***
— Конни, там неровно висит! — Да где? Я не вижу! Всегда ловко управляющийся с любой порученной работой Конни превосходно водил машину и знал каждый закуток склада с нумерацией продукции, как свои пять пальцев. Но едва дело доходило до украшения дома к Рождеству – того, кто справляется более неуклюже, ещё необходимо было поискать. Саша уже успела выучить простое правило, согласно которому нужно пристально следить за его самодеятельностью с развешиванием гирлянд или установкой свечей. Он в этом совершенно не смыслил. Она приблизилась к задумчиво щурящемуся парню, взгляд которого безуспешно шарил по стене в поисках оплошности, обняла его одной рукой, а другой с лёгкостью поправила топорщащуюся драпировку над камином. — Вот здесь, — Саша мягко улыбнулась, поворачиваясь к нему, и чмокнула в щёку. — Моя булочка такая внимательная, — засюсюкал Конни, шутливо потрепав её за щёки. Та начала хохотать и вырываться. Ну что за ребячество, прошло столько лет, а он до сих пор так делает! — Мистер Спрингер, если у меня подгорит печенье, то это будет на Вашей совести! — опять раздался звонкий смех. Сегодня они разгрузили партию раньше, вернулись домой, соответсвенно, тоже. «Почему бы не порадовать всех?» – решила для себя Саша. Теперь имбирные звёзды запекались в духовке, а аромат разносился по всему дому. Его жесты стали ласковее и аккуратнее. Он прижал её к себе и коснулся губами виска, пробормотав: «Как скажешь, булочка». Теплота атмосферы их первого настоящего дома – дома Эрвина, обволакивала с головы до ног, вызывая приятные воспоминания. Конечно, они оба несказанно удивились, когда в их съемной квартире зазвонил телефон и на том конце провода раздался непривычно угрюмый голос Смита, который предложил им недолго пожить у него. Однако допытывать расспросами что Саша, что Конни, не стали и охотно согласились. Им всегда за радость провести время с семьёй. Теперь пара уже несколько дней занимала гостевую комнату, а до сочельника оставалась без мáлого неделя. Эрвин всё это время приходил с работы гораздо позже них, какой-то смурнóй и иногда донельзя уставший. Но выражение его лица стремительно менялось, наполняя душу тихим умиротворением, когда он с порога видел скользивший по полу свет из столовой. Его ждали. Там обычно сидела одна Саша, реже – вдвоём с Конни. Тот слишком любил погрузиться в дрёму на диване от шума телевизора на фоне или после непродолжительного чтения уже потрёпанной фэнтезийной книжки: он, ещё будучи пятнадцатилетним подростком, заприметил новенькую «Игру Эндера» на одной из полок в библиотеке Смита и с того момента перечитал её раз, кажется, десять. Чашки наскоро наполнялись заваренным чаем. Сердце Эрвина – радостью, что можно хотя бы мимолётно отвлечься от чувства одиночества. Такие банальные вещи, как расспросы о прошедшем дне или простое: «Как ты?» согревали получше шерстяных шарфов. Сейчас он пришёл гораздо раньше – парочка ещё не успела отстраниться друг от друга, как в прихожей щёлкнула входная дверь и зашуршало пальто. Да и выглядел Эрвин значительно лучше, особенно когда перед ним предстало праздничное убранство дома. — Ребята, у меня нет слов, — глаза заискрили, на губах поселилась яркая улыбка. — Вы такие молодцы. Уже почти всё украсили, — он принюхался, почуяв знакомый запах. Настроение улучшилось ещё больше – его вновь балуют домашней выпечкой. — Эрвин, ты вернулся пораньше! — Саша обнаружила, что они со Спрингером так и жмутся друг к другу, кашлянула да метнулась в сторону кухни, суетливо ставя чайник. Они всё ещё весьма неловко демонстрировали при нём чувства, хоть Эрвин и узнал об отношениях подопечных ещё во времена их шестнадцати. Оба помнили, как он усадил подростков за стол и принялся проводить беседу: с чем не стоит торопиться, как лучше предохраняться и какие могут быть последствия. Конни вместе со своей тогда уже девушкой сидели да наливались краской, как спеющие на солнце помидоры. Тем не менее, были очень признательны отцу за серьёзный, но притом деликатный подход к таким вопросам и за умение объяснить важные вещи. Ведь до него с ребятами никто не поднимал подобные темы. — Скорее пойдём, будем отпаивать тебя чаем, на улице настоящая холодрыга, — донёсся бодрый девичий голос с кухни. Погода и впрямь была пренеприятной: ветер больше походил на штормовой и пронизывал до костей, заставляя сильнее кутаться в верхнюю одежду. Шёл холодный дождь, такой сильный, что с пальто, висевшего теперь в прихожей, стекало множество капель прямо на пол – придётся вытирать. И это только лишь из-за одной проходки от автомобиля до дома! — Посидите со мной? — Смит кивнул Конни, приглашая в столовую. — Посидим, конечно! — почти одновременно прогремело в ответ. Духовка уже была выключена. Блаус хлопотала над разложенным рядами печеньем с кондитерским мешком в руках, пока Эрвин с Конни допивали чай. Сначала Саша не хотела делиться хотя бы несколькими звёздочками без финального украшения сахарной глазурью, но после аргумента Смита: «Оно и так великолепное» сжалилась. Но теперь, похоже, придётся заниматься уборкой не только в прихожей – после Спрингера столько крошек, что не оберёшься. — Может, тебе помочь? — спросил Конни, прожёвывая печенье. — Конни, не разговаривай с набитым ртом, — заметила Саша, слегка сощурившись, — опять подавишься. Я уже почти закончила! Эрвин пропустил несколько низких смешков, прикрывая лицо ладонью. Да уж, с этими двумя всегда было не до скуки. Хоть и годы пролетели незаметно, превратив их из запуганных детей в самодостаточных молодых людей, такое умение наслаждаться повседневными, незначительными радостями, до сих пор его поражало. Как сейчас помнилась их немая благодарность в глазах, когда Смит впервые привёз сюда. «Теперь вы дома», — тогда сказал он. Кто бы мог подумать, что вместе с появлением ребят и самому удастся вспомнить значение этого слова. Имбирное печенье в форме звёзд – лакомство, которое принёс им Эрвин на следующий день после обретения дома. Саша в тот вечер клятвенно пообещала, что научится готовить точно такое же, и съела где-то полторы дюжины штук. Он уже в тот момент понял, насколько девушка растёт целеустремлённой. Их нездоровый аппетит был понятен: за первый же совместный вечер эти повидавшие все «прелести жизни» дети рассказали ему, как в приюте их частенько наказывали за малейший проступок, оставляя без еды. Поэтому воровать с кухни хлеб или любое другое пропитание стало не просто прихотью, а необходимостью. Даже когда условия изменились, привычки остались в виде тяжкой ноши. Эрвину не единожды приходилось убеждать Сашу, что она может наедаться вдоволь и никто не отнимет у неё ужин. Не раз он говорил Конни, что резкие движения перед ним больше не приведут к избиениям. Но все усилия были оправданы. Они смогли научиться принимать заботу, находиться в безопасности и получать нормальное образование. Эрвин приложил к этому все усилия. Одно-единственное от чего не получилось их уберечь – неуёмное желание помогать в делах синдиката. Он долго отговаривал обоих, беспрестанно твердил как это опасно. Но тщетно. Конни и Саша всё для себя решили, поэтому пришлось поручить им склад. Получилось весьма символично, но они были не против. Собственный приступ ностальгии закончился ровно тогда, когда стал общим. Видимо, Спрингер уловил в поведении Эрвина уже знакомые нотки погружения в воспоминания и внёс свою лепту: — Интересно, как всё пройдёт в этом году? — точно имелось в виду Рождество. Празднование Рождества занимало у Смита особую нишу, большую и глубокую, доверху забитую греющими сердце моментами. Совместное празднование со всеми близкими ему людьми доставляло непомерно много счастья. — Надеюсь, Ханджи не скупит половину винного магазина, — Эрвин рассмеялся. — На пару с Жаном. — Это она может, — подхватил Конни. — Зато всегда рассказывает чумовые истории! На фоне захихикала Саша, полностью закончившая с угощениями и присоединившаяся к распитию чая: — Помнишь, как Жан во второй год празднования с нами втюхивал тебе платок и говорил, что он для полировки лысины? — смех стал громче. — Ой, не могу, умора! Четыре года назад приход на праздник какого-то незнакомого парня стал для них сюрпризом. И не особо-то приятным: тот без конца плевался неуместными комментариями, и «распускал перья». Помнится, тогда Спрингер с ним нехило повздорил. Кто бы мог подумать, что впоследствии Кирштейн станет пусть и своеобразным, но отличным дополнением в их разношёрстную компанию. — Этот придурок много выпендривался! — теперь Конни усмехнулся. — Всё равно же потом перестал. И подарил мне все четыре лимитированных выпуска «Возвращения тёмного рыцаря»! Отдать должное – вкус на подарки у него тоже всегда был что надо. — Да уж, — Саша кивнула, вслед за тем обращаясь к Смиту. — Чуть не забыла спросить! Эрвин, этот жутковатый тип последний месяц без конца мотается на склад. Ты поручил ему почаще стрелять? — Ты про Леви? — они даже удивились тому, насколько тон Эрвина стал снисходительнее. — Можно сказать и так. Хотя, в большей степени, это – его собственная инициатива. — Выражение лица у него, конечно, жесть, — поддакнул ей Конни. — Вечно каменная рожа. Хотя… Если подумать, он вроде бы даже стал появляться в настроении. Иногда. — Рад, что вы тоже так считаете, — Эрвин улыбнулся. — Нам ведь ещё вместе встречать Рождество. Молчание длинною в секунд десять ясно дало понять, что за ним последует. — Что?! — одновременно воскликнула парочка. — Он придёт? — Да, я его пригласил. — Разве тебе всех нас мало? — ошеломлённая Саша едва не выронила из рук чашку. — Нет, мы конечно не против, просто… Что натолкнуло тебя принять такое решение? Эрвин вновь прокрутил на плёнке памяти ту фразу, которая давно засела в голове: «Да вот как-то нет кучи коллег, друзей и семьи, которые закатывают мне вечеринки по случаю дня рождения, знаешь ли! У меня есть только я». У него был только он: один на один с собой, в вечном одиночестве. Для него наверняка никто не устраивал праздников, не давал насладится той атмосферой волшебства. Эрвину захотелось сделать это самому – подарить Леви настоящий праздник. Помочь хоть раз почувствовать себя частью торжества. Не на светском сборище, а в домашней обстановке, со всеми традиционными развлечениями: праздничным ужином, зажиганием огней на ёлке и получением подарков. К тому же, Смит ещё помнил содержащуюся в личном деле информацию – двадцать пятое декабря знаменовалось не только наступлением Рождества. — Я подумал, почему бы нет? — наконец, ответил он. — За это время мы много общались и, вроде бы, наладили контакт. Лишь последнюю неделю каждый был занят своей возникшей проблемой и скрылся за условной стеной, ограждаясь. В остальном, это было чистой правдой. И главное тому подтверждение – их встречи вне отягощения рабочими условностями. Именно тогда Леви почти становился собой: отбрасывал в сторону приросшую к телу вторую кожу, за которой прятался по привычке или за надобностью. Эрвин вряд ли смог бы объяснить всю разницу, потому что в поведении Аккермана, на первый взгляд, почти ничего не менялось. Но стоило завести разговор, как всё вставало на свои места. Леви, как стало заметно, был только за их совместное времяпрепровождение, вопреки своему первоначальному настрою. Хоть он никогда не говорил этого вслух, но всё читалось в выражении лица: как если бы погрязшему в унынии, с расколотым сосудом вместо собственного «я» человеку позволили вдохнуть полной грудью, а он ответил: «Да, спасибо, и правда отвлекло». Впрочем, такое сравнение как нельзя лучше отражало истину. По прошествии полутора месяцев Эрвину удалось узнать о нём достаточно, пусть тот и любил больше слушать, нежели трепать языком. Например, Леви совершенно не умел юлить. Если думал о чём-то, то, не церемонясь, говорил прямо в лоб. Иногда мнение было чересчур ершистым, так и врезаясь в тебя воображаемыми иголками вкривь и вкось, а со стороны выглядело на грани с нахальством, но Смит видел в таком общении свою изюминку – это было по-настоящему. Все угловатые, просторечные выражения – должно быть, следствие длительного прибывания в ист-эндовской среде – так и искрили пресловутой честностью. Признаться, подкупало. Даже очень. Также он отметил, что Леви совсем не чужды эмоции, помимо гнева и брезгливости, конечно. Взять хотя бы удивление: каким оно было искренним, когда Эрвин повёл его на открытие Лондонского кинофестиваля. При виде шикарного зала, украшенного в честь столь знаменательного вечера и большого экрана, на котором показывали премьеру «Колдовского апреля» глаза, ставшие в темноте кинозала цвета первых сумерок, блеснули каким-то детским востогом, Смит заметил это абсолютно точно. Несмотря на то, что Леви без конца брюзжал на других гостей, окрестив их поведение как: «Пиздёж со всех сторон мешает смотреть фильм» и «Эти свиньи развезли грязищу по всему полу» после увиденных на полу брошенных впопыхах или по невнимательности билетов, он, когда пришла пора разойтись, сказал тихое: — Спасибо. До этого я никогда не был в таком кинотеатре. Это заменило Эрвину тысячу наигранных восклицаний. Он тогда тоже ответил словами благодарности за компанию, что ему составили – поперёк всеобщим убеждениям, приятную. И в душе потеплело. Он заставил человека почувствовать радость. Пусть она и выражалась у Леви весьма специфично: тот просто хмурился меньше обычного, а на кромке глазных радужек загорался какой-то тёплый, несвойственный его лицу огонёк. Но это определённо была она. Финальное наблюдение – за всё время Леви ни разу не улыбнулся, как бы не было заметно его хорошее расположение духа. Будто просто-напросто не умел этого делать. Когда Смит ненавязчиво вбрасывал в диалог шутку, потакая чужому стремлению перемыть кости напыщенному прохожему или, как звучало из уст компаньона, «подпирающему небо носом ослу», Аккерман только согласно хмыкал с такой же серьёзной гримасой – что-то сродни смеху в его интерпретации. «Интересно, как он улыбается?» — с каждым разом креп вопрос в голове, разрастаясь сталактитами по чертогам живого интереса, коим Эрвин не был обделён. Наверное, его улыбка очень лёгкая, почти незаметная, как если бы избранному в тайное общество открыли старинную, поросшую тысячами предположений тайну. Отчего-то представления были именно такими. Ёще возможно, что он вначале опускает взгляд вниз, как бы задумываясь, стоит ли показываться в таком виде, а затем, неспешно, почти осторожно приподнимает голову и демонстрирует стоящему напротив редкое событие. «Насколько же оно редкое?» – пожалуй, ещё один назойливый вопрос. Но, как известно, Эрвин не из тех, кто останавливается в поисках ответов. Он обязательно сумеет это запечатлеть… — Эрвин! — Конни, смеясь, быстро пощёлкал пальцами. — Ты чего задумался? Мысли стали рассеиваться. Смит взглянул на тарелку с аккуратно разложенными фигурками звёзд в белой глазури. — Не вкусно?.. — по-грустному изогнув брови, Саша уставилась на него своими большими глазами. — Ты что, Саша! — Эрвин догадался, что его задумчивость, должно быть, воспринялась как отказ от лакомства. — Очень вкусно! Он широко улыбнулся и откусил одну из пяти граней звезды. По вкусу действительно было восхитительно. Единственное, что оставалось непонятным, – к чему эти возникшие на пустом месте рассуждения? — Спасибо за угощение, булочка, как всегда превосходно, — повторил за Эрвином Конни и легко поцеловал её в щёку. Та только улыбнулась им в ответ, показывая проступившие на щеках ямочки: — Ну что, в шашки? — и бросила на Спрингера хитрый взгляд. — Эрвин, ты судишь! — Я тебя сделаю! — азарт уже завлёк Конни, который с вызовом ухмыльнулся. — Кто ещё кого сделает, — фыркнула она и вместе с парнем поспешила в гостиную. Смит, беззвучно посмеиваясь, последовал за ними. Кажется, намечается весёлый вечер. И всё-таки, где-то там, под покровом размышлений о партии ребят в шашки; представлений о последних вздохах умирающих в нынешней войне; взорах мутных, как у глубоководных рыб, глаз погибших родителей и тысячами собственных убеждений, незаметно поселилось: «Интересно, как он улыбается?»***
— Леви, у меня есть для тебя задание. В голове Аккермана снова зазвучал голос Эрвина. Мелодичный, низкий и, как всегда, по-своему строгий. После закрытия офиса тишина оседала в голове ещё бо́льшим грузом, чем днём. Мозг начинал плавиться от каждодневного рутинного труда. Уже несколько дней Леви уходил с работы глубокой ночью, поэтому ему даже пришлось изучить правильное пользование сигнализацией, помимо навыков её взлома. Он сидел в архивной комнате без окон, которая находилась на нулевом этаже. Свет исходил только от нескольких настольных ламп, которые наполовину освещали шкафы и полки, заполненные папками с бумагами. Большая удача, что он получил треть немалой суммы авансом, которая снова пойдёт не на личные расходы, а в оплату за долг друга. Аккерман тяжело выдохнул и снова склонил голову над картами побережья Англии и Ширнесса. Отмеченные красными чернилами ручки основные въезды в город, морские и речные порты, а также военные базы уже рябили в глазах. В ушах опять раздался звон от напряжённой работы, и вновь этот голос: — Я поручаю тебе первый заказ. Безусловно, это не первое дело для Леви. Однако абсолютно новый, настолько важный заказ для него. Казалось, что мысли заполнили тёмные тучи, постоянно висящие над дождливым Лондоном. Так долго он работал только над поиском Кенни, что всё ещё казался безрезультатным. Леви поднял голову вверх, чтобы выпрямить затёкшую шею, а после устремил расфокусированный взгляд в потолок. Он закрыл глаза и представил, как стоит посреди луга с тёмно-зелёной колышущейся от ветра травой, что доставала ему до самого пояса. Всё необходимо увидеть так, как учил Эрвин на одном из сеансов: нужно на некоторое время перенести своё тело и разум в иное пространство, представить предметы и место, которых сейчас нет в его поле зрения. Он должен выйти за рамки данного момента, свободно переместить себя «в уме» одновременно в прошлое, будущее и настоящее. — Что ты видишь на небе, Леви? — Смит медленно проговаривал вслух каждое слово. Его глаза тоже были закрыты, а тело расслаблено. — Тучи. — Значит, идёт дождь? — Скорее всего. В Лондоне почти всегда идёт дождь, — Аккерман нахмурил брови, стараясь не двигаться. — Но мы не в Лондоне. Мы далеко за его пределами. В долине, где простираются горы, с которых дует чистый ветер. А тучи наполнены чистой водой. Здесь нет городов, нет фабрик и нет никаких людей. Леви представил ясную картину места, нетронутого человеком. Хоть Эрвин сейчас и не был с ним в одной комнате, но он упорно пытался воспроизвести все его слова в своей памяти. — Этот дождь не такой, Леви. Это не ливень, а всего лишь изредка падающие с неба капли. Настолько редкие, что ты можешь посчитать и разглядеть каждую. Но тебе будет сложно это сделать, и придётся приложить усилия, потому что они настолько чисты, что практически прозрачны, — Смит старался описать каждую мелочь, чтобы Аккерман мог представить в этом мире абсолютно любую деталь. — А ты можешь посчитать капли? — глаза Леви двигались под веками, норовя и вправду посчитать капли дождя. — Я могу посчитать их, только если они упадут на меня. Почувствовать их, — Эрвин улыбнулся тому, что смог вовлечь подопечного в процесс. — Одна… Вторая… Третья… — полушёпотом считал Смит, успокаивая Аккермана снаружи, чтобы заставить его сосредоточиться внутри. — Четвёртая… Пятая… — уже один вслух продолжил Леви, всё ещё сидя в архивном кабинете. Шаг за шагом в голове складывался чёткий образ. Ветер уносил за собой внешний разум далеко в горы, а тело растворял редкий дождь с прозрачными каплями. — Но я не смогу посчитать их через пиджак и перчатки, — Аккерман снова свёл брови к переносице, но уже не так сильно, как прежде. В реальном времени мышцы не позволяли ему двигаться в полной мере. — Здесь тебе не нужна обычная одежда и оружие, — не переставал уверять его безмятежный голос Смита. — Здесь ты можешь выглядеть так, как когда чувствуешь себя спокойно. Например, когда ложишься спать и надеваешь чистую одежду. — Но мне будет холодно, если я не надену пиджак или не укроюсь одеялом, — возразил Леви, но всё-таки представил на себе одежду для сна. В один миг на нём появились хлопковые штаны на резинке и лёгкая футболка. — Тебя укрывает ветер. Он вовсе не холодный, и даже может согреть тебя. Ты чувствуешь, как он обдувает твою кожу, как заставляет высохнуть несколько капель дождя, которые упали на тебя. Ты ощущаешь его. Попробуй потрогать его руками, пальцами. В своей голове Аккерман расправил правую ладонь и растопырил пальцы, кончики которых обдавало потоком воздуха. Он хотел повторить этот жест наяву, но только смог согнуть несколько пальцев. Руки всё ещё были облачены в кожаные перчатки, поэтому Леви решил сосредоточиться на своем внутреннем образе. — Кажется, я чувствую. — Глубоко вдохни носом и выдохни ртом, чтобы твоё дыхание столкнулось с ним, — говорит Эрвин, а после сам втягивает воздух и выпускает его. Снаружи тело было неподвижно. Ему пришлось приложить немалые усилия, чтобы совершить этот акт единения с природой и самим собой. Он медленно вдохнул, чувствуя запах старой бумаги и дерева. Конечно, в главном кабинете Эрвина нет подобного «благоухания», поэтому придётся постараться отодвинуть это на задний план. Леви представил воздух после дождя: сырой и свежий. Далеко не такой, как в Ист-Энде или в любой другой части Лондона. Ветер слабо ударил в нос, в момент наполняя мозг новой волной кислорода. Захотелось развести руки ещё шире, дабы позволить потоку воздуха очистить тело от всего, что есть в его бренной жизни. — Расправь руки, Леви. Дай своему телу встретить этот чистый ветер, — голос Эрвина становился тише, сливаясь с шелестом травы, которую разгоняет поток воздуха идущий с гор. — Почему мне не холодно? — поинтересовался Аккерман, когда пряди его чёрных волос щекотно заскользили по бритым вискам и затылку. — Ты чувствуешь холод? — спросил Смит, искренне радуясь тому, как Леви придаёт значение всему. — Не знаю. Наверное, я должен замёрзнуть от ветра. — Тогда я могу помочь тебе. Обернись и найди меня рядом, — Эрвин решил добавить в воображаемый мир ещё одну деталь, однако намного крупнее предыдущих. — Представь, что я тоже «здесь», — он особенно выделил последнее слово, делая акцент на представление в его воображении. — Как? — Леви повернулся направо, но не увидел ничего, кроме просторного зелёного поля. А после повернулся налево, и выстроил образ Смита на расстоянии примерно трёх футов. — Посмотри на меня, — с улыбкой произнёс Эрвин, что отразилось в сознании Аккермана. Высокий, освещаемый редкими лучами солнца Эрвин повернул голову в сторону Леви. На нём тоже не было костюма, скорее что-то из домашнего, пока Леви было сложно представить что именно. — Ты слева, — тихо сказал тот, а во рту начало пересыхать. Он и сам до конца не понимал, от ветра это или от волнения. — Хорошо. Дай мне руку, — Смит протянул свою широкую ладонь Леви, а с его лица всё никак не сходила лучезарная улыбка. — Но… — Меня тоже омыл дождь и высушил ветер, — Эрвин кивнул головой на свою руку, побуждая на действие. — Если тебе стало холодно, то единственный способ согреться здесь – это человеческое тепло, не так ли? — Да, скорее всего, — Леви почти незаметно кивнул в знак согласия на подтверждение стерильности, а после одна из его вечно мёрзлых рук легла в тёплую ладонь Смита. По правде говоря, он понятия не имел о том, какой Эрвин на ощупь: горячий или холодный. Оставалось лишь питать свой мозг догадками о подобных ощущениях. Стало невыносимо интересно узнать, проверить, потрогать поскорее, но осторожность преобладала в разы над желанием. В реальном времени воспроизведение подробной картины в сознании у Леви ушло много сил. Образ Смита было представить сложнее, чем слова. Мужской силуэт рядом казался нечётким и размытым. Облака снова стали сгущаться над ними. Ветер рвался и бил в лицо сильнее, чем тогда, в кабинете Эрвина. Аккерман зажмурил глаза посильнее, чтобы попытаться вообразить всё сначала, чтобы вновь нащупать его ладонь. Однако это оказалось полным провалом. Перед глазами появлялись ни то яркие, ни то мутные пятна. Трава изменила свой цвет до серого и слилась с краем горизонта, где горы теперь превратились в чёрные облака. Леви тяжело задышал от накатившей тревожности и растерянности. Он больше не слышал ни шума ветра, ни голоса Эрвина. Веки широко распахнулись, как только в голове всё слилось в непонятную массу. Глаза прорезал свет от настольной лампы. Совсем не тот свет, что отражался от солнца на лице Смита. — Чёрт, — ругнулся Аккерман и опустил голову, уставившись взглядом в яркий красный круг на карте. Конечно, Эрвин только недавно научил его такой технике «построения иного мира». На прошлом сеансе задачей было установить контакт внутреннего тела с внешним. Даже последняя тщетная минута, в которой Смит так и не улыбнулся, протягивая руку, не дала ему погубить настрой двигаться дальше. Теперь препятствия закаляли его. Всё «недосягаемое» бросало ему вызов, начиная с того самого промаха на полигоне. «Иначе потом такая ошибка может дорого тебе обойтись». Слова Эрвина ещё с первого испытания не давали Леви покоя. Как и та пуля, что прошла в паре дюймов от центра мишени. То замечание после переросло в стыд. Конечно, он уже слышал подобное раньше, но только от дяди. Глаза уже слипались. Хотелось провалиться в грёзы того мира, где всё беззаботно и нет никаких обязательств. Вместо сна в чистой постели Аккерман предпочёл отправиться на склад. Вместе с выстрелами можно выпустить раздражение, что так неустанно копится с каждым новым днём. Второго шанса может и не быть. Кенни. Кенни. Кенни. Сколько Леви себя помнил – тот не допускал ни единой ошибки. Но наверняка где-то облажался, раз уже почти одиннадцать лет от него нет никаких новостей. Тысячи вопросов хранились в голове Аккермана, которые хотелось задать, разузнать всё, что терзает его уже столько лет. Казалось, что скорее мир канет в Лету, чем Кенни вновь объявится. Благо, что у компании Смита имеется пару штатных серебристых Мерседесов е-класса, коих в Лондоне навалом. Проблем с тем, как доехать до склада, нет. Леви всё же выбрался из офиса, проделал все манипуляции с сигнализацией, а только потом позаботился о том, чтобы отогнать машину. Он устало вздохнул, когда двигатель завёлся. Водить автомобиль его тоже научил Кенни. Аккерман никогда не забудет дядину Мазерати, на которой рассекал по загородной трассе, будучи подростком. Водительских прав он так и не получил, поскольку денег на них всё никак не было. Но Леви был уверен, что Кенни позаботился бы об этом, если бы не исчез. На часах уже почти полночь. На улице снова дождливо, да и к тому же чертовски холодно. Рождество уже наступает на пятки, о чём ему не так давно напомнил Смит, когда поручал заказ. Леви заметил, что лицо у Эрвина было крайне усталое последние несколько дней. И если бы он знал в чём дело, то определённо помог ему в первую очередь. Когда сшитая папка с досье на заказанного человека появилась на столе перед Аккерманом, он приметил ещё один особо тяжёлый вздох со стороны начальника. А когда открыл дело и увидел слегка потрёпанную чёрно-белую фотографию, то запомнил, что Смит и вовсе встал с места. Как будто он хотел как можно скорее отдать это дело Леви, чтобы не мозолило глаза. Он никогда прежде не видел Эрвина таким обеспокоенным. А после его лицо сменилось улыбкой, да такой, как будто на него направили дуло пистолета и заставили это сделать. — Приходи к нам на Рождество, — Смит всё ещё старался изобразить счастье, и у него даже начало получаться. Похоже, что самовнушение даже для мозгоправов – рабочая схема. — Опять в казино? Нет, я не пойду, — с растерянностью выдал Леви. — Нет, не в казино. Ко мне домой. Там не будет столько людей, — теперь Эрвин взаправду воссиял. — Домой? Но… — Я приглашаю тебя, как своего друга. Точный адрес я оставлю тебе позже, — от этих слов Смита было страшно представить, что может поджидать там, после «такого» дня рождения. «Как своего друга… Разве ты не просто мой начальник?», — недоумевал в собственных мыслях Аккерман, когда уже сидел за рулём на пути к полигону. Радио он никогда не включал, да и не хотелось лишнего шума. Дождь и так изрядно раздражал, а мельтешащие перед глазами дворники на лобовом стекле лишь усиливали эффект. Машина оказалась у полигона спустя час невыносимой дороги. Сон, тяга к которому и так была весьма редкой, как рукой сняло. Но недавняя концентрация хотя бы помогла немного отдохнуть от загруженности. Дело за ма́лым – осталось потренироваться и выпустить пар. Автомобиль с особыми номерами уже пропустила охрана, как и всегда. Всё как обычно, уже нечему было удивляться. Потому как во время первого визита на склад Леви испытал весь спектр негативных эмоций вкупе с удивлением от увиденного. Он не стал зажигать свет в основном помещении, замечая, что охранник в своём кресле видит уже десятый сон. Его не разбудило даже лязганье задвижки контейнера. Впрочем, вход на стрельбище нужно ещё поискать в таком огромном коридоре, поэтому кто попало туда соваться не станет. Леви привычно встретил яркий холодный свет закрытого полигона на цокольном этаже. Вместе с новым CZ-85, что он взял в руки, чтобы «обкатать» этот пистолет на всякий случай, в голове Аккермана огнём вспыхнули слова Кенни: Милосердие может погубить тебя. «В этом мире можно доверять лишь самому себе», — вот он, Аккерманский девиз, который он впервые услышал ещё подростком. Леви подошёл к середине ограждения, за которыми находились мишени и встал в стрелковую стойку. Перчатки на руках поскрипывали по рукояти пистолета. Он перебирал пальцами обеих рук, чтобы взять его поудобнее, но оружие всё никак не могло как следует устроиться в правой ладони. Аккерман фыркнул от раздражения и решил переместить пистолет в левую руку. Тело напряглось, и Леви спокойно выдохнул, смотря одним глазом в небольшой прицел. Но так и не выстрелил. Было непривычно размещать палец левой руки на курке, при том, что ведущей всегда была правая. Он опустил руки с пистолетом вниз, смотря на него. Его брови поднялись вверх, но скорее от сожаления, нежели удивления. Тяжёлый вздох обрушился камнем внутри вовсе не от недовольства, а от тоски. Леви смотрел на пистолет в левой руке. В голове снова появился образ, но уже не иного мира. Всё было реальным. Он и правда помнит это и правда там был. Всё вокруг заполнилось тёплыми вечерними красками июльского дня, что действительно выдался особенно жарким для Англии, как и всё оставшееся лето. Не так давно вышла вторая часть фильма «Омен», о котором гудели все знакомые мальчишки, а значит на дворе семьдесят восьмой и Леви ещё четырнадцать лет, ещё нет груза содеянного за плечами и нет никаких перчаток. Старый полуразваленный амбар за Ист-Эндом в этот день не вонял сыростью, а снаружи не шёл дождь. Уже близилось к закату и он изрядно устал. Кенни пол дня заставлял племянника отрабатывать выученное и показывал новое. Он и сам изрядно вымотался. Жара особенно плохо влияла на него, отзываясь головными болями в последние несколько лет. Но другого выбора не было. — Эй, парень, что с твоими ногами? — Аккерман-старший подбил носком туфли левую ногу Леви, чтобы он изменил положение. — Так ноги не ставят. — Почему? — тот поднял голову, заглядывая на Кенни, которому он макушкой еле доставал до груди. — Тебя отдача свалит похлеще пули. Ноги должны стоять так, а то огребешь по полной, — дядя поправил уже вторую ногу, и тогда племянник, наконец, встал верно. — Вот, уже неплохо. Ты же не глупец и всё понимаешь. Леви напряг мышцы всего тела, чтобы не потерять стойку. Хоть и выходило не очень уверенно, но он определённо старался изо всех сил. Теперь Кенни дал ему свой пистолет – стальной самозарядный кольт армейской сборки. Ужасно тяжёлый и большой для мальчишеских рук. Честь пострелять из дядиного пистолета выпадала крайне редко, а это означало, что ошибаться нельзя. В эту секунду Леви молился всем богам, чтобы пистолет не заклинил. Он оттянул затвор до упора и отпустил, чтобы снять его с задержки. К счастью, его страхи не оправдались. Всё сработало точно. Стрелковая стойка была выполнена, но не как обычно: правая нога была впереди, а левая уходила назад. Мальчишка даже не предполагал, что его ждёт. — Хороший наёмник может стрелять обеими руками, — дядя взял пустую консервную банку в качестве мишени. — Одновременно? — Леви даже обрадовался, хотя и представить не мог, как это сделать. — Нет, парень. Такое бывает только в фильмах, где актёры даже понятия не имеют, как стрелять из настоящей пушки, — Кенни уверенно вытащил пистолет из правой ладони племянника и переложил в левую. — Попробуем так. — Я не смогу, — испугался Леви, вытаращивая глаза на дядю. — Ты ещё не пробовал. Откуда тебе знать? — тот только вытер пот со лба закатанным рукавом рубашки на локте и стал отходить дальше. У Леви начали потеть ладони от страха, что он промахнётся. Всё-таки ведущей была правая рука, с неё стрелять было в разы легче, даже если это был тяжёлый армейский кольт. Он всё же поднял подрагивающие руки. Обхватил левую ладонь с рукояткой пистолета правой, чтобы зафиксировать позу, как вдруг увидел нечто более шокирующее. — Не дрейфь, здесь и двадцати ярдов нет, — Кенни вытянул правую руку в сторону, а пальцами держал ту самую консервную банку, в качестве мишени. — Задержи дыхание и стреляй. — А если я не попаду? — крикнул Леви, а его тело начало трясти ещё больше вместе с руками. — Значит, отстрелишь мне руку, — громко ответил дядя и засмеялся. «Ну очень смешно, чёрт возьми!» — забилось в голове. Пулей такого калибра вряд ли можно было насовсем избавиться от руки одним выстрелом. Однако раздробить кость и обездвижить её, заставляя истекать кровью, вполне реально. — А попадешь в банку, так дам тебе погонять на тачке! — подбодрил его Кенни. Помимо подколов, этим самым он давал неплохую мотивацию. Ведь прекрасно знал, как у Леви горят глаза, когда он садится за «старушку» Мазерати. Он только недавно стал более или менее сносно ездить на ней, а иногда даже практически без громких замечаний и подзатыльников. Ну уж нет, так просто он не сдастся! Если после изнурительного дня ему не дадут порулить, то можно считать, что жизнь кончена! Но это не то же самое, что «поймать ветер». Леви порой с трудом выжимал сцепление, а тут ему предлагают выстрелить практически в Кенни, да ещё и левой рукой. «Деваться некуда. Сегодня я должен сесть за руль!», — решился Леви и кратко выдохнул, освобождая мозг от гнетущих мыслей. Пуля пролетела под банкой, едва задев жестяное дно. Кенни заставил выстрелить ещё, высвобождая смелость, тем самым взращивая в нём мужество. Второй выстрел снёс банке дно, отчего руку, сжимающую её, рефлекторно дёрнуло назад. Леви перепугался не на шутку, но потом просиял счастьем, когда Кенни подошёл ближе и кинул ему связку ключей от машины. «Где же ты, Кенни?» — всё думал Аккерман, когда спускал затвор на лёгком и мобильном пистолете. Совершенно не такой, как дядин: не изжитый временем, не повидавший столько лиц перед дулом. Ни единой зацепки о его местонахождении. Может, он заработал достаточно денег и просто решил слинять на какие-нибудь острова? А может, затесался среди силовиков, и теперь стал солдатом? Лишь одному Богу известно, где он сейчас. Леви помнит, как частенько оставался у Кенни ещё при живой матери. После он и сам понял, каким образом та зарабатывала деньги. Однако, в доме Кенни ему порой нравилось больше. Он включал музыку, приносил разные вкусности, какие только нравятся детям. Хоть Аккерман-старший никогда не жил в одной квартире слишком долго, все они были насквозь пропитаны запахом табака. Хоть там и не всегда было чисто, но, по крайней мере, тихо и безлюдно. Ещё ему вспомнилось, как ещё с пяти лет дядя забирал его с борделя, если у мамы было много клиентов. Как укладывал его на диване в гостиной, оборачивая в простыни и колючее верблюжье одеяло. И тогда же маленький Леви впервые спросил: — Кенни, Кенни, — мальчик высунул ручонку из-под одеяла, когда дядя принёс для него другую подушку, — а кем ты работаешь? — А что тебе сказала мама на счёт своей работы? — Кенни сменил подушку под головой племянника на ту, что была посвежее и почище. — Мама сказала, что ей нужно играть с другими мужчинами, а они дают ей за это деньги, — с совершенно невинными глазами ответил Леви. — Я иногда играю с тётей Бетси, но она не даёт мне деньги. — Вот оно как. Значит, тётя Бетси та ещё жадная сучка, — улыбнулся дядя. — Может быть. А ты тоже играешь и тебе дают за это деньги, как маме? — Нет, старина. Я что-то вроде мирового солдата. — Ух ты, это которые носят пистолеты? — теперь в нём загорелся интерес. — Да, я ношу крутую пушку, чтобы покупать тебе сладости, — Кенни издал несколько смешков от детской наивности. — Я тоже хочу быть солдатом! — Леви сделал «пистолет» своими маленькими руками. — Этот мир очень жесток, Леви, — дядина широкая ладонь легла на ещё мокрые после купания волосы племянника. — Если тебе однажды придётся стать мировым солдатом, то ты не сможешь стать никем другим. А это плохо, очень плохо. Будучи ребенком, Леви не особо понимал смысл этих слов. Не понимал почему это плохо. — Вот я и стал мировым солдатом, дядя, — с горечью прошептал он, в который раз за этот день возвращаясь в реальность.