Выстрелы грянут без предупреждения

      На город опустился вечер. По небесному полотну, всё сильнее укутываемому мраком плотных туч, расплылся мутный, едва заметный блик, который привычным образом заменял лондонцам свет луны.       Вопреки смурной погоде, на улицах было так ярко, точно стоял ясный полдень. Фасады домов пестрили тысячей разноцветных, как стекляшки внутри калейдоскопа, огней. На входных дверях акцентным пятном выделялись рождественские венки из еловых веток с горстью акриловых бусин, нанизанных на леску ожерельем, и большими багровыми бантами. Прохожие то и дело сыпали друг друга поздравлениями в честь наступающего Рождества. Вся округа уже дышала праздничным настроением, которое усилилось стократно в сочельник, своим видом жадно впитывая предвкушение полуночи.       В квартире одного из десятка расположенных вдоль дороги таунхаусов вовсю кипела подготовка к праздничному пиршеству. Под оконные рамы так и норовил проникнуть холод, в помертвевшем до прихода весны внутреннем дворике завывал влажный ветер. До Рождества осталось несколько часов.       — Саша, в сторону! — бодро скомандовал Эрвин, огибая вынувшую шоколадный пудинг из холодильника Сашу. Его рука в прихватке сжимала противень с фаршированной индейкой, готовой быть вновь поставленной в духовку доготавливаться.       Блаус резво отпрыгнула, освобождая путь к той части гарнитура, где стояла духовка с заранее открытой Смитом дверцей. Он принялся наскоро располагать там одно из главных кушаний, что вскоре займёт своё место на столе.       Пудинг был сделан ещё несколько дней назад Сашиными стараниями – чем дольше он настаивается, тем вкуснее. Она тут же поставила его на столешницу и начала украшать ягодами.       Довольно глянув на сладость, которая, как он знал уже не первый год, также получалась у Саши блестяще, Эрвин поинтересовался, подмигнув:       — Ты не забыла положить в пудинг главный ингредиент?       — Конечно не забыла! Он на месте, — та улыбнулась. Затем перевела встревоженный взгляд на арочный проход, нетерпеливо выкрикнув: — Конни, ну где ты там? Ты расставил посуду? Ничего не разбей!       Из столовой послышался невнятный, слегка недовольный бубнёж. Под его аккомпанемент начали греметь ящики буфета.       — Где красные салфетки? — спустя несколько минут на кухню выглянул Конни, с придыханием цокая. — Скатерть я еле откопал, а их найти не могу. Эрвин, — Смит вопросительно кивнул, — у тебя бы надо в шкафах прибраться…       — И это ты говоришь? — хохотнула Саша. — Сам вечно по квартире всё раскидываешь, — она подошла к своему парню, в привычном жесте взъерошивая его короткие волосы, на что он только фыркнул. А потом, обходя Конни, отправилась в столовую к нему на подмогу. — Пойдём, найду салфетки. Эрвин, я сейчас вернусь!       Коротко угукнув, Смит продолжил заниматься своими делами. Вдвоём с Сашей готовить было гораздо сподручнее – она с самоотверженностью взяла на себя бóльшую часть блюд.       Конни же они единогласно решили спровадить с кухни и поручить сервировку стола. Он, конечно, привычно пышал энтузиазмом помогать, но никто рисковать не захотел – кулинария никогда не была его особо сильной стороной. Однако, пару блюд ради завтраков для Саши он всё же научился готовить более, чем достойно.       Пока Блаус, чертыхаясь, выуживала салфетки из буфета, в прихожей послышался стук.       — Откроешь? — она подняла глаза на Спрингера.       — Конечно, булочка!       Со всей прыти Конни понёсся к входной двери, позабыв даже положить на стол сложённую скатерть, которую до сего момента таскал в руках. Чувство небольшой интриги, кто же всё-таки станет первым прибывшим гостем в этом году, усилилось. Правда, ненадолго – за звуком возни последовали невнятные немецкие ругательства, а след интереса простыл. И так всё ясно.       — Arschkal! — шикнул по ту сторону двери Жан и тут же обратился к кому-то из домочадцев, чьи приближающиеся шаги услышал. — Хей, ну давайте, открывайте там быстрее уже! Руки мёрзнут, блять!       — Простите, мы не собираемся ничего покупать, — издевательски раздалось в ответ. Конни пока не спешил отворять дверь. — Даже журналы про Иисуса.       — И то правда, — Жан тоже решил поязвить, следом выплёвывая: — Скинхеды нынче бедствуют?       Щёлкнули задвижки.       — Слышь, — из-за двери показалась надутая физиономия Конни. — Опять начинаешь?       Лицо тут же изменилось, стоило увидеть, как в руках Жана громоздилась не одна коробка, обёрнутая в разноцветную бумагу. Он стоял, сжимая их обдаваемыми холодным ветром пальцами, что уже успели покраснеть.       — Ну чё встал столбом? — заливисто засмеявшись, Жан стал протискиваться в дверной проём, пока Спрингер сам не сообразил отойти и не преграждать путь. — Санта уже на месте, поэтому, если мне дадут поесть, а лучше выпить, то, так и быть, ждите подарок под ёлкой.       — Ты местную упаковочную фабрику ограбил, а, Жан? — теперь Конни тепло улыбнулся.       — Ограблен здесь только мой кошелёк, мелкий ты засранец, — сквозь звуки шагов и смешки прилетело в ответ.       Сгрузив свою ношу под блестящую не одним десятком огоньков пушистую ель, что сейчас была главным украшением гостиной, и наконец дёрнув руку Конни в приветствии, Кирштейн наигранно вытер со лба несуществующие капли пота. Потом вернулся в прихожую, сбрасывая с себя пальто, как ненужную ороговевшую кожу, и двинулся вглубь дома. На свет, исходящий из кухни и соседствующей с ней столовой.       Первым выбор пал именно на «сердце дома» – кухню. Неподдельный интерес к сегодняшней трапезе и запахи кушаний, витающие с самого порога, едва ли не кружили голову.       Жан, пройдя через столовую, заглянул туда, с удивлением обнаружив не привычно суетящуюся Сашу, а Эрвина, что с завидной кропотливостью добавлял на блюдо норовившие разбежаться по столу цветной россыпью ягоды клюквы.       — Вот это хозяюшка, — присвистнул он, и лишь только после этого Смит обратил на него внимание. — Здорова!       — Жан, — Эрвин с лёгкой улыбкой протянул ладонь для рукопожатия, на что Кирштейн тут же откликнулся, — здравствуй. Ты на машине?       — Не, на оленях прилетел, — тот хмыкнул и указал большим пальцем на Конни, что сейчас проносился мимо арки, ведущей в столовую. — Вон, один потерялся.       — Эй! — высунувшаяся из неоткуда рука с силой толкнула Кирштейна в спину. Затем Спрингер всё же удалился к недовольно прикрикнувшей на него ради побуждения к помощи Саше, которая уже успела сбегать на второй этаж и вернуться обратно в новом свитере.       Едва удержавшись от смеха, Эрвин только цокнул, наблюдая приевшуюся картинку перед собой. Года сменяются, но что-то остаётся постоянным. Своеобразная, конечно, получается стабильность, но тем не менее.       — Ты сегодня рано, — Смит отыскал взглядом настенные часы. До условленного времени оставалось ещё добрых пол часа, даже немного больше. Забавно, что все нормальные англичане, вероятнее всего, уже вовсю отмечают скорый приход праздника, как и положено, с появлением первой звезды. Впрочем, вряд ли их компашке свойственно понятие «нормальность», плюс дел днём было навалом – работа брала своё.       — Конечно, кто-то же должен руководить процессом!       — Этот «кто-то» сейчас договорится, — с хмыканьем Эрвин задумчиво зыркнул на первого сегодняшнего гостя. — Не так ли, мистер Кирштейн?       — Да ладно-ладно, — тот протестующе махнул рукой. — Семейка почти Бёрнеров тоже уже в пути. Просто я слегка их опередил – они заехали за бухлом.       Брови Эрвина вопросительно искривились в немом удивлении:       — А ты, значит, даже не взял ничего на твой любимый «крайний случай»?       — Обижаешь, дедуль, — усмешка вмиг отразилась на чужом лице. — С моей запасливостью можно выжить и в конец света.       — Не сомневаюсь.       Жан перебросился с ним ещё парой фраз, а после сказал, что пойдёт разведать, как обстоят дела с сервировкой.       Соседняя комната, как и всегда, встретила Кирштейна тёплым, подобно солнцу на его родине, светом, что падал на тарелки, расставляемые Сашей по столу. Конни стоял рядом, натирая приборы и тут же вручая их девушке. Красные тканевые салфетки прекрасно контрастировали с белоснежностью посуды, подчёркивая праздничность стола. Всё так аккуратно разложено – сразу видно, работа Блаус.       — Привет, Жан!       — Привет, мелкая, — Жан добродушно приобнял подошедшую к нему Сашу. Он, нужно признать, не видел ребят уже довольно давно – после середины октября они больше не пересекались. Дел было многовато, да и голова совершенно иным была заполнена. — Надеюсь, ты хорошо себя вела весь год, — в ответ зазвенело хихиканье. — А то твой-то опездал точно получит уголь вместо подарка.       Кривящий губы от негодования Конни нарочито угрожающе замахнулся в его сторону одной из вилок.       — Давай-давай, сам потом пойдёшь поднимать, — на подобные действия Кирштейн только ощерился.       — Или помоги, или иди нахрен отсюда, умник, — Спрингер, полный возмущения, принялся ещё усерднее работать салфеткой, полируя поверхность вилки до блеска.       Отдать должное, Жан пререкаться не стал. По просьбе Саши высвободил из буфета бокалы и тоже взялся за тряпку. Чистая посуда, что должна по закону жанра сиять во всех смыслах слова – залог надлежащего вида при застолье.       Через какое-то время в дверь опять постучали. В этот раз вызвался открыть Жан, искренне надеясь, что на пороге всё же окажутся Ханджи и Моблит, а не Окурок.       Пару дней назад, когда новость о его приходе на рождественский ужин долетела до ушей, Жан только процедил Эрвину что-то из разряда: «Опять этот… Он мне на полигоне все мозги вынес, а теперь опять его постную рожу лицезреть». На самом деле, неприязни, как таковой, не осталось. Леви больше не казался таким уж угрюмым, как по первости. Было отмечено, что это, должно быть, заслуга Смита. Даже общался тот теперь, вроде бы, сносно.       Раздражало другое – какого чёрта в компанию, что была проверена годами, так внезапно ворвался чужак, а Эрвин этому только неустанно способствовал? Да и Кирштейну ведь нужно держать марку «самого саркастичного в мире» человека. Именно по этой причине, прозвище Аккермана никуда не делось. Оно приклеилось ярлыком точно так же, как к Жану когда-то брошенное ломающимся от досады голосом незнакомого парня, которого он обставил в казино: «Грёбаный Павлин!».       Чутьё, к счастью, не подвело. Как только он разделался с щеколдой, на него налетела Ханджи, едва не сбив с ног и заставляя отступить на пару шагов назад. Моблит, нагруженный тяжеленными пакетами, в которых периодически звякали бутылки, и подарочными коробками на такое действо только ухмыльнулся, устремляя взгляд вниз.       — Рехнулась, старая? Ты чуть меня не сшибла!       — Быстро ты доехал! — полностью проигнорировав фальшивое недовольство Кирштейна, который на приветственные объятия всё-таки ответил, Зое расхохоталась, почти до хруста сжимая его рёбра. — Счастливого Рождества, герой-любовник! Хоть сегодня дождусь от тебя нормального рассказа, что и как!       — Да тише ты! — шикнул на её громкие возгласы Жан и воровато озирнулся. — Чего орёшь-то? Привет, Моблит! — спохватившись, он протянул руку Бёрнеру. Тот уже успел поставить всё находящееся в руках в углу прихожей и запереть за собой дверь.       — Привет-привет, — отвечая на рукопожатие, улыбнулся Моблит. Вышло даже как-то заговорщически. — Разделяю интерес Ханджи. Вы поговорили?       — Да ёб вашу… Можно вопросы позже? Там на кухне помощь нужна!       Для Бёрнера последняя фраза прозвучала, как звук сирены – он быстро повесил верхнюю одежду, вновь поднял свою ношу и помчался на выручку хозяину дома. На фоне воцарились шумная болтовня.       — На меня это не подействует, ты же знаешь, — Ханджи задумчиво прикусила нижнюю губу. Её полные любопытства глаза устремились на Жана. — Как всё прошло?       — Ханджи…       — Потом будет некогда, — сказала, как отрезала. — А я, вроде бы, не настолько умом тронулась, чтобы допытывать тебя при всех.       — Ла-а-адно, — Кирштейн облокотился на старый комод, что был, если память ему не изменяла, предметом антикварным – его выдавали не только позолоченные ручки и сама форма, но и рассказы Эрвина о том, откуда в прихожей, как сказал Жан, «такая рухлядь». — Всё прошло нормально. Вроде бы, — просвистел нервный вздох.       — О-о-очень хорошо объясняешь, спасибо, — саркастично выпалила Ханджи, складывая руки на груди. — Говори конкретнее, Жан, нихрена ведь не понятно.       — Короче, я сделал, как вы советовали, — начал свой рассказ Кирштейн. — Приходил в казино где-то раз в неделю, если видел его – не доставал подкатами, а просто здоровался или перебрасывался парочкой фраз. Он даже сказал, что в первые несколько дней меня потерял! — теперь на лице появилась какая-то невнятная, по-ребячески счастливая улыбка.       — Так-так, а потом? Ты позвал его куда-нибудь?       — Позвал. Вчера.       Хитрая ухмылка теперь прочно осела на лице – она была не только довольна своими с Моблитом советами, но и действиями друга. Последний вопрос, что мучал измождённый рьяным интересом мозг, тут же врезался в Жана:       — И что он ответил?!       Кирштейна тут же бросило в события вчерашнего дня.       — Хей, Армин, — Жан подгадал удачный момент, когда партия в покер подойдёт к концу и объект его интереса снова останется один возле стола, а потом подошёл поближе. — Привет!       — Добрый вечер, — поднявший взгляд Армин улыбнулся. Теперь этот жест, Кирштейн подметил для себя это как важную находку, выглядел совсем по-иному – абсолютно искренне. Ещё более идеально. — Как Вы?       «Как я? Как будто сейчас помру на месте. Что ж за хрень!» — ладони предательски вспотели.       — Я? Да-а, отлично, — вразрез с терзающей мыслью ответил он. — А ты? Народу, как обычно, битком. Устал?       — Немного, — и затем лёгкий смех. Такой приятный и ненавязчивый, что Жану захотелось перестать слышать абсолютно всё, кроме него. — Кстати, Вы стали так редко появляться, что все играющие возмущаются.       — Хах, а чего им возмущаться? Надо радоваться, что не уйдут домой с пустыми карманами после игры со мной! — усмехнулся Кирштейн. Волнение не пропало, но попытка пошутить помогла почувствовать хотя бы секундное облегчение.       Но лишь секундное. Как только Жан собрался с мыслями, он вновь посмотрел на Армина. И его уверенность начала стираться в порошок. Бездонная чистота голубых глаз подействовала, как новый вид гипноза – сильного, пьянящего, прекрасного.       — Ты… Не хочешь поужинать где-нибудь в Новый год? — быстро, до ужаса нелепо слетело с губ.       — Что?..       — Я просто хочу ещё раз извиниться за свой поступок. Если у тебя, конечно, нет никаких планов.       — Я… Даже не знаю, — Арлерт с нарастающей неловкостью стал собирать инвентарь. Гость за прошедшие месяцы, как он отметил, стал донельзя приятен в общении, но такое предложение раздалось, как громовой раскат – слишком неожиданно. Тем не менее, само намерение Жана таким образом извиниться снова произвело должное впечатление.       Когда колода почти была собрана, а дилер потянулся за последней парой карт, Кирштейн опередил его, ловко перехватывая оставшиеся и передавая их в чужие руки.       — Вот, держи, — Жан заправил выбивающуюся прядь за ухо. — Ну так что?       — Х-хорошо, — лицо Армина просияло. — Я согласен.       Не выдержав долгого нахождения друга в прострации, Ханджи с нажимом ткнула пальцем Жану в лоб. Это было нечто вроде традиции с их знакомства – своеобразный призыв к тому, чтобы он собрал себя в кучу.       — Опять завис?       — Он согласился, — до сего момента задумчивый вид Кирштейна вновь вернул своенравный оттенок. — Ну а как передо мной устоять, м, старуха?       Зое, казалось, не обратила никакого внимания на его стремление свести всё к самолюбованию. Она даже внешне преобразилась. Словно то, что услышала сейчас, сбросило с её плеч тяжёлые пласты из гранита. Томительное ожидание испарилось, оставляя после себя только прикрытые от такого ответа веки в удовлетворении да искривлённые в немой радости губы.       — Я очень рада за тебя, правда, — всё же сказала Ханджи и прищурила один глаз, резко потянув друга за рукав рубашки. — А теперь пошли к остальным!       Им посчастливилось войти в столовую к тому моменту, как Моблит и Конни полностью закончили с раскладкой приборов. Эрвин только пошутил, мол, с таким помощником, приди он раньше, всё было бы готово уже к полудню, когда мельком заглянул в столовую.       Наблюдая за результатом их совместной работы, Смит довольно хмыкнул. Ханджи, по обыкновению сгребая по обе руки от себя Моблита и Жана, вихрем понеслась на кухню, чтобы тайком прихватить что-нибудь съестного, а заодно проверить запасы выпивки. Саша уже была там и доваривала глинтвейн.       «Почти все в сборе», — чувство уюта разлилось внутри Эрвина, заполняя тело приятным теплом. И он направился к остальным прохлаждающимся.       Теперь, когда Конни всучил Кирштейну штопор под неунывающие комментарии Зое: «Давай-давай, открывай!», его ожидание последнего гостя только возросло.       Уже хорошо идущий на контакт, но до сих пор невыносимо упрямый Леви отказался от предложения отправить за ним водителя. Заверил, что никого обременять не хочет и доберётся сам. Из-за этой причины Смит теперь очень надеялся, что он всё-таки найдёт нужную квартирку в нужном таунхаусе без всякого затруднения.       — А где Леви? — Ханджи с аппетитом потянула в рот канапе. — Соскочил, что ли?       Эрвин пожал плечами. Смутное сомнение, вторящее вопросу подруги, закралось в голову. Может, он действительно решил не идти?       — Погоди, наверное просто опаздывает… — раздалось довольное мычание после того, как она попробовала угощение. — Как вкусно! Ты готовил?       — Общие старания, — кивнув в знак благодарности, Смит опёрся одним плечом о деревянную окантовку входной арки.       — Вот видишь, Ханджи, у нас тут тоже всё включено, — сквозя иронией, подал голос Жан. — Даже не пришлось ехать в Манчестер и снимать номер в мишленовском отеле.       — Ты про Майка с Нанабой? — Ханджи хмыкнула и поиграла бровями. — Да уж, у них там свои рождественские каникулы.       — Пора бы, — теперь и Эрвин поддержал разговор. — Пусть побудут вдвоём.       — Может, хотя бы после поездки перестанут в догонялки играть, — в параллель со своей репликой Конни жевал варварски украденное из буфета печенье. Саша, тоже предавшаяся трапезе, дёрнула его за рукав, напоминая не разговаривать с набитым ртом.       Все дружно рассмеялись.       Из включенного Жаном радио в гостиной доносилась песня Фрэнка Синатры, увековечивающая рождественские воспоминания. Ветер за окном зверствовал сегодня сильнее обычного, подгоняя к городу ещё больше туч. Странная, надо сказать, погода – вроде и дождя нет, а небо пуще прежнего хмурится, словно готовится к чему-то необыкновенному.       Однако даже сквозь весь этот посторонний шум, Смит распознал стук в дверь. Непродолжительный, будто на пробу, но чёткий. Вот и он.       Эрвин без ненужных промедлений дошёл до прихожей, одним выверенным жестом отворяя дверь. Его взор встретился с чужими глазами, сверкнувшими в темноте белым холодным светом, какой обычно исходит от больничных ламп. Остальную часть лица, вплоть до кончика носа, скрывал чёрный шарф. Только вряд ли он хорошо согревал вкупе с недлинным пальто, судя по продрогшему гостю на пороге.       Леви дёрнул головой. Теперь шарф сполз, высвобождая из своих крепких вязаных пут всё до линии подбородка. Рот рефлекторно приоткрылся, отчего из него вмиг рванул пар, как из кипящего на плите чайника, заставляя его прищуриться.       И тут же, держась пальцами за красную ленту, он протянул крафтовую коробку с прозрачной вставкой на крышке.       — Вот, это, эм… В общем, это тебе. Счастливого Рождества, Эрвин.       — Погоди, Леви… Яблочный пирог? — уголки губ Эрвина незамедлительно поползли вверх. — Ты правда запомнил?       — Да, — зябко поёжившись и шмыгнув носом, Леви кивнул в правую сторону улицы. — Та чайная, оказывается, довольно близко.       — Заходи скорее, — Смит оценивающе взглянул на него, отошёл в сторону, и приглашающим жестом зазвал войти. — А то совсем замёрз.       Аккерман в тот же миг ступил на порог дома. Вот чего уж он точно не ожидал, так увидеть довольно старый, но весьма ухоженный таунхаус вместо роскошного особняка с личной охраной в какой-нибудь элитной части района. Если таковые в Баттерси вообще есть: громадный парк, посещение которого ещё долго будет отзываться в памяти, проспекты да улицы, где половина населения – старики.       Тут же показалось, словно он находится в антикварной лавке: помимо чуть пожелтевших от налёта времени серо-зелёных обоев, в глаза бросилось изобилие старой лакированной мебели. От комода с массивным зеркалом над ним и небольшого потрёпанного диванчика у входа до маленькой тумбы, на которой стоял цветок в каком-то расписном горшке. Наверняка повидавшая многое за свой, скорее всего, длительный срок службы, люстра рябила множеством хрустальных висюлек. Стены усеивали резные рамки: тут летний пейзаж с великолепной тёплой палитрой, там общеплановая чёрно-белая фотография с неизвестными людьми – их было с десяток в одном только тамбуре.       Пока Леви хлопал глазами, с плохо скрываемым интересом рассматривая лишь мáлую часть жилища Эрвина, тот наскоро сместил задвижку в прежнюю позицию и встал напротив него.       — И тебе Счастливого Рождества, Леви, — наполненный добротой взгляд Смита опустился сначала на собственные руки, в которых он теперь бережно держал коробку с пирогом, а затем вновь пробежал по его лицу, украшенному проступившим от холода румянцем. — Спасибо за подарок, мне очень приятно.       — Да… — обронил Леви совсем не в тему и не к месту.       Свора ароматов врезалась в нос: ель, воск от зажжённых свечей над камином, вкусные запахи готовой еды, старых книг, вещей и… Пыли? В любой другой ситуации он бы неприязненно сморщил нос, но отчего-то сейчас не придал этому особого значения, какое придавал раньше любой соринке вокруг.       — Пойдём? — вдруг раздался голос, что всегда, если не изменяла память, звучал утверждающе. Однако ныне – спрашивающий обходительно, точно его обладатель боялся спугнуть момент. — Тебя уже все ждут.       — Да, дай мне минуту, — Аккерман снял своё драповое чёрное пальто и вязаный шарф, оставляя руки всё в тех же перчатках. Он заметил, что даже деревянная вешалка для верхней одежды имеет резные узоры, хотя по цвету на корню расходится со всей остальной мебелью.       Казалось, что время в этом доме будто бы застыло. В прямом смысле, оно застыло в самых разных его проявлениях: кусками брало начало века, довоенное и послевоенное время, революционные и бунтарские шестидесятые, а местами и вовсе уходило в прошлый век.       Леви вышел из тамбура в узкий, слабо освещённый коридор, который в половину занимала лестница на второй этаж, оставляя тесный проход на кухню. Обои здесь были такие же, а под ногами красовался истёртый узорчатый ковёр. Хоть и потолки были высокими, однако груды книг, старая мебель, китайские вазы, кассеты, винил и высокие деревянные статуэтки занимали столько места, что помещение не казалось таким уж большим.       Перед лестницей Аккерман повернул голову налево и увидел большую арку в гостиную. Это снова повергло его в неизгладимое впечатление. Имея в запасе минуту или две, он решил заглянуть туда, поддаваясь любопытству.       «Ума не приложу. У него же денег навалом, а купить новую мебель и нанять домработницу не может», — на секунду задумался Леви, когда в нос снова ударил этот запах «старости», который даже смог перебить сильный аромат блюд.       Его глазам предстал отдельный мир, граничащий между читальней в библиотеке и старым бальным залом. По всей видимости, это была самая большая комната из всех имеющихся. Она не пестрила ни золотом, ни серебром, а вместо этого имела другое богатство – книги. Забитые макулатурой под завязку стеллажи уходили вверх до потолка и занимали целую стену. Напротив них располагался мраморный камин, перед которым стоял истёртый диван, а подле него совершенно разные кресла. Где-то обивка порвалась по углам, а деревянные ножки были сколоты. Возле окна красовалась со вкусом украшенная ель и много ярко упакованных подарков под ней. В другом углу стоял телевизор, а рядом с ним старый граммофон с несколькими коробками. Но вовсе не хотелось убежать оттуда, а даже наоборот – хотелось остаться там подольше, чтобы разглядеть каждую вещь.       На кухне раздавался нескончаемый гомон голосов да звон посуды. Леви пошёл на яркий свет в конце коридора и уже вышел в столовую. Никто не затих. Все, суетясь и метаясь между двумя комнатами с наполненными всякой вкуснятиной тарелками, поприветствовали его, как старого друга. Как будто он видится с ними каждый день и знает все их секреты.       Только Моблит успел предложить ему стул, как раздалось громогласное, ни то недовольное, ни то восхищённое:       — Да ну нахер! — с подкуренной сигаретой в зубах выдал Жан, в этот момент выходя из ванной комнаты, которая скрывалась за узкой дверью на кухне.       — Здесь нельзя курить, балбес! — звонким голосом выдала Саша и в ту же секунду замахнулась скрученным кухонным полотенцем, чтобы огреть Кирштейна по плечу.       Чувствуя опасность, он, как на духу, дёрнулся в сторону, но полностью от удара не увернулся, и тотчас скорчил недовольное лицо, поднимая руку с сигаретой вверх.       — Жан! У тебя вата вместо мозгов? Извините, сэр, но я не говорю по-немецки, — глаза Блаус чуть ли не лазером выжигали предмет её злости.       Жан наигранно нахмурил брови, как и подруга, а следом выдохнул сигаретный дым через нос. Этим он показался ей похожим на китайского дракона, который был изображён на одной из картин, висящих в коридоре.       Эрвин в излюбленном жесте хлопнул Кирштейна по плечу, когда вошёл на кухню для того, чтобы проверить индейку с картофелем в духовке.       Дверца духовки открылась и все вдохнули, внимая в себя печной аромат пряностей от приправ, который окутал каждый уголок первого этажа. Саша перестала злиться на Жана и вернулась к оформлению нарезки из нескольких видов сыра и ветчины специально под вино.       Ханджи, которая уже восседала на выбранном месте в столовой, тихо посмеялась, штопором открывая бутылку красного полусухого, и предложила новому гостю. Леви едва заметно отрицательно мотнул головой, поэтому бокал наполнился наполовину только у неё.       — Может, будешь что-нибудь другое? Эль, виски или бренди? — всё же поинтересовалась Зое, на что снова получила отрицательный ответ.       — Нет, я не пью, — теперь сказал он.       — Эй, большой чувак, — погромче выдала она. Пусть Эрвин разбирается сам, что ему предложить.       — Ты это мне? — слоняющийся без дела Кирштейн обернулся.       — Нет уж, твой дружок на большого явно не тянет, — Ханджи поморщила лицо в наигранном отвращении.       — Нарываешься, старая. Показать?       — Кирштейн! — чуть ли не с визгом крикнула появившаяся Саша, когда увидела, что сигарета всё ещё находится у него в зубах.       Все вновь засмеялись. Даже холодный Аккерман просто хмыкнул от того, что Жану в очередной раз прилетело по шее.       — Леви, будешь пунш? Он безалкогольный, — наконец-то из кухонной арки выглянул Эрвин, на что Леви теперь уже одобрительно кивнул.       Позже Смит достал большой круглый противень с индейкой, засыпанной со всех углов картофелем и в спешке отнёс его на стол, устраивая ровно посередине. В жару она томилась не один час, а теперь источала невероятный аромат, от которого у каждого завыло в желудке.       Ханджи схватила пальцами маленькую картофелину и, охая от того, что обожглась, поскорее запихнула её в рот. Леви кинул на Зое неодобрительный взгляд, когда она облизнула испачканные пальцы, но говорить о том, насколько для него это противно, не стал.       Наблюдая за тем, как все суетятся, Аккерман решил заранее выбрать для себя место. Он оглядел прямоугольный старый стол с расшитой по краям белой скатертью и красными салфетками под приборами. Всего накрыто на семь персон: три с одной стороны, две с другой, и по одной напротив. Леви сразу для себя определил крайний стул, где было накрыто на два человека. Отличный выбор прямо возле шкафа с посудой. Вставать и выходить оттуда, наверняка, крайне неудобно, значит просить его принести что-нибудь с кухни никто не будет. На самом же деле, он даже не предполагал, что это за место.       Зое всё ещё потягивала вино, явно позволяя себе расслабиться после рабочего, даже в праздник, дня. Жан от замечаний удалился в коридор, видимо, чтобы окончательно провонять весь дом.       Стоило Леви приземлиться на мягкий стул, как он заприметил, что на кухне Конни, любопытствуя, открывает коробку с подаренным пирогом.       — Эй, Эрвин, а это откуда? Надо ставить на стол? — спросил Спрингер, а сам уже глазами искал подходящую тарелку для десерта.       — Это Леви принёс, — ответила вместо него Саша. — Моблит, достань пожалуйста какое-нибудь блюдо для пирога, — снова наказала она, между тем пережёвывая взятый кусочек сыра из нарезки.       Бёрнер тотчас потянулся к буфету с посудой позади Аккермана, который до сих пор не мог поверить в подобное отношение к нему. Это навевало на него некое смущение, нежели страх.       Присутствовало всё необходимое, чтобы посеять панику в его сознании и заставить убежать. Однако, совершенно разнилось с толпой незнакомцев в казино – здесь всё ощущалось по-другому, намного лучше, чем он себе представлял.       Леви никогда не отмечал Рождество подобным образом. И, поскольку оно так удачно сочеталось с днём его рождения, то вызывало только приступ ностальгии и печали.       Пока он был ребёнком, мама и дядя старались устроить для малыша Леви поистине настоящий праздник, полный подарков, улыбок, веселья. Всё из этого растворилось, исчезая в безграничной пропасти. Точно так же, как в этот день родился Иисус, чтобы потом умереть. Но если воскрес Иисус, то, может, хорошие времена тоже вернутся?       — Пожалуй, сяду здесь, — разобравшись со всеми делами, приветливо выдал Моблит, располагаясь по левую руку от него на узкую сторону стола. — Не возражаешь?       — Садись, какие уж тут возражения, — отозвался Аккерман, мысленно благодаря высшие силы, что рядом не уселся какой-нибудь Кирштейн. С Моблитом он поладил ещё при первой встрече, чему и сам удивился, поэтому общаться с ним было вовсе не сложно, даже наоборот. Плюс, он довольно рассудительный, а главное, не шумный – в таком окружении воспринималось на вес золота.       «А кто сидит с другой стороны?»       Бёрнер завлёк его ненавязчивой беседой, но тут стул рядом скрипнул, заставляя Леви повернуться на звук.       И увидеть довольную физиономию Смита, который по-хозяйски опустился на сидение.       — Ты как? — тут же спросил он, покосившись на лицо Аккермана. — Как самочувствие?       — Порядок. Гораздо лучше, чем тогда, в казино, — неизвестность, кто же всё-таки будет соседствовать с ним за трапезой, пропала. Поблизости вновь оказался именно Эрвин. Что-то между успокоением и странным наваждением окутало душу. Галантности, с какой он предлагал Леви попробовать то или иное блюдо, кратко прорекламировав их чудный вкус, можно было только немо восхищаться.       Опасения, хоть и не на сто процентов, но подтвердились. Жан уселся пусть и не рядом, но почти напротив. И, как ожидалось, принялся делать то, что Аккерман от него на дух не переносил – доставать всех вокруг.       — Окурок, знаешь рецепт индейки по-английски? — растянув по губам ухмылку, вещал он.       — Странно, что ты знаешь. Ну?       — Берёшь тушку индейки, — щёлкнул пальцами Кирштейн, начиная посмеиваться, — и уходишь, не прощаясь!       «Господи, ну и придурок. Эта тупая шутка старше меня», — с непробиваемым видом подумал Леви, пока не заметил, что Смит рядом усмехнулся себе под нос. И он туда же?       Конни громко заржал и подставил сидящему рядом Жану ладонь, мол, «по красоте сказал, дружище, по красоте». В такие мгновения они выглядели слишком уж сплочёнными – до поры, до времени, пока первый не решит переключиться на второго.       — Этот смехуёчек я ещё с того раза запомнил! — подрагивая плечами в попытках сдержать хохот, Кирштейн обратился к Эрвину. — Батёк, если ты сегодня не достанешь ту тетрадку и не потравишь нам свои старческие анекдоты, то я обижусь и уйду!       — Договорились, — с готовностью согласился тот, подмечая, как Аккерман скептично пялится на него.       — О, да-а-а, — удовлетворённый ответом, Жан опрокинул стопку с виски. — Обожаю эту стыдобу.       Ужин продолжился своим чередом.       Закуски, во главе с нарезкой под вино, провозгласились Ханджи как «лучшее, что вообще можно было придумать». Пока дело не дошло до мяса – там восхищённым комментариям то от одного, то от другого не было конца.       Ну и, конечно, куда же без алкоголя. Кирштейн вовсе не пошутил про свою запасливость, решив сегодня целенаправленно не только напиться самому, но и споить всех, кто поддастся. Поддалась Ханджи. Впрочем, это не стало ни для кого открытием.       В отличие от них, Саша с Конни, упорно называемые всеми «сладкой парочкой», с большим наслаждением поглощали еду, лишь иногда притрагиваясь к выпивке – всё-таки было бы как-то неудобно напиться, когда на них смотрит названный родитель.       Эрвин же молча ликовал. Практически все, кто занимает важное место в его жизни, сейчас здесь: довольные, живо или не особо охотно общающиеся с другими, шумные и не очень, но главное дорогие ему люди.       Немного погодя, он заметил, как сидящий рядом Леви сосредоточенно и с явным недоумением ковыряет десерт в своей тарелке ложкой, чуть щурясь.       Пудинг охотно поддавался его нехитрым действиям, хоть и орудовать приборами ему за счёт перчаток было не особо удобно. Так продолжалось, пока из пропитанной соусом шоколадной субстанции с коротким звяканьем о фарфор не выпала старинная монетка.       Раскрыв глаза шире в удивлении, Аккерман взглянул на него в ответ, растерянно моргнув.       — Всё, ребята, можете не искать, шестипенсовик попался Леви, — с улыбкой обратился Смит к остальной компании и тут же услышал разочарованные оханья.       — Да почему-у-у, — запричитала надувшая губы Саша. — Мне никогда не попадается!       — Вообще-то, он должен был достаться мне! — возразил Жан и разочарованно причмокнул.       — Много хочешь, тебе он и так в прошлом году достался, — Ханджи, не обращая внимание на негодование друга, быстрым жестом растрепала его волосы. Моблит на её выходку только рассмеялся, отправляя в рот новую порцию пудинга.       — Да-да, дуракам, конечно, везёт, но не настолько, — хмыкнул Конни, даже не удосужившись скрыть ехидство.       — Чего?!       Внимание Леви металось от говорящего к говорящему в своеобразной эстафете, но понятнее от их слов не становилось. Надежда оставалась лишь на Эрвина, который, словно читая его мысли, наклонился и, наконец, всё объяснил:       — Это – традиция. Мы кладём шесть пенсов в пудинг, а тому, кто их найдёт, следующий год должен принести много удачи и впечатлений, — он издал смешок от услышанной словесной дуэли ребят. — Так что сегодня ты – счастливчик!       — Теперь понял. Здорово, — Аккерман повёл головой, вместе с тем задумываясь, насколько же эта традиция, должно быть, старая. А затем, поддавшись приобретённой за последние почти два месяца привычке, начал шарить глазами вокруг в поиске часов.       Эрвин тут же это заметил и это:       — Ты куда-то торопишься?       — Нет, просто как-то потерял счёт времени, — цель была найдена. Стрелки показывали практически полночь, а значит, что Рождество не просто близко, а уже буквально кружит над ними.       — Это можно считать комплиментом? — не без лукавства выдал Смит с задумчивым видом – всё-таки он интуитивно чувствовал, что праздником Леви пока был более, чем доволен. А когда завидел в подтверждение своих слов согласное выражение лица у собеседника, то затем поинтересовался: — Часы так и не удалось починить?       — Я пытался, но ту древность, похоже, проще выкинуть. Жалко, конечно, но ничего, и так долго их таскал, — воспоминание о том вечере в компании Эрвина хлынуло, как вода из неисправной трубы.       — Тебе понравился фильм? — Эрвин вышагивал рядом своей гордой походкой вдоль по ковровой дорожке, постеленной в фойе кинотеатра в честь открытия фестиваля.       — Фильм – да, а вот чавкающий своим попкорном хряк позади нас – нет, — фыркнул Леви, вспоминая очертания коренастой мужской фигуры, к которой несколько раз пришлось обернуться и крайне «вежливо» попросить вести себя культурнее. — Специально для таких нужен не кинозал, а хлев.       — Не будь так строг, — Смит, хмыкнув, мысленно отметил успех подопечного при разговоре с тем мужчиной – хоть реплики и были отнюдь не дипломатической вершиной, но сарказма и беспочвенного гнева стало в разы меньше. Радовало.       — А тебе понравился фильм? — Леви поднял одну бровь.       — Думаю, да. Только я не совсем понял, почему ты с таким рвением доказывал, что у Роуз проблемы с головой.       — Потому что она не ушла от противного ушлёпка-мужа, который её не ценит, к нормальному мужику, — Аккерман даже руками всплеснул от негодования. — Бриггс в сто раз лучше того борова, это дураку понятно.       — Не хотела разрывать их брак. К тому же, она осознала, что любит мужа таким, какой он есть, и приняла его несовершенства, — попытался донести свою мысль Эрвин.       — Значит, у неё ещё и со вкусом проблемы.       Всякий раз удивляло, насколько же Леви может быть упрямым. Но Смит, всё-таки не желая оставить свою точку зрения проигнорированной, решил испробовать метод «от противного»:       — А если бы ты любил человека, пусть и неидеального, но близкого тебе душой, то не принял бы его минусов?       Стало неожиданностью, что Аккерман резко замолчал, нервно оправил своё пальто и зашагал быстрее, чтобы не отставать. Эрвин догадался, что ответ на свой вопрос, вероятнее всего, не получит, и продолжил идти к входным дверям, заглядываясь на вечерний Лондон через оконные стёкла.       — Эй, Эрвин, — весьма озадаченно глядя на своё запястье со старенькими наручными часами, позвал Леви. — Подскажи, пожалуйста, сколько времени?       Эрвин, тут же оторвавшись от вечернего вида, взглянул на свой аксессуар:       — Почти половина десятого.       — Чёрт, — досадливо шикнули в ответ.       — Что-то не так?       — Сломались, — Аккерман указал на свою руку, где время намертво застыло на без мáлого восьми.       Голубые глаза, выражая волю своего владельца, продолжали пристально следить за предающимся мыслям Леви: как проступает выражающая глубокую задумчивость морщинка между тонких бровей, как взгляд из полуопущенных ресниц – ледяная глыба среди вороньей стаи – скользит по стене напротив, как от лёгкого наклона головы вереницы тёмных волосинок, прежде заправленных за ухо, вновь скользят к виску. Действо продолжалось недолго – прошло не более, чем несколько секунд, – однако смогло оставить случайный кадр, как на старой плёнке, в памяти.       — Осталась минута! — импровизированную игру в гляделки нарушил громкий возглас Ханджи, что уже сидела с замыленным, расслабленным взглядом. — Не сиди, Моблит, срочно открывай ещё вина! А потом пойдём открывать подарки…       — …Но сначала покурим, — добавил Кирштейн.       — Да, сначала покурим.       — Ханджи, сколько раз говорить, что это вредно! — Бёрнер, кидая на неё возмущённые взгляды, уже разливал напиток по бокалам. На Зое, однако, его грозная физиономия не произвела нужного эффекта, поэтому она только махнула рукой, мол, «не нуди».       — Не вздумай курить в доме, Жан, — в отличие от Ханджи, на него суровое лицо Блаус подействовало так, как должно было. — Иначе сегодня посуду будешь мыть ты.       — Какого чёрта ты сразу с козырей заходишь?! — Жан скривился от одной мысли, что придётся пачкать руки о всю эту фарфоровую гору. — Ладно, мелкая, Бог тебе судья!       — Будто ты в Бога веришь, дурак!       — Я и сам в каком-то смысле…       — О не-е-ет, только не это, — встрял в разговор Спрингер. — Фаза – конечная. Если он сейчас начнёт себя восхвалять, мы этого не выдержим, — и приставил к своему виску «пистолет» из пальцев.       — Так, — Смит наперекор всем шуточным всклокам встал со стула, поднимая свой бокал. — Если уже полночь, то самое время для тоста, — на фоне хихикал Жан, тихо выпалив: «Ну началось», пока Ханджи не дала ему по загривку. — Просто хочу выразить свою благодарность за очередное Рождество вместе. Вы делаете ярче и лучше не только этот день, но и абсолютно каждый, что я провожу рядом с вами. Спасибо за всё.       Не долго думая, первым на ноги вскочил Кирштейн: с яркой улыбкой от услышанного, он потянулся чокнуться. Другие тотчас переняли его действие на себя, вставая из-за стола и начиная вразнобой говорить друг другу тёплые слова.       Леви тоже поднялся и даже решил взять в руки выпивку, хотя всё застолье воздерживался от распития. А потом, легко отсалютовав Эрвину, что мельком, но в весьма удачный момент обратил на него внимание, потянулся к кайме, пробуя вино на вкус – неспешно, словно он сомелье и стоит на дегустационном мероприятии. Терпкость вкуса разлилась по организму, а благородная кислинка понеслась прямиком в мозг.       — Рождество встретили, теперь покурить! — сразу же, как поутихли поздравления, по столовой пронёсся подначивающий голос Жана. — Ханджи! Ты идёшь?       — Да!       Он уверенной походкой двинулся к дальнему углу комнаты, где располагалось широкое окно и почти полностью стеклянная дверь, ведущая во внутренний двор. Кажется, даже тот факт, что в одной шёлковой рубашке на улице будет слишком холодно, его не останавливал. Вслед за ним подорвалась и Ханджи после успешного опустошения бокала. К тому моменту учтивый Моблит притащил ей свою дублёнку из прихожей.       — Эй, модник! — крикнул Конни прежде, чем Кирштейн распахнул дверь. Тот оглянулся и едва ли не лицом поймал свою верхнюю одежду. — Накинь своё тряпьё, а то заболеешь.       — Благодарю сердечно, — улыбчиво ответил Жан, строя совершенно невинный вид. — А ты убегай скорее! Дверь откроется, сквозняк будет, а лысина-то, наверное, совсем не греет!       — Идиот. Иди уже!       Под раскатистый хохот Ханджи дверь за ними закрылась. Моблит заметался вокруг стола, сгребая грязные тарелки и даже, казалось, не замечал попытки Эрвина убедить его, что он, вроде как, гость и не должен заморачиваться по поводу таких вещей.       — Всё нормально, Эрвин! — добродушная интонация Бёрнера, такая, какой он и говорил обычно, долетела до ушей. — Мне не трудно.       — Мы поможем! — утверждающе прикрикнула Саша, подпихнув в спину своего парня, который, как ни смотрел умоляющими глазами в её сторону, не смог удостоиться чести просто посидеть.       Поднялся грохот и звяканье, шум шагов и плеск воды на кухне – несмотря на все угрозы Жану, Блаус взялась за мойку посуды сама. Леви, скрестив руки на груди, наблюдал за происходящим с неким удовольствием: отрадно было видеть, что хоть кто-то основательно подходит к уборке после таких посиделок. А потом так старательно-недоумевающе таращился в стену от вдруг услышанного со двора, что не сразу понял, как у уха совместно с просьбой пронеслось щекочущее мочку дыхание, заставившее непроизвольно дрогнуть под своим натиском, спутывающее мысли в несвязную кучу:       — Можешь подождать меня в гостиной?       — Хорошо, — силясь не подавать виду, что сейчас в голове творится настоящий хаос, ответил он Эрвину и направился в ту самую комнату, где в немой схватке переплетались самые разные эпохи.       Приглушённый свет – следствие зажжённой на ели гирлянды и потрескивающих дров в каминной топке – приятно расслаблял. Пронизывающий голос Фредди Меркьюри, о недавней кончине которого Кирштейн скорбил несколько стопок виски тому назад, возносил благодарности Богу за подаренный праздник.       Сколько же здесь всего! Сосчитать огромное количество предметов, значимых и не особо, громоздких и совсем маленьких, более старых и относительно новых, казалось, не представлялось возможным. В то же время, назвать это просто заставленным хламом балаганом язык бы не повернулся – каждая крупица интерьера дышала своей собственной, незыблемо уникальной историей. Так странно, нетипично, но было во всём вихре разнообразностей нечто, невероятно Эрвину подходящее. Быть может, разлетающееся по сетям дорог мирное спокойствие самой улицы, где и находился таунхаус, или же многогранность увлечений, сквозящее в данной обстановке, – неизвестно.       «Интересно, он действительно прочитал каждую из этих книг?» — подумалось мимолётно.       Но потом взгляд приковало кое-что более интересное – фотографии, что висели прямо над камином, разбавляя собой изумрудность обоев. Леви подошёл поближе. Теперь-то у него в разы больше времени, чтобы подметить самые мелкие детали.       На одном из изображений в старом кресле – совсем как то, что стояло сейчас у него за спиной! – сидел статный мужчина. Сначала у Аккермана даже появилось ощущение, словно он глядит прямо на Эрвина, только лет на пять постарше: такое же мужественное лицо, густые брови и схожая причёска. Разнилось только наличие очков в тонкой оправе.       На коленях у мужчины копошился мальчишка лет девяти. Широко распахнув глаза с искрящимся взглядом, он держал в руках большую книжку и довольно улыбался. А рядом с ними, сквозя изяществом, стояла миловидная женщина с рассыпающимися по ключицам светлыми волосами.       — Это фото сделано в шестьдесят восьмом, — голос за спиной заставил дёрнуться от неожиданности. — Мы тогда вернулись с прогулки по парку, по пути зашли в книжный, и отец купил мне энциклопедию о самолётах, которую я уже долго выпрашивал. А потом, — Смит поравнялся с гостем, смотрящим теперь на фото практически не моргая, — приехал Дот, чтобы показать новый фотоаппарат прямо из Японии, совсем недавно выпущенный. Вот и опробовал на нас его функционал.       — Ты так похож на отца.       — Часто это слышу. Наверное, я похож даже больше, чем себе представляю.       Леви развернулся вбок и, подняв глаза, только судорожно сглотнул. Эрвин вправду возвышался над ним. И вовсе не в выстроенной иллюзии. Его гордый лик так же освещался, вот только не ярким солнцем, а тлеющим жаром камина. Совсем как там, в своём мирке, за единственным исключением – всё по-настоящему, здесь и сейчас. Это не плод воображения, а реальный миг, о котором ещё недавно грезилось, но теперь будто горло пересохло, заставляя слова застопориться в грудине.       — Знаешь, я иногда думаю, как бы всё изменилось, если бы сложилось иначе и они были здесь, — наконец, тоже отвлекаясь от снимка, Смит ответно посмотрел на него. — Но такие мысли, наверное, просто глупости.       — Совсем нет, — в голове не укладывалось: Эрвин сейчас действительно делится с ним чем-то, его волнующим? — Ты сам говорил мне, что отвлечься от реальности, если она действует на нервы, бывает полезно.       — Ты прав, — на лице Эрвина проступила тень печали.       — Извини, что спрашиваю, но… Ты ввязался во всё это ради них? — Аккерман бы солгал, сказав, что задавать вопрос так напрямую было легко. Не покидало чувство, что он лезет не в своё дело.       — Да. Отец был реставратором, пока к нему в руки не попали ценности королевской семьи, оказавшиеся подделкой. А, когда он начал копать глубже, выяснил, что властная верхушка обманом выманивала антикварные вещи у простых людей за бесценок, делала реплики и отмывала за счёт этого огромные деньги себе в карман.       — Гнилые выродки.       — Как случайный свидетель такого беспредела, он просто хотел добиться справедливости, рассказать общественности правду и вернуть убытки гражданам. Тогда и так нелёгкие времена складывались, предприятия закрывались, работы почти не было. Это было делом его жизни. Оно же стало её ценой. И ценой жизни мамы, — Смит вымученно вздохнул. — Поэтому виновным в том, что с ними произошло, должно воздаться по заслугам.       В голове сложилось дважды два: расширение деятельности синдиката, укрепление собственного положения в обществе, скорее всего, было как нельзя кстати, чтобы обрести достаточно влияния. Связи решают всё.              Воочию увидев Эрвина в таком состоянии сейчас, у Леви внутри что-то оборвалось, пробивая душу неуёмным сочувствием.       — Вот как, — такая чистая откровенность чужих слов побудила к соответствующим. — В таком случае, я могу только пообещать, что буду помогать тебе всем, чем смогу.       — Спасибо, — улыбка, мягкая и ненавязчивая, заставила Леви встрепыхнуться. Эрвин же без лишних пауз протянул до сего момента спрятанную за спиной коробку с небольшим бантом. — Кстати, вот твой подарок.       — Подарок? — лицо невольно вытянулось, а глаза округлились, когда врученная коробка оказалась у него в руках, — Что там?       — Открой и узнаешь, — Эрвин расположился на диване и зазывающе кивнул на место рядом с собой.       Удивление никуда не делось, когда Аккерман сел рядом и аккуратно потянул за ленту, освобождая доступ к крышке. Собравшись, он глубоко вдохнул. А, выдыхая, долго тянуть не стал – быстро открыл её и уставился на содержимое.       «Две коробки поменьше в коробке, — в голову пришла мысль, что это, наверное, какая-то шутка, гениальность которой Леви в силу своей простоты понять был не в силах. — А в них что, тоже коробки?»       Но странные рассуждения были отброшены. Он практически сразу учуял запах свежих трав с цветочными нотами.       — Это же, — он метнул предвкушающий взгляд на Смита, а затем выудил упаковку, от которой исходил этот чарующий аромат, подтверждая свои догадки, — тот чай, что мы пили! Который растёт в Гималаях.       — Да. Мне показалось, что он тогда тебе понравился.       — Очень, — ещё раз втянув носом душистость трав, Леви с наслаждением прикрыл глаза. — Спасибо. А здесь что?— теперь внимание попало на вторую подарочную коробочку.       Скрипя искусственной кожей перчаток, он принялся открывать последний подарок.       А когда увидел содержимое, едва не отринул, таращась на Эрвина в полной растерянности. На подложке, расшитой бархатной тканью, лежали наручные часы. Отливающий серебром круглый циферблат обрамлял чёрный кожаный ремешок, а прямо под деталью, к которой крепились элегантно скользящие по временным засечкам стрелки, словно печать ценности этой вещи, красовалось название бренда – «Орис».       — Ты сбрендил? Эрвин, зачем… — мозг заработал, будто сломанный магнитофон. Да эти часы ведь стоят баснословных денег! — Они же дорогущие, у меня нет возможности подарить что-то подобное взамен! Я не могу их принять, я…       — Мне ничего не нужно взамен. И не думай о цене – в самый раз, чтобы тебе больше не пришлось сталкиваться со сложностями в определении времени.       — Это слишком для подарка на Рождество, — не унимался Аккерман.       — А это не только на Рождество, — голос Эрвина, непринуждённый, должно быть, от выпитого вина, стал ещё звучнее – такой, какой способен убаюкать даже мнительность вселенской силы. — С днём рождения, Леви.       «Откуда?.. — слава Всевышнему, в комнате было не особо светло, и никто не смог бы заметить, насколько Леви зарделся. — Точно. Он читал моё личное дело».       — Спасибо, я… Я даже не знаю, что сказать, — признался он. — Мне очень приятно, правда, но это так неожиданно. И подумать не мог, что ты вспомнишь.       — Ничего говорить и не нужно, — Эрвин улыбнулся. — Могу ли я помочь тебе надеть их?       Леви облизнул пересохшие губы и, не думая, протянул ему левую руку:       — Да… Конечно.       Нарушив почивание часов на их бархатной перине, Смит неспешно взял их одной рукой. Вторая легла Аккерману на манжет, удерживая запястье в нужном положении, пока он затягивал ремешок.       Тепло пальцев Эрвина чувствовалось даже сквозь хлопковую ткань треклятой рубашки. Стало жарко, но отнюдь не из-за тлеющих дров в камине – чужой взгляд не оторвался от Леви ни разу за весь недолгий процесс водружения часов на их новое законное место. Нечитаемый, мягкий и одновременно пронзительный.       Казалось, разум слетел с катушек, выдумывая небылицы, а сердце с присущим ему коварством решило подыграть, превратившись в барабанную установку, грохочущую своим шумом в груди.       Аккерман задумался: быть может, ему и правда кажется, может, он и правда выдаёт придуманное своим больным воображением за действительное? Потому как ощущение, что за столь маленький срок бездонные глаза напротив стали смотреть на него иначе, не покидало не на миг. Неужели просто хотелось так думать?       Хотелось. В какую-то кратковременную вспышку, лишённую осознанности, даже хотелось прикрикнуть, чтобы Эрвин задрал эти чёртовы манжеты к локтям, не слушая его протестов вкупе с едкими комментариями, как это противно, и, наконец, прошёлся по коже своей ладонью, заставляя распалиться под её благодатным жаром. Такая идея и страшила, и влекла похлеще, чем запретный плод в райских садах, пока Леви не пришёл в себя. Стало не по себе, потому что он не понял, что это сейчас было.       — Ну вот, готово, — этот голос… И снова этот взгляд! Буквально кричащий, что его обладатель хочет что-то сказать или сделать, но какая-то незримая сила качает в ответ головой, не давая проходу. Не кажется, точно не кажется! — Что такое, Леви? Всё-таки сильно затянул?       «Боже, я со стороны поди выгляжу, как полный идиот!» — быстрый вывод заставил его заговорить:       — Нет-нет, именно так, как нужно, — Леви покрутил рукой, любуясь красотой подарка. При малейшем, даже самом пустяковом движении, стекло часов начинало мерцать сотней бликов. — Да уж, маловато у меня словарного запаса, чтобы выразить благодарность.       — Выражение твоего лица всегда красноречивее слов, — подметил Эрвин. — Поэтому мне достаточно и этого. Вообще, я…       — Вы видели?! — в гостиную ворвалась привычно громкая, точно рупор, и очень счастливая Саша, чуть ли не волоча за собой Конни, которого схватила за руку ещё где-то там, в коридоре. — Снег! Там снег!       Трепет момента испарился.       Эрвин заинтересованно нахмурился, поднимаясь на ноги и приближаясь к большому окну. Когда занавеска была отодвинута в сторону, он оглядел улицу. Леви тоже подошёл, наблюдая за ворохом белоснежных хлопьев, косо опускающимся на землю вместе с ветром.       — Надо же, действительно снег, — довольно протянул Смит.       — Не зря погода хмурилась! — продолжала тараторить Блаус. Её ладонь ещё крепче сжала ладонь Спрингера. Тот только лучезарно улыбался – не часто увидишь такую милость природы с лондонским-то климатом. — Эрвин, давайте уже открывать подарки!       — Подожди остальных, — сказал он в ответ с каким-то родительским наказом.       — Ладно! — Саша плюхнулась в кресло прямо на Конни, который оказался там несколькими секундами раньше. — Они уже на подходе.       — Уже не помню, когда в последний раз на Рождество шёл снег, — тихо сказал Леви рядом стоящему Эрвину в последние спокойные мгновения, ведь минутой позже сюда занесёт баламутящий всё вокруг дуэт, который запропастился на внутреннем дворе, и нормально поговорить уже не выйдет.       — Рождественское чудо, — с некоей мечтательностью произнесли в ответ и одарили многозначительным выражением глаз.       «Он это сейчас про снег сказал? Или…» — нелепые размышления Аккермана оборвались шумными голосами ввалившейся в комнату остальной части компании.       — Ого! — Жан тут же оказался поблизости, заглядываясь на его запястье, — Часики что надо. У кого спёр, Окурок?       — Это подарок, — цыкнул Леви.       — Эрвин, твой подгон? — ему прилетел одобрительный кивок. — Нихреновые у тебя подарки на Рождество.       — Скорее, на день рождения, — Эрвин приподнял брови.       — Опа, а ты чего, пиздюк, с Иисусом в один день родился, что ли? Вот это да, поздравляю!       — Угу. Спасибо.       — Получается, тоже можешь патлы отрастить и в рясу нарядиться! — рассмеялся Жан. — Вдруг тебе пойдёт.       К нему подлетела Ханджи и толкнула к дивану, чтобы уселся и перестал молоть всякую чушь. Иногда даже ей казалось, что Кирштейна может слишком сильно занести.       — Леви, не слушай его, — задорно бросила она, стряхивая редкие снежинки с растрёпанных волос. — С днём рождения! — Зое быстро оглянулась по сторонам. — Саша, там нигде не завалялось свечек? Воткнуть в пирог, и будет неплохая альтернатива торту.       — Где-то были, я мигом! — крикнула та и не то с энтузиазмом, не то с удивлением отправилась в коридор быстрым шагом.       Аккерман и опомниться не успел, как сидел в кресле, шквал разнообразных пожеланий обрушился на его голову, а перед лицом появился пирог, который он притащил пару часов назад. Поначалу Леви бубнел, мол это, вообще-то, для Смита, но Эрвин только улыбнулся со словами: «Ничего, я переживу».       — Загадывай желание! — весело хихикнула Ханджи. Кажется, выпивка окончательно расслабила её вечно напряжённый работой организм.       Он зажмурился – словно вновь очутился в детстве! – и задул вереницу свечей, торчащих из сладкого теста.

«Пусть так, как сегодня, будет всегда».