Никто не шевелился. Даже тот, кому положено шевелиться, не делал этого; и в этот раз казалось, что делал он это абсолютно непреднамеренно, а не из вредности, как бывает обычно. Куроо облизал сухие губы, пытаясь не поддаться возрастающей панике.
Бокуто же не убил его, верно?.. Да не, бред какой-то. Великий и неповторимый Ойкава Тоору не мог скопытиться на гостиничном диване в своей библиотеке. Просто не мог.
— Чувак, я… — рассеянно начал Бокуто, потеряв конец предложения.
— Так. Всем у-успокоиться, — у Сугавары тряслись руки и губы. Смотря на комичную сцену, Куроо подумал, что такой градус нервозности он сегодня не планировал употреблять. Да и вообще никогда.
— Ойкава, ты чё, реально помер? — Тендо без улыбки начал тыкать в бледную впалую щёку. Иваизуми его прервал, вывернув этот самый палец:
— Не тронь.
Зрительный контакт, похожий больше на битву, завершился однозначной победой человека. Из всех них только верный рыцарь Его Высочества не нервничал. По крайней мере, тремор его рук был настолько незаметным, что Куроо своим плывущим зрением не мог его разглядеть.
Иваизуми просунул руку под лежащее плечо демона и начал осторожно его поднимать в сидячее положение, не забывая второй рукой поудобнее укладывать безвольную голову на гладкую деревянную спинку. Когда бессознательная масса нашла устойчивое положение без поддержки, Иваизуми принялся хлестать Ойкаву по щекам со всей доступной ему силой. С Тоору нельзя ничего делать вполсилы. Иначе он сожрёт тебя за «недостаточную активность».
Голова его мотылялась из стороны в сторону подобно новогоднему шарику, с которым играет новоро́жденный котёнок. И абсолютно никакой реакции.
— Тупокава, ну же! Проснись, чтоб тебя! — рычал действительно разъярённый рыцарь.
Сломанное запястье чёрной жемчужиной лежало на его светлых одеждах. Мелодичный перезвон золотых оков придавал ритмичному действу музыкальности дешёвого шоу. Когда стало понятно, что никакого отклика ждать не стоит, когда щёки Владыки налились слишком чёрным цветом заместо положенного красного, Сугавара мягко прервал акт насилия, который подразумевался, как первая помощь умирающему. Но не успел ангел и рта раскрыть, как послышался протяжный тяжелый вдох.
— Даже смотреть на вас не хочу, — слабым голосом сказал Ойкава. — Нечего тут толпиться, расходитесь.
Иваизуми несколько молчаливых секунд усваивал новую информацию, и, когда пазл собрался в единую, очень некрасивую картинку, он схватил Ойкаву за грудки и заорал:
— Хер ли ты не отзываешься, идиота кусок?!
Ойкава соизволил открыть сонные глаза. Впервые за последние несколько месяцев они посмотрели друг на друга. Ойкава почувствовал дуновение ностальгии, в этот раз гораздо более сильное и щемящее, нежели то, что отправило его недавно в царство снов. Бледные губы растянулись в раздражающей усмешке:
— Я же сказал: хочу отдохнуть. Вот я и заснул, зачем орать-то сразу? — он по-ребячески надул бескровные полоски потрескавшихся губ.
— Ты!.. Ты просто..! Да пошёл ты! — в конце концов психанул Иваизуми, ощутив уже успевшее позабыться чувство обмана, когда вместо обещанных золотых гор тебе подсовывают чашу с отборным дерьмом. Но зато на золотом подносе, видите ли!
Лёгкий парфюм головной боли плавно гулял из одного угла библиотеки в другой. Все, у кого минутой ранее не болела голова, схватились за неё; а те, у кого она уже трещала по швам, бессильно развалились кто где. Резкий выплеск адреналина, который привёл их в тупик под названием: «Слишком правдоподобная игра бесящего просто всех на этом свете Ойкавы Тоору», забрал слишком много ментальных и физических сил.
Бокуто решил, что с этого дня будет игнорировать демона-наложника, даже если тому действительно будет грозить опасность. Нервы себе дороже. А вот чужой зад можно и в карты проиграть.
Куроо натужно выдохнул, ощущая себя как после суточного забега по тюремным подземельям замка. Ну на хер этого Ойкаву и его дрянные шуточки. С него хватит. Всё.
Ойкава довольно прикрыл глаза. Это разительно отличалось от его будничных розыгрышей, но результат того стоил. Даже если это всё вовсе не было никаким розыгрышем. Демон планировал снова удобно улечься на уже облюбованном им месте, куда после сегодняшнего не сунется ни одно уважающее себя существо, но его прервали холодные прикосновения:
— Тоору-кун, тебе требуется помощь, — ледяные руки нежно сомкнулись на сломанном запястье.
Когда-нибудь Ойкава проучит этот летающий мешок перьев для его подушки, но не сейчас — у него снова не осталось сил, чтобы ответить. Мир под закрытыми веками ощущался донельзя странно и ново: будто проходя через желе, Ойкава пытался достучаться хоть до каких-то ощущений в своём теле, но явственно осознавались им лишь тяжёлые цепочки, отягощающие рога, да пульсирующая синяя руна на пупке. Не было боли или каких-то ярких эмоций, присущих ему, зато была усталость, ватность и желание поныть в подушку, чтобы мягкий дядя или добрая тётя принесли ему леденец. Ванильные ему разонравились после случая с мухами и осами, так что остаётся клубничный, а может малиновый. О! Он ещё не пробовал апельсиновый. Да где на этой тёмной (ох, простите, уже светлой!) земле найдёшь хоть одну веточку с созревшими в лучах ласкового солнца апельсинами…
Сугавара не получил ответ. Он начинает к этому привыкать. Тихонько вздохнув, шепчет заклинание. Подобно сломанной ветке, неестественно выгнутое запястье с плавным щелчком встаёт на своё законное место. И снова никакой реакции, даже мимолётной судороги лицевых мышц или случайного подёргивания зажившей конечностью. Коуши укладывает Владыку, чтоб тот ненароком на свалился, и Ойкава в благодарность (он хотел так считать) шмыгает сухим носом.
Иваизуми тяжело прислонился к стене около распахнутой настежь двери, планируя стоя поспать, дабы перевести дух. Бокуто показушно отвернулся к окну, взяв в руки первый попавшийся том из стопки заранее заготовленных Акааши книг. Сам Акааши не торопясь уселся на крайний стул, не глядя перевернув в руках Бокуто книгу, которую он, как и любую другую, тронутую в порыве гнева, взял вверх тормашками. Куроо, по-старчески кряхтя и подозрительно прихрамывая, пошёл на поиски выпивки.
Покой сонной походкой заглянул в библиотеку и оставался там вдыхать запах нерасшифрованных трактатов до захода солнца.
***
Ушиджима чинно направлялся к библиотеке. Слуги, сообщившие ему о местонахождении супруга, мельком упомянули мирно разрешившийся конфликт с участием Владыки. Он вздохнул. Ойкава всегда и везде становится мигренью как для друзей, так и для врагов.
Но почему именно библиотека? Он итак планировал принудить демона развеять заклинания-шифры, когда тот немного оправится, так зачем Ойкава сам напрашивается?
Вспомнился недавний разговор с Вашиджо-сенсеем, когда тот выпроводил всех нежелательных гостей:
— Надо же, а он интересный, — завёл старик шарманку, жадно рассматривая Ойкаву.
— Учитель, разве так должно было случиться? — Вакатоши нервничал, ведь не ожидал, что Тоору внезапно захочет отойти в мир иной от пары тройки страстных ночей.
— Не переживай. Этот слюнтяй уже начал усваивать вложенную в руны магию, — ювелир развернулся на императора. — Твоё заклинание приручения души в этом очень помогло.
Ушиджима сурово кивнул. Низкий старик с большими белыми бровями был единственным осведомлённым человеком в вопросах пастельных развлечений императора. Ушиджима хотел много, требовал ещё больше, и ему не хватало того, что он успел забрать. Вашиджо подпитывал его жадность различными интимными предложениями.
— Руны могут всё, мой мальчик. А твоя магия — ещё больше.
На том они и разошлись. Ушиджима успокоился. Действительно, у него есть его магия. Как и у любого сверхъестественного существа, у него врождённый талант к сотворению чудес. В отличие от людей, чья магия является результатом многолетней практики, и демонов, чья магия основывается на их единении с миром природы, волшебство ангелов отражает их личность. Вакатоши никогда не пользовался магией в бою. По крайней мере до того, как встретил Ойкаву.
Тогда его магия только начинала формироваться, сплетаясь воедино с особенностями его личности и мировоззрения. «Только плодородная земля может дать хороший урожай», — в этой фразе заключалась вся философия Вакатоши. И она только укрепилась, когда он встретил могущественного демона, властвующего на пустынной земле в окружении кучки слабаков. Когда Ойкава отверг его предложение, магия, до этого крохотным огоньком теплящаяся в груди, вспыхнула столпом пламени.
Магии Ушиджимы заключается в увеличении собственной силы. Но сила есть не только физическая. Мечта и желания дают силу намного большую, нежели хорошо развитое тело.
Магия Ушиджимы заключалась в том, что любое его желание становилось явью.
Конечно, он не столь всемогущ, чтобы зваться богом. Более того, он никогда не использовал магию, чтобы воплотить свою мечту о создании объединённой империи. Его магия, подобная до этого каменному сердцу, трепетала и оживала только в присутствии Ойкавы Тоору. Этим объясняется его жадность, бестактность и даже тирания в отношении Владыки. Но для Вашиджо такой концепт — лучшая рука, что могла выпасть в картах, одни козыря.
В этом представлении именно он — дирижёр.
***
Ушиджима зашёл в библиотеку, когда палящее солнце почти убежало за край гористого горизонта, спеша забрать последний кусочек обжигающего тепла во тьму ночи. Толпы учёных, встретившихся ему на пути, язвительно перебрасывались оскорблениями в адрес Владыки, сетуя на то, что одно его присутствие делает невозможным чтение уникальных книг. Император кивнул сам себе. Возможно, в этом и кроется замысел Ойкавы.
Иваизуми поприветствовал его кивком головы, а Дайчи, с пяти часов находящийся тут, подбородком указал на диван, сиротливо стоящий напротив окна. Ангел обошёл тёмную софу с красивыми резными ножками и активно начал рассматривать спящего демона, стремясь запечатлеть в памяти столь прекрасную картину.
Похожий на спящую в хрустальном гробу принцессу из сказки, Ойкава белой звездой величественно лежал на обсидиановой коже дивана; вшитые в одежду драгоценные камни ловили блики оранжевого солнца, а золото цепей делало его контур особенно хрупким и неприкосновенным, окружённым полупрозрачным магическим ореолом.
Ушиджима боялся дышать. Акааши, попивающий кофе за непереводимым трактатом, сощурил глаза. Его подозрения укрепились, готовые окончательно подтвердиться, когда император бережно взял спящего демона на руки. Но опустил глаза. Семейная жизнь императорской семьи его не касается.
Поначалу Вакатоши хотел полететь, чтоб побыстрее приступить к тому, чего его лишил Ойкава на целых десять дней, но после передумал, когда макушка Владыки Демонов сама подставилась под его губы. Поцеловав супруга в темечко, Ушиджима понёс его на руках пешком, игнорируя злобный взгляд Иваизуми. Прислуга и гости замка тепло улыбались ему при встрече, неуверенно таращась на драгоценность в его руках.
Ойкава был прекрасен. Особенно когда молчал.
Укладывая постепенно просыпающегося демона на ложе в океан шёлковых простыней, Ушиджима улыбнулся. Сегодня он будет особенно нежным и нерасторопным. Тщательно распробует главное блюдо, которое так настойчиво убегало от него, грозя всё же выскользнуть из рук во тьму небытия.
Он начал покрывать открытую шею поцелуями, обходя золотой ошейник. Перешёл на линию челюсти и подбородок, подобрался к губам. Ойкава завозился, открывая заспанные глаза, рефлекторно упёрся рукой в императорскую макушку, силясь отодвинуть деспота от себя.
— Ушивака… Отвали…
Ушиджима потёрся о его щёку словно кот. Повёл носом у виска, вдыхая аромат книжной пыли и кофе с привкусом корицы. Чмокнул в ухо, обнимая тело крепкими руками. Ойкава отнекивался и пытался отвернуться, но всё тщетно. Грубые ладони переползи к лицу, обхватывая голову ближе к рогам и закрепляя её прямо. Ослабевшие руки упёрлись в массивные плечи, но ни это, ни лицо, искажённое в вялом отвращении, не отнимали у императора желания обладать.
— Всё хорошо, Ойкава, — сказал он, и нежным долгим поцелуем заткнул взбунтовавшегося Владыку.
Ойкава выгнулся, пытаясь уйти из-под горячих губ. Дыхания перестало хватать, и он рыбой забился в мучительных объятиях. Ушиджима медленно отстранился, любуясь на ниточку слюны, серебристыми оковами связавшую их судьбы во едино. Неописуемо прекрасно. Ойкава выгнул шею, часто задышав, и попытался отползти ещё дальше, выпрямившись на руках.
Ушиджима облизнулся и продолжил покрывать поцелуями грудь, выглядывающую из-под широкого выреза. Ткань он разрывать не стал, продолжал спускаться ниже, прильнув к светло-голубому шёлку, во тьме ночи отдающему ослепительной белизной. Ойкава приподнял голову, вздёрнутыми изломанными бровями как бы спрашивая: «Ты что, идиот? Или извращенец? Или идиот-извращенец?». Поцеловав руну на пупке, император поднял похотливый взгляд, отвечая на незаданный вопрос.
Тоору обессиленно откинул голову на высокие подушки, продолжал хрипло дышать и нелепо дёргать левой ногой. Правая всё ещё не до конца зажила. Мускулистые руки заползли под юбку и в такт медленному вальсу начали её задирать. Ойкава отвернул голову, зажмурившись от горечи. Чёртов придурок, неужели обязательно так его мучить?! Ушивака вернулся к вновь открытому уху, плавным движением до конца задрав ткань полупрозрачной юбки.
— Ты очень красивый, Ойкава, — шепнул ему на ухо явно возбуждённый Ушиджима.
—
Руки убрал, — по-змеиному прошипел в ответ демон, покрывшийся мурашками от поглаживающих движений по ногам.
Поцелуи последовательно покрыли всю открытую сторону демонического лица: бровь, плотно сомкнутое веко, подёргивающийся нос и судорожно дёргающуюся щёку. Вместе с языком, полезшим ему в ухо, под хлопковое бельё проникли пальцы. Зубы вцепились в сжатые губы, а пальцы — в чужие плечи. Но Ушивака, каков наглец, хмыкнул и продиктовал своим глубоким голосом:
— Не сдерживайся, Ойкава.
Печать на сердце засветилась, бешено завертелась, откликаясь на зов. Рот его пошло распахнулся с соответствующими звуками, а глаза наполнились обидными слезами. Тело, истощённое нескончаемой пыткой сдерживающий заклинаний, прильнуло к широкой груди, по-кошачьи выгибаясь на простынях. Ойкава попытался боднуть его рогами, но резкость движений затерялась в ритмичных движениях пальцев в нём, оттого внезапная атака превратилась в ласковое поглаживание.
Ушиджима довольно улыбнулся, польщённый действием заклятья. Вновь и вновь покрывал мокрое от слёз лицо жадными поцелуями, не забывал работать пальцами и поглаживать дрожащую спину другой рукой.
— В следующий раз принесу свечи. И розы. Много роз, — сквозь оставляемые им отпечатки принадлежности прохрипел император. С чего он решил, что розы — его любимые цветы?
Ойкава хотел зашипеть или послать этого ангела куда подальше, но вместо этого гортанно простонал, когда пальцы с чавкающим звуком покинули его лоно. Ушиджима продолжал сердобольно улыбаться, выцеловывая имя демона на его же лице и теле. И, наконец, вошёл. Синяя руна задрожала и запульсировала, а потом и вовсе принялась вдавливаться в тело в желании приблизиться к источнику подпитки. Ойкава плакал и стонал, закатывая глаза от боли, которую не имел возможности выразить ни словами, ни как-либо ещё. Единственное, что ему оставили, — это наслаждение, которым тело и упивалось, обходя раздражающие сигналы приближающейся агонии.
Пытка продолжалась непозволительно долго. Ангел двигался медленно, частенько замирая, чтоб запомнить картину так подробно, как только мог. «Надо будет пригласить художника», — думал он, ловя солёные капли горячими губами. В прошлые разы эффект был не настолько завораживающим. Вашиджо-сенсей предупреждал, что руна может действовать активнее, так как освободилась энергия, ранее потребляемая другой мелочью. Но это превзошло все его ожидания.
Ойкава будто потерялся в пространстве и времени, слепо цеплялся за него руками и сам — без приказов! — лез обниматься, чтобы прижаться теснее. Отзывался на поцелуи со всей страстью, охотно давая доступ к любому участку тела, не забывая при этом пошло и громко стонать. Ушиджима тоже решил поднажать, увеличивая темп. Не сдержался всё-таки, а ведь хотел красиво сделать! Но как тут удержаться, когда перед твоим взором любимое тобою существо так и рвётся вобрать в себя всё то, что ты так жаждешь ему преподнести?
Конец был ослепляющим, как внезапный фейерверк, заслонивший яркими цветами чёрное небо. Они долго пытались отдышаться. Ушиджима грелся в нём, удовлетворённый на сегодня. Но Ойкава начал вертеться, шипя и скуля. Император, нужно сказать, успел испугаться этих пустых глаз, но быстро пришёл в себя: приподнялся и осмотрел место действа. Руна вошла в пупок намного глубже, чем была до этого. На животе Владыки проступили вены, бешено пульсирующие в так сумасшедшей магии.
Ойкава хлопнул сжатыми коленями по его бокам, начал подобно кошке стараться цапнуть за плечи, чтобы наверняка укусить, да побольнее. Вакатоши позволил ему это сделал. Обнимал трясущееся от режущей колкости тело, вытирал льющиеся без конца слёзы и шептал неуместные комплименты. И когда всего этого оказалось недостаточно, чтобы успокоить магический озноб, Ушиджма решил пойти на второй круг. Более резвый и грубый, чем первый, зато после него зудящая руна утихомирилась, оставляя в покое ничего не понимающего заплывающим взглядом демона.
Ангел вытер бесконтрольно текущую слюну. Похлопал хмурящегося демона по щекам, призывая оставаться в сознании, и поводил пальцами вокруг красного входа. Чмокнул Ойкаву в нос и полез в ящик за ещё одним подарком Вашиджо-сенсея. «Ты же не хочешь, чтобы все твои труды пошли насмарку, верно, Вакатоши? Эта вещица поможет тебе в этом». Вставив предмет туда, где ему теперь предначертано быть каждую ночь, он ушёл в ванную.
Вернувшись, он откинул мокрое одеяло, и лёг, притянув к себе несопротивляющегося демона. Снова поцеловал в макушку и прошептал успокаивающе:
— Ты хорошо поработал сегодня, — погладил рукой всё ещё горячий живот, на котором теперь не проступала руна, слившаяся с плоскостью тела. — Руна сделала своё дело. Больше не будет больно.
Ойкава не поверил бы, если бы до него дошёл смысл сказанных слов. Естественно, император умолчал о том, что теперь их совместные ночи станут длиннее и жарче. Пусть будет сюрпризом. Вашиджо-сенсей подготовил для них много-много подарков.
***
Весь следующий день Ойкава мучился от болей в животе, спине и шее, а также от несварения и абсолютного бессилия. Проснувшись почти перед полдником, обыденно устраиваемым с трёх до четырёх часов дня, он долго пилил взглядом очкарика, который удобно устроился в кресле у окна королевской спальни с книгой в руках. Цукишима одними только глазами злорадствовал так, что Ойкава начал жалеть о том, что Куроо нет в этой комнате.
Конечно, Кей бесился, что его сделали личной слугой Владыки. Но, с другой стороны, вряд ли кто-либо другой мог так же хорошо справиться с этой работой. Его магия тому доказательство. Он высокомерно поправил очки на переносице, перелистнул страницу и бесшумно выдохнул. Хоть Дайчи-сан и известен своей защитной магией, она больше нужна, чтобы защищать союзников. Его же, Кея, магия направлена на подавление противника. Если Ойкава вздумает что-нибудь выкинуть, то пожалеет об этом.
Император привёл его в свои покои в девять утра. Тихо отворил обыкновенную деревянную дверь и впустил в обитель. Несмотря на открытое окно, в комнате всё равно витал густой запах пота и секса. Цукишима начал раздражаться. Император приказал сидеть здесь и следить за Владыкой. Перед уходом он бросил грубое: «Теперь ты официально его личный слуга», и скрылся по своим императорским делам. Цукишима готов был лезть на стены от безделья, но к обеду, который в его расписании стоял в 12:00, Акааши пришёл вместе с Ячи, передав ему несколько интересных книг.
Поначалу безделье душило Кея именно из-за того, что Владыка никак себя не проявлял. Лежал спиной к окну и медленно дышал. По высоким плотно набитым подушкам разметались не снятые прошлой ночью золотые цепочки, а шёлковое новое одеяло, игриво подчёркивающее изгибы демона, легонько поднималось при малейшем порыве ветра. Ойкава спал. И Кей занимался рассматриванием скудного интерьера.
Большинство необходимой мебели находилось в смежной комнате, которая была обставлена как деловой кабинет: тут тебе и книжный шкаф, и стол, и софа с парой кресел, окружающие круглый столик. Но в спальне же ничего не было: только кровать, поставленное сегодня с утра кресло и низкий длинный светлый деревянный столик да с пара низких тумбочек. Не считая платья на стене, этой комнате больше нечем было похвастаться, хотя она была такой же большой, как её соседка. Ванная вообще находилась в другом помещении, не связанная с этими двумя никакими секретными проходами.
Но с книгами Цукишиме стало полегче. Завтрак, принесённый Его Высочеству, был съеден им. А кто виноват, что этот бездельник спит без конца? И вот Владыка наконец-то соизволил завозиться, просыпаясь, в третьем часу.
Ойкава не ожидал подставы в виде ещё одного существа в этой комнате. Потому, проклиная сквозь зубы Ушиваку как обычно, он испуганно замер, услышав смешок за спиной. С черепашьей скоростью Ойкава развернулся, вынужденный сдерживать стоны боли в присутствии чужака. Встретило его будничное:
— Я именно это и ожидал увидеть во время вашего пробуждения, Ваше Высочество.
Очкарик. Снова. Господи, за что?! Ойкава мог только не слишком убедительно испепелять его глазами, когда тот продолжил поливать его душем из яда:
— Наверное, тяжело вам пришлось этой ночью, Ваше Высочество. Я беспокоюсь о том, как вы сдержите своё обещание посещать библиотеку каждый день в таком плачевном состоянии.
Абсолютно никакого уважения. Скрипя зубами, Ойкава поднимал корпус. Надоевшие ему цепочки переливами звенели от малейшего движения, а одеяло, скрывавшее следы его очередного позора, беззастенчиво упало на колени. Руны по всему телу снова оказались вдавлены в тело. Спина и бока покрыты фиолетовыми созвездиями, а драгоценный водопад повиновения, спускающийся с рогов, заставлял его сгибаться в три погибели под тяжестью собственной головы. Живот голодно завыл в тот самый момент, когда он уткнулся в свои колени, обнажая непревозмогаемую слабость перед лицом ангела.
Цукишима смотрел на это действо с язвительным отвращением, присущему каждому чистоплюйному существу. Криво ухмыльнулся и отвернулся, продолжая вчитываться в теперь не такой уж интересный роман.
— Выйди, челядь, — донеслось с кровати. Звук голоса был глухим, потому что Ойкава всё ещё не мог распрямиться.
— Прошу прощения, но я отклоню ваше предложение, Ваше Высочество. Его Светлейшее Величество назначил меня вашим надсмотрщиком и личным слугой по совместительству. Но приказы Императора для меня всегда останутся высшим приоритетом.
Ойкава со скрипом развернул голову к окну, бешеными глазами смотря на Цукишиму. Прошипел по-настоящему угрожающе:
— Пошёл прочь, очкарик.
Это приказ, — он обнажил небольшие клычки, выросшие из верхней десны.
Цукишима недолго мерился с ним силой в зрительном поединке. В итоге он вздохнул, поднялся, отложив книгу на стол, и вышел, перед дверью бросив:
— Я принесу Ваши одеяния.
Дверь с мягким щелчком закрылась. Ойкава упал на бок, часто-часто задышав. Живот крутило не по-детски, и он совершенно не помнил, что там бубнил трахающий его Ушивака. Ногтями он уцепился за край постели и начал подтягиваться, не сумев отнять прижатые ноги от живота. С трудом свесив голову, он позволил себе поскулить. Ойкава знал, что выглядел, как страшилка, когда, сверкая острыми лопатками, полз сначала к краю кровати, а затем к столу, на котором, подобно кубку, сиял стакан воды.
Цукишима застал Ойкаву в интересном положении, испугавшись, когда не нашёл предмет своих обязанностей на кровати. Голые ноги торчали из-за кресла, которое было полуразвёрнуто к окну, но стояло спинкой к двери. Кей немедленно обошёл бархатный предмет мебели и не смог сдержать короткого смеха. Владыка Демонов, некогда наводивший ужас на любого, кто только смел упоминать его в своих мыслях, валялся у стола, силясь дотянуться до стана воды.
Ойкава зашипел на слугу, когда тот самым наглым образом забрал «приз». Демон потянулся следом, но упрямый Цукишима издевательски выпрямился, держа в одной руке бокал, а в другой очередной тканевый бред извращенца. Ойкава бессильно откинул голову, зацепившись рогами за стол. Тело его сползло ниже, являя его в очень неприглядном виде. Какой позор.
— Что же вы сразу не сказали, Ваше Высочество! — притворно воскликнул очкарик. — Я бы сразу подал вам стакан воды, как образцовый слуга, стоило вам лишь попросить, — желаемое опасно болтыхалось в чужой руке, рискуя полностью пролиться на жёсткий тёмно-лиловый ковёр.
— Чего ты хочешь? — на выдохе произнёс демон, стараясь медленно моргать, чтобы навернувшиеся от бликов и боли слёзы не скатились.
— Я? Да что вы, увольте! Я ничего не хочу, — Цукишима присел перед ним на корточки, опасно сверкнув очками. Издевался. — Хотя, если вы настаиваете, я скажу вам, — он поднёс стакан воды к лицу Владыки и начал сильно им водить из стороны в сторону, словно маятником, придерживая за хрустальный обод. Ойкава смотрел прямо в глаза. — Я всего лишь хочу проучить того, по чьей вине погибли сотни тысяч ни в чём неповинных созданий, — могильным голосом закончил Кей, став в мгновенье ока жестоким ангелом, решившимся на святую войну.
Вода, до этого расплёскивающаяся на его ноги и грудь, полилась сплошным потоком на голову. Но Ойкава не моргал, безэмоционально смотрел на взбешённого блондина. Он должен был рано или поздно с этим столкнуться. Ненависть, гнев, страх и зависть перемешались в этом замке. Единственное, что отделяло его от прилюдной казни и пыток, — это существование Ушиджимы: связав их брачным контрактом, он объявил Тоору своей собственностью. Теперь, если, а точнее когда, ему решат отомстить, этим «хочунам» придётся искать обходные пути.
Ну или был вариант похуже. Они все сплотятся против него и будут друг дружку покрывать, делая с беззащитным демоном всё, что их пострадавшие от тирании души захотят, пока Император не видит. А он не видит целый, мать его, день. Ночью же сам принимается за изощрённые инструменты пыток. Чудесно, ничего не скажешь.
Цукишима со стуком поставил пустой сосуд на стол, кинул тёмные лилово-фиолетовые полупрозрачные (видимо, так будет всегда) одеяния на спинку кресла и подошёл к окну.
— Если ты думаешь, что я собираюсь облегчить тебе жизнь, то ты сильно ошибаешься. За дверью твоего защитника ждут сотни людей, и каждый из них уже придумал, чем тебе отплатить. И я в их числе, — ангел ступил одной ногой на подоконник. — Слетаю за полотенцем.
Цукишима оттолкнулся и улетел в неизвестном направлении. Ойкава дышал спокойно. Вода ледяными иглами падала на его тело, стуча именно в тех местах, где кожа только-только начала затягиваться от бесконечного давления цепочек. Он знал, что так будет, так что не о чем переживать.
В конце концов, если он умрёт, все только будут рады.
***
Ойкава ступал по светлому мрамору босиком. Цукишима, до сих пор сердито топорщивший свои белые перья, отказался выдавать ему обувь, потому что в гардеробной якобы её просто не подготовили. Ну что ж, вечеринка начинается.
Демон с самого начал шёл по стенке, не смел даже ступать на красный ворсовый ковёр, дабы не спровоцировать новую волну отмщения. Очкарик стал спусковым крючком и всем своим видом выражал, что готов перейти к большему. Другие это видели и кивали друг другу, совершенно не заботясь о том, что предмет их планов наблюдает за ними. Ойкава тоже игнорировал. Плевать, всё равно его никто не сможет убить. Да, могут навредить, причём сильно, но кого это заботит, если даже его собственное тело ему больше не принадлежит.
Цукишима думал, что ему снова придётся плестись за Ойкавой кучу времени, но тот на пятнадцатом этаже остановился. Демон выглядел самодовольным, затормозив у окна, смотрящего прямо на Западную Башню; большинство было открыто, но некоторые всё же оставались плотно затворёнными, несмотря на адскую жару. Приблизившись к цели, Ойкава кивком головы подозвал Цукишиму.
— Используй магию здесь.
Кей недовольно на него посмотрел. Ойкава улыбался своей «уставшей официальной» улыбкой, которая задействовала минимум лицевых мышц, но была достаточно дружелюбной и вежливой.
— Вы не могли убрать эти переходы, это было бы слишком глупо. Поэтому не заставляй меня повторять, — Ойкава немного повернул голову в сторону слуги, — и включи, наконец, мозги, если они ещё остались, конечно.
Цукишима цыкнул, но подошёл к раме, легко запрыгнув за белый подоконник. Переход, который в мгновенье ока телепортировал смотрящего в направлении коридора окна. Такими ходами были соединены все важнейшие точки, что позволяло быстро попасть в самые нужные места, используя лишь искру магии. Это было возможно благодаря особенному строению башен, внутри которых помещения, а, соответственно, и окна располагались спирально, постепенно переходя от вышей точки к низшей, охватывая весь диапазон замка. Всё держалось на одном — магии правителя.
Белая рама растворилась, а вместо стекла появилась серебристая поверхность, похожая на океан расплавленного металла. Цукишима брезгливо подал руку, и Ойкава не стал отказываться от такой возможности. Всё равно вся магия в его теле куда-то девается, стоит ей только обрести мало-мальски эксплуатируемый вид.
Миг — и они спрыгивают с деревянного подоконника в библиотеке на третьем её этаже. Ойкава давно тут не был, повода посещать верхние этажи не было. Но, как ни странно, кроме парочки читательских столов да новых белых занавесок, ничего не поменялось: всё те же круглые лестницы из тёмного дерева с толстыми поручнями, опрятные полки без единой пылинки и парящие под потолком широкие люстры.
Ойкава выхватил свою руку из ангельской, стоило ему ступить на знакомую плоскость. Он снова заложил руки за спиной и расслабленно поплыл на первый этаж. В его наряде сегодня снова произошли изменения: омерзительный треугольный вырез отсутствовал, зато появился новый, менее открытый, обнажающий острые ключицы; добавился воротник, закреплённый золотым ошейником, плащ, пришитый к плечам и лёгкий, как накидка; и, конечно же, более длинная юбка из ещё более воздушной ткани, из-за которой её полы флагом поднимались от ветра, который гулял туда-сюда благодаря открытым настежь окнам. Золотые цепочки на голове закрыты небольшим кусочком ткани, который красиво опадает к пояснице.
Многочисленные посетители от шока разинули свою преимущественно бородатые рты. Учёные всех мастей и возрастов, которые обычно заседали на втором и третьем этажах, кинулись в разные стороны от него, спокойно спускающегося по лестнице на нижний этаж. Один так испугался, что, стоя на лестнице, перевернулся да выпал!
Цукишима кинулся к нему на помощь, но перед самым полом беднягу подхватил Дайчи, ещё не передавший пост охраны другому. Оба ангела злобно смотрели на Ойкаву, который равнодушно глядел вперёд, ступая на первый этаж.
— Ойкава, что ты с ним сделал?! — взревел Савамура, как только поставил учёного на ноги.
— Я? Ничего, — демон даже головы не повернул, продолжая огибать широкие книжные полки с замершими у них людьми, демонами и ангелами. — Он оказался настолько глуп и труслив, что сам упал, лишь завидев меня.
Упоминаемый им человек взвизгнул и поспешил прочь из библиотеки сверкая пятками. Ойкава хмыкнул, улыбнувшись, Дайчи сжал кулаки и проводил суровым взглядом равнодушного демона. Наконец Ойкава вышел из лабиринта книжных полок, оглядев центр библиотеки, который по совместительству являлся и главные читальным залом. Из-за длинной юбки не сразу было заметно, что демон идёт босиком. Но стоило той шлейфом разлететься позади него, обнажалась правда. Кто задавался немым вопросом, встречался с довольной миной Цукишимы позади Владыки.
— Он что, уже успел довести очкарика? — просвистел Тендо, откинувшись на стуле.
— Похоже на то, — лениво ответил Лев. Яку освободил его от тренировок сегодня, но взамен заставил выучить хоть одно полезное заклинание атаки.
Акааши поднял глаза от книги, когда Ойкава снова плюхнулся на тот же диван, что и вчера. Все взгляды устремлены к Его Супружескому Высочеству, который в данный момент глядел в высокий потолок, откинувшись на спинку софы, и руками играл с цепочками, которые шли от браслетов-наручников к среднему пальцу с двух сторон ладоней. Видимо, Вашиджо решил добавить.
— Эй, очкарик, — начал Ойкава. — Принеси воды, немедленно.
«Ишь как раскомандовался», — зашептались по углам. Цукишима, стоявший прямо у головы демона, глянул на него сверху вниз:
— Вам захотелось добавки, Ваше Высочество? Вы же совсем недавно пили, — партия началась.
— Да, пожалуй, принеси даже два стакана. Ведь у тебя такие хлипкие ручонки, что ты даже один удержать не в состоянии, — парировал Ойкава. Даже не улыбнулся.
Когда Цукишима, скрипнув зубами, скрылся, в игру вступил Тендо, гадючьим взглядом сверля расслабленную шею, ложно беззащитную:
— И как тебя раньше не убили с таким-то отношением, Тоору-кун? Никак не пойму.
— Пытались, и много раз, — зевнул Владыка. — Да вот только силёнок не хватило.
— Но у нас их в избытке, — лукаво пропел Сатори.
— Правда? А что-то и не заметил даже. Видимо, ваш король не так хорош, как о нём говорят.
Зала напряглась. Он открыто оскорбил Императора?! Тендо задорно вскочил со стула и направился к одинокому диванчику.
— Да что ты. А я вот слышал, что нынешний в тысячу раз сильнее предыдущего, — ангел облокотился о край спинки, встряхнув белыми крыльями.
— Сила правителя не играет никакой роли. Земля держится на тех, кто на ней работает, соответственно, о короле судят по его людям. А вы только и можете, что подстилаться под вашего, — он игриво хрюкнул, — благодетеля. — Ойкава повернул голову влево, к Тендо, и цепочки не его рогах согласно звякнули.
Сатори покачал головой, вздёрнул брови и улыбнулся ещё шире:
— Вы ведь в курсе, что все в этом замке хотят вас убить? — Акааши отставил чашку кофе на этих словах. Все в библиотеке сосредоточились на их словесной дуэли.
— Конечно. Пускай, — бросил демон.
— Что, Тоору-кун, уже жить не хочется? — Тендо подошёл на шаг ближе, словно тигр, подкрадывающийся к антилопе.
— Ты неправильно понял, Тен-до-кун, — слащаво пропел Ойкава. — Пуская пробуют, мне не жалко.
Нежная улыбка была встречена сотней мечей, мгновенно воспаривших вокруг Владыки. Советник выпрямился:
— Ты ведь не против, если я начну?
Ойкава отвернул голову, щекой отодвигая парящий чёрный клинок. Окинул взглядом богатый арсенал фокусника и с видом победителя сказал:
— Тендо Иллюзионист. Никто не знает, когда все эти клинки окажутся настоящими, а когда — иллюзией. Всё или ничего, да? Вот только… — демон поднёс палец к копью, целившемуся ему промеж бровей, — ты всего лишь пытаешься повторить за папочкой.
От прикосновения к оригиналу все остальные фальшивые мечи и копья растворились в воздухе. Копьё, на которое указал Ойкава, имело ту же форму, что и орудие Ушиваки. Оно считается каноничным, теперь его изображают на всех фресках и гобеленах. Ойкава сжал чернильный наконечник между большим и указательным пальцами. Тендо напрягся. Все остальные тоже.
Демон провёл пальцами по острию. Отнял руку и посмотрел на красные следы, потер пальцы друг от друга и, звякнув цепочками, повернул голову к ангелу:
— Об него даже порезаться нельзя.
И рассыпалось орудие сотнями тысяч частиц. Сатори хмыкнул, повернулся спиной и прислонился к софе, надув губы. Акааши выпрямился, Лев, топорща белоснежные крылья (да, он был первым ангелом, который привязался к демону, оттого постоянно подле него ошивался. Никто не был против.), вытаращил любопытные глаза. Все замерли. Цукишима под аккомпанемент собственных шагов прошёл к столу и со стуком опустил два стакана воды.
Ойкава широко улыбнулся:
— Я разрешаю, — он широко развёл руки, когда закинул ногу на ногу.
— Что разрешаешь? — надуто поинтересовался Тендо.
— Вы ведь ждали отмашки, верно? Верные псы, не готовые укусить без приказа хозяина. Я разрешаю вам всем попытаться убить меня! — Ойкава начал заливисто смеяться, а некоторые учёные кинулись прочь через переходы и главную дверь разносить новость по замку и окрестным землям.
Когда всё снова стихло, Владыка продолжил, глядя в окно:
— Очкарик сегодня сказал интересную вещь, — выпив стакан воды, Ойкава покрутил его в руке и довольно продолжил: — Сказал, что у меня есть защитник. Ну хоть какая-то польза от этого ублюдка.
Цукишима раздавил пустой сосуд в своих руках, Акааши поперхнулся кофе, а Дайчи принялся сдерживать Тендо, который ринулся убивать Владыку.
Ойкава слыл тираном не за особую жестокость к народу, не за ужасающую магию, а за равнодушие. С какими проблемами к нему ни приходили, он всегда скучающим мутным взглядом окидывал незваных гостей и лениво махал рукой на их проблемы, их безопасность и их жизни. Люди могли только скрипеть зубами, тайно точить вилы, которые потом всей деревней прятали в подвалах старосты, и молиться, чтоб безразличная луна, вечно подёрнутая грузными тучами, сменилась ласковым солнцем и нежным ветерком, свободно гуляющим по безоблачному синему небу.
В этот раз Ойкава заснул сидя. Акааши думал о том, что им всем крупно повезло, что здесь не было Бокуто, иначе библиотека превратилась бы в пожарище их сожжённых крыльев и стараний. Люди, демоны, ангелы — все кругами ходили вокруг беззащитного тирана, высматривали слабые места сквозь прозрачную одежду, скалились на мирно спящее лицо без единой морщинки. Кто-то примеривал оружие, приставляя оное прямо к бледной глотке, кто-то начинал нашёптывать редкое заклинание, а кто-то и вовсе принялся рассчитывать удар, поднося бесчисленное множество раз кулак к самому точёному носу демона.
Он сам дал отмашку, и теперь людей ничто не остановит.
***
Канителью закрутились весёлые будни. Теперь куда бы Ойкава ни ступил, везде его ждала засада: от ножей и примитивных ловушек, упрятанных в тени поворота, до экспериментальных ядов и ослабляющих зелий.
Впервые его отравили прямо в библиотеке, когда Ойкава, спросонья открыв глаза, принялся жевать простую булочку, принесённую ему заместо благополучно пропущенного им обеда. Ойкава жевал упрямо, глотая перчённый хлеб дальше в пищевод, пока все, кто знали об этом, с придыханием ждали реакции диктаторского ублюдка.
Знаете, что случилось дальше? Владыка сладко облизал пальцы, собирая последние крошки, и принялся отсчитывать прячущихся меж стеллажей отравителей:
— Во-первых, попытка не плохая. Через пару минут я благополучно усну, но никаких серьёзных повреждений вы мне нанести не сможете просто-напросто. Во-вторых, вы перепутали ингредиенты, — он лениво откинулся на спинку и прикрыл глаза, пока его белое лицо стремительно синело. — Готов поспорить, яд готовила неопытная девушка годков эдак тридцати. Так вот, — его руки пару раз дёрнулись и червями упали на колени, — вместо корня орешника, вымоченного в желчи лягушки, нужно было взять лягушачью печень и измочить её в яде фиалковой змеи, чей яд славится токсичностью. Коренья деревьев, особенно садовых, годятся только для приправ…
На последнем слове его голос совсем стих, и библиотека погрузилась в предвкушающую тишину. Акааши и Сугавара, которые не знали о покушении, сидели с бледными лицами, вслушиваясь в поднимающийся ветер за окном. Коуши впопыхах принялся ощупывать Владыку, пытался услышать пульс, который совсем не сбился от столь жалкой попытки убиения, да начал колдовать.
И этого позорного случая замковый народ вынес три простые истины: во-первых, магия Владыки не работает ровно так же, как и любая другая магия, нацеленная на его исцеление; во-вторых, в ядах и дальнейших покушениях нужно использовать подавляющую магию пыльцу и зелья; в-третьи, нужно лучше заметать следы.
Начинающую «ведьму» быстро нашли. Она и правда оказалась девушкой почти тридцати лет отроду, которая устроилась на кухню с первыми поднятыми флагами белого солнца. Ушиджима был почти что в ярости, но казнить её не стал, лишь выслал из замка. Бедняжка наследила и на кухне, и в своей комнате, — сдала сама себя. Ушиджима три дня бесновался, в течение которых разнёс тренировочную площадку в пух и прах, пока Ойкава спал после прочищения организма.
Но больше такого не повторилось. Люди стали осторожнее, внимательнее и кровожаднее. Ах, он им советы раздаёт, так значит! Ну, сам напросился. Жаркий август стал для них для всех настоящим аттракционом, даже похлеще войн всяких будет! Бесконечные отравления, попытки удушения, ножевые ранения, насильное вливание ослабляющих зелий и даже едва ли не успешная попытка утопления кувшином воды.
Сугавара носился из одной стороны замка в другую, чтобы оказать посильную помощь. С каждой новой попыткой Ойкаве становилось всё хуже и хуже, раны не успевали затягиваться, а выжженные ядами пищеводы практически перестали функционировать.
Но этот засранец каждый день исправно ходил в библиотеку, не позволяя себе отключаться дольше, чем на пару часов. Пока Ушиджима был в своём кабинете, за безопасность Ойкавы отвечал мраморный пол и мягкость диванных подушек — и больше ничего. Обыденностью стали подножки и последующее осмеяние распластавшегося демона, которому его личный слуга и руки не подаст; «подарки» в виде непрошенного чая или печений, которые, вопреки прямому приказу Его Величества, не дегустировались; и, конечно же, якобы случайные удары проходящих мимо него людей.
Одеяния его оставались такими же роскошными и манящими, не умеющими скрывать синяки и порезы по всему телу; руны такими же мощными, добивающими его каждую ночь и забирающие надежду при свете солнца; скулы столь же острыми и бледными. И взгляд — такой же равнодушный.
Бокуто недовольно поглядывал на Владыку. Его через день травят в библиотеке, а он всё равно приходит, разваливается на своём любимом диванчике и смотрит в окно пустыми глазами. Ждёт, пока ему в очередной раз не преподнесут не заказанные им лакомства и напитки, которые он без промедления пихает в себя. Боже, будто еды ему нормальной не дают!
Сегодня Ойкава пришёл в полупрозрачном чёрном одеянии, без цепочек на голове и побрякушек на руках, и наконец-то в балетках, а не босиком. Юбка прикрывала худые щиколотки, чуть выше которых виднелись такие же лёгкие чёрные нераздутые шаровары; вырез, правда, остался таким же большим: до середины груди. Никаких камней, кроме рун, никаких излишних цепочек и побрякушек. Тёмная элегантность во плоти.
Шёл Владыка покачиваясь, но в то же время плавно, будто пританцовывал неспешной волной. Взгляд клинком смотрел только вперёд — в никуда. Диванчик взяли моду у него отбирать, демонстрируя всю полноту власти над тем, кто напрочь теперь её лишён. Толстопузые учёные и гости лишь посмеялись, когда увидели его входящим в их священную обитель, которую Владыка будто очерняет из раза в раз своим присутствием. Отвернулись и больше не шелохнулись, явно намереваясь просидеть на нагретом их толстыми задницами месте до самого закрытия. Ойкава их даже не заметил, плавно спикировав к ближайшему пустому столу.
Его новое место оказалось левее софы и ближе к длиннющей книжной полке. Зато ветерок из открытого окна-портала, ведущего в свободные дали его потерянных земель, дул прямо на него. Тоору отодвинул стул с грохотом и сел боком, уставившись на открывшиеся ему пейзажи.
Цукишима последнее время молчал и выглядел несвойственно уставшим. А всё из-за того, что именно он должен был носиться за горе-преступниками и укрывать их от гнева Императора, давая им время собраться с силами и придумать более действенный план. Поправив натершие переносицу квадратные очки, он оглядел сегодняшний состав «лиги»: полсотни «учёного мяса» (людишек без сил, зато с амбициями трёх тысяч Ойкав), бо́льшая часть советников, Сугавара, Иваизуми на страже и даже Яку со Львом. Только Шимидзу-сан для полного комплекта не хватает.
Даже если кому-то поначалу это шоу не нравилось своей жестокостью и слишком частым горящим энтузиазмом простых трудящихся, эти самые «кто-то» к третьей неделе издевательств стали ярыми поклонниками местного праздника пыток. Особо азартные начали делать ставки. Но не «кончину» Владыки, пока нет — тот даже дня не пропускал в кровати. Пока они ставили на то, чья же попытка наконец-то выбьет упёртого демона из колеи.
С приходом Ойкавы атмосфера в библиотеке неизменно менялась: всем становилось не до книг. Даже если кто-то пытался сосредоточиться на чтении или переводе, они, будто повинуясь примитивному стадному инстинкту и детскому извращённому любопытству, всё равно откладывали книги в сторону.
Акааши это, откровенно говоря, бесило. Как только Владыка начал посещать библиотеку, он не смог продвинуться в своих исследованиях ни на сантиметр. А разогнавшийся аттракцион насилия никак не способствовал возвращению нужной атмосферы. Акааши был уверен: даже будучи практически без сил и на грани смерти, Ойкава своим мерзким голоском надиктовывает ему свои правила игры. И пока Акааши безбожно проигрывает всухую.
Очередной спектакль начался. Книги перестали быть тем, чем они задуманы, и стали лишь прикрытием для неумелого подглядывания за истощённым демоном. Ойкава с громким хрустом разогнулся и облокотился на стол, подпирая непомерно тяжёлую голову. Хотел прикрыть глаза и расслабиться хоть немного, но в игру вклинился гроссмейстер провокаций Куроо:
— А чего это ты без брюлек сегодня своих, а, Ойкава? — елейным голосом начал демон-кот, отложивший свою книгу обратно на полку. Шёл медленно, явно наслаждаясь предстоящей игрой.
— Выторговал у Ушиваки, — лениво парировал Владыка.
— И как же?
— Раком, Тецу-чан, раком.
Вместе с Куроо не сдержалось ещё человек тридцать. Вот это уровень самоиронии! Да, Ойкава, ты хорош, очко тебе. Твоё же, пха-ха-ха!
— Уделал, — признал Куроо и взглянул на равнодушного демона.
Ойкава всегда всему противился, назло делал так, как ты от него меньше всего ждёшь. За это его и ненавидели, и боялись, и уважали. Может и любили, но Куроо таких не встречал. И даже сейчас он особняком настаивал на своём: против палящего Солнца он был потухшей Луной. Пока все — даже Акааши! — загорали под палящим диском, покрываясь загаром или лёгким румянцем, Ойкава бледнел всё сильнее, и наверняка специально изводил себя, чтоб не попасть под власть Солнца.
Если Солнце никак не хочет заходить, всё сгорает. И Луна в первую очередь.
Куроо открыл было рот, но тут Ойкава улыбнулся. Нежно, почти невинно, и выставил слабую руку с поднятым указательным пальцем.
— Иди ко мне, дорогая.
Лев, стоявший под прицелом «указки», занервничал. Яку вышел перед ним и злобно осклабился, топорща тёмные древесные крылья ястреба. Но перед его носом вспорхнула крошечная птичка, влетевшая в просторное помещение извне. Она, радостно хлопая светлыми крылышками, летела на голос, звавший её, когда она только присела на подоконник. И совсем не пугливо приземлилась на подготовленную для неё жёрдочку. Её хрупкое тельце и совсем крошечное сердечко, вздымающее мягкие перья, в руках безжалостного демона.
Ойкава поднёс находку к лицу, тепло вглядываясь в глазки-бусинки мельтешащей из стороны в сторону головки. Пригладил перья доверчивой пташке и потёрся о неё носом. Куроо на периферии зрения застыл с раскрытым ртом, не в силах скрыть шока.
— Тецу-чан, давай сыграем в угадайку, — таинственно начал Тоору, подняв глаза на замершего в потерянности демона-кота. Тот рефлекторно кивнул. Ойкава улыбнулся саркастично и начал бойко загадывать загадку:
— Кто столь же ужасен, сколько опасен? — он перевернул руку, и его певчая подружка со звонким чириканьем перебежала на раскрытую ладонь.
Видя, как Ойкава всё плотнее сжимает тиски вокруг беззащитной жертвы, Куроо хотел сказать: «Ты». Но Ойкава сомкнул плотную тюрьму. Из его ладоней полился лиловый свет под аккомпанемент разрывающихся птичьих связок. Куроо ринулся было гаркнуть на него, но в резко потемневшей комнате до его ушей донеслось:
— Куроо,
держи жабу!
И — в него полетела непонятная субстанция. Когда он поймал её рефлекторно, то тут же выпустил, знал ведь: слизь жаб очень часто бывает ядовитой. Уродливое создание болотного цвета шлёпнулось на пол и ускакало прочь под смех того, кто её обратил. Ойкава смеялся искренне и чисто, довольный своей шуткой, и успокоился только спустя десяток секунд одолевающего его горло холода клинка. Бокуто плотнее придавил серебряный кинжал к артерии, а Владыка беззаботно отмахнулся:
— Не волнуйся, она не ядовитая.
Куроо смотрел на свои руки в самой натуральной панике, пока подоспевшие Сугавара и Акааши осматривали его. Яку мельтешил клинком, приставленным к виску Ойкавы, пока Иваизуми с ножнами наготове прорычал:
— Что это было?! — Ойкава смерил его самым жалеющим взглядом из возможным и брезгливо ответил, подавшись головой назад:
— Магия, Ива-чан. Я думал, ты знаешь.
— Что это, блять, было?! — взорвался Бокуто. Страх гулял меж их сердцами. Они ведь должны были быть по защитой! Как он смог воспользоваться магией?!
— Он прав, она не ядовитая! — вскинулся Сугавара, его завитушки дыбом стояли.
— Ойкава-сан, как вы..? — начал Акааши, но Владыка от них уже отвернулся. Медленно развернул голову к Бокуто, нарочито близко припав к кинжалу. Ровным движением поднялся, давая алой крови пролиться на чёрную одежду, очерняя её ещё сильнее.
Бокуто отнял короткий клинок, но тоже приосанился, не давая Владыке взять над ним бесповоротное первенство. И хотя разница в их росте была совсем небольшой — в пользу Бокуто между прочим! — его не покидало стойкое, липкое, как нефтяная смола, ощущение, что он стоит на коленях.
Ойкава улыбнулся жестоко и петляющими змеиными движениями приблизился к бывшему подчинённому вплотную. Их носы замерли в миллиметре друг от друга, но дыхания слышно не было. Кровожадная пасть раскрылась в ужасающем подобии улыбки, и колени Котаро подогнулись. В библиотеке забушевал ветер, да такой, что, казалось, солнце почернело.
Нет, не показалось. Солнце закрыло тучами!
— Я же говорил, Бо-ку-то-кун, — Ойкава облизнулся и наклонился, когда Бокуто бухнулся на пол, замерший от подавляющей энергии. — Ты мне не ровня. Никто из вас.
Все, у кого было оружие, немедля кинулись в бой. Яку замахнулся клинком, а Иваизуми попытался схватить его. Ойкава танцующим движением обогнул обоих, давая им упасть к Бокуто, — но врезался в кого-то, кто был выше него. Тоору поднял заинтересованный взгляд, смотря снизу-вверх на агрессивно настроенного Льва. Тот прошипел: «Не тронь Яку-сана». Взлетевшие брови Ойкавы мирно опустились, и он лениво шагнул прочь от ангела. Тучи рассеялись, будто их и в помине не было.
Люд застыл скованными страхом статуями. Ойкава проплыл к окну, по пути махнув рукой небрежно, и почти сбежавшая лягушка пушинкой легла в его ладонь. Он поставил её на подоконник и провёл пальцем от головы до пят. Яркая вспышка — и пташка, жалобно крича, устремилась прочь. Цукишима, стоявший с раскрытым сковывающим кругом наготове, рассеял его, медленно опуская напряжённые руки.
— Ну что, расходимся? — улыбнулся дьявол.
***
Вели его в комнату целым конвоем, в котором сам подопечный был единственным спокойным участником. Хотели нацепить на него наручники, но Цукишима ограничился лишь запирающими заклинаниями на его ладонях, которые неистово шпарили кожу, вступив в активную реакцию с рунами. Быстро доложили Его Величеству, и тот распорядился с рассвета до заката выделить двух охранников у его покоев. Будто это поможет, Ушивака!
Кей намеревался остаться в ванной, где Ойкава тактически пережидал бурю, но старческая рука отвела его прочь, мол, всё равно никуда не денется. А сам Вашиджо бесцеремонно зашёл внутрь, плотно прикрыв за собой дверь. На расписной плитке, покрывавшей стены и пол, красовались бутоны крови, брызгами застилавшие всё видимое пространство. Сам Владыка на руках пытался добраться до ванной, сохранив на лице хладнокровную улыбку кровожадного монстра, коим он и являлся для людей за этой белой дверью.
Ювелир присел рядом с ним на корточки, одной рукой заводил кругами по спине, а другой прижался к пупку. Массировал, пока демон кашлял кровью. Его рога возвращались в норму. Владыка особенный, только у него рога имеют две формы: обычную и боевую. В обычной они похожи на все остальные, но в боевой форме они будто покрываются пластинами-кольцами, становясь плотнее и острее.
И вот натужный кашель сошёл на нет, только накопившаяся во рту кровь начала методично капать на заляпанную плитку.
— Ну-ну, будет тебе колдовать. Силёнки б для ребёнка поберёг.
Ойкава вскинул руку в красных пятнах и зацепился за чужой воротник, сжимая его изо всех оставшихся сил. Низко прорычал:
— Закрой пасть!.. Я убью эту мразь, — сбитое дыхание вызывало жалость, что придавало особой комичности его положению.
И хотя непонятно было, говорил он об императоре, об их теперь растущем ребёнке или ещё о ком-то, Вашиджо добродушно хмыкнул, мол, давай-давай. Рук так и не убрал. Наоборот, той, которая на животе, плотнее прижался к худому телу, большим пальцем нащупывая упрятанную в пупке руну.
Пока оследние пару недель Владыку травили, душили, били и пытались убить, руны защищали то, что путём каждодневных усилий императора начало расти внутри него. Старик был доволен, как и молодой Император, ещё не знающий наверняка, но чувствующий успех их предприятия. Не зря же заставлял демона ночи напролёт трахаться с ним да спать с членом внутри. Магия, коей итак были крохи, начала следовать инстинкту его вида — защищать плод, отдавая ему все имеющиеся ресурсы. Оттого и послабления давали, чтоб не загнулся окончательно.
— Ну-ну, поднимайся, — начал ювелир, своими до странного сильными руками поднимая демона с залитого кровью пола. Ойкава, будучи сильно выше, согнулся почти вдвое, чтоб не упасть, и повис на седом старике. Тот тщательно вымыл его рот и грудь от крови. На одежде всё равно ничего не скроешь, но из-за чёрного цвета можно было подумать, что Владыка облился. Если не принюхиваться к густому запаху железа, конечно.
Вашиджо планировал всё это дело очень долго и тщательно, уделяя особое внимание процессу формирования плода. Руна должна стимулировать и ускорять процесс, но никак не вредить. И она с этим справлялась, в отличие от демона, который своим наплевательским к себе же отношением пытался погубить результат его многолетних исследований и экспериментов. Но нет, он не даст этому просто так случиться. Пока не пожнёт плоды усилий, по крайней мере.
Укладывая слабого Владыку на постель, Вашиджо принялся разжигать особые благовония, сделанные на самых лучших плантациях Небес: тут тебе и шкурки апельсинов, и корень райской яблони, и лепестки радужной вишни, и куча-куча всего, что использовали в различной косметике местные роженицы, дабы потомство выросло непомерно сильным и здоровым.
— Отдыхай, Высочество, — склонил голову ювелир и, уходя, похлопал его по животу.
Дверь закрылась, оголяя нервы. Ойкава был в большей мере реалистом, но легко переключался в режим мечтателя, когда наступали особо тяжкие времена. И последние недели он только и делал, что воображал себе, что люди действительно научились делать отменные яды и что боль в животе и тошнота от их стараний, а не от того, над чем так корпел его ублюдочный муженёк.
Боги, сколько он пережил! Не сосчитать часы «страстных ночей», пропахших ароматическим воском и цветами, маслами и дымом благовоний, в течение которых ему не давали спать, есть, пить, лишь бы уже наконец заставить его тело танцевать под их членообразную удочку. И в одну из таких ночей им это удалось. Сердце его тогда билось слишком быстро, а силы, до этого свободными речушками гулявшие по телу, вдруг устремились к одной точке — руне в пупке. Ойкава тогда долго и протяжно орал, не в силах пережить стреляющую поясницу и ощущение, будто чья-то рука раздвигает органы, чтобы дать пролезть меж ними чему-то маленькому, но уже слишком значимому, чтобы бросить его без защиты.
С тех пор прошло две с половиной недели. Каждую ночь, да и вообще каждую свободную секунду Тоору чувствовал нечто давящее на него изнутри, что-то маленькое и отвратительное ему, что-то, что явно стремилось к образу Вакатоши, а не к его. У Ойкавы было очень плохое предчувствие по поводу этого существа. Очень неприятное и зудящее, не дающее ему спать, даже когда организм умолял прикрыть глаза на краткий миг тишины.
Лежа и ощущая магию, стремящуюся окутать беззащитное дитя от горестей внешнего мира, Ойкава вспоминал мамину колыбельную. Мама его была прекрасной царицей и уважаемой во всех трёх мирах демонессой, женщиной, которой без страха мог довериться случайный прохожий. Мама была той, кто по ошибке не родился божеством.
— Давай я спою тебе, Тоору?
— Не надо! Я уже не маленький! — она пригладила его шальные волосы.
— Конечно, Тоору уже совсем большой демон, такой же взрослый, как папа, — она всегда улыбалась достаточно ярко, чтобы восполнить никогда не показывающееся солнце.
— Правда-правда? — захлопал глазами ребёнок. — Я буду таким же большим и сильным?
— Правда-правда, — тихонько пропела она. — Обязательно будешь, мой дорогой Тоору.
Её колыбельная стала особой песней, которую полюбил народ. Она стала тем, что объединяло их на земле ненастий и смертей, трагедий и похорон. Ойкава до сих пор слышит знакомые напевы в тёмных коридорах, где его поджидают очередные караульные с ножом наперевес.
«Может, если я спою ему, он отпустит меня?» — проскочила мысль. В том, что это «он», Ойкава не сомневался. Рука в последнее время принялась самовольничать и без указки ложиться на пока что плоский живот в поглаживающих движениях. Что ж, хуже не будет, так что стоит попробовать.
Не плачь, не плачь, моя Луна,
Свети, ярчайшая звезда.
Гори и грей нас всех во тьме,
Коль не уступишь небо мне.
Взойдёт то Солнце не спеша,
А ты, холодная моя,
Уйдёшь за горизонт грустить,
Да слушать отзвуки молитв.
Дитя вняло ему со всей подобающей для будущего младенца трепетностью и внимательностью. Поясницу попустило, и Ойкава самодовольно ухмыльнулся:
— Маленький чертёнок, уже изводишь меня?
Ну что ж, теперь можно и передохнуть. Засыпал он со спокойной изнеможённостью после тяжелого трудового дня.
Ушиджима за дверью неловко отмер лишь спустя полчаса. Он никогда не слышал, как Ойкава пел. За углами ловил обрывки искусственного смеха, незаметно лицезрел последние секунды его бодрости, когда мог дотянуться и прикоснуться к невесомым вьющимся прядям. Но никогда не думал, что голос, снящийся ему в его заветных мечтах, может быть настолько … хрустальным. Чистым и прохладным, будто воплощение Луны.
Сжав рукоять меча, Ушиджима ещё раз убедился, что данное ему свыше сокровище нужно беречь до последнего вздоха.
