Волдеморт видел, что Гермиона не лжет. Нагайна, по всей видимости, тоже что-то почувствовала, потому что недовольно зашипела, разворачивая кольца. Темный волшебник, обернувшись к любимице, что-то мягко прошипел на парселтанге, и змея, успокоившись, вновь положила голову на изящный изгиб чешуйчатого тела. Тишина была плотной, гнетущей и напряженной, а темнота добавляла происходящему сюрреализма. Он по-прежнему молчал, а Гермиона старалась дышать ровно, как и всегда пытаясь справиться с оцепенением, которое рождала в ней его убийственная непредсказуемость. Было чертовски не по себе. Темный Лорд реагировал совсем не так, как она ожидала (а чего она, собственно, ждала?!..), и Гермиона вдруг с тревогой осознала, что он сейчас может просто исчезнуть. Отвратительное чувство зарождающейся паники холодной дрожью прошлось по коже. Гермиона не знала, что делать, не знала, как его остановить, но понимала одно: нельзя дать ему уйти. — По… подождите, — пролепетала она. — Я просто… — Чего ты от меня хочешь? Ты искала Нагайну, и ты ее нашла. Можешь остаться здесь. — Я искала не Нагайну, а вас. Второе признание, сказанное почти шепотом. Гермиона мечтала не видеть этого колючего внимательного взгляда, сканирующего ее, видящего насквозь, мечтала в одночасье оказаться где-нибудь в другом месте, как можно дальше от этой комнаты, единственных четырех стен, что остались во всей Вселенной. — Зачем же ты искала меня, Гермиона Грейнджер? — тихо. Почти нежно и ласкающе. — Просто потому что хотела видеть, — ответила едва слышно за звуком собственного сердцебиения. Но ответ этот удивительным образом успокоил Гермиону Грейнджер по одной-единственной причине: она сказала чистую правду, признавшись в этом в первую очередь самой себе. — И подумала, что, может быть, вы… — Я что? — перебил он ее тихо и холодно. — Уж не подумала ли ты, девчонка, что я тоже хотел бы видеть тебя? Гермиона не успела ответить. Не успела даже подумать о том, как стоило бы ответить. Плотину ледяного самоконтроля Темного Лорда неожиданно прорвало лавиной обезумевшей, сокрушительной ярости: она полыхнула пламенем в его глазах (почему, Мерлин?!), готовая — Гермиона видела это воочию — через несколько мгновений обернуться катастрофой. — О, в самом деле? — девушка, застывшая на месте, пригвожденная к полу его взглядом и интонацией, никак не могла уразуметь, что именно могло так сильно его разозлить. Истина? А ведь именно ею было все, что она сказала. Волдеморт, наконец, отмер, зашевелился, и взметнулась черным туманом его мантия. Он по кругу обошел обнявшую себя руками Гермиону подобно загоняющему добычу хищнику. — Не много ли ты возомнила о себе, грязнокровка? Если ты хочешь что-то мне сказать, говори сейчас, не трать мое время. А если сказать тебе нечего, а, я вижу, так оно и есть, тогда слушай внимательно: ты просто раздражающая девчонка, волею одного незначительного случая вставшая на моем пути. Гермиона, цепенея, следила за Темным Лордом во все глаза. Она вспоминала все те немногочисленные несколько раз, что видела его еще до навеки связавшего их двоих перемещения осколка души — никогда, даже во время битвы за Хогвартс, он не терял самообладания так иррационально, и сейчас был просто страшен; Гермиона никак не могла понять, почему ее таким трудом давшееся, но вполне искреннее признание вызвало в нем такую разрушительную бурю. Хотелось кричать; она не понимала, когда его легкое раздражение переросло в эту обжигающую неприязнь. Воистину: чужая душа — потемки. Покалеченная — тем более. —…Ты просто ничтожество, — каждое слово — приговор. — Тебе стоило бы быть благодарной за то, что тебе предоставлены жизнь и свобода, хотя ты не больше чем просто… объект для достижения моих целей. Как только ты выполнишь свою функцию, я с превеликим удовольствием избавлюсь от тебя. Его слова, такие внезапные и злые, ранили в самое сердце, до глубины ее собственной души. В ее глазах стояли слезы и, готовая в любую секунду расплакаться от обиды, она вскинула подбородок. — Это неправда! Почему тогда вы приходите ко мне? Зачем все эти разговоры и…? Лорд замер, и Гермиона вдруг заметила, с какой силой он сжал челюсти, так, что желваки заходили на его скулах, видела, как выступила жилка на его шее. Темный Лорд выхватил палочку, направив острие прямо в центр ее грудной клетки, как будто желая раз и навсегда покончить с раздражающей его грязнокровкой. Гермиона зажмурилась, прощаясь с жизнью. Секунды шли. Ничего не происходило. Открыв глаза, наткнулась на стену его непроницаемо-холодного взгляда, будто и не было этого взрыва, этих ранящих слов. Он уже опустил палочку, и Гермиона непроизвольно выдохнула. Она не могла вообразить, о чем он думал, но ее собственные мысли путались от леденящего страха. В ней не осталось и капли хладнокровия, которое она обещала себе, когда входила в комнату. Лорд выпрямился, и Грейнджер знала, на этот раз точно, что сейчас он уйдет. Тьма была бесценным даром. — Нет, постойте! Гермиона слишком поздно осознала свою ошибку. Испугавшись, что лорд Волдеморт исчезнет (ведь прошло всего ничего, он должен остаться, он должен, пожалуйста, ведь… ведь дело было уже не в пленниках, а в том, что ей, Гермионе, было необходимо понять, наконец, понять, что, Мерлин, происходит!), она инстинктивно, совершенно машинально схватила его за руку и… ахнула, почувствовав электрический разряд знакомого пугающего и такого желанного наслаждения, немедленно разлившегося по каждой клеточке напряженного организма. Она тут же отшатнулась, но было слишком поздно. Темный Лорд замер, на долю секунды будто превратившись в каменное изваяние, а потом — Мерлин, помоги! — развернувшись, резким движением вскинул руку и, перехватив оба ее запястья, подтолкнул Гермиону к стене. От неожиданности она едва не потеряла равновесие. Почувствовав холод камня под лопатками, она замерла тоже, вновь и вновь стараясь не потерять связи с реальностью от панического ужаса вкупе со сводящей с ума близостью — в самом деле, он был слишком близко, в нескольких дюймах от ее лица. Повернула голову слегка вбок, стараясь не дышать. Происходящее не укладывалось в голове, заставляя умирать от страха в ожидании того, что будет дальше, но волшебник медлил, только сверлил взглядом свою незадачливую жертву (Гермиона сама, не задумываясь, дала себе такое определение, глядя на всполохи алого (адского!) пламени на дне его зрачков). Это зрительное противостояние длилось какие-то секунды: Темный Лорд смотрел в ее глаза с яростью, неведомой Гермионе раньше, с яростью лютой, странной и… обреченной, с ненавистью даже; и ей снова показалось, что он сейчас же убьет ее, но волшебник почему-то не двигался, будто стараясь справиться с собой, с тем зверем, что минуту назад готов был разорвать Гермиону на куски, с этим порывом, который немедленно уничтожит часть его бесценной души. Она уже видела этот взгляд и раньше… За что? Почему он вдруг так, в одночасье, возненавидел ее? Ведь был момент, когда, как ей казалось, они пришли к определенному взаимопониманию, когда сосуществование с ним в закрытом пространстве стало для Гермионы вполне возможным? Или она только придумала это сама себе и это просто защитная реакция психики на сокрушающие обстоятельства? Весь этот интерес с его стороны, все это желание проводить с ней время — это все она себе просто выдумала?!.. Лорд ни капли ее не щадил, запястья болели от его железной хватки, и Гермиона отстраненно подумала, что наутро, должно быть, на них останутся синяки, но в ту же секунду вспомнила, что, судя по всему, до утра вряд ли доживет. Где-то на краю сознания все так же перекатывались, звучали музыкой сфер знакомые отголоски вселенского счастья и целостности (он прикасался к ней!), но они едва ли перекрывали трепет перед ним, который, должно быть, навечно поселился в ней. И тут — еще секунда — произошло неожиданное: будто бурный поток, эмоция, прорвавшая твердь, плотину сильнейшего ментального блока, эмоция, сделавшая все ясным как день, и эта восхитительная ясность, воцарившаяся в сознании, поразила ее до глубины души. Гермиона Грейнджер все поняла. Абсолютная неопытность в подобного рода вопросах не позволила юной ведьме поверить в то, что вдруг пришло ей в голову, а на самом деле — лежало на поверхности. Она увидела это в его глазах, или всему виною была ментальная связь, это уже не имело никакого значения; так или иначе, теперь она точно знала причину ненависти лорда Волдеморта, и причина эта была страшнее и невозможнее всего, что могло создать самое яркое воображение. Доля секунды на осознание, еще мгновение на то, чтобы понять: если все это правда, ее ждет два пути: немедленная смерть от его руки, либо же… если он сохранит ей жизнь, она все равно никогда не справится с этим зарождающимся безумием. Легкое движение. Благословенная тьма. Всему конец, ей конец, она окончательно и бесповоротно пропала, готовая раствориться, все свое существо подарить жалкому осколку души и ее обладателю. Животный страх пополам с темной, незнакомой, опасной и манящей бездной поглотили сознание в тот момент, когда зверь в стоящем в жалких дюймах от нее волшебнике победил. В ту самую роковую секунду Гермиона не верила, что это происходит на самом деле: монстр действительно победил, с лютой ненавистью, с всепоглощающей страстью он впился в ее губы, завладевая ими, и это было самым чудовищным и самым упоительным, что когда-либо случалось в жизни Гермионы Грейнджер.