Простая история

Сознание вынырнуло из абсолютной темноты в темноту под закрытыми веками. Он впервые понял, что снова может чувствовать. Что-то невидимое, эфемерное двигалось вокруг, обволакивало, подобно толще воды. Гулкий вакуум, лишенный объектов и звуков, смыкался где-то высоко и глубоко над ним. Это необозримое пространство еще не обрело четких границ и форм, но он был уверен – оно существовало на самом деле. Головокружительная пустота вдруг сократилась, как сердечная мышца, и резко исчезла. Первыми в реальность попали руки. Под ладонями оказалось что-то прохладное, неоднородное; твердое, колкое и жесткое. А еще неприятное. Спину сдавливало, словно тисками. Тело было чужим, застывшим в мертвой неподвижности – и в первые мгновения он с тошнотворным страхом решил, что на самом деле сделан из дерева. «Земля», – вдруг подсказал голос в его голове. Да. Он действительно лежал на земле, покрытой высохшей травой. Где-то далеко слышался прерывистый громкий гул. Веки чуть дрогнули, и, сделав над собой невероятное усилие, он приоткрыл глаза. Темнота пошла рябью, скорчилась, скомкалась. Желтоватые отсветы мягко выбрались из ее нутра, словно огонь сквозь почерневшую бумагу. Свет в середине и темноту по краям разделяло надвое нечто крупное. Медленно щурясь и моргая, он сумел разглядеть склонившийся силуэт. Судя по очертаниям тени, принадлежала она человеку. – «Кто..?» – он разлепил ссохшиеся губы и попытался сложить из звуков слова, но не смог. Однако тень поняла его. – Кто я, мне известно, – ответила она. Звук человеческого голоса вдруг показался ему чем-то необыкновенно сложным. А сам процесс речи – чем-то совершенно невероятным. – Вопрос в том, кто ты. Мир все еще вращался вокруг размытыми пятнами. И в этой беспокойной, преломленной светотеневой игре вдруг начало проступать птичье лицо с клювом. Маска. Он знал эту маску. – Ворон, – едва слышно прохрипел он. Ответом ему был лишь странно знакомый смех. – Вставай, – внезапно приказал Ворон и, опустившись на корточки, протянул руку. «Я не могу», – хотел сказать он в ответ, но вместо этого вдруг с силой ухватился ладонью за чужой локоть, подтянулся и оказался на ногах. Невнятный гул в ушах лопнул, разрываясь сотней разнообразных звуков: треск, грохот и какой-то затихающий хрип. Отвратительный смрад – запах пороха, гнили и горящего мяса – проникал даже сквозь повязку на лице. По темному небу разлилось язвенное зарево от кровавого ока луны. – Ты поджег? – резко обратился он к Ворону, проверяя, на месте ли пистолеты. Тошнотворное головокружение билось в висках и покалывало на языке. Бессмысленный вопрос. Поджечь мог только Ворон. Давно известно, что он больной ублюдок. – Никакой благодарности от охотников, – глухо и насмешливо протянул Ворон. – Маска твоя, кроме зрения, еще и ум укорачивает? – спросил Охотник, поправляя оружейные ремни на кожаном плаще. Хотелось пить – или хотя бы сплюнуть на землю, однако во рту было невыносимо сухо. – Тебе же известны правила, – Ворон невозмутимо поднял с земли крупный кинжал, осмотрев, вытер о траву и спрятал в ножны на поясе. – Стреляй во все, что движется. – Стало быть, по курам тоже стреляешь? – поинтересовался Охотник с издевательской усмешкой. – Называй их, как хочешь, – невозмутимо ответствовал Ворон и вытянул руку, показывая на что-то сзади. Прямо в центре переулка, где сходились несколько темных, кривых улиц, лежала дымящаяся туша огромного зверя. Уродливое существо с грязной свалявшейся в клоки шерстью. Пасть черного волка была широко распахнута, яростные багровые глаза едва не вылезали из орбит, а вокруг расползлась пятном кровавая лужа. Чтобы уложить эту тварь, потребовалось полторы дюжины пуль и две пороховые бочки. – Через пару кварталов отсюда видели еще одного, – заметил Охотник и в два шага преодолел короткие ступени, ведущие на второй ярус мостовой. – О, так ты приглашаешь меня? – засмеялся Ворон, снимая маску. Он слишком часто смеялся. – Нет, – Охотник повернулся к нему. – Но тебе же плевать. Ворон отвечал ему широкой острой улыбкой. В красновато-желтых отсветах его отросшие волосы блестели темной медью. – Чудовищ нужно убивать! – зло гаркнул Ворон и ударил кулаком по столу. Поколотая фаянсовая тарелка жалобно звякнула. Сотни враждебных, настороженных взглядов из полутемного зала устремились в его сторону – в городе чужаков не любили. – Эй, там! – нервно прикрикнула из-за стойки осунувшаяся женщина, беспокойно сжимая в руках мокрую грязную тряпку. Она хмуро глянула на Охотника, который сидел напротив возмутителя спокойствия: мол, «Какого дьявола вы сюда притащились?» Впрочем, от ее предупреждений не было совершенно никакого толку. – Чудовищ, – хрипло и бесстрастно согласился Охотник, отпивая из своей кружки. Спирт, даже спирт в этом проклятом месте смердил кровью и едва лез в глотку. – Убивать чудовищ, а не людей. – Они все чудовища! – опять завелся Ворон. На его бледном лице проступал лихорадочный румянец, а глаза стали совершенно безумными: зрачки расширились, вытесняя своей чернотой привычную голубизну радужки. В таком, полупьяном, виде он выглядел раздражающе жалко – и в то же время на редкость притягательно. – Когда же до тебя дойдет? – прошипел Ворон, впиваясь руками в край стола и странно вытягивая вперед голову. – Они сами себя наказали! – Кричи еще громче – в Яме тебя ждут не дождутся, – мрачно заметил Охотник и пнул собеседника ногой под столом. – Успокойся, – продолжал он, наблюдая за тем, как Ворон снова сжимает ладони в кулаки. Было слышно, как он дышит; ноздри вздувались от гнева, а на открытой шее двигался кадык. Румянец расползался все больше, влажные губы мягко блестели. – Чего ты хочешь? – Охотник смотрел исподлобья. – Перестрелять всех, кто злоупотребляет лекарством? – А как иначе? – возразил на это Ворон. – Их держат в лечебницах, но разве хоть один выздоровел? Ты видел, чтобы хоть кто-нибудь выздоровел? Охотник саркастически усмехнулся. – Я никого оттуда не видел, – сказал он. – И ты тоже. Так что послушай сюда: если хоть кто-нибудь вздумает убивать людей, я первым его пристрелю. Ясно? Ворон устремил на него пронзительный, полный ярости взгляд. Покачал головой, криво улыбнулся. – Все дело в деньгах, – язвительно проговорил он. Ладонь его легла на лоб, и бледные пальцы составили неожиданный контраст с покрасневшими от выпивки скулами: в таком виде он казался обманчиво искренним. – Продажные твари, берущие взятки. Они подохнут, рано или поздно… – Хватит, – оборвал его Охотник и встал со своего места. – Пойдем. Он высыпал на стол пару монет, и деньги слабо зазвенели, ударяясь о засаленное дерево. Женщина за стойкой прекратила нервно возиться с тряпкой и пристально поглядела в их сторону. На лице ее отразилось плохо скрываемое облегчение. – Погоди, – Ворон нехотя поднялся. Взял свой черный плащ – пожалуй, один из наиболее странных предметов его гардероба, не считая маски – и едва не запнулся о соседний стул. Охотник раздраженно выдохнул. – Напиваешься быстро, как девка, – тихо сказал он, подхватив Ворона за одно плечо. – Сколько тебе вообще лет? – Двадцать семь. – Как по мне – не больше четырнадцати, – хрипло усмехнулся Охотник. – Иди ты к черту. Ночная улица встретила их грязной сыростью. И тошнотворным, ничем не вытравливающимся запахом крови. В черной воде дрожали мутные, унылые всполохи уцелевших фонарей. Их оставалось мало: всего лишь четыре в ряд на этой стороне набережной. Здесь, в полумраке, среди мокрых деревянных ящиков, старого булыжника и ржавых отсветов луны, было пусто и зловеще тихо – подходящее место, чтобы подумать в обществе старой чугунной скамейки. Охотник замер у каменного парапета, разглядывая другой берег. Непроницаемый мрак вспарывали острые зубья башен и шпилей. Их фантасмагорические нагромождения, безумные изломы и разрывающие небо вершины воплощали тело города, погрузившегося в бесконечную ночь. Города, больше не принадлежавшего людям. Погребенный в разверстой грязной могиле, он застыл неподвижно и наблюдал тысячей острых глаз, вызывая омерзительное чувство гнетущего страха. Когда-то, еще при дневном свете, в нем царила знакомая гармония и успокаивающая симметрия, но теперь он сгнил, наводнившись уродливыми тварями, – и навсегда утратил свой прежний облик. Тишину разорвал призывный крик – это патрульный, освещая путь старым керосиновым фонарем, заметил Охотника и остановился у края моста. – Эй! – позвал он с враждебной настороженностью. – Что ты там делаешь? – Обхожу центральный квартал, – солгал Охотник и поднял руку, показывая значок. Патрульный умолк на несколько секунд, словно обдумывая, верить или нет, а потом с некоторой тревогой спросил: – И что? – Тихо, – мрачно ответил Охотник. Пустующий ночью, город увяз в гулкой, мертвой тишине. – Тихо, значит… – бездумно повторил за ним патрульный. А затем спросил: – Слышал, какие теперь дела? – Какие? – Пятый квартал, – патрульный кивнул в сторону черного лабиринта улиц. – Отрезан. Последний склад сгорел. – Как? – Этого не знаю, – отвечал патрульный. – Зараженная тварь объявилась. Спасли кого успели, но ведь сам понимаешь... Их слишком много, людей слишком мало. Трупы гниют в домах. А кому-то все нипочем. Чужакам, вроде ворона… – А что он? – спросил Охотник. Впрочем, ответ ему и так был известен. – Сидит в Яме, – объяснил патрульный. – Снова за драку. Разумеется, Ворон должен был устроить драку. Рано или поздно. – В Яме, говоришь… – протянул Охотник, отнимая руки от гранитного парапета. И наскоро распрощавшись, зашагал прочь от реки. Путь его лежал прямиком к центральной площади: именно там находилась Яма – выложенное камнями широкое углубление, по форме напоминавшее мелкий колодец. Откуда и как оно взялось, не знал никто, однако наиболее удачное применение ему нашли задолго до эпидемии: в Яму сажали нарушителей – мародеров, пьяниц, зачинщиков драк, подстрекателей и диверсантов. Охотников Яма интересовала мало, зато агрессивные обыватели часто собирались у ее краев, чтобы поплевать или пошвырять камнями. Впрочем, помимо этой, особенной Ямы, существовали и обычные – трупные, назначение которых было понятно сразу. В них попадали те, кому уже не было дела ни до наказаний, ни до плевков, ни до охоты, ни до смертного бремени вообще. Глухо и тоскливо пробили башенные часы. Городская площадь встретила Охотника почерневшими грязными баррикадами, горящими кострами и заколоченными окнами домов. Запустение уже наложило на нее свою неизгладимую могильную печать. Здесь дежурили патрули из четырех человек: двое в одной части, двое – в другой, однако подойти к Яме все равно не составляло большого труда – слева к ней вела длинная темная колоннада. Натянув повыше лицевой платок, Охотник ступил под мрачные своды и бесшумно двинулся вперед. Проходившие невдалеке патрульные его не заметили. Каменные борта Ямы вырисовывались из полумрака чернеющим провалом. Внутри, у правого края, Охотник различил силуэт – и не отказал себе в удовольствии швырнуть в него галькой. – Чтоб ты сдох, пес! – раздался в ответ знакомый голос. – Только после тебя, – хмуро сказал Охотник. Ворон, поднявшийся во весь рост и запрокинувший голову, теперь явно смотрел на него. – Ты поджег склад? – Охотник бросил взгляд в сторону патруля. – Сейчас я крикну, и ты будешь прозябать тут вместе со мной, – мстительно пообещал Ворон. – Так что, признаёшься? – Только после тебя. – Признаюсь, что, будь я комендантом, ты бы сгнил в этой дыре, – парировал Охотник. Несколько мгновений из Ямы не доносилось ни звука. А потом вдруг раздался резкий, пронзительный свист. Проклятье! Сейчас здесь будут все четверо патрульных. Зло скрежетнув зубами, Охотник отпрянул от колонны, у которой стоял, и сорвался на бег – времени отбывать наказание у него не было. Вслед ему донеслось издевательское «Увидимся!» Покрытый копотью особняк в третьем квартале являл собой тошнотворное зрелище: некогда белый, он почернел от огня и напоминал грязный череп с пустыми глазницами окон и раскрытой челюстью парадного входа. Его владелец превратился в кусок горелого мяса с лопнувшей кожей, иссохшимися мышцами и отвалившимися конечностями. Тело обуглилось до неузнаваемости, отвратительно скорчившись на запятнанном мраморе широких ступеней. Как и многие богатые горожане, он тоже злоупотреблял лекарством. Охотник присел на корточки возле обезображенного трупа. Пожар заметили из соседних домов, когда запах дыма стал нестерпимым – с наступлением ночи открывать двери и окна, и уж тем более – выходить наружу, было смертельно опасно. Изуродованные остатки былой роскоши залили водой, и комендант распорядился осмотреть пепелище. Место, откуда распространился огонь, найти было уже невозможно, зато удалось обнаружить кое-что другое: тело жертвы неестественно вытянулось, грудная клетка расширилась, стала массивной, как у волков, конечности деформировались и удлинились, а на пальцах уцелели заострившиеся толстые когти. Это уродливое существо, источавшее гнилостно-горелый смрад, утратило остатки своей человечности. Несколько дней назад горел склад. Совпадений быть не могло – убийца чудовищ взялся за дело. Охотник знал, где его искать. В качестве убежища Ворон избрал дом врача, когда-то наспех переоборудованный под госпиталь. Квартал, в котором он находился, уже давно проиграл схватку с эпидемией – людей в нем больше не осталось. Всепожирающая темнота затопила мертвые улицы, расползлась по углам, вонзила свои клыки в обветшалый гранит. Она беспрестанно двигалась, вздымалась огромными тенями, которые глухо хрипели, а иногда ревели гортанно, разрывая в клочья кровящую ночь. Темнота скрежетала и клацала, скрипела разинутыми створками ставней и вспыхивала па́рами огромных светящихся глаз. У тех, кто рискнул явиться сюда в одиночку, не было шансов: чудовища всегда нападают первыми. Давно утратившие рассудок, разъяренные, бешеные, они разрывают людей на куски. И не боятся ничего. Кроме огня. Чтобы попасть в нужное место, Охотнику пришлось пробираться узкими переулками, а потом – лезть по остроконечным крышам. Дом, который он искал, было легко узнать: вход с маленькой улицы, вокруг толстой чугунной ограды нагромождения ящиков, в палисаднике деревянные бочки с порохом, три лампы у крыльца. Охотник взялся за тяжелое металлическое кольцо и постучал в дверь. Ответа не последовало. – Открывай! – крикнул он, ударив сильнее. – Открывай, черт тебя дери! Послышалось сначала тихое щелканье, потом – громкий скрежет отодвигаемой мебели. В приоткрытой щели показалось лицо Ворона – и Охотник быстро толкнул дверь, едва не ударив его. Оказавшись в прихожей, он, не разбирая что к чему, схватил рыжего за ворот рубашки и рванул на себя. – Что ты наделал, сволочь?! – процедил Охотник сквозь зубы. Ворон смотрел ему прямо в глаза. Напряженно и резко дышал, сцепив ладони на чужих запястьях. Сейчас, когда он был слишком близко, Охотник вдруг разглядел следы веснушек на его переносице, мягкий и плавный изгиб в уголке рта, тонкий рубец на подбородке. И тут, разлепив сухие тонкие губы, Ворон неожиданно засмеялся – каким-то резким, каркающим смехом. – Пусти, – сказал он наконец, криво ухмыляясь и не предпринимая ни малейшей попытки освободиться. Пальцы его сжались еще крепче. – Отвечай, – вновь процедил Охотник и сильно встряхнул Ворона. Ткань рубашки едва ли не трещала под его хваткой. – Но ты же ничего не спросил, – издевательски усмехнулся Ворон. И в ответ получил кулаком в челюсть. Пошатнувшись, он отступил назад, инстинктивно схватился за щеку. На несколько мгновений воцарилась звенящая тишина. – Ублюдок, – зло бросил Ворон, сплевывая кровь с разбитой губы. – Давно стоило тебя пристрелить, – сказал Охотник, внимательно глядя на темно-красный подтек, стремительно бегущий по чужому подбородку. – Только я не стал. – Надо же, какое великодушие, – Ворон повыше натянул рукав и прижал к лицу укрытое тканью запястье. Рыжие пряди волос бросали загадочную пляшущую тень на его лицо. – Особняк – не моя работа, – наконец произнес он. – Да ну? – Клянусь, – неохотно отвечал Ворон. – Лжешь, – настаивал Охотник, продолжая бездумно разглядывать прижатую к губам ладонь. Каким будет пятно, отпечатавшееся на белой рубашке?.. – Я сказал: «Клянусь», – зло процедил Ворон, чуть склонив голову набок. Охотник внимательно посмотрел ему в глаза. Можно было разбить ему нос, повыламывать пальцы, приложить головой об стену, если придется. Но только он все равно ничего больше не скажет. Ворон, заметив чужое замешательство, между тем протиснулся к выходу. – Проваливай! – он быстро отпер дверь и вытолкал Охотника за порог. Ржавая луна побледнела за пеленой тумана. Ее рассеянный свет кровоточил блестящими ссадинами на металлических перегородках крыши – но избегал уцелевших в пламени грязных стекол. Гигантская рваная рана протянулась от зиявшей в куполе дыры до самого первого этажа. Именно она убила здание банка, раскромсав его почти надвое. Обглоданные огнем балки, куски настенных панелей и мебели, кирпичи и осколки вывалились из его нутра, словно выпотрошенные внутренности. Среди них, застыв огромной безжизненной грудой, лежал искореженный труп. Даже обгорелый и высушенный огнем, он был в два раза больше человеческого. Кожа свисала обугленными лохмотьями с почерневших костей – она разорвалась, когда у чудовища вытянулись конечности от быстрого превращения. Массивный череп с волчьими клыками кое-где еще покрывало сморщившееся мясо и мышцы. В том месте, где голова плотно прилегала к обвалившемуся фрагменту стены, даже сохранились клоки свалявшейся черной шерсти. Бросив последний взгляд на изуродованную тушу, Охотник развернулся и медленно зашагал прочь. Комендант, явившийся на место пожара лично, опроверг убийство или диверсию. Он рассудил правильно: внезапное превращение случается уже после того, как человек окончательно теряет разум и становится кровожадной тварью. И все же здесь было что-то не так. Со всем этим было что-то не так. Охотник на мгновение закрыл глаза. Даже сквозь тошнотворный смрад, исходивший от сгоревшего чудовища, прорывался один-единственный, никогда не исчезающий запах – кровь. Этот проклятый город насквозь пропах кровью. В привычную затхлость и темноту комнаты пробирался колкий уличный холод. Охотник замер у двери, одной ладонью сжимая ручку, а другой – потянувшись за пистолетом. Прислушался, пригляделся. Тревожно заскрипела створка окна. В своем жилище он был не один: сюда проник кто-то еще. – Я уж думал, ты помер, – раздался во мраке голос, полный напускного безразличия. Охотник раздраженно хмыкнул и опустил руку, тянувшуюся за оружием. Ворон сидел на столе, в опасной близости от двух запасных пистолетов, небрежно поставив одну ногу на выдвинутый стул. Как и всегда, в чужой дом он пригласил себя сам. Нервно скрипнули рассохшиеся половицы. Охотник прошел внутрь и остановился у мелкого шкафа. Бросил хмурый взгляд на две последние спички, а потом все-таки зажег масляную лампу. Молча расстегнул оружейные ремни по дороге к столу. Тяжело звякнули пряжки, ударяясь о спинку стула. Снятый плащ отправился вслед за ремнями. – Как ты открыл замо́к? – спросил Охотник, пристально разглядывая незваного гостя. Что-то незримое, напряженное застыло между ними. Полумрак сгустился, как тучи перед грозой. В холодной комнате вдруг стало душно. – Такими замками не закрывают, – насмешливо протянул Ворон и, наконец, повернулся к собеседнику лицом. Его светлые, наполненные притягательной энергией глаза нехорошо блестели. Охотник медленно положил ладони на спинку стула, наклонился ближе. И замер, не отводя взгляда. – Что тебе нужно? – спросил он, чувствуя, как накатывает волной странное, тошнотворно экстатическое безумие. – Ничего, – Ворон плавным, мягким движением слез со стола. Остановился напротив, выжидающе склонил голову на бок. Уголки его губ дрогнули в острой улыбке. Прелюдия затянулась. Густая темнота клубилась, словно горячий дым, заполняла духотой легкие. Несколько секунд они молча впивались друг в друга взглядами. – Лжешь, – глухо констатировал Охотник. И резко шагнул вперед. Ворон, явно не ожидавший такого, отпрянул, делая шаг назад. Взволнованно задышал, нервно вздернул подбородок. Мгновение натянулось тугой, звенящей паузой. – Отвечай, – угрожающе потребовал Охотник. Но вместо ответа Ворон вдруг обхватил его голову обеими руками и резко потянул на себя. Его сухие приоткрытые губы впечатались в губы Охотника, надавили, раскрыли, заставляя поцеловать. Кончик языка мазнул по стиснутым зубам – и Охотник со всей силы толкнул его в стену, отцепляя от себя. Что-то не так. Такого быть не должно. И все же… Глухой удар тела о дерево потонул в надрывном смехе. Ворон, запрокинув голову, смеялся как безумный. Нет, это было невыносимо. Охотник ринулся на него, прижимая к стене, заставляя прекратить и посмотреть в глаза. – Кто кого, м? – спросил Ворон. Его руки проворно скользнули на плечи Охотника, к вороту рубашки с очевидными намерениями. Агрессивным толчком Охотник сильнее вжал его в стену, не в силах справиться с выворачивающим наизнанку безумием. Перед глазами плыло, словно от лихорадки, в легких сделалось горячо, и удушающе волнительный, распаляющий спазм прокатился по телу до самого горла. Слишком близко. Тонкий рубец на подбородке, мягкий изгиб влажной губы. Слишком... ..Они резко подались навстречу друг другу, сталкиваясь лбами и приоткрытыми ртами, словно пытались противостоять врагу, пометить своей слюной, укусить губу до крови. Поцелуй вышел отчаянным, яростным и крепким одновременно. Оторвавшись, Ворон прерывисто задышал, закрывая глаза, Охотник сжал его запястье – и они сцепились опять, сплетаясь языками и не давая друг другу отступить ни на шаг. Плащ оказался на полу, за ним последовали обе рубашки. Из незапертого окна все еще сквозило холодом. Ворон что-то лихорадочно шептал, прижимаясь щекой к щеке Охотника. Но что именно, было уже не важно. Уцелевшие дома второго квартала испуганно сбились в кучу. В черном омуте запустения они испускали тусклый беззащитный свет и молчали, замерев от повисшего в воздухе неприязненного ужаса. Старинная остроконечная церковь, некогда светившая окнами вместе с ними, теперь отступила во тьму. Именно туда и направлялся Ворон, ступая бесшумной тенью по каменной мостовой. Выследить его было непросто – превосходное чутье и крайняя осторожность делали Ворона практически неуловимым. И все же теперь он допустил ошибку: не ожидал, что здесь, в опустевшем квартале, ночью, кто-то будет идти по его следам. У самого входа в церковь Ворон остановился. Прислушался внимательно, обвел окрестности цепким взглядом. А затем принялся вскрывать запертую дверь. Охотник действовал быстро. Аккуратно зашел со спины – и резким движением сдавил чужую шею в захвате. – Тихо, – велел он, крепко удерживая дергающегося Ворона и толкая ногой одну из створок двери. Та, поддавшись, протяжно и горько скрипнула. Только когда они оказались в полутемном зале – выяснять отношения на улице было слишком рискованно, – Охотник наконец разжал хватку. Захрипевший Ворон согнулся пополам, отчаянно прижимая ладони к ребрам, и зашелся сухим кашлем. – Ты… не понимаешь, – произнес он, тяжело дыша. Однако даже теперь в его голосе сквозила издевательская насмешка. – Мы хотим одного… и того же… Охотник всмотрелся в чернеющий сумрак, застывший тяжелыми сгустками между рядами церковных скамеек. – Тихо, – повторил он приглушенным голосом. Слева от алтаря заскрипели сухие половицы. Темнота хищно зашевелилась, выпуская из своей массы черную фигуру. Человекоподобная, она двигалась вперед медленно, будто наощупь. Неестественно длинные руки вцепились в голову, свисали лохмотья одежды, напряженно дергалась поступь. Охотник крепко сжал рукоять пистолета. И замер в тяжелом ожидании. Вдруг сзади лязгнуло, треснуло. Вспышкой рассекло воздух, грохнуло осколками – и взвилось столбом огня. Проклятье! Закрываясь рукою, Охотник шагнул назад. Слева от него Ворон приготовился к атаке. Он только что швырнул в зал коктейль Молотова. Пламя с треском кинулось на деревянные скамьи – и за его всполохами раздался гортанный, нечеловеческий вой, переходящий в рев. Ворон, метнувшись к стене, зашел слева. Охотник, выхватив пистолеты, – справа. Чудовище яростно захрипело, обнажая кривозубую пасть. И попятилось от огня в угол. Здесь его почти достал Ворон, замахнувшийся блестящим лезвием, – но был отброшен к стене ударом гигантской изуродованной руки. Бешено вращая глазами, существо уставилось на Охотника. И резко рвануло вперед, сквозь клочья огня, мимо свистящих пуль. С оглушающим треском хрустнуло дерево. Охотник повалился на спину. Кровь и слюна брызнули в лицо, гнилостный смрад ударил в ноздри. Громко лязгнула окровавленная челюсть. Сейчас… Раздался неистовый рев – это Ворон ударил сбоку. Чудовище отпрянуло, яростно метнулось в сторону. Бросилось вперед – и створки церковной двери с диким грохотом вылетели наружу. В ушах зазвенело. Охотник закашлялся и, поднявшись, быстро натянул маску. Он выстрелил наугад – раз, два, три, четыре. И попал, судя по рваному хриплому вою. Огонь зловеще трещал со всех сторон. Дышать становилось нечем. Ворон остался только с одним кинжалом. Охотник прицелился. Вновь спустил курок, всаживая пули одну за другой. Чудовище ринулось на него, но силы были уже не те: зверь пошатнулся и врезался в стену. Охотник ушел вправо. Ворон последовал за ним. Но у самого выхода резко остановился. И со всей силы толкнул Охотника прямо за порог. Удар спиной о мостовую выбил из легких остатки воздуха. Слабое ощущение дежавю разбудило в памяти какое-то воспоминание, которое тут же стерлось, словно дым, рассеянный по ветру. Звук исчез. Охотник двигал губами, пытаясь сделать вдох. Он видел, как Ворон повалился навзничь, сбитый с ног кинувшимся чудовищем. Видел, как разомкнулась гигантская грязная челюсть, сверкнуло лезвие, вонзившееся чудовищу в глаз, – и зверь, раскрыв пасть, в неистовой агонии отпрянул назад. Гудящий вакуум в ушах разорвался трескающимся шумом. Дыхание вернулось. Охотник, собрав остатки сил, перевернулся и пополз к двери. Ворон лежал на пороге церкви. Голова его запрокинулась и беспомощно перевалилась на бок. Глаза, теперь тусклые желтые, слабо светились безумием. – Ты болен, – с трудом выдохнул Охотник, протягивая руку вперед. Но дело было даже не в этом. Шея у Ворона сочилась брызжущими струями крови. Под во́ротом плаща на ступеньке уже обиралась темная лужа. Охотник смотрел. Внутри у него, под ребрами, в грудной клетке, что-то тошнотворно и горько сжалось. Ворон почти не двигался. – Ждет… меня… – прохрипел он, тяжело шевеля испачканными губами. – Как… и всех… остальных… Черно-оранжевая картина перед глазами дрогнула, стираясь в мгновение ока. В ноздри ударил резкий запах. В приоткрывающиеся веки брызнул приглушенный свет. А потом кто-то склонился над ним, весь белый и мутный.