Простая история

Юля, как и обещала, вернулась сама: не успел еще Игорь окончательно потерять остатки самообладания, а она уже мягко тянула его за предплечье, улыбчивая и страшно довольная. Наличие Разумовского у барной стойки в откровенно заигрывающей позе не смутило ее нисколько – может, сказывался журналистский пофигизм, а может, еще что, – и Гром, несмотря на свою многолетнюю профессиональную выдержку, сейчас не отказался бы взять у нее пару уроков. Появившийся как тень из ниоткуда телохранитель на поведение Разумовского не реагировал тоже, что делало Игоря единственным неравнодушным в радиусе нескольких метров. И, кажется, вызывало сразу все побочные эффекты от памятной встречи со вторым Доктором: отличить собственную злость от адской головной боли было уже невозможно. На прощание Разумовский протянул ему руку. Неожиданно холодные пальцы мягко скользнули по коже, крепко сжали ладонь Игоря, задерживаясь дольше обычного, словно не могли отпустить, но потом все-таки разжались. Гром, не сказав ни слова, просто оставил Разумовского там – у пустого стула, вместе с чертовым стаканом, ухмылками и подступающим вплотную безумием. Сменив холодную ладонь на теплую Юлину ладошку, он двигался по инерции сквозь вязкую темноту и смотрел только вперед. Прямо перед собой. В абстрактный вакуум, поглощающий все до единой мешающие, абсолютно беспорядочные мысли. Долгожданный обратный путь был отравлен неловкой, утомленной тишиной.  – Игорь, – сказала Юля, когда они встали на очередном светофоре. – Ты думал, я не замечу? Гром сдавил бедный руль с инстинктивно убойной силой. Несмотря на усталость и явное напряжение, он вызвался вести машину сам. – Что? Юля усмехнулась. – Ничего, – иронически заметила она, кивнув головой. – Ты пиджак ему специально отдал? Игорь собрался было возразить, но тут в голове, словно невидимый выключатель, щелкнула догадка: пиджак. Ненавистный пиджак остался у Разумовского. Само собой, Грому эта тряпка не сдалась ни к черту, однако сам факт того, что Разумовский умудрился, пускай и косвенно, отнять у него вещь, злил неимоверно. – Забыл, – мрачно и неохотно пояснил Игорь. Добавить к этому было нечего: не говорить же, в самом деле, что Разумовский выбесил его до такой степени, что оставалось только убраться из бара от греха подальше… Юля хмыкнула. Грому хотелось спросить ее, почему она ушла и ничего не объяснила. Зачем тянула Разумовского за рукав и шепталась с ним. Для чего, в конце концов, ей вообще изобличать каких-то кретинов, рассказывая про них дикие подробности в самой язвительной манере? И тем не менее Игорь молчал; Юля молчала тоже, безлюдные полуночные улицы неслись серпантином за окнами, и смысла что-либо спрашивать и отвечать как будто не было никакого. В атмосфере, пропитанной ядерно-синтетическим освежителем, повисло нечто невидимое: колкое, вязкое, давящее, словно черное облако перед сильной грозой. Оно заполняло салон автомобиля, едко дымилось на ледяном зимнем воздухе и в итоге проползло в старенькую мансарду вместе с обоими ее обитателями. Пока Юля занимала ванную, Гром сидел на диване за ноутбуком. Даже пульсирующая во всем теле физическая измотанность не способна была притупить назойливое, энергичное желание проверить одну штуку, касающуюся Доктора. Разумовский мог трепаться о справедливости птеродактиля сколько угодно: человек, объявивший себя неуязвимым правосудием, совершал большую ошибку – прежде всего потому, что был человеком, а следовательно, имел слабые места. Необходимость постоянно напоминать себе об этом и ждать удобного случая буквально мешала Грому жить, однако по-другому не получалось: или так – или никак. А может, проблема была еще и в том, что, руководствуясь собственными теориями, Игорь подсознательно уже выбрал преступника среди немногочисленных подозреваемых, и теперь подгонка улик под конкретного человека требовала изводяще бесконечного терпения… Шум воды стих, тихонько скрипнула дверь – Юля закончила мыться. Игорь поднял взгляд. Невидимая тяжелая туча по-прежнему висела в комнате, угрожая разразиться чем-то особенно неприятным. Без дорогого платья и каблуков, в пижамных шортах и спортивном лифе Юля выглядела какой-то более мягкой – однако стоило только ей заметить открытую крышку ноута, вся мягкость исчезла за считанные мгновения. – Игорь? – укоризненно спросила она, резко нахмурившись. Гром устало прижал ладони к лицу. Головная боль, давно перемешавшаяся с раздражением и каким-то мутным, тянущим замешательством, делала все вокруг острым, как лезвие бритвы. – Я нашел третьего. Подражателя. Если повезет, Доктор на него клюнет. Понимаешь? – Ты «что»? – переспросила Юля мгновенно. Голос ее вдруг зазвенел холодной сталью, как угрожающая лопнуть струна. За все время их общения Игорь, кажется, еще ни разу не видел ее в таком негодовании. – Нашел. Подражателя, – на автомате повторил Гром. Тупое, агрессивное желание спорить буквально прокатилось спазмом от самой головы до туловища. – Игорь… – начала было Юля, но тут осеклась, нервно сложила руки на груди, зло качнула головой. И взвилась в конце концов: – Игорь, тебе жить надоело?! Слова ее били не хуже электрического разряда – резко, ошеломляюще жестко. На секунду опять вспомнился Разумовский (будь он неладен!) со своей полувычурностью, блестящими глазами, светящимся бадлоном. Как и Чумной Доктор, источником безумия и хаоса в жизни Грома был именно он; и его, как и Доктора, требовалось устранить. – Работа. Такая, – отчеканил Игорь, с бездумным напряжением сводя челюсти, словно пытаясь расплющить фразу. Сейчас было не время выяснять отношения. Сейчас все резало, давило и мешало выполнять единственно важную функцию – думать. Ноутбук механически сопел на столе, в тишине комнат плавали отстраненно далекие ночные звуки. Юля смотрела так, будто Игорь обязан был все время беспокоиться о своей жизни. За последний месяц Гром столько раз ловил этот взгляд у абсолютно разных людей, включая даже Разумовского, что хотелось написать себе на лбу нечто вроде: «Без вас разберусь». – Какая «такая»? – потребовала Юля с горьким сарказмом. И продолжала, не дожидаясь ответа: – Окей, я все понимаю, но Игорь: это ведь и меня тоже касается. Ты ничего мне не рассказываешь. Сам лезешь на рожон, а меня «расстраивать не хочешь»? Не доверяешь мне? Я не понимаю. Она бессильно пожала плечами. При всей внешней агрессии в ее словах чувствовалось искреннее переживание – и это беспокоило Грома еще больше: серьезные разговоры давались ему сейчас чертовски плохо. И ко всему прочему он действительно не хотел расстраивать Юлю… – Доверяю, – мрачно возразил Гром. – Сама же знаешь… – Знаю, – отрывисто согласилась Юля. – В прошлый раз ты позвонил, что едешь домой, а вместо этого залез к психу на колокольню. Отдохнул, полежал в коме, – она снова нехорошо улыбалась, – и опять пошел ловить Доктора. – Погоди-погоди, – Игорь рефлекторно выпрямился, игнорируя тошнотворный приступ мигрени. – То есть тебе можно все попало «расследовать», а мне и по работе нельзя? Насчет того, что псих на колокольне вообще оказался случайностью, он даже спорить не стал: несостоятельность аргумента была налицо. – Серьезно? – скептически заявила Юля. – Убиться об Доктора тоже нужно «по работе»? – Убиваться будут жертвы, если страдать фигней, как Стрелков. – Ага, спец ФСБ без майора Грома вообще никак не справится. – Со мной, без меня – этот кретин до сих пор ничего не нашел. – Ладно, все! – неожиданно сдавшись, Юля махнула рукой. – Делай что хочешь! – Не пойму, чем тебя так бесит… – Да не бесит меня никто, Игорь, – оборвала его Юля. – Бесит, что ты нарываешься. Один; против маньяка-психопата, без оперов. Два раза уже получив от него по морде! Хотя это даже не твое дело… На пятьдесят процентов она, конечно, была права – а вот на остальные пятьдесят не права совершенно. Как и многие темпераментные личности, Юля непроизвольно запрещала другим то, что разрешала себе, однако искренне не считала это несправедливым. В свою очередь разрешая ей бесконечно лезть в чужие дела, Игорь при этом не заводил одну и ту же пластинку о ценности жизни, а значит, все было честно. Конечно, Юлю нужно было контролировать: знать, куда, когда, зачем и с кем. Страховать – тоже, даже если сама Юля этого не признавала: она же девушка, в конце-то концов. Вот Игорь – дело другое: мужик, как-нибудь справится и в одиночку. Пистолет возьмет на крайняк, а там уж видно будет… – Хочешь, чтобы Доктор и дальше «жег»? – с неожиданной резкостью выдал Гром. – Инфоповодов мало? Где-то на задворках сознания вдруг запоздало мелькнула мысль, что сейчас он сморозил какую-то отвратительную глупость, но было поздно. Юля молчала. И смотрела в упор – ошарашенным, совершенно негодующим взглядом. Звук оборвался оглушающей тишиной. Потянулась секунда, другая. – Юль… – начал Гром, всего за несколько мгновений пожалев о своих словах уже сотню раз. Однако Юля не ответила. Словно очнувшись, она вдруг сорвалась на гневно быстрый шаг – и почти тут же исчезла в дверях спальни. Игорь остался один. Холодная комната, полная чего-то необозримого и гнетущего, ощущалась раскаленной до предела. Нет, Разумовский – сукин сын! – все-таки довел его в баре. Да еще этот пиджак… Зло выдохнув, Гром прикрыл глаза и посидел в успокаивающей темноте. Спать было еще нельзя. Вопреки бесконечному трешу, день был еще не закончен, потому что дело, для которого включался ноутбук, по-прежнему оставалось несделанным. В конце концов собравшись с мыслями, Игорь вернулся обратно в суровую реальность и сразу же кликнул браузер. Как он и ожидал, у фанатов Доктора теперь существовал отдельный сайт, пусть и в относительно замаскированном виде. И мало сказать – существовал: именно отсюда, по слухам с форумов, отправлялись анонимные послания реальному, самому первому «правосудию в маске». Дремлющий город плыл в иллюзорном потоке за стеклами башни. Огни размывались фантомными точками и пятнами, мутнела сизая дымка ночной подсветки, темное небо накрывало ладонью застывшие шпили. Игорь, стоявший напротив больших окон, смотрел прямо перед собой. Посреди офиса, лишенного привычных интерьеров и мебели, в одиноком кресле сидел Разумовский. На нем был все тот же раздражающий халат, как будто нарочно распахнутый и обнажающий действительно гибкое, сильное тело, те же нелепые пижамные штаны, вызывающе стянутые до бедер и на этот раз длинные, заканчивавшиеся у самых лодыжек. Босые ступни прижимались к холодному полу, отчего Игорю сделалось вдруг как-то не по себе, прическа загадочно ниспадала ассиметрично зазубренным каскадом на лоб. В правой ладони Разумовский держал бокал вина, из окна лился тусклый свет, и тени протягивались отточенными, угловатыми фигурами, заостряя гладкие формы изящного предмета и человека. Не совсем понимая зачем, двигаясь словно по инерции, Гром подошел ближе. Влажно яркие губы Разумовского тронула острая улыбка. – Игорь, – мягко протянул он, приподнимая правую руку. Раздался легкий сухой треск, и вино вспыхнуло синеватым огоньком. Синий сменился красным, пламя взмыло призрачной лентой, а Разумовский продолжал улыбаться. На его бледном лице заплясали манящие отсветы, вокруг сделалось ярче, светлее, языки огня взвились беспощадным потоком у Разумовского за спиной. – Я… твой должник, – произнес он с тягучей, пугающе заигрывающей издевкой и не спеша поднялся. Взгляд его стал откровенно пронзительным: ледяной голубой с едким блестяще-огненным. Без малейшего стеснения подступив к Игорю, Разумовский потянулся вперед и шепнул, – по-прежнему медленно, но неожиданно жестко, – в пространство между Игоревой щекой и плечом: – И я готов расплатиться. Тут он вдруг отодвинулся, легко качнул невозмутимо полыхающим бокалом и не торопясь принялся обходить Грома справа. Гром мог бы его толкнуть – но там, на лесах, когда-то толкал Чумной Доктор; толкал, чтобы убить, а Игорь этого не хотел. Свободная ладонь Разумовского легла на его плечо с обманчивым дружелюбием, дразняще взобралась по выпуклой дуге мышцы, беззастенчиво оглаживая, приникла к самой шее. Полы халата мазнули Игоря по ноге, и это прикосновение отпечаталось на коже раскаленным клеймом. Ткань больше не была тканью. Она больно жгла языками огня. – …прямо сейчас, – выдохнул Разумовский где-то неимоверно близко. Голос его размылся, сливаясь с волнами горячего воздуха, и на мгновение в этой головокружительно тошнотворной, удушающе чувственной квинтэссенции Гром не сумел отделить пламя от человека. И все же ладонь, по-собственнически устроившаяся у него на плече, была вполне реальной. А значит, реален был и Разумовский. Игорь, все это время не замечавший собственного дыхания, сделал тяжелый глубокий вдох. Парализующее оцепенение вдруг спало, сменяясь режущей злостью. Горевшая комната должна была пахнуть дымом, но вместо дыма у Игоря в легких сжималась отравляющая, возбужденно сладковатая горечь – далекая реминисценция одеколона из бара. Пламя жгло. Жгло снаружи, жгло внутри, циркулируя шипящими струями по венам. Мышцы зудели от напряженного гнева. Спокойно. Все это – дешевая провокация. Двусмысленная игра. Игра… Теряя последние остатки самоконтроля, Гром схватил чужую ладонь. Сжимая запястье едва ли не до хруста, резко дернул в сторону – и грубым рывком развернул Разумовского лицом к себе. На полу в отчаянии зазвенело грохнувшее стекло. – Хватит, – процедил Игорь, с трудом узнавая свой голос. – Хватит; чего ты, сволочь, хочешь? Разумовский молчал. Вернее сказать, молчала агрессивная, обугливающая оболочка. Однако запястье в железной хватке Грома, поразительно холодное и живое, пульсировало на малоизвестном ему языке. А значит, еще оставалась надежда на… Разумовский вдруг улыбнулся – так, словно ему удалась особо гадкая шутка. Непринужденно полез свободной рукой в складки халата… И, смеясь, щелкнул какой-то металлической вещицей. В пальцах его опасно блеснула зажигалка Чумного Доктора. Мгновенный толчок – и сон выбросил Игоря обратно в реальность. Собственное дыхание оглушающе билось в пустой тишине. Лихорадило; лоб взмок, волосы мерзко слиплись. Горящая комната исчезла вместе с иллюзорными звуками, запахами и странным существом, напоминающим не то Доктора, не то Разумовского. Осталась холодная февральская ночь и отвратительный треск в голове. Скинув нестерпимо теплое одеяло, Гром сел на постели. Кажется, он начинал сходить с ума. Пятница, естественно, оказалась полна вездесущего и заразительного позитива. Люди в общественном транспорте выглядели чуть менее изможденными, рассвет был мягкий и яркий, мороз постепенно спадал, а сослуживцы в участке разговаривали и пили кофе чаще обычного. Игорь, не разделявший всеобщего предвкушения выходных, тем не менее чувствовал себя умеренно бодрым: несмотря на бессонницу, энергии для важных дел хватало вполне. Вчерашние, так и не разрешившиеся проблемы оставили на душе довольно неприятный осадок, однако возвращаться к ним сейчас Гром не хотел да и не видел смысла: чем больше личных разборок – тем меньше продуктивной работы. С утра он проверил оставшихся в базе кандидатов и, не найдя ничего сугубо подозрительного, опять нацелил все внимание на Сорокина. Придуманный им накануне план вполне мог сработать: осталось только провести небольшую рекогносцировку, выбрать место и время, уточнить некоторые детали. Даже при том что действовал Игорь опять-таки по одним догадкам, облажаться было нельзя: на кону стояла карьера – а точнее, перспектива службы в полиции вообще. Риск был необходим – просто и безопасно сейчас не годилось. С другой стороны, Гром никогда и не одобрял методы «нормальных ментов»: вспомнить хотя бы мусоровоз или поход в «Золотой дракон». Или драку с опасным преступником на высоте как минимум трех этажей, или несанкционированный «обыск» квартиры Разумовского – миллиардера со связями, которому по сути ничего не стоило избавиться от Игоря без особых хлопот, хотя какой тут обыск, по правде говоря, да и какая квартира? «Да и какое избавиться?» – услужливо подсказал внутренний голос, и Гром поморщился, прогоняя  непрошенные воспоминания. Ну нет. С этой фигней он будет разбираться потом, это уж точно. Сейчас есть дела поважнее. Первые полдня ушли на подготовку: время за документами и гугл-картами летело довольно быстро. Во вторую половину, когда все было решено и более-менее готово, Игорь сходил к Диме, а затем в лабораторию в попытках что-нибудь разузнать о сомнительном прогрессе Стрелкова. Прогресс, естественно, оказался даже не сомнительный – а собственно, никакой. Удивительно, что Москва до сих пор не вызвала «чупа-чупса» для беседы, хотя вот уже пятый месяц сотрудник ФСБ не мог арестовать одного предприимчивого Гражданина. Оригинальный Доктор замолчал после истории с Бехтиевым, и это был факт – зато улики никуда не делись, так что со всеми имеющимися в распоряжении Стрелкова ресурсами стоило бы пошевелиться и взяться за дело нормально. Несмотря на всю свою неприязнь к лысому гаду, Гром подсознательно желал ему образумиться побыстрее: даже если Доктора Игорь поймает сам, следующие жертвы тормозного столичного начальства явно не заслуживают всей этой тупежки. По сравнению с участком, дома вечером оказалось как-то неуютно. Юля по-прежнему сердилась и молча занималась своими делами, Игорь в одиночестве ел на кухне, сидел сначала за ноутбуком, а под конец – бессмысленно перед телевизором, совершенно не глядя на экран и, как ни странно, даже на докторовский профиль в углу. Больше всего на свете он ненавидел ждать, идти на компромиссы и тратить время впустую. И как назло, теперь ему приходилось делать все это сразу. Первый выходной начался с разборок – а вернее сказать, с попытки Грома наладить отношения. В напряженной тишине за завтраком начать разговор оказалось непросто. – Юль… Юля, державшая кофе в одной руке, а смартфон в другой, со стуком поставила чашку на стол. Взгляд ее обещал долгую и мучительную беседу, однако с игнором и обидами пора было завязывать. – …ну ты чего, сердишься все? Юля скривила уголок губ. – А что мне, радоваться? Она хмурилась, но расстраивалась явно больше, чем злилась, и обычно уверенный в себе Игорь сейчас вдруг обнаружил, что не может подобрать нужных слов. – Юль… Просить прощения за идиотскую фразу казалось неуместным и несправедливым: в конце концов, Юля действительно заставляла его отказаться. Снять с себя ответственность, просто забить. Как и все остальные, она не видела смысла рисковать ради поимки Доктора, а между тем кто-то должен был пойти на риск, рано или поздно. Воцарившаяся тишина снова давила тяжелой неопределенностью. Юля раздраженно вздохнула. – Что, Игорь? – Не сердись? – Серьезно? – Серьезно, – Гром рискнул коротко улыбнуться. – Менты шуток не шутят, сама знаешь. Юля скептически поджала губы. – Как у тебя все просто. «Хочу и буду, а ты не сердись». Логика пятилетнего ребенка. – Она замолчала и посмотрела на Игоря с осуждением. Гром в ответ кивнул. – Ага, просто. Хочу, чтобы ты не сердилась. – И ты «все понял и больше не будешь», да? – Где подписать признание? – Ничего ты не понял, – Юля резко качнула головой. А потом встала и вышла из кухни, оставляя на столе недопитый кофе. Субботним вечером, около шести часов, когда заполонившие антикафе на Литейном посетители по обыкновению своему разгуделись не хуже пчелиного роя, в зале с даровыми компьютерами появился высокий молодой человек. Он был гладко выбрит, хорошо причесан, носил круглые модные очки в тонкой оправе; серую поношенную толстовку закрывала рубашка оверсайз неопределенного цвета, из-под небрежно съехавшей манжеты выглядывали компактные смарт-часы. Отхлебнув из икеевской чашки взятого в буфете кофе, молодой человек уселся за стол и разбудил спящую машину двумя щелчками мыши. Пока система тупила и раскручивала в ожидании бодрые точечные кружки, посетитель скучающе зевнул, взъерошил одной рукой коротковатые, но все равно уложенные волосы и выпил еще. Потянувшись, он сделал вид, что разминает затекшие руки и шею, а сам огляделся по сторонам. Убедился, что никто из уткнувшихся в такие же древние компы гостей не обращает на него внимания, открыл браузер и принялся медленно листать новости. Торопиться было некуда: анонимайзер еще грузился… Ровно через пятнадцать минут молодой человек встал из-за стола. Некоторое время он бродил с пустой чашкой по другим комнатам, как будто искал что-то или кого-то, но в конце концов, словно примирившись с тщетностью поисков, расплатился и ушел. История браузера и журнал Windows после его сеанса на старом компьютере остались девственно чистыми. – Игорь, где мои часы? – поинтересовался Дима, опираясь ладонью на стол с видом серьезного человека. Если бы не его ботанские окуляры и такая же ботанская прическа, можно было бы решить, что он и впрямь способен устроить разборку, однако в реальности понятия «Дима» и «разборка» плохо связывались между собой. Особенно в понедельник утром, когда нигде и ни о каких разборках, кажется, не могло быть и речи. Гром оторвал взгляд от монитора; пожал плечами. – Ну, были твои – стали мои. Подшучивать над Димой ему не надоедало никогда: выражение сугубого недовольства на лице Дубина было просто бесценно! Впрочем, момент этот длился недолго: выработав иммунитет к участковому быту, подколки Дима в большинстве случаев теперь воспринимал со спокойной невозмутимостью. – Так где часы? – продолжал он настойчиво. Игорь усмехнулся. – Что, зависимость от гаджетов? – Что, старческий маразм? – полушутливо спросил Дима. – Они удобные, вообще-то. Насчет удобства смарт-часов Гром был не уверен, поскольку ни разу их так и не включил: «бесполезное украшение» надевалось исключительно в целях маскировки, как и многое другое барахло – мелкие детали, когда их много, действительно способны менять человека до неузнаваемости. За последние несколько месяцев идиотские переодевания уже здорово осточертели Игорю, но делать было нечего: светиться в субботу на камерах он не мог. Согласно единственному, наиболее осуществимому на данный момент плану, в первую очередь требовалось выманить оригинального и третьего Докторов со «дна», на которое они залегли. Эффективнее всего для такой цели подходили анонимки с приглашением явиться на место преступления: Сорокина как убийцу, вдобавок оставшегося сейчас без поддержки бандитов, легко было шантажировать выкупом за молчание, ну а морализатора Доктора мог достаточно разозлить брошенный аморальным подражателем вызов. Выбрав подходящее антикафе с компами, где риск отслеживания был гораздо ниже, чем в интернет-кафе, Игорь написал сначала на сайт, а потом на номер Сорокина с помощью онлайн-смс, рассчитывая таким образом выйти хотя бы на одного из преступников в понедельник вечером. Явного успеха пока не было – зато были жертвы: ради маскировки пришлось сбрить усы, чем Юля осталась очень недовольна, подозревая какие-то махинации во благо расследования. В общем-то, она была права: использование личных данных сотрудников полиции едва ли могло считаться легальным способом ведения дела. Откатившись на компьютерном стуле к вешалке, Гром вытащил из кармана часы и протянул их Диме. – Ну, доволен? Дима кивнул. – Так, а где очки? – Одних тебе мало, да? – усмехнулся Игорь. – А тебе много. – Ну и душнила же ты, лейтенант, – Гром иронически прищурился. Однако футляр все-таки отдал. – Я тебе вон запаковал даже, а ты… Дима «упаковку» не оценил: вероятно, по той причине, что изначально одалживал очки вместе с футляром и рассчитывал получить все свое законное имущество назад целиком и полностью. Коротко пошутив насчет Игоревой фирменной «благодарности», он продолжал стоять у стола и глядеть на Грома с ненавязчивым, но явно угадывающимся любопытством. – Как в субботу? Игорь снова пожал плечами. – Увидим. Подробностей плана Дима не знал, как не знал и того, что рандеву Докторов назначено на понедельник – то есть прямо на сегодня: в будний день, поздним и довольно морозным вечером мало кто полезет в заброшку, находящуюся вдали от жилых кварталов и совсем недавно оцепленную сигнальной лентой. Что касается РЖД, то едва ли они будут следить за зданием лучше чем до убийства – бегать и проверять специально уж точно никто не станет, ну а средств на то, чтобы нормально закрыть проход, все равно нет. Кроме того, открытый заснеженный участок, где стоит заброшка, не оставляет больших шансов на быстрое и легкое отступление. В случае необходимости Гром рассчитывал на подмогу в течение двадцати минут после сигнала, а это означало, что теперь кому-то из Чумных Докторов уж точно не уйти. Так и не отошедший от стола Дима красноречиво покосился в направлении стрелковского кабинета. – Что на этот раз? – опять спросил он. Разумеется, Дубин уже давным-давно все знал, но – хвала здравому смыслу! – отговаривать Грома не собирался – видимо, из профессиональной солидарности. Игорь на автомате проследил за его взглядом. – Тайна следствия. – А, ну конечно, – согласился Дима с явным скепсисом. И немного помолчав, добавил: – Как будешь объяснять? – Да никак. Импровизировать буду. По правде говоря, Гром и не планировал никаких объяснений: если Чумной Доктор и Сорокин окажутся в руках полиции, с «чупа-чупсом» можно будет «прийти ко взаимовыгодному соглашению». Ну а если попадется один Сорокин, значит, Игорь что-нибудь придумает – в первый раз, что ли? Слегка улыбнувшись, Дима многозначительно поправил очки. – Тогда удачи, – кивнул он. И направился в другой конец вестибюля. В каком-то смысле Гром был даже рад его уходу: обсуждать поимку преступников сейчас было все равно что делить шкуру неубитого медведя. К тому же в последнее время общаться не очень-то хотелось – не жаловаться же на рассерженную Юлю и на идиотские обстоятельства, а от пустой болтовни, особенно на рабочем месте, все равно никакого толку. Решив, что лимит дружеского взаимодействия с коллегами на сегодня полностью исчерпан, остаток дня Игорь провел в полном одиночестве за всякими мелкими делами: в полицейском участке, как и в любом госучреждении, всегда есть чем заняться, особенно когда речь идет об отчетности и прочей бумажной волоките. И все же вопреки общему нежеланию разговаривать периодически возникал абсолютно неадекватный, навязчивый импульс позвонить Разумовскому. Не затем, конечно, чтобы действительно говорить, а скорее, ради спортивного интереса. Набрать попозже, ближе к вечеру. Узнать, чем он занимается в преддверии инициированного «свидания» Докторов. Само собой, идея откровенно глупая, если не сказать тщеславная – но вообще-то безвредная. После идиотской встречи в баре у Грома вдруг появилось раздражающее ощущение недосказанности. Как будто между ним и Разумовским стояли бесконечные многоточия, мешающие сделать финальный ход, и, несмотря на все попытки Игоря затолкать лишние проблемы куда подальше, от этих многоточий требовалось избавиться. Ни Доктор, ни его малоадекватные копии, ни расследование, похоже, были здесь совершенно не при чем. А может, при чем, вот только Разумовский все равно не шел у него из головы, и выбросить его оттуда не могла даже ссора с любимой девушкой и серьезное дело убийцы-поджигателя. Наконец, часов после семи, когда большая часть сослуживцев разошлась по домам, Гром перестал сопротивляться: поднялся с места и вышел из вестибюля в коридор. Вечером здесь было полутемно и безлюдно, двери в допросные и лабораторию белели гладкими полосами на оливковых стенах, тишина монотонно дышала шелестом электрических ламп. Не оставляя себе времени на раздумья, Игорь нажал «вызов». Прошла секунда. Другая. – Да? – быстро спросил в трубке уже слишком хорошо знакомый голос. Коротко, по-деловому – и все же с каким-то скрытым, едва заметным беспокойством. Как будто Разумовский ждал, что ему позвонят. Ждал, что ему позвонят именно сейчас. – Говорить можешь? – зачем-то уточнил Игорь. – Могу. Гром помолчал. Впервые в беседе с Разумовским он чувствовал себя как-то неловко: может, потому, что тема была идиотская, а может, потому, что запомнил их предыдущий разговор во всех подробностях... – Я вчера тебе звонил, – продолжал между тем Разумовский. В его интонациях предательски дрогнуло нервное веселье, но тут же исчезло; на фоне что-то тихо стукнуло, протяжно щелкнула застегиваемая молния. Действительно, в воскресенье Игорь обнаружил два пропущенных, однако набирать в ответ не стал – беседовать с рыжим ему откровенно не хотелось. – Ну и? – Насчет пиджака… – Себе оставь, – внезапно решил Игорь. Даже если пиджак, в соответствии с экспертным мнением Юли, действительно был настолько ценным, то хранить его надлежало не в шкафу у Грома, а в костюмерной клоунской труппы. Гардероб Разумовского, с его-то вкусом, как раз подходил под это описание. На другом конце трубки воцарилась тишина. Послышался легкий выдох и едва различимый шелест. – Он мне… не нужен, – со спонтанной, ошеломляющей мягкостью произнес Разумовский. Игорь вдруг представил себе его лицо – единственное настоящее среди всех этих издевательских, скромно-неловких и пафосных масок; взгляд странный, по-прежнему абсолютно нечитаемый, глаза чуть распахнуты, губы чуть сжаты – не напряженно, а скорее, неуверенно, в равномерно теплом освещении нос обычный, как будто ровный, и не заметно даже, что слегка островатый… – Мне тоже, – зачем-то признался Гром. До рандеву с птицами оставалось не больше трех часов. Нести чушь по телефону было некогда, но вот он, здесь, стоит, уставившись в стену, и занимается именно этим. – Я… – Разумовский опять медлил. – Отдам при следующей встрече, – наконец заключил он, явно утверждая, что встреча будет, – и в то же время словно ожидая от Игоря подтверждения. Если он действительно был Чумным Доктором, то еще не знал, что сегодня все может закончиться. На долю секунды у Грома в мыслях мелькнуло спонтанное: «А что дальше?» – однако тут же исчезло. Дальше – не его дело. Дальше пусть разбирается Стрелков, Москва, суд и прочие блюстители закона. Реальной справедливости, конечно, не будет, но за свои поступки надо отвечать. – Ты еще здесь? – поинтересовался Разумовский, так и не дождавшись ответа. Создавалось впечатление, будто он хотел закончить разговор и продолжать говорить как можно дольше одновременно – очень в его стиле. Игорь на секунду зажмурил глаза, устало потер пальцами переносицу. – Ну здесь. – Так что? – судя по голосу, Разумовский явно улыбался. Гром не знал «что». Как бы паршиво это ни звучало, а все теперь зависело от обстоятельств. Впрочем, встретиться они должны были в любом случае – в офисе ли, в допросной, в зале суда… или сегодня, в заброшке. Разумовский, все еще соединенный с Игорем мобильной связью, по-прежнему ждал. Молчаливые секунды напряженно растягивались. Гром колебался, а это в отношении рыжего было просто недопустимо. – До встречи, – в конце концов согласился он. И сразу же повесил трубку. Замерзший Питер был пуст. Изредка проносились по тротуару блестящие в сумраке машины, ползли от остановки к остановке вечерние троллейбусы, но пешеходов уже не было: за всю дорогу до Софийской улицы Грому встретилось человек десять, не больше. Спальные районы чернели пастями подворотен и светились глазницами окон. Небо цвета индиго с крупицами звезд застыло недвижным куполом, ледяной цепкий ветер стих. Одним словом, превосходный вечер, чтобы устроить охоту на преступников. Путь Игоря лежал сквозь жилой район, прямиком до обшарпанной, зловеще омертвелой промзоны. Дальше начиналась железная дорога и открытый пустырь, хорошо просматривавшийся в ясную погоду, так что Гром вынужден был двигаться как можно ближе к железке, скрываясь в тени удачно вставших товарных составов, но при этом не привлекая лишнего внимания. Холода он не замечал: какой сейчас «минус», значения не имело, да и вдобавок надетый заранее свитер должен был делать свое дело. Когда вдали показалась одинокая, чернеющая во мраке постройка, уже досконально изученная по снимкам и картам, Игорь ускорил шаг и подвинулся еще ближе к поезду. В кирпичном грязном кубике, где произошло убийство, окон почти не было, однако рисковать Гром не мог: если хотя бы один из докторов его заметит – пиши пропало. На подходе к «месту встречи» он притормозил, стараясь не нарушать морозное безмолвие скрипом шагов по мелкому снегу. Остановился, прислушался. Тихо. Медленно, осторожно Игорь двинулся дальше. Темнота, пронизываемая тусклым лучом железнодорожного фонаря, размывала детали напрочь, но даже в ней на гладком снежном покрове отчетливо проступали вдавленные углубления. Следы. В заброшку вели следы, причем, кажется, свежие и довольно крупные. Беззвучно усмехнувшись, Гром огляделся вокруг, изучая периметр, а затем аккуратно ступил рядом с отпечатком чужого ботинка. Заходить нужно было с угла – такой ракурс давал возможность подобраться скрытно и неслышно. Двигаясь с предельной внимательностью, Игорь наконец остановился у стены и прислушался вновь. Гулкий шорох, сухое щелканье. И резкий стук обуви по бетону в пустой комнате. Ну, вот и все. Теперь – только вперед. Обогнув здание, Гром нырнул в зияющее дверное отверстие. С лестницы, ведущей на второй этаж, исходило слабое свечение. Опять раздался шум; Игорь воспользовался моментом, включил фонарик и подобрался к ступеням. Нащупав в кармане пистолет, преодолел широким, мягким шагом узкий подъем. На стене в полумраке шевельнулась длинная призрачная тень, и Гром, прямо с порога грязной комнаты, взял на прицел фигуру в черном. Обернувшись ко входу, на него смотрел Чумной Доктор собственной персоной. Закованный в угрожающе-массивный фирменный «доспех» с ног до головы, жутковато-гротескный против тусклого света. Настоящий. Первый. Игорь торжествующе замер – «Попался, сукин сын!» – и быстро оценил обстановку: за спиною у Доктора, прямо на полу, сидел кто-то еще – явно неподвижный, кажется, со связанными руками и… чем-то вроде мешка на голове; справа, в опасной близости от ноги неизвестного, вздымалось рваной лентой высокое пламя, идущее из какой-то мелкой портативной горелки. В воздухе повисло напряженное молчание и горьковатый флер дыма. – Что, соскучился без внимания публики? – недобро усмехнулся Игорь, целясь лучом фонарика прямо в линзы докторовской маски. – Гром, – отчеканил Доктор с явным раздражением. – Не лезь не в свое дело, – глухо и свирепо предупредил он, закрываясь ладонью от слепящего света. Есть! В его обычно бесстрастном тоне предательски сквозил гнев. Неприступная броня мрачной птицы дала трещину, и в эту брешь нужно было хорошенько ударить – чем скорее, тем лучше. Игорь снова метнул режущий луч в стеклянные глазницы. – Не мое, значит? Где же ты был, пока твои друзья жгли людей? И прежде чем Доктор успел что-то ответить, скомандовал жестким тоном: – Руки за голову, два шага – вправо. Живо! Доктор, казалось, оцепенел в агрессивном замешательстве. Он молчал и не двигался, явно не готовый к такому нелепому поражению. Гром покрепче сжал пистолет. – Я сказал: «Живо!» Доктор не реагировал. Однако спустя несколько долгих мгновений все же медленно поднял руки в черных перчатках и отступил вбок. – За голову, – отрывисто приказал Гром. Доктор неохотно подчинился – с такой выбешивающей медлительностью, как будто Игорь заставлял его раздеться догола, а не совершить простое телодвижение. Теперь, когда он стоял у противоположной стены, можно было как следует рассмотреть третьего участника птичьей сходки: по-прежнему не подающий признаков жизни, весь в черном, явно крупного телосложения, с нелепым бумажным пакетом на голове, на котором отчетливо выделялась аккуратно выведенная надпись. Не сводя с Доктора фонарика и прицела, Гром быстро шагнул вперед. Присел на корточки, убрал смартфон – до того как птеродактиль снова прозреет, у него в запасе есть несколько секунд – и осторожно поднял чертов пакет. Бинго! В незнакомце, скрывавшемся под крафтовым пергаментом, даже несмотря на свесившуюся набок голову и закрытые глаза, узнавался Иван Сорокин. Тот факт, что он явился по зову неизвестного шантажиста, явно не связавшись со Стрелковым и, судя по всему, без подмоги, уже многое объяснял. Непонятно было только, как неуловимая птица, уступавшая по силе и росту своему имитатору, сумела его уложить да еще и сделать участником какой-то очередной безумной инсталляции. Игорь вновь обернулся к Доктору. Птеродактиль оставался на прежнем месте – но руки, гад, опустил, даже под дулом пистолета. Гром не сдержал кривой ухмылки. – Лицом к стене, – велел он, двигаясь в центр комнаты подальше от Сорокина. И спонтанно добавил: – Посмотрим на твою личность, а? Странный вопрос повис в тугой, звенящей тишине. – Тебе не понять, – вдруг жестко произнес Доктор. – Я не личность. Я – идея. Он мгновенно выбросил руку вперед, как будто прицеливался; что-то легко зашипело. Гром инстинктивно заслонился ладонью, отступил назад, но было поздно: глаза резко заслезились. Горло и нос обожгло. Он не успел сообразить, когда выронил пистолет, – слышал только удар об пол. Твою ж мать, а. «Перцовка», – запоздало и как-то невпопад сообразил мозг. Чумной Доктор брызнул в него перцовкой, и это было настолько же нелепо, насколько эффективно. В спину врезалось нечто ужасающе твердое. Позвонок вспыхнул кипящей болью, ребра тряхнуло –сзади оказалась бетонная стена. Игорь резко глотнул ледяной воздух, закашлялся, сдерживая спазм. Глаза щипало, веки судорожно сжимались. Справа раздались тяжелые шаги – Доктор, похоже, обходил сбоку. Он двигался к выходу, и упустить его было нельзя, а Гром, как последний кретин, даже не мог разглядеть, не то что остановить преступника! «Думай!» – хлестко велел внутренний голос. Игорь с трудом отнял ладонь от лица, оперся о стену. Носоглотку еще жгло, но спазмы пошли на убыль, и это было неправильно. Перцовка действует как минимум полчаса. Если только не… Взрыв гулкого грохота, пронзительный шорох, как наждачкой по бетону, – теперь слева. – Блять, – яростно прохрипел низкий прокуренный голос. – Сука..! А ну стой! Вот дерьмо. Сорокин, всего пару минут назад выглядевший бессознательной жертвой, явно поднялся на ноги. И он был чертовски зол. Игорь крепко зажмурился, заморгал как можно быстрее. Теперь стало ясно: гениальный Доктор наконец облажался. Перцовка больше не распылялась как надо. Она подмерзла на холоде, пока птеродактиль готовил очередную выходку; газ сжался, доза сильно уменьшилась, а вместе с ней и желаемый эффект. Шансы на победу еще оставались. – Сука, – опять хрипло загремело с левой стороны. Сорокин психовал. Он был не в адеквате и, кажется, не мог понять, что происходит. Гром вытер глаза рукавом. Картинка расплывалась, но кое-что рассмотреть удалось: подражатель стоял, держа что-то в вытянутых руках. До Игоря дошло слишком поздно – секунда промедления оказалась фатальной. В холодной тишине грохнул оглушительный выстрел.