Выстрелы грянут без предупреждения

      Брошенная напоследок фраза хлестнула пощёчиной по лицу, сигнализируя о том, что шанс ещё есть. Такой же шанс, как и в рулетке, где счастливым числом может оказаться совершенно не то, на которое была сделана ставка. Неизвестность душила со всех сторон, а ожидание раскалывало и без того пронизанное болью тело.       Шаг за шагом, снимая на ходу пальто, Жан медленно доплёлся до барной зоны, чтобы упасть на ближайший стул. Официант появился почти сразу, желая отдать верхнюю одежду Кирштейна в гардеробную, но тот отмахнулся и попросил целую пинту воды со льдом, любезно отказываясь от какого-то нового коктейля с китайской змеиной настойкой. Было бы здорово найти Марло, поздороваться, поблагодарить вновь. Но сначала стоило утолить жажду или хотя бы перебить витающий с самого порога запах алкоголя. Теперь Жан осознал, как однообразна была та беззаботная жизнь, которую он прожигал каждый день своей молодости. Издавна февраль считается очищающим месяцем, концом всего плохого для начала нового и светлого. Но разве нужно ждать определённое время, чтобы что-то ужасное закончилось?       Жан даже не заметил, что день сегодня необычный не только для него. Привычный европейский зал обрёл красные тона, плотные листы бумаги с перевёрнутыми иероглифами на дверях да красные фонари на входе и по периметру зала. До этого мозг игнорировал любые декорации извне, концентрируя внимание на неразрешённом разговоре с Армином. Как и всегда, народ по крупицам собирался в казино, образовывая местный «час-пик на Найтсбридж». Живая музыка блюз-бэнда разбавляла азиатскую атмосферу привычной европейской повседневностью, но через несколько минут потягивания самого простого коктейля зазвучали странные ноты. Тонкий, резкий, переливающийся звук вместе со звуками маленьких колокольчиков. Огромные хрустальные люстры погасли, передавая всю атмосферу в многочисленные круглые фонарики с золотыми кисточками, которые слегка покачивались друг за другом, как только входные двери встречали новых посетителей. Свет над игорными столами и в барной зоне позволял разглядеть лица лишь небольшой доли присутствующих. Наверняка у следящих за шулерами в этот вечер особенно крупный аванс.       Софиты блуждали по сцене, наконец останавливаясь посередине, открывая зрителям двух молодых китаянок в традиционной одежде. Они сидели перед двумя огромными деревянными коробками, как обозвал бы их Кирштейн. Ещё несколько парней с духовыми и струнными инструментами расположились по обе стороны от главных героинь тематического дня.       — Был Колизей, а теперь синтоистский храм? — вздыхая, вслух спросил Жан.       — Синтоизм в Японии, глупый мальчишка, — до боли знакомый женский голос зазвучал слева, но когда Жан обернулся, то не увидел его источника. — Разве тебе не нравится Китай? — прохладные пальцы с длинными ногтями коснулись его горячей шеи, заставляя на секунду подумать об Арлерте снова.       — Не думала стать учительницей? — Кирштейн повернул голову направо, снизу вверх глядя на лицо давней подруги.       — Карты не сложились, — Нанаба пожала плечами, и посильнее впилась ногтями в смуглую кожу, отчего Жан болезненно сморщил лицо. — Гадёныш, ты что сделал с номером? — от такого шипящего голоса почти бросило в дрожь.       — Я же заплатил, — Кирштейн скорчился, не пытаясь убрать от себя руки.       — После тебя всё менять пришлось, чёртов Дон Жуан, — Нанаба отпустила шею, а после отвесила слабый подзатыльник Жану. — В следующий раз буду проверять тебя каждые пол часа, — она степенно подошла к другому стулу за этим же столиком, однако присаживаться не стала.       — Окей, мам, — кивок головой почти взаправду показался подлинной отговоркой перед матерью.       — Ладно, проехали, — Нанаба махнула рукой. — Лучше посмотри на это, — её модельные вышагивания остановились, словно на конце подиума, показывая всю красоту китайского ципао глубокого синего цвета, расшитого золотыми узорами, подстать её волосам. — И на это, — она выставила ногу вперёд, демонстрируя боковой разрез платья, из-под которого показалось стройное бедро до самой лодыжки, где внизу на самой стопе гармонично играли туфли на завязках.       — Матерь Божья, — протяжно сказал Жан. — Да тут бы у всего королевского семейства челюсть отвисла, а не только у меня! — он наклонил голову, чтобы получше разглядеть наряд. — Надеюсь, усатый не стоит прямо у меня за спиной?       В ответ Нанаба игриво хихикнула, убирая ногу на прежнее место. Небольшие серёжки с золотыми лилиями на тонкой цепочке едва слышно звякнули, когда она скромно улыбнулась, смотря за спину Кирштейна. В её глазах мелькала привычная шалость, которую она с радостью использовала, чтобы всего на долю секунды вызвать ревность у любимого ей мужчины. Она шагнула вперёд, изящным движением руки отгибая край платья у разреза. Шёлковая ткань вмиг взмыла вверх на несколько дюймов, в очередной раз демонстрируя стройные ноги. Взгляд опустился вниз, когда тыльная сторона ладони Нанабы коснулась губ. Эдакий жест внезапного смущения, коим любят забавляться китайские актрисы в фильмах. Если в Азии есть искусство любования красивыми цветами, то Нанаба стала бы отдельным видом для всей Европы.       Жан на несколько секунд замер, без слов отслеживая каждое действие подруги, однако его созерцанию быстро пришёл конец.       — Рот закрой, а то сейчас слюна капать будет, — внезапно появившийся Майк испугал замлевшего Кирштейна. Тяжёлая ладонь привычно хлопнула по плечу, отчего он поморщился. Тело ещё не пришло в норму, чтобы принимать урон датского противника.       — Смотри в оба, а то украдут твою наложницу, — усмешка в ответ не заставила Захариуса обернуться, но вновь повеселила Нанабу.       Майк не был склонен подстраиваться под каждый маскарад в казино – выбирал в пользу собственного удобства. Конечно же, не столь эгоистично, поскольку до сего момента он видел свою избранницу мельком в коридоре, где, к сожалению, им не удалось остаться наедине. Внешний вид Нанабы произвёл на него впечатление, как и любой другой её наряд. Поэтому соусом к основному блюду из китайского ципао Захариус выбрал синий костюм и золотые наручные часы, дабы соответствовать в этот вечер. Как и всегда, его действия говорили больше, чем слова, и она это знала.       Рука, до этого касавшаяся губ, переместилась на широкую грудь напротив. Нанаба подняла свои глаза, ощущая то, что нельзя потрогать или увидеть. В неярком освещении глаза Майка блуждали по светлому лицу, плечам и наполовину закрытой воротником шее. Его пальцы коснулись серёжки с лилией, прокручивая золотой цветок между подушечек, затем убирая короткую прядь волос за её ухо. Он уже не чувствовал столь отчётливый, привычный запах сигарет, смешавшийся со сладковатым парфюмом, который затмевал запах её кожи. Сейчас он любовался вместо Жана теми мелочами, которые видит не каждый. Без лишних слов он всё видел по-другому. Нанаба с безумной страстью хотела поскорее поцеловать Захариуса, потеснее прижаться к его груди, однако не стала делать этого. Она впитывала каждое мгновение этих робких движений, даже не думая о том, что вокруг много посторонних людей. В эту секунду ей хотелось всего, чего так недоставало столько мучительных прошлых лет.       — Эй, дома свои телячьи нежности устраивайте, — обратил на себя внимание Жан. — Я сегодня не в духе.       — Странно. После передоза у тебя должно быть хорошее настроение, — Майк убрал свои руки в карманы брюк, вскидывая бровями, а после подошёл ближе, чтобы сесть за столик.       — Что? Какого передоза? — в секунду лицо Нанабы сменилось любопытством.       — Кто тебя за язык тянул, старый хер? — фыркнул Кирштейн, когда Захариус уже вальяжно уселся напротив, дабы Нанаба смогла присесть на его колено.       — Давай поподробнее, молодой хер, — ехидный женский голос выдал ответный удар. — Это тогда он весь номер разгромил? — она повернула голову к Майку, который тут же согласно кивнул.       — Да не…       — Ах ты мелкий засранец! — Нанаба чуть было не вскочила с места, чтобы влепить Жану по лицу.       — Да, блять, это был я! И у меня были на это свои причины! — отчеканил Жан и ударил ребром ладони по поверхности стола.       Нанаба затихла, но не из-за того, что её это обидело. Она даже удивилась, как этому парню хватило смелости признать свой провал. В её глазах Кирштейн был другим, чем-то сродни поведению Захариуса, который всегда «сам себе на уме». Теперь уже абсолютно спокойная Нанаба поднялась с колена Майка, рукой подзывая Жана, а глазами твердя: «Нам нужно поговорить».       Никто не смел ей возражать. И уже через несколько минут они вдвоём стояли на улице у чёрного выхода для персонала, там же, где и Жан несколько дней назад беззаботно болтал с Марло. Да уж, обстоятельства меняются быстрее Лондонской погоды.       Напряжённая обстановка вскоре обернулась подобием исповеди перед священником. Нанаба начала с себя, дабы Кирштейн понял, что отчасти они сидят в одной лодке. «Методы отвлечься» были так же близки ей, когда юношеская глупость и деньги в кармане располагали перепрыгнуть черту недосягаемого забвения барбитуратов и спиртного. Она прекрасно понимала чувства Жана, а потому не могла осуждать его поступок. Проще простого раздавать советы, твердить как было бы лучше, когда дело уже сделано. Всё же хорошо, что есть тот, кто может тебе помочь, а не только обвинять. Пусть это старые друзья или старая любовь.       Кирштейн впервые за продолжительную половину недели выкурил несколько сигарет подряд, хотя привкус во рту был отвратительным. Сначала он соглашался и лишь задавал вопросы, а после стал сам отвечать на них. Они беседовали больше часа, чтобы понять, какова по ощущениям «настоящая первая любовь» и сколько бед она приносит по собственной воле. Стараясь казаться лучше, каждый день приходится примерять разные наряды, разные маски жизнелюбия – пусть люди вокруг думают, что всё в порядке.       Наставления «никогда не сдаваться» Жан и сам не раз вдалбливал другим. Помогло ли это ему на личном опыте, если он сдался? Из чужих уст проблемы не казались нерешаемыми. Однако почему же он не может решить свои? Человеческая природа придумала слабость, которой можно беспрестанно пользоваться, опуская руки на полпути.       — Попробуй снова, — сказала Нанаба, поправляя накинутое на свои плечи чужое пальто из-за зимнего холода. — Рискни.       — Снова, — повторил Кирштейн, мельком замечая слабую улыбку на лице подруги.       Шумные коридоры добродушно обуяли их теплом, согревая тела после откровенного разговора. На сей раз Жану добавилось уверенности, а настроение вернулось, когда он увидел наспех целующихся Марло с Хитч возле места для отдачи блюд.       — Уже лижитесь по углам, голубки, — наконец былая энергия возвращалась по крупицам.       — На завидуй, Дон Жуан, — радостно сказала Нанаба, закидывая позаимствованное пальто Кирштейна на его плечо, а затем первой скрылась за дверями в зал.       — Больно надо, — сказал вслед Жан, когда поздоровался со смущённым Марло.       Остаток вечера он провёл за баром, где развлекал друга и цедил «лечебный коктейль». Порой отвлекался на завораживающее представление на сцене. Не покидающая его трезвую голову мысль терзала не меньше раздумий о насущном. И правда, кем же он приходится Армину? Если они не любовники, так ещё и не друзья. Сложно представить себе дальнейшее стечение обстоятельств. Может Армин просто пошлёт его куда подальше? Может не стоит продолжать всё это и вернуться к обычной жизни? Или может стоит рискнуть всем ради неизвестности?       Уже давно за полночь. Весь «восток вечера» уплыл далеко в спальные районы на западе с пустыми карманами. Постоянных пьяниц охрана растаскивала со всех уголков отеля, дабы поскорее закончить свою смену. Солнце взойдёт ещё не скоро, но один светлый луч уже появился на горизонте. О чём-то беседуя с Марко, Армин вышел из коридора, где Жан выловил его ранее. Усталость сразу читалась на лице, однако голубые глаза светились всё так же по-особенному ярко.       Жан поднялся с места, натягивая пальто и быстро шагая к выходу. Лучшая идея выцепить его именно там, чтобы напомнить о себе. Рука автоматически потянулась в карман за сигаретами. Нужно как-то успокоить нервы. Внезапно в голову пришла мысль, что запах табака тоже может оттолкнуть Арлерта. Ничего не оставалось, кроме как щёлкать металлической крышкой зажигалки, стоя у порога. Казалось, что вокруг него появилось облако аномальной радиации и любое неверное движение может разорвать его без того напряжённое тело на куски. Сердце бешено стучало то ли в преддверии удачного разговора, то ли полного провала в первые секунды. Ему стоило большого труда не придумывать в голове всякую чушь, как бы удачнее начать разговор. Как бы интересно пошутить или сделать комплимент. Но корявого плана и след простыл, как только Кирштейн встретился взглядом с Армином.       — Эй, привет, — так нелепо выдал Жан, что ему самому стало противно от своей интонации.       — Привет, — быстро ответил Армин, почти сразу опуская голову, чтобы не смотреть в глаза.       И поспешил первым выйти из здания, хотя прежде Кирштейн всегда придерживал для него дверь. Да, теперь многое изменилось. Изменилось всё.       Пустую тишину между ними прерывали лишь голоса остатков шумных компаний, рассасывающихся по своим норам. Стук туфель от «ПРАДА» об асфальт, шуршание зелёной поношенной куртки неизвестного бренда. Арлерт ускорился, дабы вырваться вперёд и не идти рядом. Сначала он шёл прямо, вовсе позабыв о том, что сегодня ему не придётся пользоваться метро, как раньше. Не оборачиваясь, Армин дождался, пока Жан снимет сигнализацию с машины и тут же уселся на холодное пассажирское сидение.       «Стоп! Он же предложил просто поговорить… Почему я сел в машину? Нужно было послать его к чёрту и ехать на метро!» — только и успел подумать он, как уже заметил Жана за стеклом двери напротив.       Осмотревшись вокруг, Кирштейн запахнул пальто, пряча в нём былую гордость. Вот он уже сел в салон, сразу же заводя машину. Звук мотора, включившееся радио и слабый шлейф парфюма в разы приятнее смеси зловония в подземном холодном вагоне. Армин дёрнулся от внезапно пробравшей дрожи. Быстрый взгляд Жана сменился движением руки, которая выкрутила кондиционер с горячим воздухом на максимум. Он прекрасно знал, что Арлерт мерзляк. И если есть хоть один шанс – Кирштейн впредь не допустит даже ветра в его сторону.       — Так лучше? — спросил Жан, на секунду их глаза встретились.       Армин лишь кивнул и повернул голову в сторону окна, за которым так часто мелькали ночные огни. Он уже успел стать обывателем пассажирского сидения этого БМВ. Когда-то даже не постигали раздумья о том, насколько они с Жаном разные – словно небо и земля. Но небо ведь не существует без земли, так?       — Если хочешь, то я включу, ну… — еле разборчиво пробормотал хриплый голос Кирштейна, в то время как его пальцы нажимали кнопки на магнитоле. Эта же рука случайно коснулась колена Арлерта, пока открывала бардачок, чтобы достать кассету. Тот хотел было вжаться в кресло и сидеть неподвижно всю дорогу до самого дома. В голове происходило всё, чего не произошло в реальности.       — Поехали, — сдавленно отрезал Армин, краем глаза замечая содержимое бардачка, где среди всей наполненности лежало несколько батончиков того самого шоколада со вкусом из лимитированной серии. Жан ведь не ест сладкого так много, а если и ест, то в качестве десерта в дорогом ресторане.       Перечить сейчас не престало. Потому Кирштейн поспешил тронуться с места, первым делом минуя парковку. Спустя пару минут он решился вновь включить магнитолу и засунуть кассету Скотта Маккензи в проигрыватель – одного из любимых исполнителей Армина. Стоило попробовать все возможные ходы, дабы найти верный.       Заиграла «Селеста», слова которой Жан стал подпевать. Ещё бы. Эту самую песню Маккензи взял у Донована, перепев под свою собственную. Это исполнение ему тоже было по душе – как ни крути, слов не изменишь.       «Here I stand acting like a silly clown would       I don't know why, would anybody like to try       The changes I'm going through?       A hidden lie would fortify       Something that don't exist       But it ain't so bad, I'm just a lad       So many more things to do       I intend to come right through them all with you.»       Отчего-то по спине Армина прокатились мурашки. Не то от низкого, до боли приятного голоса Жана, не то от слов и секундных золотых искрах, еле заметных в темноте глаз.       «Нет! Нет! И ещё раз нет! — вертелось в голове Арлерта. — Подумать только! Он пришёл, чтобы поговорить. О чём нам разговаривать? Мы вообще друг другу не подходим!» — негодовал внутри себя он.       Его всего трясло от злости. Сколько он переживал после того, что произошло в подсобке? Отвратительное чувство! Но к кому же? К самому себе или в действительности к этому придурку Кирштейну? Абсолютно точно Армин грыз в первую очередь себя, запирая в клетке. Это он сам всё разрушил. Сам его оттолкнул. Тогда зачем он предложил поговорить?       «Почему он всё ещё пытается? Зачем ему я? — в тот же момент озарило Армина. — Я же… Пустое место…»       Мягкие пряди светлой чёлки щекотали кончик носа, который стал теплее и чувствительнее благодаря кондиционеру. Он опустил голову, чувствуя стыд за самого себя. Словно он не должен тут быть. Словно он всего этого не заслуживает. В груди неприятно сжало, пока Жан тихонько заканчивал предложения песни – видимо, уже не так сильно волнуется.              За окном тем временем показался подземный переезд. Осталось дождаться, пока он свернёт с главной дороги, попросить остановиться и убежать подальше.       — Я купил батончики, которые ты любишь, — Кирштейн снова захотел дотянуться рукой до бардачка.       — Я не голоден, — перебил Армин.       — Правда? Я думал, что ты не ужинал, — слегка тревожные глаза Жана заставили Армина поднять взгляд.       — Хватит думать за меня, — тон Арлерта не был угрожающим, но ощущался уж точно не дружелюбно.       — Я не имел ничего такого в виду, — Кирштейн пожал плечами и слегка вдавил педаль газа, стараясь не выказывать своё недовольство.       — Ты всегда «не имеешь ничего такого в виду», — внезапно Армин заговорил громче обычного.       — Что в этот раз я сказал не так? — Жан повернул голову на секунду, хотя и без этого было видно, как он стискивает челюсть.       — Зачем ты пришёл? Посмеяться надо мной, после того, как сказал, что не можешь терпеть таких, как я? — пальцы Армина сжали кожаную обивку сидения от волнения. Под коленями снова вспотело, а включенный кондиционер стал лишним.       «Просто выслушай его. Так ведь тебе говорил друг? Просто выслушай, а потом уже говори», — старался держать себя в узде Жан, но стрелка спидометра начала двигаться дальше, а рука мигом дёрнула рычаг коробки передач, чтобы ускориться.       — Зачем ты разыгрываешь этот спектакль, если тебе всё это неинтересно? — слова Арлерта долетали отрывисто.       Кирштейн выкрутил микшер на полную, пытаясь сосредоточиться на словах песни. Надо же, он и не заметил, как проиграло пол альбома. Его захлёстывала странная смесь раздражения и попытки остаться в спокойствии.       — Ответь мне уже! Ты игнорируешь меня, потому что я прав, да? — губы Армина мелко задрожали. Лучше бы Кирштейн злился и кричал на него, чем разыгрывал эту пантомиму.       — Could it be you misunderstood, — Жан запел даже громче музыки, отчего Арлерт на мгновение испугался.       — Если не хочешь со мной разговаривать, то зачем позвал?! — отныне Армина переполняла злость.       — When you tried to read my mind, — не останавливался тот в своём исполнении, к которому добавил слабый тычок пальцем в светлый висок Армина, а после то же самое проделал со своим.       — Ты вообще слушаешь меня? — он даже захотел ударить Жана по руке, дабы тот наконец обратил на него внимание.       — Cause this time you will find, — протянул Жан фальшиво громко, пытаясь заглушить даже звук мотора. — I'm gonna let you go, — он в очередной раз повернулся к насупленному от возмущения Арлерту. — Every time i see you, — и пошире открыл глаза, чем вызвал ещё бо́льшее раздражение.       — Тогда дай мне выйти! — почти сразу же прокричал Армин. — Остановись, и я уйду навсегда! — глаза уже стали выделять влагу, в то время, как его тело потряхивало от происходящего.       Напряжённая нога расслабилась через силу воли Кирштейна. Некогда высокая скорость постепенно сбавляла обороты. Однако руки ещё прочно держали руль, впитывая в него все эмоции через ладони.       — Остановись, я хочу выйти! — колеблющийся звук голоса глотался вместе с началом первых слёз подобно неисправному маятнику.       Арлерт дёргал ручку двери ещё движущегося автомобиля. Безуспешные старания прогорели быстрее короткой спички. Вот и всё. Наконец-то свершится то, чего так хотелось.       Спустя несколько мгновений всё кончилось. Он вылетел из машины, которую Жан остановил у обочины дороги пустой улицы. Ноги понесли его сами, поскольку глаза не находили пути через водную толщу.       Жан опять дёрнул рычаг и тронулся с места, как только хлопнула соседняя дверь. Уже ничего не вернуть. Остаётся лишь ехать вперёд, наматывая новый круг километража беззаботной жизни. В голову пришла мысль нажраться чего покрепче и нащупать в бумажнике коробочку из-под сухого парфюма. Ничего не остаётся, кроме как забыть всё это. Жан сам прогнал Армина, пусть и не напрямую, а через слова, чёрт подери, его же любимой песни.       Спустя десяток ярдов в голове истошная неприязнь к себе засвербила с новой силой. Разве всего того, что он пережил хватило? Это всё? Все наставления и указания, чтобы вернуться туда же, откуда пришёл? Попытался ли он? Безусловно попытался! Но как? Почему это не помогло?       «Я даже не ответил ему», — подумал Кирштейн, зажимая тормоз.       Да, ты не приложил усилий даже к тому, чтобы просто выслушать его. А чего ты ожидал, Жан? Здесь не получится сунуть свёрнутую стопку купюр и решить все недопонимания. Разве ты рискнул? Этого ты добивался? Ты проиграл.       Он упёрся лбом в тыльные стороны ладоней, которые вцепились в руль. Глубокий выдох, будто бы перед началом чего-то решающего. Не мысля трезво, руки расслабились на некоторое время, затем проворачивая ключ зажигания в обратную сторону и открывая дверь. Морозный ветер помог наполниться мозгу февральской свежестью. Кирштейн повернулся назад, замечая силуэт далеко от него, что шёл в сторону, из которой они приехали.       — Вот чёрт, — прошипел Кирштейн и сорвался с места вслед за силуэтом.       Преграды ещё никогда не были столь непреодолимыми. Расстояние казалось многочисленными милями с дюжиной разрушенных мостов на пути. Время мчало старой киноплёнкой, заедая на повреждённых кадрах. Так мало нужно, чтобы всё сломать, и так много, чтобы всё вернуть.       — Армин, постой! — громогласно выдал Жан запыхавшимся голосом.       Но Армин не остановился. Он даже не обернулся, даже не вздрогнул, слыша своё имя.       «Стоит поменьше курить», — внезапно подумал Кирштейн. К несчастью, дыхания не хватало. Длинные ноги несли его настолько быстро, насколько могли, скачками приземляясь на мокрый асфальт, чтобы поскорее увидеть мокрое лицо.       — Стой же! Остановись! — морщился Жан от покалывания в правом боку и сжатых лёгких. Второе дыхание и не собиралось открываться, пережив недавно почти полное убийство первого. — Я придурок! Я идиот! — рвано выкрикивал он, жуя окончания.       Арлерт на шаг остановился, вытирая оледеневшие слёзы сырым рукавом куртки. Казалось бы — вот он! Это твой шанс!       — Я врал тебе! — очередная сильная звуковая волна, дошедшая до ушей Армина.       В мгновение ока это заставило его обернуться. Любопытство вкупе с ненавистью скручивало все жилы жгутом, кипя негодованием и желанием влепить по лицу со всего размаху.       Находя в себе силы, Арлерт сжал свои небольшие кулаки, будто бы это поможет остановить слёзы.       — Я врал тебе… — еле плёлся пытающийся отдышаться Кирштейн.       — В чём ещё ты мне врал? — сухой, почти что безэмоциональный голос ударил под дых помощнее пробежки.       — Мне никогда не нравились брюнетки, — Жан улыбнулся, остановившись в нескольких футах от Армина.       — Пошёл ты, Кирштейн, — постарался выплюнуть эти слова Арлерт. Отрицательно мотнул головой, но даже с его злым образом в голове Кирштейна это выглядело не так грозно.       — Мне нравится Клод Моне, — Жан продолжил, игнорируя теперешнее недовольство.       — И что с того?       — И Скотт Маккензи. Он чем-то похож на Донована, — его глаза метались от сжатых кулаков до горящих фонарей. — Мне нравятся батончики с заправки и когда ты смеёшься. Нравится слушать про новые звёзды и не нравится, когда ты уходишь, — он всплеснул руками, словно задал вопрос.       То ли зимняя погода, то ли дурное поведение заставили Армина ощутить обуревающее подрагивание. Ныне он пристально следил за странной жестикуляцией, которая чертила в воздухе обрывки линий.       — Я не знаю… — внезапно Жан схватился за голову. — Не знаю! Я думаю о тебе каждый чёртов день! Я делаю вид, что понимаю твои проблемы, но это не так, — страх перед последующим заменил тот самый голос извне.       — О чём ты? — непонимающе глядел на него Арлерт.       — О том, что я не знаю, насколько дерьмово тебе живётся. Но я хочу узнать и хочу, чтобы тебе жилось лучше, — Кирштейн подскочил ближе к Армину, хватаясь руками за его плечи. — Ты лучшее, что было в моей жизни, Армин, — он тряхнул его, будто бы приводя в чувства. — Я не хочу, чтобы кто-то другой касался тебя, понимаешь?       Будучи ошарашенным, Арлерт молчал. Это признание или попытка удержать возле себя подольше? Он десять минут назад и в упор его не замечал, делая вид, что ему плевать на всё происходящее, кроме себя. Если бы переменный ветер был бы человеком, то он определённо был бы Кирштейном.       — Я несу полную хрень, но всё это правда, — вновь пожимал плечами Жан. — Я ни с кем не был так счастлив, как с тобой.       Клод Моне, Скотт Маккензи, Донован, фисташковое мороженое, фейерверк, галстук-бабочка, шоколадный батончик, мимолётные касания, тяжёлый взгляд. Всё материальное и духовное складывалось в единую большую картину из масла, пастели и акварели. В ней было всё сразу и ничто не казалось лишним.       Привлекательная фигура, отрицание, спор, холодные руки, решительность, воздержание, страсть, смех. Дополнительными мазками в произведении их искусства противоречивые чувства играли особую роль.       Армин безмолвно упёрся взглядом в грудь Жана. Слеза непонимания и всеобщего отрицания прокатилась по щеке и канула в лондонском тумане.       — Эй, я надеюсь ты слышишь меня, — Кирштейн разглядел при свете уличного фонаря влажные глаза Арлерта, одним медленным шагом подходя практически в упор.       Сердце застучало быстрее. Перед глазами мелькали обрывки внешней «пустой» оболочки: вмазаться посильнее, заказать шлюху, выпить целую ванну абсента, поймать все стадии бэд-трипа. Нет, он к этому не вернётся.       Судорожное волнение мелкой паутинкой плелось по всем венам до жил на запястьях. Он столько раз воображал себе вещи, несовместимые с этим миловидным личиком. Голос внутри наконец проснулся, эхом разносясь по стенам подземного переезда, увиливая склизким хвостом ящерицы по ушной раковине, пробуждая мурашки. Вскоре напряжение подарило едва уловимый азарт, словно под кайфом. Весьма точно это чувствовалось на руках, кисти которых потянулись к лицу Армина, затем обхватывая мокрые щёки.       — Да хер я клал на всё это, — пробормотал на одном дыхании Жан, склоняя голову.       Голова Арлерта тотчас запрокинулась выше под натиском крепких ладоней. Дыхание затаилось внизу лёгких, не желая выбираться из своего плена, в то время, как воздух на его лице согрелся в секунду. Суховатые губы быстро соединились друг с другом. Жан прислонился всем своим лицом, врезаясь щетиной в мягкий подбородок напротив. Со стороны походило на поцелуй из фильма шестидесятых годов. После пары секунд он стал кратко, но глубоко всасывать каждую губу Армина своими поочерёдно. Бархатная кожа приятно скользила о грубоватый язык Кирштейна, а зубы слегка надкусывали их, в надежде, что они скоро раскраснеются и распухнут от такого соития. Жар заполонил всё пространство организма, укрощая все физические функции, как дикого зверя.       Арлерт стоял в оцепенении. Да таком, будто его ударило током. Веки широко раскрылись с первой секунды, он отказывался воспринимать происходящее за реальность. Фейерверк всех органов чувств настиг его так же спонтанно, как и губы Кирштейна. Ноги окаменели, буквально встречая собственное сердце в пятках, когда тот стал вытворять всякие небылицы своим ртом. Руки схватились за складки чёрного пальто напротив, стягивая пальцами в маленькие комки плотную ткань.       Жан отстранился первым. По правде говоря, он и не ожидал получить ответа на своё действие. Изначально предположение строилось на отказе. Однако оно исчерпало свои источники, завидев прикрытые глаза и приоткрытый рот. Это в действительности было так: раскрасневшееся лицо, румяные губы с капелькой слюны, раскрытые меньше чем на половину дюйма, сжатые руки на одежде. Хватило и доли момента, чтобы сообразить – риск оправдан. Кирштейн вновь приник к мягким губам, внимая всё, что не успелось с первого поцелуя. Деля слюну на двоих, которая ранее представлялась ему сладкой. Именно сладкой и никакой другой.       Руки скользнули вниз по шее, через кончики пальцев посылая предвестников дрожи Армина. Жан продолжил, освещая своим конечностями незримый путь к умножению чувств. Арлерт слегка отстранился, хватая воздух ртом с непривычки. К несчастью для его лёгких, Кирштейн ждать не стал, осыпая губы очередными поцелуями с животворящей влагой. Длинный нос утыкался в мягкость щеки, пока одна из рук подтолкнула Армина, дабы тот обхватил шею. В нём разгорелось настоящее желание, какого не встречалось очень давно.       Всё-таки он решил дать немного отдохнуть, буквально слыша, как Арлерту не хватает воздуха в лёгких. Этот поцелуй нельзя назвать хорошим, но его можно назвать превосходным. Неумелые попытки Армина касаться кончиком своего языка губ Жана или случайные встречи двух челюстей зубами. Всё это не мешало двум ртам плотно сплестись в одну нить, которая связала их тела. Кирштейн, в свою очередь, спустил руки на такую желанную талию, обхватывая чужое тело (или оно уже стало родным?) посильнее.       Дело прошло лучше, чем он ожидал. Да настолько лучше, что в этот раз «Кирштейн-младший» принял боевую готовность за несколько секунд. Стоило ожидать плату за оправданный риск. Его сердце тихо ликовало от маленькой победы и поражения неприятной части себя. Невзирая на значительное самолюбие, он смог побороть «незначительные» ошибки с их признания самим собой.       Жан, почуяв приятное расслабление в теле, как будто бы напоследок поцеловал Армина в уголок слегка улыбающихся губ.       — Прости, — шёпотом слетело с уст Кирштейна.       — За что? — ехидно поинтересовался Арлерт, заранее зная ответ.       — За то, что я придурок, — отвёл взгляд Жан.       — Ну и пусть, — хихикнул в ответ Армин, осторожно прислоняясь к его щетине губами.       — И за то, что украл твой первый поцелуй, — Жан вновь поймал его, увлекая в новый поцелуй.       — Эй, с чего ты взял, что он первый? — с наигранным недовольством отпрянул Арлерт.       — С того, что ты явно не любитель, — пожал плечами Кирштейн, — либо у тебя был хреновый учитель, — он почувствовал, как чужие руки медленно скатываются ладонями к его груди, а сразу после этого получил слабый хлопок по ней.       — Ты и правда придурок, — злость фальшивила в голосе.       — Но теперь-то я твой учитель. Мы ведь и друзья, и любовники? — пальцы Жана прижимали Армина к себе за поясницу.       — Ну-у, не знаю… — тот сделал вид, что интересуется внешним видом ближайшего фонаря позади.       — Нет уж! Теперь ты знаешь! — внезапно Кирштейн подхватил его за талию, заставляя взмыть в воздухе на несколько футов.       Арлерт громко рассмеялся от неожиданности. Слёзы и горечь сменила радость нового происшествия. Словно был отвратительный день и кто-то поведал очень хорошую новость, заставляя сердце распахнуть двери новой надежде.       Смех расстилался поверх ночного тумана. Жан сделал несколько шагов назад, кружась в воздухе вместе с Армином, который сумел освободиться из плена рук. Давящая тишина наконец испарилась вместе с хохотом и утренними рейсами перевозок. Под шумный аккомпанемент проезжающих мимо огромных фур он крикнул: «Попробуй догнать меня!». Вот уж что-что, а бег был слабым звеном Кирштейна. Никто не подписывался на утреннюю пробежку, однако пропустить её было невозможно.       Салон автомобиля ещё не успел остыть, да и разгорячённые от чувств и физических упражнений были в состоянии обогревать сами себя ещё несколько минут. Включённый кондиционер создавал лёгкое шуршание – эффект расслабляющей медитации. Жан не вытерпел и наклонился над соседним сидением, в который раз сокращая расстояние до прилипания кожи к коже. Его широкие плечи закрыли Арлерту все остатки света. Очередные поцелуи ощущались более умелыми. Иногда к ним присоединились оба языка, лаская друг друга кончиками или губами один из них. На удивление, Армину реальность показалась куда легче, чем представлялась раньше.       От своей нетерпеливости одна из рук Кирштейна проникла под зелёную куртку, нащупывая заправленную в рабочие брюки рубашку. Его поцелуи стали походить на хаотичные, рваные, с примесью внезапной страсти, которая на самом деле была ожидаемой при таком раскладе. Губы Арлерта кусали и оттягивали, что для него было в новинку. Голова невольно приподнялась, когда её толкнули кончиком носа в подбородок. Глаза и не спешили открываться, пока тело получало маленькие порции удовольствия, как при поедании сладкого. Невольно для себя, Армин дрогнул от внезапного прикосновения, когда чужое горячее дыхание совместно с губами сначала прошлись по подбородку, а потом вместе со скользким языком присоединились к коже на шее прямо под челюстью. Из тела, подверженному природным инстинктам, вырвался судорожный вздох, граничащий со слабым звуком голоса, а ладони лишь надавили на эти широкие плечи.       Уши Жана уловили исходящий звук лучше самого современного микрофона. Для его распалённого долгим возбуждением разума было достаточно и малейшего огонька зелёного света. Внутри завертелось всё, вспоминая и свои фантазии, и мимолётные касания, и намеренные приставания. Не упуская шанса, его рука прислонилась к заветно желанному бедру, сразу соскальзывая к внутренней стороне. Пальцы неудачно старались задрать брюки, образуя складки. Само дыхание Кирштейна отяжелело, выпуская горячий пар, который чередовался с влажными поцелуями в шею. Его мысли ликовали от реакции на такую наглость, в то время как тело пыталось потеснее прижаться сверху, а ладонь разводила ноги в разные стороны.       Разум Арлерта очнулся, когда кончики чужих пальцев стали упираться в его промежность, а колени были на приличном расстоянии друг от друга. Ощущения были неописуемо хороши, за исключением потери счёта реального времени.       — Эй, Жан, — пробудившимся тихим голосом позвал Армин.       — Тише-тише, — Жан поднял голову, умышленно заставляя замолчать почти невесомым поцелуем. Затем он отстранил свою руку от бедра, дабы дотянуться ей до рычага и опустить кресло ниже для удобства.       — Стой, погоди, — Арлерт перехватил его ладонь.       — Окей, — ухмыльнулся он, принимая просьбу остановиться за то, чтобы не останавливаться. Он поспешил вернуть руку на прежнее место, как ноги тут же плотно сжали вместе.       — Мне нужно домой.       — Именно сейчас? Давай поедем позже, — не унимался Кирштейн, сызнова желая продолжить разогрев с бархатной кожей шеи напротив.       — Да, сейчас, — опять прервал Армин, упираясь ладонями в чужие плечи.       Вздох Жана был полон недовольства и разочарования. Натыкаясь на те же грабли, которые, по всей видимости, будут преследовать его всю оставшуюся жизнь.       — Уже почти утро, а мне сегодня ещё на работу нужно ехать, — снова оправдывался Арлерт.       — Переночуешь у меня и я отвезу тебя, — губы Кирштейна пришлись поцелуем возле мочки его уха.       — Нет, Жан, мне всё равно нужно домой, — отвернулся Армин, хотя взаправду наслаждался такими прикосновениями.       — Я понял, — процедил Жан, неохотно возвращаясь лицом к рулю.       Стёкла изнутри салона могли бы запотеть, однако заветной мечты не исполнилось. Из всего имеющегося запотела лишь спина Кирштейна от нахождения не в самой удобной позе. Так непривычно получать отказ уже не первый раз.       Он взглянул на электронный циферблат поверх магнитолы и увидел, что время уже переваливало за то самое, когда начинаются давки в метро. Пришлось поскорее тронуться с места, чтобы не попасть в пробку даже на объездном пути. Пальцы тарабанили по кожаной обивке руля, пока Жан старался дотерпеть до дома, где можно будет снять накопившееся напряжение в брюках.       Армин открыл бардачок перед собой, рукой утаскивая оттуда один батончик с такими оглядками, будто бы он его крадёт.       — Не закрывай. Дай мне тоже, — Жан не отводил взгляд от дороги, вот только не заметить подобное было невозможно.       — Извини, что не спросил, — Арлерт исполнил просьбу.       — Шутишь? Тебе не за что извиняться, — тот оторвал зубами край глянцевой обёртки, желая хоть за что-нибудь ухватиться зубами прямо сейчас.       — Ты прав, — кивнул Армин. — А может послушаем что-нибудь другое? Я люблю Скотта, но…       — Но не готов слушать его постоянно, — дополнил Кирштейн. — Поищи там что-нибудь интересное.       — Погоди, — Арлерт вытер растаявший шоколад с губ пальцем, а после облизнул его. Даже слабое причмокивание снесло Жану крышу напрочь, оставляя в пустом пространстве глухой звук. — О, тут есть мистер Пиксис! — хихикнул он.       — Если бы старик Пиксис услышал это, то казино бы по наследству уже перешло Эрвину. Правда я надеюсь, что казино отойдёт мне, а Эрвину достанется всё остальное, — ещё громче посмеялся Кирштейн. — Включай!       — О чём ты? — Армин даже перестал жевать на некоторое мгновение, заменяя кассету в магнитоле на другую.       — Да ничего такого, — махнул рукой Жан, — слушай.       Арлерт слегка испугался звука внезапного воспроизведения. Приятная мелодия с первых секунд поселилась в ушах, пока не начались слова песни.       — О, Боже… Это же… — Арлерт прикрыл рот рукой, глядя, как Кирштейн подпевает глупые слова бессмысленной песни.       — Да-да-да! Слышишь? — тот усмехнулся лицу, которое выражало полное непонимание происходящего. — Текст полное дерьмо, но как поют! — остановка на светофоре позволила ему получше разглядеть задумавшегося Армина.       — Здесь ведь нет никакого смысла, — неловко улыбнувшись, Армин пожал плечами.       — Песня про обезьянку, которая попала в рай. Как это нет никакого смысла? Тебе что, не жаль обезьянку, которая умерла? — Жан состроил максимально серьёзную физиономию.       — Нет, я не об этом! — искренне винящий себя Арлерт чуть не подавился. — Мне очень жаль её!       Жан громко рассмеялся. Шоколад на белоснежных зубах ныне приходился лучше белого порошка, который заменял ему настоящий смех. Хотелось и дальше продолжать подкалывать Армина, выводя его на неподдельную жалость, а после получать шлепки по плечу или руке в качестве отмщения за глупые шутки.       — Знаешь, Армин, почти всё современное искусство не имеет никакого смысла. Всё это полная херня. Но если в этой херне есть что-то такое…       — Своя душа? — перебил Армин.       — Да, именно! — Кирштейн громко щёлкнул пальцами одной из рук. — За душу люди и отдают деньги. Они хотят получить кайф от какой-нибудь бесполезной хуйни, в которую кто-то вложил душу, не задумываясь о бабках. Понимаешь меня? — жестикуляция придавала уверенности к разъяснению не только самому себе, но и слушателю.       — Теперь мне тоже нравится такое, — скромно выдал Арлерт, ощущая приятное тепло в груди.       Общие интересы продолжали множиться, застилая почву изначальных своей новизной. Оказывается, не так уж и плохо иметь своё мнение на всё и делиться им с окружающими.       Меньше половины мили до конца пути. Раньше это время пролетало быстро, а теперь оно и вовсе пронеслось мимо без предупреждения. Хотелось потратить время для сна на глупые разговоры ни о чём, смеясь и радуясь каждой проведённой секунде.       Альбом проиграл своё отведённое время, вскоре уступив место следующему.       — И правда, мистер Пиксис вряд ли был бы доволен.       — Нам не нужны его похороны, а то Йегеры станцуют прям на его костях, — с толикой неприязни произнёс Жан.       — Йегеры? Почему они это сделают? — невзначай интересовался Армин.       — Потому что они только и ждут, где бы Эрвин с Дотом обосрались! — нахмурился Кирштейн. — Я своими ушами слышал.       Собственное представление о семействе Йегеров у Арлерта, конечно, имелось. Оно граничило с уважением и презрением, которые вдобавок связывали обязательства. Вдруг стало жутко неприятно от замешательства: рассказать обо всём Жану или выложить новую информацию Зику? Пограничное состояние было хуже обыденного метания между двух огней.       — Эти ёбаные ублюдки хотели прижать нашего Мозгоправа ещё давно. Но они, блять, даже не догадываются насколько он, сука, умный, — Жан не на шутку разозлился.       «Должен ли я предупредить мистера Йегера? Но тогда неприятности будут и у меня… — неприятный скрежет под рёбрами чуть было не вывернул всё съеденное наизнанку. Отвращение к самому себе захлестнуло разрушительным цунами. — Я не знаю, что мне делать… Не знаю!» — муки разъедали мозг, множа собственные страхи вперемешку с самобичеванием.       Губы Армина попытались сложиться в подобие улыбки от неловкости. Другое «я» желало оставить всё как есть. Пусть всё идёт своим чередом, где можно побыть в роли зрителя. Пока иллюзионист не выберет из толпы именно тебя, приглашая на сцену, чтобы стать его новой жертвой в представлении стыда и совести.

***

      В багровом, как первая пролитая кровь, ковролине утопали острые шпильки. Весьма откровенное чёрное платье подчёркивало лениво покачивающиеся при ходьбе груди, а кожу головы неприятно тянуло от собранных в тугой пучок белокурых волос под дорогим париком тёмно-каштановых, которые не доходили до плеч. Стройные руки с тонкими запястьями, покрытые чёрными перчатками выше локтя, как нельзя кстати закрывали фамильное обручальное кольцо. Первоклассный товар в лучшем виде. По крайней мере, на короткий срок придётся вжиться в роль, покорчить из себя поглощённую жаждой наживы от плотских утех девицу.       Видел бы её сейчас дорогой жених, ныне крепко спящий в их супружеском ложе. Ей было бы несдобровать. Надо же, насколько облегчает жизнь немного подсыпанного снотворного, просто невообразимо! Благо, чтобы добавить его в вечерний чай, самой заморачиваться не пришлось – все эти хлопоты Энни успешно делегировала, чтобы любимый и дальше прозябал в неведении о её настоящей работе на другой синдикат небезызвестных династёров.       Контур двери в конце коридора резко выделялся чёрнотой на фоне стен безвкусного оттенка. Похоже, её сегодняшней цели было не по карману вваливаться в элитные бордели, потому и довольствовался посредственным заведением на востоке Лондона. А впрочем, какая разница? Развлекать его сегодня никто не собирался.       Почти бесшумно отворённая дверь открыла обзор на полумрак комнаты столь же вычурного стиля. На кресле в углу, смакуя в зубах сигарету, расселась причина её сегодняшнего присутствия здесь: высокий, чуть сутулый, с взъерошенными волосами, он алчно блеснул светло-карими глазами, стоило облизать её взглядом с ног до головы.       — Неужели всего за сотню фунтов можно оттрахать такую сучку во все щели? — едкий голос с прокуренной хрипотой разъедал уши напрочь своей мерзостью. Ей не раз приходилось слышать подобное, но вопреки всему – у любимого голос был куда приятнее.       — Если у тебя есть, что выпить, то список услуг пополнится, — с непривычной для себя игривостью сказала Энни.       — Для тебя – всё, что угодно, — он раскинул свои руки, по виду напоминавшие лягушачьи лапки из-за тени лампы. — Меня предупредили о том, что ты любишь молочный ликёр.       — О чём ещё тебя предупредили? — её тонкие накрашенные брови слегка приподнялись, аккомпанируя лёгкой ухмылке.       — О том, что я отлично проведу эту ночь, — он похлопал ладонью по своему колену, но ширинку расстёгивать не стал. Скорее всего, приглашал «присесть поближе». Энни был знаком этот жест. Дорогой жених делал это только в том случае, если ему нужен был минет после двух белых дорожек свежего кокаина.       — Ты уверен? — быстрый говор Зика не предвещал ничего хорошего, пусть это был даже обычный телефонный звонок. На другом конце связи ответили быстро. Пальцы сжались до побеления, что было особенно видно на чёрном пластиковом корпусе его новенькой «Моторолы» с сотовой связью, по которой вряд ли можно прослушать разговор. — Какого хера именно сейчас? Ты можешь с этим что-нибудь сделать? — нервное стучание каблуком туфли по деревянному полу прямо говорило всем находящимся рядом: «Беги скорее отсюда!». — Почему мы нихуя не можем сделать? — от собеседника последовал вероятный отказ. — Так придумай что-нибудь, бесполезный ты, блять, кусок дерьма! За что я плачу такому выблядку, как ты? — слюна брызгала своим ядом от внезапного крика с прожилками гортанного вопля, а на висках проступили вены от такого напряжения. — Если ты не вернёшь мне все акции к следующей неделе, то я к хуям собачьим спалю всю твою брокерскую контору, а тебя подвешу за яйца на «Тайм сквер» и выпущу в бошку всю обойму! Ты понял меня, ёбаный Фрэнк Нитти?! — Йегер закончил свою пламенную речь риторическим вопросом, затем бросив мобильник на мягкое сиденье кресла, с которого соскочил.       Пару минут назад ничего не могло предвещать беды. Этим ранним утром Леонхарт вместе с будущим мужем собирались идти в церковь, дабы застать службу и попросить благословение святого отца на помолвку. Энни приготовила жениху, как и подобается «такой семье», чопорный наряд для столь светлого события. Она стояла в проёме из гардероба в спальню, держа в руках галстук, чтобы завязать его на рубашке жениха. Вдруг холод по спине от его крика напомнил о том, что Зик ненавидит галстуки. Но больше всего он ненавидит, когда кто-то не выполняет «свою работу».       — Может, сходим завтра? — тихо спросила Леонхарт.       — А нахрена мы тогда собираемся? — развёл руками Йегер. — Давай и помолвку тогда отменим, — его обезумевшие глаза будто бы ударили Энни по лицу.       — Я не…       — Всё равно тебе скоро придётся работать шлюхой, чтобы отбить каждый пенс своего свадебного платья! — перебил Зик, не желая даже слушать разъяснения предложения. Он зашагал к уборной, заметно прихрамывая.       — Давай, красотка, иди ко мне, — вновь похлопал он по своему бедру.       — Почему бы нам сначала не выпить? — она прошлась к комоду, замечая там примитивный дешёвый «Бейлис» и два запятнанных стакана, столь любезно предоставленных этим вшивым отелем.       Миниатюрные руки открыли уже не закупоренную бутылку, однако даже через тёмное стекло было видно, что содержимое на месте. Очередной придурок, который решил «накачать» девицу и себя, чтобы как следует оттянуться.       Ближе он уже не казался таким противным, даже наоборот – симпатичным. Тени плясали на его лице, подсвечивая яркие глаза. Энни должна признать, что он был на порядок красивее всех предыдущих «клиентов». Его жилистая рука внезапно легла на её бедро, имитируя слабый шлепок. Уже с налитыми стаканами Леонхарт присела на одно из колен приглашавшего. Рядом с ними располагалась тумба с единственным включённым источником света. Она очень хорошо играла свою роль ночной любезницы, поэтому благосклонно отпила из стакана, оставляя на нём след яркой губной помады.       — Ты наверное очень устал, — другая из её ладоней, стала массировать плечевые и грудные мышцы своего компаньона. — Где ты работаешь? — ласковый голос вызывал доверие к себе, минуя все подозрительные взгляды.       — Да, я почти умираю от усталости, милая, — его рука перешла к ягодицам Энни. — Вожу всякое. Ничего особенного, — он пожал плечами, делая глоток сладкого ликёра.       — А что возишь? — тонкие пальцы исследовали кожу под воротником рубашки.       — То, о чем не говорят вслух, — он лукаво улыбнулся, склонив голову над её шеей.       — Стой, погоди, — Энни почти увернулась от горячего поцелуя, имитируя подлинное любопытство. — А кто твой начальник? Я бы хотела предложить ему кое-что.       — Ёбаный Эрвин Смит! Будь ты проклят! — удар навесного шкафчика в ванной с такой силой заставил стекло разбиться. Зик был в ярости. — Я знаю, что это ты всё подстроил! Не зря же старый пердун переписал на тебя целую долю на этом чёртовом рынке! — с раковины полетели все склянки и бутыльки, которые были предназначены для сохранения молодости его будущей супруги. — Какого хуя ты всё ещё там стоишь?! — взревел он.       — Что мне сделать, милый? — Леонхарт подбежала к закрытой двери ванной комнаты.       — Тупая ты дура! Такая же тупая, как и все шлюхи! — внезапно Йегеру захотелось сжать её горло так же, как Эрен сжимал горло Хилла. Хотелось сломать ей позвонки один за другим, чтобы она наконец сдохла и больше не смела беспокоить его своим тошнотворным голосом! — Или это был Тайбер? Признавайся, ты трахаешься с ним?! — его злость утекла в другое устье, бурля ревностью на этот раз.       — Нет, мой дорогой, ты же знаешь… У меня никого не было до тебя, — слёзы сами покатились из её глаз от испуга.       — Признавайся, сука! — одна из ног Зика, что не была охвачена мелкими судорогами, влетела в нижнюю часть двери, заставляя сойти с петель весь деревянный каркас.       Энни зажала рот рукой, отбегая в сторону гардеробной. Дверь не упала на пол после первого удара, однако держалась на последнем издыхании нижней металлической петли. Йегер врезал по ней кулаком, заставляя глухо удариться о стену и противно заскрипеть. Теперь между ними не было преград. Она отчётливо видела его обезумевшие глаза, испарину, которая стекала по лицу и сжатые кулаки. Походка с прихрамыванием и так снилась ей в страшных снах, а отныне и вовсе была кошмаром наяву.       — Что ты молчишь, моя любимая? — пугающе спокойно спросил Зик. Его тело уже нависло над беззащитной фигурой, ощущая абсолютную власть. — Ты оглохла?! — свирепеющее вскрикнул он, отчего Энни зажмурилась.       — Нет… Нет… — боязливо ответила она. За слёзы и долгое ожидание получила слабую пощёчину от жениха, пошатнувшись. Затем ещё одну с другой стороны тыльной стороной его ладони.       — Что «нет»? — Йегер пальцами схватил её за щёки, не позволяя уйти от ответа.       — Нет уж, милая, я тебе не скажу, — издал пару смешков мужчина, поражаясь наивности.       — Понимаешь, я бы хотела перевезти кое-что, — её пальцы снова устремились массировать его шею. — Очень ценный груз, а точнее – отменная дурь.       — Тут я тебе не помощник. А что за дурь? — он сделал ещё глоток.       — Разве? — Энни состроила жалобные глаза. — Первосортный кокаин прямо из Колумбии. Мой «папочка» сказал мне найти перевозчика. Я думаю, мы бы смогли подружиться с тобой за хорошую сумму.       — Я не…       — Вот! Можешь попробовать! — мгновенно перебила она, не позволяя выразить отрицание. — У тебя стоять будет всю ночь, а я устану кончать, — произнесённое шёпотом заставило его поверить на слово.       Леонхарт двумя пальцами достала крохотный футляр из плотно прижатых друг к другу грудей. Такая пластиковая коробочка, предназначенная для игл, может сделать гораздо больнее, чем нечаянный укол.       Мужчина заворожённо наблюдал за её осторожными действиями, желая убрать стакан с приторным пойлом куда подальше. Её слова хотелось испытать на прочность вместе с неизведанной дурью. До этого ему удавалось полакомиться лишь дешёвыми амфетаминами средней паршивости. И даже они смогли вполне впечатлить его.       — Нет-нет! Его нужно запить, чтобы поскорее растворился, — Энни взяла его руку со стаканом, удерживая неподалёку. Когда быстрое соглашение было получено, она спрятала футляр обратно, предварительно достав из него пару цветастых капсул, какие обычно продают в аптеках. Но только она знала какая из них верная.       Пальцы уже без перчатки крепко держали одну из этих самых капсул, не оставляя ночному любовнику варианта. Она приоткрыла рот, будто бы напоказ высовывая язык, чтобы провести по нему цветным пластиком. Он внимательно наблюдал за её выдержанными действиями, напоминавшими дорогую проститутку из элитного массажного салона в переулках Сохо.       Вопреки его ожиданиям, она не стала глотать эту треклятую капсулу. Ведь гостю не пристало начинать трапезу первому. Изящно выученным движением руки капсула легла между мужских губ, которые с удовольствием втянули содержимое в рот. Движение кадыка после глотка ликёра стало спусковым крючком, стреляя на поражение.       — Клянусь! В моей жизни есть только ты! — Энни зажмурилась, избегая ужасающего взгляда жениха.       — Потаскуха... — прошипел Зик. — Я видел, как он на тебя смотрит, дешёвая ты блядь! — он толкнул её от себя, как безвольную куклу.       Леонхарт почувствовала резкую боль между лопаток. Дверной косяк врезался ей в спину, оставил явный след до самой поясницы. Её ладони сразу же стали неразлучны с лицом, пытаясь заглушить собственные всхлипы. Голова склонилась, подбородком закрывая подвеску с алмазом, полную любви и нежности от будущего мужа.       Йегер даже не взглянул в её сторону. Для него она сейчас была не более, чем маленьким ребёнком, который капризничает из-за отобранной конфетки. Глаза устремились к прикроватной тумбе. Излюбленное хранилище его ценного источника жизни. Быстрые бесконтрольные шаги привели Зика к желанному, а скованная нога заставила упасть на колени прямо перед выдвижным ящиком. Руки сделали всё сами, а сознание не успело опомниться, пока он вынюхивал всё содержимое прямо из развёрнутого бумажного конвертика. Тело приятно заморозило до самых ног, затем разливаясь особой чувствительностью до кончиков пальцев на ногах. Эти самые конвертики Энни складывала собственными руками, отмеряя точные дозы для любимого.       Она вслед за своим кавалером проглотила вторую капсулу. Чуть более яркую, чем ту, которую скормила, и тоже запила неприятной сладостью. Энни поднялась, нарочито наклоняясь так сильно, что мужчина мог с лёгкостью увидеть её трусики через тонкие капроновые колготки.       Он потянулся вперёд, надеясь рвануть рукой тонкую ткань, но ничего не увидел. Сначала перед глазами начало плыть, и он подумал, что это стадия прихода. Видел бы он со стороны, как сильно сузились его зрачки, напоминая маленьких мушек, какие появляются вокруг гниющей плоти.       Вместо привлекательного нижнего белья он схватился рукой за собственное горло. На грудь словно уронили бетонную плиту, а ноздри зажали ладонью. Он был не в состоянии прохрипеть и слова, не говоря уж о самостоятельном передвижении. Внезапный ком в горле создал ощущение того, что он давится (пищей?). Как бы не так – своей же рвотой в смеси с обильной слюной.       Жертва сегодняшнего рандеву окончательно потеряла контроль над своим телом. Его конечности вмиг прижались к телу так плотно, что между ними вряд ли можно было просунуть иглу. А через пару секунд вспорхнули, роняя вместе с собой человека (или его подобие?) на пол. Леонхарт сделала несколько шагов назад, присаживаясь на кровать с таким лицом, будто бы по телевизору идёт скучная передача. За ней привязался ещё один грех. Не нужно было распивать алкоголь в компании малознакомых людей.       Мужчину затрясло, как при сильном ознобе. От прежнего симпатичного лица осталась лишь пародия на красоту. Открытая челюсть, слюнная пена и остатки рвотных позывов. Судороги били по нему бейсбольными битами, исколачивая живот тяжёлой металлической вставкой. Вещество из капсулы скрутило ему все мышцы в буквальном смысле, в отличие от простой воды в цветной обёртке.       Финальная стадия представления настала после непроизвольного опорожнения. Он обмочил не только брюки, но ещё и ковёр. Энни с присущей ей безэмоциональностью взглянула на настенные часы, надевая перчатку обратно. Пора бы поторопиться домой, а то жених может очнуться в скором времени. У неё ещё так много дел, о которых нужно позаботиться. Например, отчитаться об выполненном поручении начальству. Она перешагнула уже почти труп, дабы забрать свой стакан и отмыть его от следа помады и ликёра в уборной номера. Когда она вернулась после проделанного, то обнаружила уже мёртвое тело в луже собственной мочи и желудочной массы. Она присела на корточки рядом, наклонив голову над выпученными стеклянными глазами.       — А мог бы работать с нами, Нак. Мистер Тайбер ведь предупреждал тебя.       — Извини, я просто ревную тебя к нему, — в полтона сказал сидящий на коленях Зик.       Оперевшись о кровать, он всё-таки смог подняться без судороги. Затем поправил очки и вытер под носом, размазывая остатки белого порошка по светлым волоскам усов. Уже более сдержанный и спокойный, чем до этого, Йегер подошёл к своей съёжившейся невесте, которая продолжала стоять у дверного косяка.       Внезапно даже для неё, он вдруг упал на колени, обхватывая руками её стройные бёдра. Страх не спешил уходить, лихо смешиваясь с неизвестностью.       — Прости меня, я ужасный муж, — Зик стал целовать её ноги через ткань платья. — Я не хотел тебя напугать, — жалобным, практически плачущим голос произнёс он.       Всхлипы Энни почти прекратились, оставляя за собой рваное дыхание. Таких слов она не слышала от своего мужа (которого не считает ужасным) уже довольно давно. Её миниатюрные ладони легли на светлую копну жёстких, небрежно уложенных волос, слабо поглаживая. Эти поцелуи имели решающее значение в его извинениях.       — Это всё он виноват. Этот ублюдок Смит исключил мои акции из торгов на бирже. Теперь их вообще нет в обороте! А мы только восстановили их после вывода из золота! Сначала они упали у этого чёртового Вилли… — Йегер продолжал свой словесный порыв под аккуратные ласки, приложившись щекой к её животу. — Я уверен, что это он провернул это на пару со старым хреном Пиксисом. Всё произошло так быстро, и я просто… — он сымитировал подавление рыданий, чем заставил Энни поверить в своё искреннее раскаяние. Она попыталась заставить его подняться, чтобы успокоить, на что получила сопротивление. Оставалось только прижать его голову посильнее и плакать взаправду за компанию. — Я так боюсь, что ты уйдёшь от меня, если я останусь без денег, — страх Зика был подлинным, но это был страх за собственную шкуру и вложенную мамину долю, которая могла прогореть так нелепо.       — Я никогда не уйду, — тихо опровергла Энни, крепче прижав к себе жалостливый образ жениха.

***

      Утренний звон будильника показался скрежетом пенопласта по стеклу – пронзительным и очень раздражающим. Странно, ведь уснуть так и не вышло. Полоскание рта после зубной пасты – тщетной попыткой захлебнуться. Натягивание методично отглаженных вещей – доведённым до автоматизма орудованием пальцев, вдевающим пуговицы в петельки рубашки. Вкус утренних тостов с кофе – наждачкой. А мысли – беспрестанным мучением.       Каждый последующий день был ещё сложнее предыдущего. Новое утро перестало дарить Эрвину интерес или ожидание грядущих событий, а только делало очередной хитросплетённый узел вокруг души, завлекая в путы уныния всё стремительнее. Он в который раз потерял нечто невосполнимое ничем другим. И до сего момента пытается вернуть. Но пока тщетно.       Доедая свой кажущийся безвкусным завтрак, Смит глазел на дверной проём, утопающий в полутьме коридора. Тень от лестницы мнилась чем-то зловещим: словно изломанный силуэт, искажённый рельефом пола, тянул к столовой свои костлявые руки-перила в надежде поглотить вслед за душой и тело. Скорее всего, подобные фантазии, придумываемые лишённым отдыха разумом, испарились бы, поспи он хоть немного. Но, к несчастью, мозг был явно против, подкидывая новые и новые поводы для размышлений. Всякий раз неутешительные.       Голова была, словно её отлили из чугуна – ночь выдалась беспокойной, совершенно такой же, как и несколько перед ней. Глаза сомкнуть, похоже, вообще не представлялось возможным. И дело было вовсе не в работе. Никак не удавалось избавиться от переживаний, которые, как паразиты, обуяли все мысли.       Труднее всего было держаться перед другими – мысленно влеплять себе пощёчину и продолжать оправдывать образ руководителя с железным нравом. Никто не должен был догадываться, какой груз тянется у него на плечах. Эрвин установил себе незыблемое правило: его проблемы касаются только его.       И, если с рабочими неурядицами и их последствиями удалось расправиться в сжатые сроки, то оставшаяся проблема пытала нервы до сих пор. Пророчества Ханджи не спешили сбываться. Леви не появлялся на работе вот уже неделю.       Казалось бы, ещё так недавно, несколько недель назад, простым январским вечером было иначе.       Усталость после работы настойчиво подмывала добраться до кровати и погрузиться в сон. И всё же…       — Ужин? — Аккерманская бровь вопросительно поднялась.       — Да, — Эрвин легко подхватил пальто с вешалки и двинулся из кабинета, на ходу щёлкнув выключатель. — Или ты против?       — Нет, мой прилипающий к хребтине желудок точно не против, — сию секунду подстроившийся под шаг Леви параллельно накинул свою верхнюю одежду. Аппетит, нагулянный за долгий рабочий день под пятой Льюиса, правда был зверский. — Попрёмся глазеть на ряженых в кафешку?       — Есть идея получше, — довольная ухмылка расползлась у Эрвина по губам. Леви уже успел выучить – она может обозначать всё и не обозначать ничего одновременно.       Смит привёз его к своему дому. Тот за приятными разговорами сначала и не смекнул что к чему, пока они не начали подъезжать к мосту, ведущему в Баттерси. И вот, мгновения спустя, таунхаус, в котором довелось три с лишним недели назад отметить Рождество и день рождения заодно, вновь оказался перед глазами.       — Мне начинать бояться? — Леви с той же серьёзной интонацией негромко фыркнул.       — Бояться чего?       — Ну-у, — будто бы равнодушно протянул он, — молчком привёз меня в тёмный переулок. Маньячила. Затащишь в дом и пристрелишь на заднем дворе?       Особенность таких острот заключалась не только в том, как парадоксально это звучало из уст Аккермана, но и в том, что так сразу и не разгадать, шутка ли это вообще. В частности, из-за его проблем с навязчивыми мыслями, от которых приходилось избавляться долгим, кропотливым трудом. Не даром говорят, что психотерапия – попытки вычерпать воду из тонущей лодки с помощью напёрстка.       Но сейчас постигло чёткое осознание – шутит. Ведь внимательный взор Леви устремился прямо на него, безмятежно-спокойный и полный доверия. Эрвину его облик в полумраке салона машины почудился сотканным из чистого серебра: тусклое свечение окрашивало самый контур гордо вздёрнутого носа, уходя к острому своду челюстей и столь же островатому подбородку, переливалось на взлёте угольных бровей и невольно затрагивало неровные пучки ресниц. Время замедлило ход. Просто глаз не оторвать.       — Я думал, это мы уже проходили, — когда грёзы рассеялись, у Смита таки вырвался смешок. Наверняка первый раз на полигоне его тогда ещё будущий работник именно то и думал.       — Верно, — согласился Леви. Несколько удручило, что наесться вдоволь, похоже, не удастся. Но подобное всё равно волновало в последнюю очередь. Он бы ни за что не упустил возможность скрасить свой вечер в такой компании. — Тогда почаёвничаем? Если ужина нет.       — Ужина, конечно, пока что нет, — Эрвин в полумраке различил перед собой удивлённую физиономию. — Но это не значит, что я не могу приготовить его для нас.       — Чего? — Леви оставалось только обескураженно хлопнуть глазами. По спине скользнули мурашки. Даже после долгого дня по уши в работе, Смит изъявил желание собственноручно приготовить им ужин? — Ты серьёзно?       «Для нас? — в груди ухнуло. Столь обходительное отношение до сих пор мнилось чем-то выдуманным. — Для… меня?»       — Конечно, — Эрвин улыбнулся. Такая реакция явно стоила любых приложенных им усилий. — Пойдём.       Следующие две трети часа прошли под нестихаемое шкворчание до одури приятно пахнущего приправами мяса. Леви расположился неподалёку на притащенном поближе к гарнитуру стуле, попивая любезно поданный чай. Несмотря на то, что от одного только аромата можно было слюной изойтись, он стоически выждал, пока Смит закончит все свои кулинарные манипуляции.       А тот и правда старался не только над вкусом блюда, но и над подачей. И всё-таки украдкой оборачивался, чтобы взглянуть на гостя. Ещё. И ещё раз. Аккерман с чашкой чая в руках всякий раз казался ему каким-то обманчиво беззащитным и неимоверно домашним.       Когда они были вместе, Эрвин замечал, что проблемы перестают ими быть хоть ненадолго. Словно после нестихаемой бури, сопровождаемой потоками сильного ветра, наконец наступал штиль.       В сердце зачинался тёплый рассвет, разливающийся всеобъемлющим теплом по артериям и согревающий душу.       За любым делом и в любом месте следовало знание – где-то рядом понимающий тебя человек, который и сейчас сидел так близко, только руку протяни, и с нескрываемым восхищением на лице уплетал ужин.       Он больше не чувствовал, что одинок.       А теперь одиночество поселилось не только в доме с сотней картин, но и уходило далеко за его пределы. Тоска сжимала, протирала между пальцами и развеивала остатки покоя напрочь. Особенно тяжкими стали выходные. Не удавалось отвлечься, а никаких новостей Эрвин так и не получил. Не помогали даже изнуряющие тренировки в бассейне, тонны кофеина и таблетки от мигрени. Лицо осунулось, а ставшие заметными тёмные круги придавали ему совсем уж удручающий вид.       На самом деле, назвать себя одиноким язык не повернётся. Семейные узы и дружеская поддержка никуда не делись и хотя бы немного спасали. Чего стоила Ханджи с ярко выраженным переживанием за состояние друга или разговор по телефону с Дотом. Но и с ними нужно было держать себя в узде. Совсем не хотелось никого втягивать в свои дела больше, чем того требовалось.       Единственный, с кем он мог отпускать свои мысли, был Леви. Всё прочее значительно отличалось от того, что объединяло их. Он действительно понимал Эрвина так, как не мог понять никто другой. Не понаслышке знал все тяготы жизни человека, купающего ради достижения целей в чужой крови, и не жалел об этом. А иногда усмирял все сомнения своим простым: «Если ты так поступаешь, значит, так нужно. Не мне тебя осуждать. Да и не за что. Какой мир, такие и правила». Время с ним дарило эмоции, которые непросто описать, а ещё более непросто забыть.       Да и этот взгляд… Он не шёл вровень ни с чем – то, как привычная пронзительность иногда сменялась ласковой беззаботностью, было воистину потрясающим зрелищем. Или непринуждённый тембр голоса, которым он разговаривал только один на один со Смитом и ни с кем больше. А та улыбка, обрамлённая точёными чертами лица? Каким бы он был, сложись его жизнь удачнее? Неизвестно. Однако показалось, Леви на мгновение смог почувствовать себя совсем иначе, чуточку счастливее, когда они беседовали крайний раз…       Внутри опять что-то встрепенулось, стоило подумать о нём. И разорвалось в клочья, как только осознание нынешнего положения упало на голову огромной наковальней. Крайний раз. Оставалось просить снисхождения у высших сил, чтобы он не оказался последним.       Может, это персональная расплата за содеянное? За дорогу к цели, устланную безымянными трупами. Личный ад. По-другому не объяснить, почему история будто бы зациклилась. Ситуация с пропажей, к ужасу, была до боли знакомой. Всё снова как тогда. Как в тот день, когда лицо Дота выразило до жути глубокое сожаление, а произнесённые слова заставили душу начать крошиться в пух и прах.       — Мы не знаем, где они, парень.       Трещина.       — Приложили столько сил, но поиски не дали никаких результатов, — сквозь белый шум едва различимо послышалось продолжение.       Трещина.       — Сам понимаешь, что вероятнее всего… Они мертвы. Мне очень жаль.       Вдребезги.       Воздух превратился в свинец, дробью разрывая внутренности до однородной массы. Время застыло липкой субстанцией, сжимая горло от нехватки кислорода.       До и после. Как прежде уже никогда не будет. И, несмотря на всю тяжесть принятия действительности, Эрвин всё осознавал. Осознавал с завидной точностью, а оттого было ещё хуже – пустота заполонила целиком, вынуждая все крики отчаяния и боли так и не вырваться из груди. Осесть там, обрасти каменной бронёй только ради одного – охранять слабую искру надежды, порождённую выражением «вероятнее всего».       «Вероятнее всего» ведь не значило «абсолютно точно». «Вероятнее всего» содержало в себе ту долю сомнений, которой хватило иссаженному сердцу, чтобы поверить. Поверить, что всё ещё может обернуться счастливым исходом.       Через почти два года были найдены обратившиеся в кости тела. И лишь экспертиза подтвердила самое страшное из всех опасений. Броня рухнула, надежды угасли, как отжившие своё светлячки, а изнутри так раздирало, будто когтями вцепилась стая голодных волков разом.       Только тогда было получено то самое «абсолютно точно». Только тогда высвободился обессиленный крик в подушку, а траурная горечь стала скатываться по щекам неровными дорожками, пока в голове переломанными птичьими крыльями билось: «Я так скучаю по вам», «Я так хочу проснуться и узнать, что это было сном», чередуясь с обострённым чувством несправедливости, бесконечно вторящим: «Я узнаю всю правду и виновные будут наказаны».       

С той поры случилось так много. Вот только человеческое внутри не отмерло до конца. К сожалению. Продолжало свербеть.

      Заслуживал ли он такой участи тогда? Определённо нет. Заслуживает ли сейчас, после того, как разменивал валюту на жизни пусть и незнакомых, но погибающих от проданного им огнестрела людей? Может быть.       За эти несколько лет он завёл приличное количество выгодных знакомств и получил предостаточно полезных сведений, чтобы приблизиться к истине. Конечно, довелось проделать огромную работу, но информаторы таки выяснили, что тот случай с репликой на антиквариат королевской семьи был далеко не единственным: сопоставив факты, они сумели выйти на других потенциальных жертв. Сценариев всегда было два. Либо они несли крупные убытки вкупе с невосполнимой утратой духовной ценности, либо бесследное исчезали вместе с ней. Предположительно, при втором раскладе собственников устраняли, дабы те не поднимали лишнюю шумиху. Но и при наличии подобных заключений кое-что не стыковалось: если предметы искусства вывозили для перепродажи, то они наверняка смогли бы раздобыть об этом данные из морских портов, международных транспортных компаний или, на худой конец, поинтересоваться у коллекционеров. Но нить, тонкая, полупрозрачная, всегда обрывалась, подобно паутинке. Путь передачи остался тёмной – хоть глаз выколи – тайной. Столько стараний, но полное отсутствие вразумительного ответа. Многовато неизведанности для одного человека – Эрвин будто тянул руку к мимолётной искорке света в непроглядной черноте, но каждый раз терял, так и докоснувшись. Так было с маячащим ключом от главной жизненной цели. До сих пор приходится топтаться на месте. А теперь ровно так же получилось с Леви. Вновь не удалось удержать светлую, согревающую сердце искорку – она ускользнула, потерялась, пропала в бездне. В груди затеснило больнее прежнего.       Не в силах больше пребывать наедине с пожирающими остатки веры демонами, Смит выскочил из дома, наспех замыкая дверь на ключ. Хотелось отключить голову вовсе. Одно стало очевидным: вряд ли он сможет пережить такое ещё один раз. Остаться ни с чем, едва довелось почувствовать чью-то душу, родственную собственной? Слишком невыносимо. Чересчур.       Пальцы лихорадочно постукивали по рулю заведённой машины. Назойливое действие продолжалось всю дорогу до Сент-Джеймса, вплоть до момента, когда он уже подъезжал к зданию офиса. Стоило бы ликующе поразмыслить о том, какие же, наверное, проблемы свалились на Йегера. И поделом, пускай знает своё место. Или подумать, как же резво получилось дёрнуть пару ниточек, позвонить кому нужно, чтобы лишить этого напыщенного ублюдка, расправившегося с Наком, приличного дохода. Но нет.       Никак не отвлечься. Не выходит. Совсем.       Хоть приличное количество людей уже было поставлено на уши в попытках прочесать каждый закуток Ист-Энда, окраин и центральной части города, даже сейчас, на седьмые сутки отсутствия, не удалось найти ни единой зацепки о местонахождении Леви. Ну куда же он подевался? Нет, не этот вопрос стоял на первом месте. Что с ним?       Конечно, если бы тот сам захотел скрыться, то любые поиски остались бы безрезультатным. Но это ведь Леви! Больше верилось в вариант, при котором он куда-то ввязался. С его-то острым языком и непростым нравом действительно могло стрястись что угодно! Это в лучшем случае. В худшем…       «Вдруг он всё-таки… Нет, даже не думай об этом», — возразилось оглушающе стучавшей в разум тревоге. Происшествие с убийством до сей поры обгладывало до костей. Но Эрвин старался не допускать таких мыслей. Не хватало сил представить вместо огонька в чужих глазах мертвенную замыленность. Только не он.       Незаметно для себя он добрался до главного входа в центр. Озябшие от прохладного воздуха руки толкнули перед собой дверь, позволяя преодолеть тамбур и выйти в холл.       За ресепшеном стояла как обычно расфуфыренная Стейси. С наслаждением потягивала из кружки кофе и листала какой-то пёстрый журнал. Время для полноправного открытия центра ещё было слишком раннее, поэтому беспечность ближайшие полчаса была простительна. Да и Эрвину, честно говоря, на данный момент было всё равно.       — Доброе утро, мистер Смит, — чуть ли не промурчала она, быстро оставляя все свои нехитрые занятия. Нельзя пропустить ни единой возможности обратить на себя внимание такого завидного мужчины. — Как настроение?       — Доброе. Леви не приходил? — он бросил на сотрудницу отрешённый, уставший взгляд. Этот вопрос задавался каждое утро с того самого момента, как обнаружилась ценная пропажа.       — Ох, снова Вы о нём, — она попыталась скрыть досаду за милой улыбкой. — Наверное, украл у кого-то совесть. Явился.       Эрвин затаил дыхание, шире раскрывая глаза. Показалось, что по помещению разгулялась буря, разметая остатки спокойствия. Ладони приземлились на стойку, а голос стал громче:       — Что? Где он?       — Точно не знаю, — Стейси недовольно поджала губы. — Вроде бы понёс документы в малый архив.       Её слова тут же были услышаны. Именно по этой причине след Смита простыл через мгновение. Он даже не сказал: «Спасибо» растерянному восклицанию: «Хорошего Вам дня!».       Мир вокруг продавливался от быстроты и тяжести шагов. Дверь в конце коридора охотно поддалась, разрушая последнее препятствие взору. Аккерман правда был там. Стоял спиной ко входу в этом небольшом помещении, усеянном множеством ломившихся под весом макулатуры стеллажей, и раскладывал папки по полочкам в алфавитном порядке.       — Леви… — только и сумел обронить Эрвин. Сердце провалилось до пят. Господи, он здесь. Он жив.       — Привет, Эрвин, — тот не обернулся. Интонация его была пустой и вымученной. Как будто тяжко давалось каждое слово. Не в последнюю очередь от осознания, что он снова подвёл начальство. — Ты извини, что… Меня долго не было на месте. Разгребу весь бардак сегодня же.       Сначала исчезает, а теперь – что за абсурд? – просто возвращается сам. Будто и не прошло этих семи суток. Как это понимать? Что за игры такие?       За несколько шагов Эрвин оказался прямо за его спиной.       — И это всё, что ты можешь сказать..? Тебя не было неделю! Где? Где ты был? — вопросы, что упорно грызли мозг последние ночи, наконец высвободились наружу. Голос только чудом не исказился.       «Я ведь волновался за тебя, — то, что на самом деле скрывалось за всеми этими фразами. На бессознательном уровне хотелось больше никогда не упускать Леви из виду, прижать к себе и оставить там, в закоулках души. — Боже мой, ну что ж за ходячая катастрофа».       Может и катастрофа. Однако, обладай Эрвин знаниями о её приближении, всё равно ни на дюйм не сместил бы штурвал судьбы. Не изменил бы направление. Ведь по итогу обрёл нечто несоизмеримо важное. А тот, что стоял напротив, в упор не желая с ним говорить, так удачно подходил под это самое «нечто».       Аккерман по-прежнему занимался своими делами. Не отвечал. Не удосужился даже украдкой взглянуть. Наверное, прозвучало бы наивно, но ещё теплилась слабая надежда, что его не станут донимать расспросами. Зря надеялся.       — Почему ты не появлялся? — Смит тотчас положил руки на чужие плечи. Всё то, что довелось надумать себе за этот срок, свалилось разом, почти раскроив своей тяжестью череп на части. И теперь он жаждал ответов. Хотя бы самых простых. — Ответь.       Леви продолжал молчать. Не шелохнулся, когда почувствовал касания. Не возразил, когда его развернули к себе, хоть и понимал, что дальше потребуются либо препирательства, либо объяснения. Просто глядел куда-то вниз, закусывая разбитую губу и стараясь не встречаться с глазами, которым он вряд ли сможет так легко соврать.       Едва показалось привычно бледное лицо, вопросов стало ещё больше. На всю щёку у Аккермана красовался широкий пластырь, а на коже по линии челюсти и скул рассыпались лилово-жёлтые пятна зацветших синяков вместе с мелкими ссадинами.       — Откуда это? — в глазах Эрвина отразилось потрясение, сменяемое беспокойством. Ответа вновь не поступило, когда он указал на синяки. — Ну же, Леви, ты слышишь? Посмотри на меня. Что случилось?       — … неужели правда думал, что я приду сюда один?       — Конечно нет. Я же знаю какая ты трусливая мразь, — с брезгливостью выплюнул Леви и без промедлений уклонился влево.       Мимо полетел чей-то тяжёлый кулак, вслед за которым показалось огромное по обхвату запястье. Не долго думая, за него удалось схватиться, с силой дёргая вперёд. Следующее действие – точный, выверенный удар локтем между лопаток незадачливого нападающего, который секундой позже влетел в стену. Пускай составит Хью компанию.       Пока поверженный протяжно охал, налетели ещё двое. Тоже головорезы. Ещё совсем зелёные, но с широченными плечами и, по догадкам, немалой силой. Леви, наскоро оценив ситуацию, ловко отпружинил от земли, на ходу подставляя кулак…       Бах! Первый едва не свалился, когда ему с неплохого разгона было прописано по морде. Второго удалось почти одолеть мощной подсечкой. Но «почти», к сожалению, не хватило. Ведь пожаловали ещё парочка – оба громадные, как неотёсанные поленья.       Выдержка у этих сволочей, признаться, оказалась знатная. Собрав все остатки сил в кучу, они, как стая бешеных шавок, ринулись в бой одновременно. После очередной попытки вывести из игры ещё одного, пронзила ноющая боль – ублюдок сумел вывернуть Леви руку. Ещё и правую – ведущую. Пришлось уходить в оборону. В какой-то момент невозможно было увидеть хоть что-то, кроме водоворота из оскаленных лиц и хаотичных взмахов, своих и чужих. Оставалась крайняя мера – оружие.       Он незамедлительно дёрнул край пальто и на ощупь высвободил свой пистолет. Чутьё не зря подсказывало всегда таскать его с собой.       — Рыпнитесь, мрази, и я всех перестреляю быстрее, чем вы свои пушки достанете, — холодно бросил Леви, целясь одному из врагов прямо между глаз. Это не Фарлан, а потому он и ухом не поведёт. Единственный повод медлить заключался в последствиях такого поступка. Убей он столько членов банды, потом Верман точно из-под земли достанет. — Ясно?       Все впрямь стали колебаться, а затем вовсе замерли. Знали ведь – Леви правда может. Теперь–то победу со скрипом удалось бы одержать, но…       В ушах противно зазвенело, когда обухом прилетело по затылку. Кому-то из шайки удалось обойти со спины. Равновесие на секунду потерялось. Стоящий перед дулом воспользовался ситуацией, оперативно выбив пистолет из рук.       «Да сколько их тут вообще? Полдюжины? Больше?» — посетила смазанная мысль прежде, чем Аккерман успел запоздало обернуться. Чёртовой секунды хватило, чтобы дать им необходимую фору. Хваткой сковало со всех сторон.       — Отъебитесь, свиньи! — взревел он, старательно пытаясь вырваться. Но не тут-то было. Противники таки взяли количеством. — Самим-то не тошно выслуживаться перед куском дерьма?! Да вы все здесь…       Хью не стал дожидаться продолжения гневной тирады, вновь оказываясь перед ним. Чужие пальцы сжались на горле. Сошки сзади ядовито, злорадно загоготали, удерживая за локти и выкручивая запястья. А потом, смекнув, что «пленник» начнёт лягаться, подгребли и за лодыжки своими огромными лапами, по счастливой случайности похожими на человеческие ноги.       — Ну чё, крысёныш, поубавилось самоуверенности? — от такой пропитанной издёвкой интонации захлестнуло очередной порцией омерзения.       Леви, к этому моменту точно осознавший – ему так просто не вывернуться, решил хотя бы держаться достойно до самого конца.       — Рожу свою помой, — свирепо прохрипел он, набирая побольше слюны и харкая неприятелю в лицо. — Дарю.       Того так перекосило от гнева, что его физиономия стала походить на страшную хэллоуинскую маску.       Внутренний голос передал сообщение в мозг с сухим фактом: такая выходка без отклика не останется.       Тут же избавившись от стекающего по лицу «подарка» с помощью рукава куртки, Хью завёл руку за спину и, точно зная, как добавить себе победных баллов, приказал другим:       — Держите крепче этого пидора.       Ударил наотмашь. Так сильно, что у Леви искры из глаз посыпались. Во рту появился металлический привкус, перед глазами поплыло. Лицо вмиг онемело, а загрубевшие костяшки массивного кулака оставили внушительное рассечение на щеке.       Потом удар под челюсть. Снова. И снова. Бесы с ехидным воплем плясали на краю сознания, пока Аккерман даже не понимал, как быстро это происходило. Он не успевал опомниться от одной затрещины, как обрушивалась новая. После шестой уже почти не пытался отбиваться, просто ожидая, когда всё закончится. Только и делал, что напрягал каждую мышцу на лице, как учил давным-давно дядя, – единственный способ снизить урон.       Внезапно это прекратилось.       — Нихуёвые часики, — обратив внимание на взятое в захват запястье, Хью растянул на губах оскал и потянулся к запримеченной вещи. — А ты ещё прибеднялся, что бабок за пазухой нет. Пиздишь тоже, как дышишь, получается.       Собрав остатки сил, обильно приправленные всплеском сильной злости, Леви рванул другую, больную руку. И на краткий миг сумел её высвободить. Кулак проехался по чужой физиономии весьма крепко – очевидно, тоже останется напоминание в виде гематомы.       — Ты, мудила, не смей их трогать!       Большое несчастье, но на том его атака закончилась. Два парня по правую сторону опять ухватились со столь завидным рвением, что через несколько секунд рука начала затекать.       — Да ты что? — в ответ лишь ухмыльнулись, предварительно протяжно ахнув от ощущения, как наливается фингал под глазом. — А вот мне кажется, что они будут нихеровой компенсацией за пиздёж. М, чё думаешь, Леви?       — Думаю, что однажды размозжу тебе башку.       — Ха-ха! Сколько смелости у такой девственницы, как ты, — глаза Хью засветились алчностью, пока он под поток громких Аккерманских пророчеств скорейшей смерти с трудом расправился с ремешком и стал разглядывать циферблат присвоенных часов. — Реально что ли не фальшивка? Сколько хуёв пересосал, чтоб прикупить? Или ты теперь своей жопой зарабатываешь?       — Столько, сколько ты за час отсасываешь. Сам посчитаешь, или тебя ответ «много» устроит?       Пронёсся устрашающий рык, как у разъярённой гиены. Теперь позабавиться с одним только лицом Хью явно было бы мало. Он вошёл в раж, нещадно обрушивая череду остервенелых ударов куда-то в район солнечного сплетения. У Леви из лёгких выбило весь воздух. От боли, несмотря на тиски из человеческих рук, согнуло едва ли не пополам, и ещё пару секунд он провёл с широко раскрытыми глазами, перед которыми бились чёрные мошки. Когда жжение поубавилось, из груди вырвались лишь тяжёлые кряхтенья.       Двоим сообщникам тут же дали знак. Те одновременно двинули под колени, отчего он рухнул на землю. И обнаружил, что его больше не держат.       Мозг опоясала пустота. Сил элементарно поднять голову не осталось вовсе. Лающий кашель только усугубил ситуацию, разнося болезненные пульсации по всему телу.       Хью тотчас приблизился к нему, грубым подтягиванием за волосы заставляя посмотреть вверх. Крупные капли из лопнувшей тонкой кожи на губе за счёт задранной головы скатились к кадыку, въедаясь алыми кляксами в ворот рубашки, когда Аккерман скривился, глядя наверх со всем презрением и ненавистью, на которые способен.       — Благодари Бога, что босс не сказал переломать тебе все кости, уёбок. Даже жалко, а то мы тебя ещё и по кругу пустили бы, — «заклятый друг» едко улыбнулся, проходясь глазами по результатам своих «трудов». — Это было последним предупреждением, выблядок. Мы ждём всю сумму. Все бабки, понимаешь? И побыстрее. Иначе ты и твой дружок – неопознанные трупы из утренних новостей.       Попытка подняться не увенчалась успехом. Леви ждал завершающий манёвр. Ему в живот что есть дури впечатался носок старого ботинка. Внутри всё загорелось от нового прилива боли. Удалось лишь завалился на бок и зашипеть, сплёвывая скопившуюся кровь.       В глазах потемнело. Или он просто отключился? Зрение начало возвращаться постепенно, показалось, только через минуту. Рядом уже не было ни души.       — Ублюдки, — изо рта потянулась кровяная нить. Ладонь заёрзала по стене, ища опору. И нашла. Леви еле-еле встал на негнущиеся ноги сквозь болевые ощущения, от которых вовсю подкашивало.       «Я выполню заказ. Отдам деньги. Но нужно предупредить Фарлана. Пусть лишний раз не высовывается. Кто знает что они могут выкинуть».       Коснувшись своего, к счастью, не так уж критично изувеченного (по меркам Ист-Энда) лица пальцем, который защищал накалённый от холода материал, он размазал кровь по щеке с коротким рыком – засаднило. Хоть челюсть и нос вроде бы не сломаны, на том уже спасибо.       «Похоже, ближайшие несколько дней появляться на работе в таком виде – плохая идея. Да и мало ли. Не хватало ещё принести с собой на хвосте кого-нибудь из этих мудозвонов», — всплыла на поверхность мысль. Хоть и присутствовало понимание, что скрыть произошедшее ему не удастся.       Напряжение возросло, когда Леви поднял голову. Будь его воля, он бы дождался, чтобы всё полностью сошло с лица, и явился перед Смитом как ни в чём не бывало. Однако такой роскоши, как большое количество времени у него не было. И так неделю ошивался в новом пристанище, куда перебрался сам и помог перебраться Фарлану, да с позором зализывал раны, как побитая дворняга. Дело-то не терпит.       Заказ. Всего лишь выполнить заказ, и проблема исчезнет.       Стало дурно от вида почти болезненно впавших за столь короткий срок щёк у Эрвина, от лица, обрамлённого пугающей чернотой под всё такими же красивыми глазами. Невыносимо от того, что он заставил его так нервничать. От иррациональной идеи: ему и не стоит знать причину. А ещё более невыносимо от факта, что сейчас придётся ломать тупейшую комедию:       — Ничего. Ничего не случилось.       Эрвин вопросительно нахмурил брови. Интуиция не подводила с самого начала – попадание в цель. С Леви и вправду что-то приключилось, а он по-классике вновь упёрся, мол, «не хочу ни о чём говорить». Но такой номер не пройдёт.       — Вот как. А под пластырем что? Тоже ничего?       — Да, тоже ничего, — Аккерман специально сделал максимально пренебрежительное лицо, давая понять, что дальнейшие вопросы будут не лучшей затеей. — Какого хрена ты прицепился?       Смит поджал губы. Опять двадцать пять. Они будто бы вернулись к первозданному стилю общения, навевающего воспоминания о таком холоде, какого нет и за полярным кругом. Ладно, придётся сделать вид, что принял правила этой дурацкой игры.       — Покажи мне, — с нажимом выдал он.       — Боже, что за детский сад, Эрвин? Не собираюсь я тебе ничего показывать.       — Если так уверенно говоришь, что там ничего нет и скрывать нечего, то тебе труда не составит, — озадаченности прибавилось с лихвой. Но Эрвин больше не допустит прошлой ошибки. Он добьётся своего. — Или я сам могу посмотреть, если позволишь.       Раздалось резкое цыкание, когда Леви под негодующее, выразительное «блять» содрал пластырь.       — Всё. Доволен?       Смит кончиками пальцев коснулся его подбородка, приподнимая и рассматривая повреждения. Большой палец медленно, осторожно прошёлся вдоль по щеке.       От прикосновений встрепыхнуло, точно оторвавшийся от ветки лист. Через столько времени всё-таки удалось почувствовать настоящую мягкость ладони Эрвина. Как же тепло. Томительно. Так, как мечталось все эти ночи разлуки в новой съёмной развалюхе на отшибе, пока Леви слонялся из угла в угол не в силах заснуть от одолевающих раздумий о нём, стараясь не потревожить поверхностный сон Фарлана.       Сердце забилось в горле частыми ударами. Вот бы Эрвин сделал так ещё. Ради всего святого, только бы не отстранялся. Леви это нужно. Он так хотел поскорее его увидеть.       — Ты руки-то мыл, прежде чем мне в морду лезть? — наперекор всякому чувству, последовала язвительность. После всех вечеров, наполненных беспокойством, как главным катализатором проблем, разумом завладела обсессия. Не было понятия, как ещё нагрубить, чтобы Эрвин отстал. Хотя бы потому, что вмиг захотелось рассказать ему всё, что попросит, приникнуть к руке всей щекой разом да так и застыть насовсем.       Клейкий слой скрывал под собой рану. Покрытая корочкой кожа на рваных краях, наверное, неслабо зудела. Потом рассечение переходило в отёк на нетронутой части у основания скулы. А эти синяки, так отчётливо контрастирующие с светлостью кожи… Если они выглядят подобным образом сейчас, спустя какое-то время, страшно представить, что было изначально.       — Кто это сделал? — предыдущий вопрос был проигнорирован. Взамен ему раздался собственный. Смит тотчас поменялся в лице — повеяло злостью. Не на Леви, нет. А на тех, по чьей вине теперь представилось наблюдать такую картину. Причины исчезновения были налицо. Точнее, на лице напротив.       Аккерман замялся. Мутный водоворот принялся поглощать здравое мышление. Изобилие хаотично приходящих в голову умозаключений приумножилось.       Он не должен быть рядом. Я этого не заслуживаю.       — Тебе какая разница? Всего лишь царапина.       — Леви, просто скажи мне, кто это был, — взвинченный Эрвин так убедительно глядел на случайно встретившегося с ним взглядом, что у того внутри всё перевернулось. — И я…       Нет. Перестань говорить, перестань даже обдумывать это. Не надо.       — Отвали! — только и взбрело на ум. Пришлось с силой мотнуть головой, демонстрируя явное желание увеличить дистанцию. С каждым словом становилось говорить всё сложнее, а на душе было всё паршивее.       Я обращаю в пепел всё вокруг.       — Это не твоё, блять, дело, ясно?! Мне твоё благородство поперёк глотки!       Но если ты отстранишься, то ещё можешь спастись. Пожалуйста.       — Оставь меня в покое, понял? Просто держись от меня подальше!       «Прости. Прости меня, Эрвин, — по венам разлилась горечь. Леви прекрасно помнил зверства людей Вермана в пределах Ист-Энда. Их вряд ли можно было назвать вменяемыми – могли без особых забот о возможных последствиях палить в кого ни попадя, избивать до полусмерти, а то и вовсе убивать. Иногда без видимых на то причин: перешёл им дорогу, отказался отдавать ценности при ограблении, вёл себя слишком дерзко, не так посмотрел или попросту им не понравился. В распираемой болью грудине опять стало слишком тесно от осознания, что он сам принимал в этом участие. Сам калечил и убивал по приказу того главаря. — Но я не могу, я не хочу втягивать тебя ещё и в это. Лучше оттолкну. Лучше ты будешь злиться на меня, чем пострадаешь сам».       Смит замолчал от на мгновение возымевшей контроль растерянности. Но затем выражение лица вновь обрело ясность. От его взгляда окатило ушатом ледяной воды. Весь облик стал смурным и непоколебимым, а былые эмоции смылись, как мелкая галька с песка во время прилива.       — Будь по-твоему, — замечая, что архивные папки закончились, он отчеканил, словно стоял на плацу: — За твой внеплановый отпуск вычту из зарплаты. Возьми аптечку у Льюиса, обработай рану и возвращайся к работе.       «Ведь именно этого ты и добивался, верно, Леви?»       Да уж, всё вышло так, как хотел Леви. И, пожалуй, мог бы довольствоваться собой, если бы не одно «но» – это одна сплошная ложь. Потому что он совершенно этого не хотел. Больше всего на свете не хотел снова закрываться от человека, который стал безусловно, беспрекословно дорог, который оберегал его при любой возможности и который стал единственным, способным пробудить внутри такую небывалую тоску от своих же слов сейчас.       Но должен был. Так нужно. Так вернее всего. Правда же?       — Эрвин, я… — всё равно предательски вырвалось, стоило услышать жгущий слух приказной тон.       — Ты меня слышал. Иди.       Внутри, у самого сердца неимоверно щемило, когда Аккерман прошёл мимо Эрвина, отринувшего в сторону и даже не взглянувшего на него.       Пришлось уйти. Уйти, вперив бесцельным взором в пол, с полным осознанием того, что он рушит всё собственными руками. Обращает в ничто хрустальный мост между ними, выстроенный из всецелого доверия, заботы и… Того вечно растущего чувства в груди.       Как только комната опустела, Смит тяжело выдохнул, поднимая глаза к потолочным лампам. Опять. Леви опять ускользал от него. Лик его рассыпался, как карточный домик, стоило подобраться хоть на шаг ближе. Он рвался прочь, не подпускал, скалил зубы, хоть, казалось, понимание уже воцарилось.       Почему всё так?       Замкнутый круг. Когда же это прекратится? Когда мгновения перестанут таять, оборачиваясь в слякоть разочарований?       Пусть посторонние думы довольно сильно мешали, сопоставить произошедшее представилось несложным. Помимо лица, у него что-то с правой рукой – старается ей не двигать. И, если наблюдательность не подводит, с левой пропали часы. Такой дерзостью могли похвастаться только полнейшие идиоты, понятия не имеющие, под чьим Аккерман находится покровительством. Даже у подавляющего большинства представителей крупных организаций духу бы не хватило – они нынче прекрасно знали, кто такой Эрвин Смит, как он относится к неприкосновенности своих людей и какие ожидают последствия за столь опрометчивое поведение. Тотальное разорение пары-тройки подобных с последующим размещением на почётных местах в тесных камерах подали пример.       «Не хочешь меня вмешивать в Ист-Эндовские разборки, значит? — он потёр переносицу, потому как голова совсем уж разболелась. — Но мне не нужно твоё одобрение. Я не спущу им с рук подобное. Никто не смеет поступать так с тобой».       Именно поэтому уже через полчаса Эрвин восседал в своём рабочем кресле, перебирая крепко сшитые меж собой листы личного дела Леви. В глазах застыла решимость, когда он отдавал приказ Эрду и Гюнтеру, по первому же зову прибывшим в его кабинет:       — Отыщите Фарлана Чёрча. Мне нужно лично встретиться с ним. И соберите всю информацию о членах банды Северных, — голос звучал, как снизошедший на землю гром. — Штаб, маршруты, их личности от главаря вплоть до мелких сошек. Приступайте немедленно.