Свежий ветер дует с Черного озера

— Поттер. — Малфой. Даже голос не изменился. Драко смотрел на давнего школьного недруга и чувствовал себя… странно. Ему странно было видеть Гарри Поттера. Разговоры о нем набили ему оскомину, мысли обо всех этих событиях — тоже, и вот Избранный (бывший Избранный, точнее) стоит теперь перед ним в пустом пабе. Со шрамом этим своим, в этих неизменных круглых очках, в спортивной куртке, как будто на улице не гребаный холод, заставляющий трястись даже в зимней мантии. В последний раз он видел его около полугода назад, но ощущение было такое, что прошло значительно больше. Выглядит весьма посвежевшим со дня битвы, отдохнувшим даже. Чем он занимался в последние полгода? Так и хотелось едко поинтересоваться, как он провел время, отдыхая на побережье. И бегая от Пожирателей заодно — какой был смысл в этом, Драко так и не понял, кстати. Если тебя спрятали, предоставили настоящее укрытие, так за каким хреном тебе там не сидится и ты лезешь на рожон?.. Ведь Долохов — а он и вправду хорош — действительно едва не сцапал его несколько раз, при этом не найдя ни следа тайного местоположения драгоценного Поттера. Расспросить его, расспросить обо всем. Спросить, что это значит — носить в себе чужую душу. Что значит, чувствовать это в себе, видеть гребаные кошмары по ночам, слышать чужой голос в голове, испытывать чужие эмоции. А еще о ней расспросить. Какая она на самом деле. Как они познакомились? Как подружились? Малфой понял вдруг, что ни черта не знает о Грейнджер. А главное — главное, что делать теперь. Они ведь наверняка что-нибудь придумали, у них должен быть план, как вытащить ее, как спасти. Если даже святой Поттер явился поговорить с Драко Малфоем, хотя сам глава Ордена отказался помогать… План должен был существовать! Он не произнес ни слова, высокомерно оглядывая присутствующих. — Давайте сядем, — предложил Уизли, нарушая неловкую, выпуклую тишину, и они направились к ближайшему столику. Страшно хотелось есть и пить, но Драко терпел. Прежде всего дело, потом уже поиски пищи, тем более что угрюмого бармена, который, как помнил Малфой, каким-то боком принадлежал к Ордену, по-прежнему не наблюдалось. Неловкость висела в воздухе, едва ли не ощущаясь физически. Вопросов к Вновь-Выжившему-Мальчику было предостаточно, но Драко не хотел быть тем, кто начнет этот разговор. В конце концов, ему, по большому счету, на Поттера было глубоко наплевать; он договорился встретиться с Уизли только ради чертовой грязнокровки, что испортила ему всю его упорядоченную и спокойную жизнь. — Малфой, — произнес Избранный, наконец, — пожалуйста, поблагодари своих… свою мать. Я в неоплатном долгу перед ней. — Я знаю, — кивнул Драко прохладно. — Обязательно передам. «Если увижу когда-нибудь». Он едва удержался от того, чтобы потрясти головой, прогоняя отвратительные непрошенные мысли. Поттер какого-то хрена не сводил с Малфоя выжидающего взгляда (чего ждет?!), а Уизли, напротив, угрюмо уставился в стол (что ж, Малфой тоже не был рад видеть рыжего придурка). Драко вопросительно поднял брови. — Ну? — спросил он чуть более грубо, чем собирался. — Есть какие-то светлые идеи? Мы, кажется, не просто так тут собрались. Уизли? Рон вздрогнул и, смурной, все же взглянул на сидящего напротив. Гарри нахмурился. — Малфой, — начал он ровным тоном, делая вид, что пропустив грубость мимо ушей, — Рон рассказал мне о том, что произошло, и что ты сделал для Гермионы. Спасибо тебе за это, — Малфой поморщился. Ему вообще не нужна была их благодарность, тем более такая — дежурная. — Расскажи, пожалуйста, подробнее, все, что ты узнал о… о крестражах. Драко на мгновение замер: просьба показалась ему наглой, возмутительной. Он пришел не за тем, чтобы отвечать на дурацкие вопросы. Что это, проверка, дознание?! Им, в конце концов, самим все было известно! Ничего он говорить не станет, хватит с них. И с него хватит — допросов! — С чего я должен что-то тебе рассказывать, Поттер? — он подернул плечом, колко уставившись на Гарри. На лице того промелькнуло подобие снисходительной улыбки. — Забыл, от кого Гермиона получила этот «подарочек»? Мне… нам надо знать, что тебе уже известно. Чтобы сопоставить факты. Возможно, тогда мы вместе сможем найти решение. Резонно. Драко боролся с собой недолго. В конце концов, повторить рассказ ему ничего не стоило, он только никак не мог справиться со своей неприязнью по отношению к собеседникам. И вот парадокс: Уизли теперь бесил его сильнее, чем Мальчик-Который-Выжил, и Драко совсем не хотел признаваться себе или кому бы то ни было, в чем была истинная причина этого незначительного факта. Это чувство по всей видимости было взаимным: Малфой подозревал, что Рон догадывается о том, что Драко так тщательно скрывал от самого себя. Он был краток, быстро пересказав все, что имело отношение к делу, не умолчав и о тех грязнокровкиных ночных кошмарах, свидетелем которых пару раз становился. Впрочем, как и в случае с Кингсли, ограничился лишь безэмоциональным описанием. Он спешил закончить как можно скорее, ему смертельно надоела болтовня, хотелось только одного: действовать. Точнее, не так. Хотелось, чтобы все это быстрее закончилось. Поттер и Уизли сосредоточенно переваривали услышанное, изредка вставляя какие-то комментарии или многозначительно переглядываясь. Закончив, он надолго замолчал, тогда как его собеседники пустились в пустые, абсолютно дурацкие и бессмысленные рассуждения о природе этого жуткого, противоестественного явления (все и так было ясно); Поттер вспоминал какие-то эпизоды из собственного прошлого, припомнил даже, что Снейп (вот сюрприз) учил его окклюменции. Впрочем, быстро стало понятно, что эта тема обсасывалась не раз и не два, однако, ни к каким полезным выводам эти двое, по всей видимости, так и не пришли. У них была только информация: сущность, что должна была сдохнуть с убивающим проклятием, почему-то выжила, и ее надо было добить. Но как? Вот вопрос, до которого Драко дошел гораздо раньше этих недоумков. — Давайте мыслить глобальнее, — сказал Поттер. — Я… я все прекрасно понимаю, но сейчас речь идет не только о спасении Гермионы, но и об уничтожении Волдеморта. Имя, как и прежде, резануло слух. Драко ощерился. — Да, это ясно, Гарри, — ответил Рональд. — Мы с самого начала об этом и… — Интересно. Весьма интересно, — перебил Драко, впервые вступая в разговор. Оба собеседника воззрились на него. — Мы же об одном и том же, верно, Поттер? Уничтожение Темного Лорда должно подразумевать уничтожение всех этих… частей его души. Включая Грейнджер. — Гарри промолчал, но в молчании этом четко читался совершенно однозначный ответ. Малфой по очереди посмотрел на обоих гриффиндорцев: — Серьезно? Вы это серьезно? Да плевать на него! Как по мне — вытащить Грейнджер и дело с концом. Я планирую валить во Францию и вам советую. — Что ж ты до сих пор тут, хорек? — угрюмо подал голос Рональд. Драко промолчал, только взглянул на него с привычным презрением. В самом деле, не будешь же расписываться в своем благородном порыве перед… ними. Кроме того, он и сам несколько стыдился того, что делает. — Дело в том, Малфой, — Поттер говорил спокойно, но взгляд выдавал его ответное раздражение с головой, — и я думал, что это очевидно: нельзя просто забрать Гермиону. Мы должны уничтожить Волдеморта, пресечь любые возможности для его возрождения. Мне это поручил Дамблдор, — добавил он чуть тише, вкрадчивее, очевидно, для того, чтобы аргумент казался более весомым. — А зачем он тебе это поручил? — скептически поднял бровь Малфой. Вопрос, казалось, поставил Поттера в тупик. — Ради… Ради мира. Ради всеобщего…, — Гарри осекся. «Ага. Блага. Ради всеобщего блага, недоумки», — думал Драко с каким-то злобным удовлетворением, все больше разочаровываясь в собеседниках (не то чтобы он когда-либо был о них лучшего мнения). Поттер, вспыхнув, продолжил: — Это не имеет значения, Малфой. Только полный кретин может допускать, что возможно нормально жить при тирании Волдеморта! То, что происходит сейчас с маглами и маглорожденными… хуже и придумать нельзя. — Кроме того, ситуация такова, что, кажется, с его нынешней политикой скоро и во Франции не будет безопасно, — поддакнул Уизли. — Да и в других странах тоже… Драко глубоко внутри вдруг почувствовал себя странно огорошенным, вновь — мерзкое ощущение — оторванным от реальности; понял, что не имеет и понятия о том, что сейчас творится во внешней политике магической Великобритании. Газет он, по понятным причинам, не покупал, да и на последних собраниях, где ему «посчастливилось» присутствовать, благополучно пропускал эту информацию мимо ушей, не считая ее хоть сколько-нибудь важной для себя. Ясно было, что дело дрянь. Это было понятно давно. — …Их осталось три. Надо сначала избавиться от змеи, потом останутся… двое. Один крестраж. И он сам. — Так что ты предлагаешь, убить Грейнджер? — снова спросил Малфой, не веря, что они, ее друзья, говорят серьезно. Поттер молчал. Уизли сглотнул. — Так или иначе, ничего не выйдет, — покачал головой Малфой, откидываясь на спинку стула. — Грейнджер говорила, что абы кто не может просто швырнуть Авадой. Нужно, чтобы это сделал он сам. На правах «создателя» этой штуки. Но он никогда не пойдет на это. Спросите вашего «информатора», он не даст соврать, — он горько улыбнулся, вспомнив жуткую историю, рассказанную Ноттом накануне. — Либо, Поттер, ты предлагаешь сжечь свою дорогую подругу адским пламенем? Или проткнуть мечом Гриффиндора насквозь? Ах да, у вас же нет меча. А так вообще план шикарный, да? Идиоты. Драко ушам своим не верил. Конечно, в глубине души он понимал: она сама предложила бы то же самое решение, легко пошла бы на это, она об этом говорила даже, но участвовать в этой дикости он не собирался. Ее образ возник откуда-то из недр памяти, ее — сидящей на кровати в гостевой спальне: «Не думай, что эта мысль не приходила мне в голову. Но это неосуществимо. Точнее сказать, это никак не поможет. Он же пытался убить Гарри, но это не помогло. Авадой он просто вытеснил осколок из оболочки. Но неизвестно, сработает ли это со мной, а если и сработает, то какой возымеет эффект». — Извини, Гарри, — проговорил вдруг Уизли, поворачиваясь к Поттеру, — не думал, что скажу это, но я согласен с Малфоем. С тобой я уже однажды попрощался, еще и с ней прощаться не хочу и не могу. — Ты со мной попрощался, но, как видишь, вот он я, сижу перед тобой, живой и невредимый, — с жаром ответил Избранный. — Мало того, не просто живой, да еще и избавленный от этой мерзости, что жила во мне все это время. Так что, по-моему, это единственно верный вариант. Нужно только, чтобы вновь вытесненный осколок был уничтожен окончательно… — Но тут, Поттер, мы снова натыкаемся на одну грандиозную проблему. Ты, по его мнению, был просто занозой в заднице, мальчиком из пророчества, он только рад был от тебя избавиться наконец-то. С ней все иначе. Ты даже не можешь представить, насколько сильно он бережет ее. — «О да. Так бережет, что сейчас она вообще неизвестно, в каком состоянии». Эти неприятные мысли Малфой быстренько отогнал. Гриффиндорцы переглянулись, и Драко, наконец, решился задать еще один вопрос, не дававший ему покоя: — Ладно. А может, есть какой-нибудь способ просто вытащить из нее это? Присоединить к остальному и убить все вместе, чтобы ее это никак не задело? Вообще, можно объединить душу обратно? — Можно в теории, — ответил Поттер. — Профессор Дамблдор делился со мной кое-какими изысканиями на этот счет… Но сейчас это, так или иначе, невозможно. А главное — бессмысленно. Все равно слишком мало частей осталось. Если соединить оставшиеся куски, Волдеморт едва ли станет лучше и сознательнее себя на тот момент, когда он убил моих родителей и пытался убить меня. — Хм… И все же, как это делается в теории? Сомневаюсь, что кто-то из вас желает сделать из Темного Лорда исключительно положительную и осознанную личность. Я думал, речь о том, чтобы объединить оставшиеся осколки, чтобы убить его легче было. — Противовесом самой темной магии может стать только самая светлая, — Гарри знакомым жестом взъерошил себе волосы. — Интересно получилось. Эта штука вряд ли сработала бы с предметами. А вот с живыми существами… Но это все абсолютно бессмысленно, повторяю. Это невозможно. — И что это за суперсветлая магия такая? — поинтересовался Драко скептически. — Любовь, — просто ответил Поттер. Малфой поперхнулся. — Искренняя любовь. По идее, с ее помощью расколотая душа способна соединиться. Но это в теории. И это домыслы Дамблдора. Сумасшедший старик! Драко знал, что он был не в себе, но чтобы настолько! — Прости, а кто кого должен «полюбить»? Темный Лорд грязнокровку? Или она его? — Малфой! — прорычал Рон, недовольный выбранным грубым словом. — Вот уж точно кавалер, о котором она всегда мечтала… — ухмыльнулся Драко, чувствуя на самом деле, как что-то внутри него холодеет. В этом контексте нарисованный Ноттом образ бессознательной Грейнджер на руках у Лорда казался совсем уж жутким и противоестественным. — Извините, но об этом даже думать смешно, — отрезал Уизли. — Это полный бред. Мало того, что он не способен на чувства, так еще и к Гермионе. Из идеологических соображений, — Драко хмыкнул. — Да и она к нему… он же… ты видел его вообще, Гарри?! Гибрид человека со змеей, и это я молчу про все остальное. В здравом уме ни одна… женщина на него не посмотрит. — С тобой же Грейнджер как-то встречалась, а ты тоже далеко не Мирон Вогтэйл… — не смог удержаться Драко от колкости, и Уизли моментально вспылил, тут же вскочив из-за стола, а слизеринец, ухмыляясь, схватился за палочку. — Чего ты сказал, Малфой?! — Тихо, эй! — Поттер потянул друга за рукав, и Уизли опустился на стул, все еще пыхтя от злости. — Давайте сохранять спокойствие. Все равно этот разговор совершенно не имеет смысла. Давайте лучше подумаем вот о чем. Есть по крайней мере один крестраж, от которого мы без зазрения совести можем избавиться — это Нагайна. Насколько мне известно, она теперь не покидает мэнор. Так что нам нужно найти способ проникнуть туда. А что делать с остальными… проблемами, придумаем потом. — И как же вы планируете попасть в мой дом? — Это уже не твой дом, Малфой, — бросил Уизли, а Поттер добавил: — Может быть, ты мог бы подсказать нам…? — Я? С чего вы это взяли? Уровень защиты там стоит такой, что в Гринготтс было бы проще влезть незамеченными. Они снова переглянулись, и Малфоя посетила невероятная догадка: — Что, вы уже пробовали попасть в Гринготтс? — Драко покачал головой, впрочем, на секунду восхитившись подобной дерзновенной наглостью. — Сумасшедшие. Кроме того, я числюсь мертвым. Или в розыске. Не знаю наверняка. Надо уточнить. Так или иначе, мне нельзя показываться никому на глаза. Тебе вот, Поттер, в штаб-квартире Темного Лорда всегда рады. Правда, ты вряд ли успеешь что-нибудь там провернуть. Он тебя, конечно, больше не ищет так остервенело, как раньше, но все равно будет рад прикончить. — Может, тогда ты, Малфой, прикинешься Гарри, пока мы с ним попытаемся вызволить Гермиону и убить змею? — выплюнул Рональд, чья неприязнь (и ревность, ревность — неужели он, Малфой, так легко выдает себя?!) была настолько ощутима, что Драко стало даже смешно. — Нет уж, спасибо, Уизли. Мне вовсе не улыбается сдохнуть так быстро. — Хотя, надо признать, идея с оборотным зельем весьма здравая, — задумчиво произнес Поттер. — Только превращаться стоило бы в кого-нибудь из Пожирателей. А… а почему не в Нотта? А, Рон? Превратиться в Нотта и проникнуть в мэнор, на собрание, к примеру… А лучше вообще попросить его самого провести нас в мэнор! Почему мне раньше не пришло это в голову?! — Отличная мысль! — Драко улыбнулся. — Только Теодор не согласится никогда в жизни. Он очень печется о своей репутации и делает это не зря. Один косяк — а, поверь, убийство Нагайны — тот еще косяк — и Нотту можно попрощаться с жизнью, так же, как и его отцу. А вам всем придется попрощаться с информатором. — Может, оно и к лучшему, — буркнул Рон. А Тео-то чем ему не угодил?! — Можно обставить все так, что он окажется не виноват, — продолжил размышлять Гарри. — Нотт — а лучше все же не он, а кое-кто другой под обороткой — может быть все время на виду у Волдеморта… — Опять двадцать пять. Еще один с «невиноватыми»… А кто будет виноват? — М-м… Да никто. Если хорошо все спланировать, никто не узнает, кто это сделал. Ты, Малфой, проникнешь в мэнор под видом Нотта, а мы… — Стоп. Чего? При чем тут я? — удивился Драко. Он вовсе не записывался в самоубийцы, обычно это было чисто гриффиндорской прерогативой! — Я думал, это очевидно. Никто из нас не знает твой дом так хорошо, как ты. Никто не знает порядков, установленных Волдемортом, так хорошо, как ты, — даже Нотту будет сложнее сориентироваться на месте! А мы с Роном будем под мантией-невидимкой, трансгрессируем с тобой, у тебя даже Метка есть! Мы же и убьем Нагайну. А настоящий Нотт даже не будет ничего об этом знать, если придется подвергнуться легилименции. «Настоящему Нотту уже и так есть что скрывать, а о возможности подвергнуться легилименции он и думать не желает», — подумал Малфой, а вслух произнес: — Ваш план шит белыми нитками. С чего вы вообще решили, что я на это пойду? — Ты как-то сам дал понять, — скривившись, ответил Рон, — что готов помочь Гермионе. — Но это будет небыстро, — продолжил Гарри. — Готовить оборотное придется месяц, а то и больше, пока соберем необходимые ингредиенты. Кроме того, варить его очень и очень сложно… — Прошу прощения, — перебил Малфой, успев подумать о том, что вообще-то он еще не дал своего согласия на подобное безумие, — а что, купить уже не судьба? — Это может оказаться сложнее, чем варить самим. Во-первых, стоит оно черт знает сколько, — произнес Гарри рассудительно. — У тебя есть деньги, Малфой? Во-вторых, это зелье входит в категорию сильнодействующих и особо опасных: купить можно только с разрешения министерства. Ну или при наличии Метки… Или подпольно, но теперь с этим еще сложнее, торговля в Лютном в не меньшем упадке, чем в Косом. А в-третьих, кто из нас пойдет покупать его? Ты? Или, может, я схожу? Малфой промолчал и посмотрел на свои золотые часы. Помыслить об этом было невозможно, но идея уже закралась: неужели придется продавать? Нотт добыл ему немного денег — по случайности в мэноре оказалось какое-то количество наличных, но счета Малфоев в Гринготтсе вряд ли были теперь доступны. — Может, снова Нотт поможет? — Он вряд ли согласится, — покачал головой Драко. — Ты верно заметил, Поттер, каждая покупка Оборотки регистрируется. Ему не нужны лишние вопросы. Но предложить можно. В эту же секунду Драко вздрогнул: вот это совпадение! — в дверь постучали: четко, громко, с расстановкой — ровно трижды, и, спустя секунду, многочисленные замки со щелчками начали отскакивать, засов съехал в сторону и дверь открылась. На пороге стоял только что упомянутый Теодор, почему-то донельзя довольный, что в контексте всего разговора смотрелось несколько странно и неуместно. Рональд чертыхнулся и снова уставился в стол с кислым видом, а Драко ухмыльнулся. — Садись, Тео, — весело сказал он, взмахом палочки отодвигая стул рядом с собой. — У нас к тебе очень долгий разговор.

***

…Преступное, преступное безрассудство. Именно в ту секунду, когда под кожей привычно и, вместе с тем, совершенно по-новому разлилось прекрасное, удивительное чувство всемогущества, всесилия, первозданной магии на самом пике — а ему это ощущение было знакомо как никому, — когда мир должен был безраздельно принадлежать ему одному, когда он был сильнее всех на свете. Именно тогда он, по иронии судьбы, решил пощадить виновных. Надо было убить сумасшедшую Беллатрису сразу, наказать по всей строгости за оплошность (и пусть она клялась, ползая в его ногах, что невиновна), наказать так, как он наказал бы любого на ее месте. Но он решил, что все это подождет, решил пощадить, впервые в жизни пощадить. Можно ли было давать слабину? Можно ли было так безрассудно поддаваться мимолетному желанию? И снова причина была в ней. Хотелось вернуться в темную гостиную. Закончить разговор с грязнокровкой, чем бы он ни закончился. Расставить все точки над «и». Решить, что делать с раздражающей девчонкой, и сделать это, наконец, каким бы ни было решение. И вот она теперь, вот она — перед ним. Совсем не так, как хотелось бы. Колдомедик только что ушел, чудом избежав Обливиэйта — и лучше было бы ему не помнить о том, что он видел здесь, но несчастный трус (каким бы профессионалом он ни считался, он оставался трусом по своей сути) умолял оставить его воспоминания при нем, как и его жалкую жизнь. Лорд Волдеморт не настаивал. Здравый смысл подсказывал, что они — воспоминания — могут ему еще пригодиться, когда он явится в следующий раз, чтобы проверить, как поживает его юная пациентка, его сложный случай, самый важный случай во всей его карьере (и Волдеморт надеялся, что Сметвик понимает всю степень этой важности). В пламени вновь открытого камина доктор исчез дрожащим от страха. Темный Лорд привык к страху, он считал именно страх единственно верным ключом к дисциплине. А Сметвику просто вежливо пообещал, что уничтожит его и всю его семью, если что-то пойдет не так, и мало кто мог обвинить Темного Лорда в том, что он не держит свое слово. Девчонка схлопотала Хлыст. Это было ерундой, пусть и болезненной; Белла обожала это проклятие, и вылечить его самостоятельно было делом немногим дольше пары часов. Но, помимо этого, сумасшедшая ведьма наградила грязнокровку еще кое-чем настолько неприятным, что даже он, самый могущественный из ныне живущих на свете колдунов, на секунду испытал нечто сродни первобытному ужасу. Она могла погибнуть. Время шло на секунды, и это ощутила даже Нагайна, что рванулась на помощь умирающей девчонке. Потеря крови была почти критичной, и он ни мгновения не сомневался в том, что жалкие секунды промедления стоили бы ему — его бесценной жизни — слишком дорого. Но он успел. Сделал все, что мог. А мог лорд Волдеморт очень и очень многое. Накачанная зельем сна без снов, она лежала теперь перед ним, и контур полуобнаженного тела прослеживался под тонкой невесомой тканью. Неподвижная, практически идеальная. Невероятное, губительное безрассудство. Колдомедик пытался возражать против зелья, но Волдеморт был весьма убедителен. Сон был необходим, сон без сновидений — особенно; и он настоял, хотя и так не планировал оставлять девчонку одну в эту ночь. Да и Нагайна была рядом; нервничая, она никак не находила себе места в знакомой спальне, и лишь его успокаивающее шипение кое-как убедило рептилию нехотя устроиться у камина. Вид угловатой фигурки под легкой тканью сам по себе практически не вызывал никаких эмоций. Он привык к другому. Но пройдет еще несколько лет — совсем немного, и — он знал — она оформится окончательно, будет совсем непохожа на подростка. Да и теперь — даже вот так лежащая, она чем-то напоминала произведение искусства, будто выполненная в мраморе Исабель де Сегура или Иллария дель Карретто, прекрасная возлюбленная одного итальянского синьора. Гермиона Грейнджер была жива, однако спала так глубоко и тихо, что даже проследить ее дыхание было непросто, но вот оно — если приглядеться, легко вздымает грудь. Совсем девчонка. Несколько порезов в районе плеча и грудной клетки, густо покрытых оранжевой заживляющей мазью, неприятно портили впечатление, но в остальном гладкая бледная кожа даже теперь притягивала взгляд. Он поборол в себе иррациональное желание прикоснуться к ней. Юная, глупая. Слишком честная, со своими четкими идеями о «добре» и «справедливости». Гриффиндорка до мозга костей. Совершенно неопытная, но… Но все поправимо. Он вылечит ее, вы́ходит, потом заставит создать свой первый крестраж. На веки вечные. Кто мог подумать, что она — та, от которой он совсем недавно желал избавиться — будет вызывать это ужасное, деструктивное чувство сродни наркотическому опьянению. Она раздражала его, Мерлин, как же сильно она выводила его из себя с той самой секунды, как он вдруг понял, что она нужна ему рядом постоянно. Когда зудящая в подсознании мысль о ней начала отвлекать его от важного, от великой цели. Нужна. Зачем, Мерлин?! Как Нагайна, но только сложнее во сто крат — настолько же, насколько человек сложнее любого животного. И приятнее, конечно же, приятнее. И сколько еще подобных приятных открытий ждет его с ней впереди… Он определенно желал чувствовать ее снова и снова, это желание стало неизбежностью, досадной и закономерной. Ощущать. Не теперь, разумеется, но в тот момент, когда она снова вывела его из себя, там, в гостиной. Он уже и не вспомнил бы, чем именно; одним своим существованием она выводила его, и он просто не удержался. Удивительно, он, тот, кто ценил холодный рассудок превыше всего, не удержался! Захотел проверить в ту же секунду, не смог себе отказать, и результат превзошел все мыслимые и немыслимые ожидания. Юная девчонка, совсем еще юная. Девятнадцать лет! Еще и грязнокровка вдобавок. Но имело ли это значение на самом деле? Он очень хотел бы знать, каково это. Но древние тексты и его собственная прозорливость не могли лгать. Это и вправду могло стать проблемой, повлиять на запертую в ней часть его души. Темный Лорд задумчиво провел кончиками пальцев по ее открытому плечу, спускаясь к сгибу локтя, предплечью. Едва касаясь — по округлой груди, прикрытой тонкой тканью. Отдернул руку. Она не проснулась. Даже дыхание не изменилось. Тем не менее, преисполнившись вдруг странного, легкого спокойствия, маг поймал себя на приятной мысли: с девочкой все будет в порядке. Он обязательно об этом позаботится. И только неясное, необъяснимое предчувствие не давало ему насладиться покоем в полной мере. Лорд Волдеморт откуда-то точно знал, что скоро все изменится.