бумажные сердца

      Белые, холодные стены больницы встречают Ники уже третий день подряд, безразлично шепча ему что-то каждый раз, когда он быстрым шагом преодолевает расстояние от входной двери в здание до палаты своего отца, находящейся на четвертом этаже. Лифт здесь всегда переполнен торопливыми докторами и суетящимися пациентами, поэтому приходится вновь подниматься пешком. Японец за все эти три дня, прошедшие после того, как его отца привезли сюда на машине скорой помощи с сердечным приступом, выходил на улицу только для того, чтобы хоть немного свежим воздухом подышать и в ближайший супермаркет сходить за очередной банкой энергетика. Он отца, так и не пришедшего в сознание, одного оставлять не хотел, палату его почти не покидал, находясь рядом с мужчиной и утром, и днем, и даже ночью, засыпая сидя на мягком, но все же не очень удобном для сна, стуле.       Нишимура, на самом деле, никогда за свою жизнь не разговаривал с отцом так много, как за последние дни — и неважно, что старший не может ему ответить, Рики на двести процентов уверен, что тот его все равно прекрасно слышит. Блондин папе про Сону много и долго рассказывал, с теплотой в груди и нежностью в голосе упоминал каждый момент, проведенный с Кимом, о чувствах своих к нему говорил, честно признаваясь, что и вправду влюблен в этого солнечного мальчишку, который каждый день спасает его своей яркой, сияющей улыбкой. Он рассказывал обо всем, что придет в голову: о танцах, о школе, о друзьях, и о многом-многом другом, чем всегда хотелось поделиться с отцом. Парню даже как-то легче на душе стало, когда он выговорился о своих давних обидах и поделился с мужчиной своей болью, что уже очень давно таится глубоко-глубоко внутри. Сону обещал, что если высказаться и отпустить все обиды, то обязательно станет лучше, и это, на удивление, оказалось чистой правдой.       К слову, с корейцем они не виделись с той самой ночи, когда все это случилось. Рики, заплаканный и дрожащий всем телом, почти сразу попросил Тэхена увезти его в больницу к отцу, и тот, хоть по началу и убеждал юношу, что лучше сделать это утром, когда он окончательно успокоится и отдохнет, все же не мог ему отказать, понимая, насколько это было для него важным. Для Тэ, если честно, стало огромным удивлением то, как сильно Ники переживал за человека, который причинил ему столько боли и страданий — блондин поистине очень светлый мальчик, и его волнение за отца-тирана и искреннее пожелание ему самого лучшего исхода действительно вызывает восхищение. Мама бы им точно гордилась.       Нишимура соврет, если скажет, что не соскучился по Киму за эти несколько дней, проведенных в больнице с отцом, потому что, хоть он и сам попросил брюнета дать ему совсем немного времени, чтобы побыть одному (ну, почти одному), нехватка чужой поддержки, нежных касаний и согревающих объятий, любимого аромата сладких духов и уже такого родного голоса прекрасно дает о себе знать. Да, они созванивались почти каждые пару часов, переписывались и обменивались милыми сообщениями, но этого Рики крайне мало, ему этого недостаточно. Ему так хочется поскорее увидеться со своим парнем, что от ожидания его приезда в клинику у японца все конечности сводит и мысли в голове только лишь темноволосым забиваются. Сону уроки в школе не пропускает и тренировки добросовестно посещает, так что ждать младшему приходится чуть ли не до самого вечера, пока Ким не освободится и не примчится к нему через весь город на такси.       И, если честно, Ники думал, что захочет остаться в больнице еще на пару дней, надеясь, что хотя бы за это время его отец очнется и он сможет быть рядом с ним в этот момент, но как только блондин из большого, широкого окна в палате мужчины увидел движущуюся на улице угольно-черную макушку с разлетающимися от ветра во все стороны пушистыми волосами, все внутри него громко прокричало о том, что больше без Сону он не продержится, просто не вывезет. Он не сможет больше ни минуты провести без своего Солнца, без своей яркой звездочки, светящей ему с черного, бескрайнего неба. Ники нуждается в старшем. Нуждается в нем сейчас больше, чем в ком-либо другом; нуждается в его ласковых руках и любящих глазах, нуждается в его лечащих лучше, чем любые лекарства, поцелуях.       Из палаты Нишимура буквально вылетает, из-за чего случайно чуть не сбивает на своем пути медсестру, но успевает коротко и неловко перед ней извиниться. Он ускоряется, когда спускается по лестницам, и плевать ему абсолютно, что повсюду предупреждения развешаны о том, что бегать ни на лестницах, ни по коридорам нельзя — ему слишком сильно хочется увидеть Кима после пусть и короткой, но кажущейся целой вечностью трехдневной разлуки, так что возможность поскользнуться его сейчас мало беспокоит. Когда японец наконец оказывается на первом этаже, в его поле зрения тут же попадает Сону, стоящий около регистратуры и, тревожно переминаясь с ноги на ногу, расспрашивающий о чем-то молодую девушку за стойкой. Младший, глядя на парня, своего парня, не сдерживает легкой улыбки, и ему кажется, что даже если он уже выплакал все слезы, коих больше в его организме вообще не осталось, то сейчас он вновь позорно, словно маленький пятилетний мальчишка, разревется, как только крепко обнимет брюнета. Но он ведь честно-честно постарается быть сильным и не заплакать, правда?       — Сону!.. Сону-хен!       Громкий нишимуровский крик раздается по всему этажу, заставляя пациентов, стоящих тут и ждущих своей очереди на получение карточки или какого-то направления, удивленно обернуться на юношу, однако его их любопытные взгляды нисколько не интересуют. Танцора вообще все вокруг интересовать перестает, когда он видит, что Сону, явно услышавший свое имя, слетевшее с чужих уст, тоже оборачивается в его сторону. Кажется, они оба замирают в то мгновение, когда их взгляды пересекаются друг с другом.       — Сону-хен… — светловолосый подбегает к старшему, останавливаясь ровно в метре от него, и в глаза карие заглядывает, без слов обо всем-всем ему рассказывая и молча жалуясь на то, что отец до сих пор не очнулся. Ким его, на удивление, понимает без каких-либо слов и медленными шагами сокращает оставшееся между ними расстояние, сразу же осторожно прижимая японца к себе и заключая его в свои робкие, трепетные объятия. — Я так соскучился по тебе, — шепчет Рики, с такой же аккуратностью и нежностью обняв парня в ответ, одну ладонь размещая на его спине, а вторую — на затылке. Он глаза прикрывает и вымученно выдыхает.       — Я тоже соскучился. Не представляешь, насколько сильно, — негромко произносит Сону, лицом утыкаясь в ключицы блондина, которые, по ощущениям, стали еще острее за те дни, пока они не виделись. Это моментально вызывает у Кима беспокойство. — Боже, Ри, ты хоть что-нибудь ел? — взволнованно задает вопрос он, на что Нишимура виновато затихает, губы в тонкую линию поджимая. Старший хмурится, брови к переносице забавно сводя. — Эй, мы ведь договаривались, что даже если у тебя совсем пропадет аппетит, то ты все равно будешь хоть чем-нибудь питаться. Неужели ты нарушил свое обещание?       — Прости, — тихо, скомкано извиняется японец и лишь ближе, сильнее к парню жмется, не желая больше ни на секунду отпускать его от себя. Он к шее чужой льнет и щекотно тычет в нее носом, словно котенок, заставляя корейца едва слышно захихикать, а после шумно, расслабленно вдыхает кимовский неописуемо приятный запах, наконец вновь заполняя легкие любимым ароматом. — Даю слово, что съем все, что ты приготовишь. Обещаю. Только не ругайся на меня, ладно? — говорит мягко, шутливо, зная, что, на самом деле, хоть Сону и выразил свое возмущение по поводу неумышленной, но все еще голодовки блондина, ругаться, злиться и кричать на него за это он уж точно не станет — это мог бы в своей не грубой, но поучительной манере сделать Джей, но никак не Сону, только не он.       — Я приготовлю тебе свои самые вкусные блюда, — обещает Ким, и Ники, хоть и не видит лицо брюнета в этот момент, но отчетливо слышит, что тот сейчас улыбается. — А хочешь, закажем сюда пиццу и фильм какой-нибудь вместе посмотрим? Что скажешь, м? — предлагает юноша в надежде, что подобное времяпрепровождение поможет младшему хоть немного развеяться и отвлечься от всего того, что на него свалилось. — Мне завтра, правда, снова нужно на учебу, но, если пожелаешь, я останусь здесь с тобой на всю ночь и уеду только рано утром, когда ты будешь еще спать.       Ники не хочет, чтобы они с Сону вновь разлучались на несколько дней и встретились только в конце недели, когда у корейца будет выходной и свободное время, чтобы приехать в больницу. Ну уж нет. Ему было достаточно тех трех дней, проведенных без Кима, и находиться тут без него еще столько же будет просто невыносимо. Нишимура, конечно, не хотел покидать отца, хотел быть рядом с ним ровно до того момента, как он наконец придет в себя и очнется, хотел быть первым, кого увидит мужчина, только-только открыв глаза, хотел обнять его впервые за долгие годы, надеясь, что отец сделает это в ответ. Но Рики, черт возьми, больше не может без Сону, и снова перекрывать себе воздух, забирать у себя единственный источник кислорода, который помогает ему свободно дышать полной грудью, он явно не собирается.       — Я хочу вернуться домой, — тихо-тихо шепчет танцор, и его голос мягко приземляется возле уха старшего, посылая приятные мурашки по телу парня. Сону знает, что под этим крайне отчаянным «домой» Ники имеет в виду его, Кима, квартиру, причем говорит это как будто и не осознанно совсем, видимо, настолько сильно привыкнув к тому, что за последние несколько недель он практически поселился у корейца, то ночуя у него, то, уже даже не спрашивая разрешения, хвостиком увязываясь за ним после школы, чтобы вместе поваляться на удобной кровати брюнета и посмотреть какое-нибудь очередное аниме на его ноутбуке. Шутки их друзей про то, что этим двоим скоро придется снимать одну квартиру на двоих, похоже, в ближайшем будущем могут стать вовсе не шутками, потому что им даже спать по отдельности, не имея возможности обнимать друг друга, теперь тяжеловато — сразу создается ощущение, будто чего-то не хватает. — Поехали, м? Пожалуйста, хен. Я больше не могу тут находиться.       С тех самых пор, как еще совсем-совсем маленькому Рики приходилось целыми днями проводить почти все свое свободное время в клинике, где лежала его умирающая мама, японец всей душой ненавидит находиться в больницах. Его каждый раз мелко трясет изнутри от запаха лекарств и уколов, от вида капельниц и от людей в белых халатах, потому что все это заставляет воспоминания из прошлого постепенно, друг за другом, всплывать наружу и непрерывно прокручиваться в голове снова и снова, повторяясь в мыслях и показывая одни и те же страшные картинки бесчисленное количество раз. За эти несколько дней он успел вспомнить достаточно, чтобы отчаянно желать поскорее покинуть это отвратительное место.       — Поехали, — соглашается Сону и, растянув губы в легкой улыбке и ласково потрепав младшего по светлым волосам, приподнимается на носочки, чтобы оставить невесомый, полный вложенной в него мягкости и нежности, поцелуй на чужом лбу. — Если у тебя остались какие-то вещи в палате отца, то я подожду здесь, пока ты заберешь их, хорошо? Думаю, ты захочешь еще немного побыть с ним наедине перед тем, как мы уедем.       — Но я не хочу заставлять тебя ждать, — следом произносит блондин и ладонь старшего своей находит, пальцы их робко сцепляя. И кто бы мог подумать, что прежний холодный, отстраненный, закрытый Ники на самом деле окажется настолько тактильным и нежным, что, находясь в отношениях, и секунды без прикосновений к своему парню не протянет. — Мы же и так не виделись трое суток, я не хочу снова разлучаться.       — Глупенький, — кореец негромко смеется и свободную руку подносит к щеке младшего, чтобы уже в следующую секунду провести по ней ладонью, теплыми пальцами оглаживая чужую острую скулу. — Ты же не на час туда уйдешь. Не переживай, я подожду столько, сколько нужно, а когда вернешься, вызову такси и мы вместе сходим в ближайший магазин, чтобы ты хоть чем-нибудь перекусил по пути до дома, окей?       Светловолосый пару раз кивает и, коротко пообещав, что вернется ровно через пять минут, на пятках разворачивается и быстрым шагом направляется в сторону лестниц. Он слышит кимовское заботливое «Не бегай!», доносящееся сзади, и улыбается широко, темп своей походки и вправду замедляя. Старший головой качает, руки на груди негодующе складывая, но все же отчего-то такую радостную и мягкую улыбку сдержать не может. Через какие бы трудности им двоим не пришлось проходить, они есть друг у друга, и это самое главное, ведь что бы ни случилось, вместе они со всем справятся и выдержат любую боль — достаточно лишь видеть счастливые улыбки и глаза друг друга.       Когда парни наконец-то оказываются у Сону в квартире, доехав до дома старшего на такси, Ники, только зайдя внутрь, первым делом плюхается на мягкую кровать старшего, захватывая в свои объятия сразу двух больших плюшевых медведей, удобно расположившихся на ней. У юноши создается ощущение, будто он здесь целую вечность не был, а не три дня, потому что он вдруг резко осознает, что соскучился даже по игрушкам корейца. Ким усмехается едва слышно, глядя на валяющегося звездочкой на его постели японца: тот со стороны сейчас выглядит как настоящий ребенок, только на этот раз вовсе не сломленный и не разбитый, а довольный, с яркими огоньками детской, невинной радости, горящими в глазах, уголками губ, растянутыми чуть ли не до ушей, и звонким смехом, непрерывно льющимся с уст.       — Тебе точно исполнится в этом году семнадцать, а не пять? — брюнет, хихикая, приподнимает брови, продолжая наблюдать за этой крайне умилительной картиной перед собой. — Я вот что-то в этом очень сильно сомневаюсь.       — Эй! — Ники внезапно приподнимается и садится на кровати, с наигранным возмущением хмуря брови и надувая губы, из-за чего лишь сильнее становится похожим на малое дитя. — Ты себя-то в зеркало видел? Это кому еще из нас пять?       — Ладно-ладно, не злись, — танцор снова не сдерживает смех, и когда Нишимура, сделав то же самое, максимально смягчает выражение лица и устремляет в сторону своего парня взгляд, приглашающий прилечь рядом, Сону и вправду ложится, не смея отказать. Корейца тут же в теплые объятия загребают и крепко-крепко прижимают к себе, словно он — один из тех игрушечных медведей.       — Спасибо, что ты рядом, — полушепотом произносит японец и глаза прикрывает на пару мгновений, чтобы мысленно раствориться в этом чудесном моменте, раствориться в нежных, приятных, вызывающих легкую дрожь по всему телу касаниях и поглаживаниях Кима почти везде, где его крохотные ладони могут достать: спина, руки, плечи, щеки — он не позволяет себе ничего более, да сейчас и совсем не тот случай, когда это стоило бы сделать, но Рики и этого достаточно, правда. — Не только сейчас, а всегда. Ты всегда рядом, и я тебе за это безумно благодарен. Даже не знаю, что бы со мной было, если бы ты не появился в моей жизни, Ким Сону… С тобой я по-настоящему счастлив, и, если придется, я встану против всего мира, но буду до самого конца защищать и оберегать тебя.       Воздух наполняется чем-то сладким, карамельным, и он, словно огромное пушистое облако, поглощает в своей приторной нежности обоих парней, заставляя их разумы наполниться какой-то легкой, ненавязчивой туманностью и будто бы погрузиться в совершенно другую вселенную, в другой мир, где не существует ни проблем, ни печали, ни страданий и боли; они словно погружаются в созданное только для них двоих пространство, где всегда хорошо, тепло и радостно. И им обоим это ощущение чертовски нравится.       — Рики, если ты продолжишь говорить мне что-то подобное, я тебя всего зацелую, — щеки корейца смущенно краснеют, а сам он в глаза чужие заглядывает, искорки влюбленные в них улавливая.       — Так зацелуй, чего ты ждешь, хен? — абсолютно спокойно спрашивает Нишимура, не видя ни единой причины, что могло бы сейчас остановить старшего сделать задуманное. Японец чуть отстраняется от юноши, ложась на бок и опираясь локтем о подушку, а затем на Сону с неким вызовом смотрит, будто сомневается, что тот действительно может его поцеловать.       — Я… — начинает он, но договорить не успевает из-за внезапно раздавшегося телефонного звонка. Сону поджимает губы, а Ники разочарованно вздыхает, понимая, что если старший сейчас возьмет трубку, то не видать ему никаких поцелуев ближайшие минут двадцать точно, потому что Ким та еще болтушка и может говорить по телефону часами напролет, не замечая, как быстро летит время. — Извини, — тихо просит прощения кореец и тянется к прикроватной тумбочке, чтобы взять устройство в руки. Он видит, что на экране высвечивается имя лучшего друга, о чем парень сразу оповещает заинтересованного, любопытного Рики: — Это Чонвон. Прости, я отвечу, — последнее, с чем он обращается к блондину перед тем, как нажать на зеленую кнопку и ответить на звонок. — Ало?       — Эй, Сону, почему ты не брал трубку все это время? Я звонил тебе около пятнадцати раз! Ты хоть знаешь, как мы с Джей-хеном начали волноваться? — по ту сторону телефона тут же слышится недовольный, встревоженный голос Яна и какое-то бурчание, очевидно, находящегося рядом с ним Чонсона. — Где ты? У тебя все в порядке?       — Я дома, все хорошо, — честно отвечает танцор и слышит облегченный вздох своего друга. — Прости, что не отвечал. Я забрал Рики из больницы и мы поехали ко мне.       — Как он? Ему лучше? — обеспокоено интересуется Вон, прекрасно знающий обо всем, что случилось с отцом японца и по-прежнему не забывающий о ситуации в школе с теми фотографиями, выложенными на сайт. — На него столько всего в один момент навалилось, кошмар. Ты тоже, надеюсь, не чувствуешь себя слишком плохо. Как вы вообще оба? Мы с Джей-хеном очень волнуемся за вас…       Ники не слышит, о чем идет разговор и даже по ответам старшего на все вопросы Чонвона не понимает его сути, но ему это и не важно совсем — в нем почему-то именно сейчас просыпается детская игривость, из-за которой он, не обращая внимания на то, что Ким все еще разговаривает по телефону, молча ластится к нему, словно котенок, желающий получить внимание от своего хозяина. Нишимура то в шею чужую носом тычет, щекоча чувствительную кожу темноволосого, то играючи легонько покусывает его руку и пальцы, то к губам тянется, поцеловать пытаясь. Ну что за ребенок?       — Ну хватит, Ри, — хихикая, просит Сону, а Чонвон непонимающе замолкает, даже не догадываясь, что происходит по ту сторону экрана. Будь они с Джеем в одной комнате с этими двумя и видя данную картину вживую, обязательно бы запаслись соленым попкорном и с интересом наблюдали бы за этой до невозможности милой парочкой со стороны. Однако Пак с Яном ничего не видят, так что им остается лишь на громкой связи слушать звонкий кимовский хохот вперемешку с неразборчивым шепотом младшего. — Хэй, ну… — слышится от брюнета, и больше, кажется, вообще ничего.       В какой-то момент оба парня крайне подозрительно одновременно затихают, не издавая ни единого звука и не произнося ни слова. Чонвон хмурится и чувствует, что что-то тут явно не так.       — Эй, вы чего там так резко замолчали? У вас случилось что-то?.. — спрашивает Ян, и в его голосе отчетливо прослеживаются нотки легкого испуга, однако ответа на свой вопрос он так и не получает. Это кажется ему странным, очень странным. — Сону? Ники? Эй, вы где…У вас все нормально?       И только услышав отчетливый и хорошо знакомый звук, обычно издаваемый при поцелуях, до Чонвона и до сидящего рядышком с ним баскетболиста моментально доходит, что у этих двоих там сейчас происходит и почему они так внезапно и резко замолкли — похоже, Рики все-таки добился своего и достиг желаемого, все же получив от своего хена то, на что так старательно напрашивался.       «Вы невыносимые», — последнее, что произносит Вон перед тем, как отключиться, сбросив вызов. В следующий раз, когда Сону позвонит ему, Ян обязательно сделает точно так же в отместку, это он другу точно обещает.       — Упс?.. Неловко вышло, — Ники пытается сделать вид, что ему правда жаль и даже немного стыдно за то, что он так бессовестно уломал старшего на поцелуй во время его разговора по телефону с лучшим другом, но выходит у него это из рук вон плохо, потому что лукавая, хитренькая ухмылочка выдает его со всеми потрохами. И вот как перед чарами этого дьяволенка вообще можно было устоять и сказать что-то вроде: «нет, подожди, давай не сейчас» на его выходку? У Кима с ними справиться явно не получилось, раз он почти без труда принял чужую игру и потянулся к парню, чтобы наконец подарить ему столь долгожданное прикосновение губ.       — Рики, ты… — чуть было не начинает возмущаться старший, но так вовремя состроивший щенячьи глазки Нишимура заставляет его внезапно передумать и остановиться. Ну разве можно ругаться, когда перед тобой сидит такое чудо? Вот и Ники знает, что нельзя, так что бессовестно этим трюком пользуется. Брюнет, томно выпустив из груди воздух, приподнимает согнутые в локтях руки, жестом давая японцу понять, что сдается. Что ж, Рики снова победил. — Ты действительно невыносимый, — беззлобно жалуется Ким.       — Но я тебе нравлюсь, — уверенно подмечает светловолосый, широко-широко улыбаясь и «невинно» хлопая пушистыми ресничками. — Ты едва держишься, чтобы не поцеловать меня снова. Я же вижу.       И как же он, черт возьми, оказывается прав.       — Нравишься, — шепотом соглашается Сону, слабо кивая головой. — Очень сильно нравишься, — добавляет он и уже сам притягивает младшего к себе, чтобы почувствовать вкус его сладких губ на своих еще раз. А затем еще, еще, и еще — до тех пор, пока кислород в легких не закончится и губы не онемеют. Парни довольно улыбаются в поцелуй и знают, что им обоим от этого крышу медленно, но верно сносит.       Оставшееся вечернее время проходит, на удивление, быстрее, чем ожидалось. Ближе к девяти часам в квартиру Кима заваливаются их друзья, которых Ники и Сону пригласили, чтобы окончательно отвлечься от всего, что случилось за последние дни, и хорошенько развеяться в присутствии отличной, веселой компании. Хоть на улице за окном и почти совсем-совсем темно, небо постепенно затягивается черно-синим полотном, и на нем появляются первые маленькие звездочки, в доме корейца благодаря появившейся в нем теплой дружеской атмосфере все кажется таким светлым и ярким, будто сейчас день или позднее утро.       Чонвон и Джей приезжают вместе, судя по всему, находясь вдвоем еще с того момента, как Ян звонил Сону. Танцор, конечно, у друга первым делом интересуется, где они с баскетболистом были и что делали, но в ответ не получает ничего необычного — сидели дома у Пака и нянчились с его маленькой пятилетней племянницей. Брюнет умиляется, представляя эту картину, и шутит о том, чтобы в следующий раз парни и Рики с собой прихватили, мол, он тоже за пятилетку вполне сойдет. Вон, хоть и хохочет звонко, шуточку Кима оценив, но говорит, что за кем-кем, а вот за этим ребенком Сону должен все-таки следить сам.       Джейк с Сонхуном тоже приходят, правда, по отдельности и с разницей в минут двадцать, но это не мешает им практически с самого начала занять места на удобном, мягком диванчике рядом друг с другом. Хун, если его вдруг спросят, почему они с Шимом сидят вместе, обязательно скажет, что это вышло совершенно случайно, и на подколы друзей о том, что они с Джейком прямо как магнитики — всегда притягиваются друг к другу и находятся где-то неподалеку, — будет отвечать, что это просто совпадение и вообще: «Ничего подобного, он сам ко мне подсел!». Только вот рука его, сонхунова, каким-то образом оказавшаяся на плече Джеюна, соврать уж точно не даст. Или, быть может, это тоже всего лишь совпадение?       И, наверное, смотреть фильм ужасов ближе к ночи было ужасной идеей, особенно, если учитывать, что из шестерых парней, находящихся здесь, только Джея кино в данном жанре нисколько не пугает. Джейк и Чонвон тоже не особо боятся, но если Ян старательно делает вид, что ему очень страшно (аж до слез и дрожащего тела), лишь бы погреться в теплых, успокаивающих объятиях Чонсона и непрерывно слушать его нежный шепот о том, что все хорошо, он же рядом, то вот Джеюну, наоборот, приходится набраться как можно больше мужества и бесстрашия, чтобы выглядеть уверенно, вселяя чувство безопасности в, естественно, совершенно случайно прижавшегося к нему Сонхуна. Сонхуна, который визжит, кричит и пищит от страха больше и громче, чем кто-либо в этой комнате или даже самом фильме. Ники и Сону же и вовсе не приходится притворяться и делать вид, что кому-то из них страшно, а кому-то нет — они просто крепко держатся за руки и прячутся друг за другом на особо жутких моментах.       — Ну и уродец, — Джей усмехается, как только на экране телевизора появляется странное и нисколько не пугающее его нечто, похожее то ли на призрака, то ли на какое-нибудь чудовище из известных мистических рассказов. Он чувствует, как Чонвон сильнее жмется к нему, вцепившись в его тело и руками, и ногами, и не сдерживает умиляющегося смешка. — Вон-и, тебе же на самом деле не страшно, — приблизившись к уху мальчишки, шепчет Пак, и на его губах тут же расцветает обаятельная ухмылка, а на лице младшего — изумление. — Что, я тебя раскусил, верно?       — Н-нет… — так же шепотом, чтобы другие не услышали, произносит Ян, ощущая, как начинают розоветь его щеки. Слава богу, фильм ужасов они предпочли смотреть в темноте, так что следов его смущения баскетболист увидеть не сможет. — Я не… Мне правда страшно.       — Чонвон, тебе не обязательно делать вид, что ты боишься, — бархатный голос Чонсона так и завораживает, растворяет в себе, заставляет таять и плавиться, как мороженое на жарком солнце. — Если ты хочешь, чтобы я обнял тебя, ты всегда можешь попросить меня об этом. Ну, или просто сделай это сам. Договорились?       Ответить Чонвон не успевает — в комнате раздается очередной громкий визг Сонхуна, когда на экране вновь неожиданно появляется жуткая, отвратительная гримаса монстра. Хун, если честно, и сам не знал, что будет так реагировать, но стыдно за свои эмоции ему станет только потом, после просмотра, когда все наконец закончится и в доме включится свет, а сейчас он, нисколько не стесняясь, продолжает издавать тихий испуганный скулеж. Пак к Джейку по-прежнему прижимается, с каждым таким жутким моментом оказываясь все ближе, почему-то чувствуя себя гораздо спокойнее и безопаснее — за это чувством стыда его тоже накроет чуть позже, когда он осознает, что делал под влиянием эмоций, но а пока он вновь руками чужой торс крепче обвивает и в плечо твердое утыкается, чтобы не видеть происходящее на экране телевизора.       — Уверен, что сможешь досмотреть это до конца? — мягко, с прослеживаемыми нотками заботы спрашивает у Сонхуна Джеюн и очень аккуратно, нежно, словно младший какая-нибудь фарфоровая кукла, которую заденешь — сломается сразу, пальцами с его лба прилипшую прядь угольных волос за ушко убирает. — Если хочешь, можем вместе посидеть в другой комнате, пока фильм не закончится, — парень ласково поглаживает по холодной, бледной щеке младшего.       Пак, если честно, не имеет ни малейшего понятия о том, почему он вдруг застывает на месте и не может выдавить из себя ни единого слова, пока собственные глаза медленно, будто во сне, провожают действия баскетболиста, следуя за его рукой, что так же неторопливо освобождает сонхунов лоб от мешающейся челки и касается ледяной кожи. Сейчас, когда юноша больше не сосредоточен на просмотре кино, он наконец начинает отчетливо ощущать тепло чужого тела, к которому почти неосознанно прижимался все это время. Сонхуна обдает диким жаром, его в миг загоревшие от смущения щеки тут же предательски краснеют, теряя свою аристократическую белоснежность, а сердце начинает биться так быстро, что кажется, будто с такой скоростью ударов оно способно просто вырваться из груди и взлететь высоко-высоко в космическое пространство, оставив бедного паренька отдуваться за свои эмоции в одиночку. Джейк (Паку хочется стереть это имя из своей памяти прямо сейчас и больше нигде и никогда его не слышать) улыбается так обворожительно, все свое природное обаяние наружу достает, с гордостью его показывая, и продолжает с никуда не ускользающими из его сверкающих глаз заботой и мягкостью на одноклассника смотреть, ответ на свой ранее заданный вопрос ожидая.       Сонхун, затаив дыхание на несколько секунд, тянущимися для него длиною в бесконечность, завороженно, не моргая даже, словно находясь под гипнозом, без слов глядит на старшего в ответ и шумно сглатывает.       — Ну так что? Хочешь уйти? — повторяет свой вопрос Шим и тихо хихикает, находя Пака очень забавным и милым в этот момент. — Не зависай, Сонхун-а.       Хун, только-только приоткрывший рот, чтобы ответить баскетболисту, сделать это, к сожалению, не успевает, потому что с обеих сторон от него вдруг доносятся очередные испуганные визги остальных парней, когда на экране вновь неожиданно и очень резко выскакивает чья-то страшная, жуткая рожица. И наверное, рефлекторно поворачивать голову к телевизору, чтобы посмотреть, что же вызвало такую бурную реакцию ребят, было второй большой и крайне глупой ошибкой Пака, совершенной за сегодняшний вечер — первую он сделал, когда согласился на то, чтобы включить именно фильм ужасов в то время, как в предложенных вариантах были и комедии, и романтика, и даже с детства полюбившееся юноше фэнтези. Сонхун, пусть и с небольшим опозданием от всех остальных, но тоже громко вскрикивает, после чего инстинктивно в руку Джеюна своей вцепляется и лицом в его крепкую грудь утыкается в попытке спрятаться. Шим не совсем понимает, наигранно или же все-таки по-настоящему в следующую секунду начинает хныкать Пак, но он моментально принимает твердое решение отвести младшего куда-нибудь в другую комнату, чтобы тот не досматривал фильм до конца и не напоролся на что-нибудь пострашнее того, что уже успел увидеть ранее.       — Пошли, Сонхун, — полушепотом говорит Джейк. Дождавшись, когда сразу же согласившийся на предложение старшего парень наконец отлипнет от него и нехотя отстранится, баскетболист поднимается с дивана и осторожно, будто боясь навредить на вид такому хрупкому Хуну, окольцовывает его тонкое запястье своей ладонью, жестом свободной руки призывая юношу встать. — Сону, ты не возражаешь, если мы выйдем на балкон подышать свежим воздухом? — на всякий случай спрашивает Джеюн, поскольку это, как-никак, не его и даже не сонхунова квартира, а гулять по чужому дому без разрешения было бы, наверное, не очень красиво.       — Конечно, идите, — Ким кивает несколько раз и одним лишь взглядом спрашивает у Шима о том, все ли в порядке, будто бы чувствуя, что что-то не так и находя странным то, что парни решили уйти посреди фильма, однако Джейк не дает его навязчивым, взволнованным мыслям развиться в голове дальше, мгновенно успокаивая брюнета такой же молчаливой улыбкой и знаком «окей», показанным на пальцах.       Чистый, прохладный вечерний воздух действительно освежает с самых первых секунд, как только юноши оказываются на кимовском балконе и настежь раскрывают окно, дружелюбно впуская в помещение легкий весенний ветерок. Они садятся на мягкий диванчик, и Джеюн заботливо накрывает плечи Сонхуна теплым пледом, видимо, случайно оставленным здесь после ночных посиделок Сону и Ники. Пак смущенно улыбается и, дабы не смотреть на Шима и, не дай бог, не встретиться с ним взглядами, отворачивается в сторону окна, с интересом наблюдая за тем, как один за другим гаснут огоньки каждый раз, когда в чужих квартирах выключается свет. Сеул постепенно готовится ко сну, и Хуну даже как-то тоскливо становится, что этот день, а точнее, этот вечер, медленно, но верно подходит к концу. Не хочется уезжать домой, не хочется прощаться с друзьями и этой замечательной, теплой атмосферой, присущей только их небольшой, но веселой и по-настоящему потрясающей компании; не хочется прощаться с Джейком.       И почему Сонхуну, черт возьми, так сильно не хочется расставаться с Шим Джеюном? Пак же прекрасно знает, что они увидятся уже завтра в школе, так что до следующей встречи придется потерпеть всего-то одну жалкую ночь. Всего лишь ночь. Почему ему не хочется отпускать баскетболиста даже на каких-то семь-восемь часов, в течение которых они оба будут спать? Раньше отсутствие рядом с ним Джейка не особо его волновало и он никогда не ловил себя на мысли о том, что будет скучать по старшему, когда они окажутся вдали друг от друга, так почему же это происходит сейчас?       — Джейк, — тихо начинает Хун, посильнее укутываясь в теплый, согревающий его изнутри и снаружи плед. Он шмыгает носом и рукавом кофты пытается стереть с щек оставшиеся на коже дорожки от недавно пройденных там слез — похоже, плакал он все-таки по-настоящему. Шим, заметивший следы на чужих щеках, явно очень удивляется, потому что он, если честно, никогда бы не предположил, что Пак, вечно пытающийся показаться холоднокровным и довольно серьезным, на самом деле настолько эмоциональный, что способен разреветься от страха при обычном просмотре фильма ужасов. — Джеюн, — снова зовет старшего Сонхун, а у того по спине табун мурашек проходит, и прохладный ветер тут, к слову, вообще не причем. — Спасибо. Ну…за то, что…       — За то, что позаботился о тебе и вовремя спас твою неокрепшую детскую психику? — Шим усмехается и двигается к юноше чуть ближе, чтобы помочь ему стереть почти засохшие слезы с щек своими горячими ладонями. Если бы ему было позволено — он бы сцеловал их губами. — Ты что, и вправду расплакался? Так сильно испугался? — он улыбается широко, совсем-совсем по-доброму так, но Хун все равно улавливает в его тоне желание легонько подколоть его, не упуская ни единой возможности, чтобы поиздеваться. — Какой же ты все-таки милашка, Хун-и.       — Замолчи, — даже не стараясь скрыть ответной улыбки, шепотом проговаривает Пак, и баскетболист мысленно подмечает, что уже и не представляет Сонхуна без его острого языка и всех этих язвительных фразочек. В этом и кроется изюминка Пака, делающая его уникальным и особенным. И, ох черт, как же Джеюну приятно каждый раз усмирять в младшем эту стервозность и путем каких-то смущающих действий ставить его на место.       — А ты заставь, — серьезно произносит Шим и игриво ведет бровью.       До безумия приятно.       — В каком... смысле? — Сонхун непонимающе хмурится. — Что ты имеешь в виду?       — Ну, заткни поцелуем, — пожав плечами, как ни в чем не бывало, поясняет баскетболист. — Заставь меня замолчать, Сонхун-а.       — Ч-что?..       Щеки Пака предательски краснеют, да так сильно, что их резко поменявшийся цвет становится заметным даже в почти полной темноте балкона, что освещается лишь свечением искрящейся из открытого окна луны. Джейк победно усмехается: он не приложил ни капли усилий, а младший уже загнан в тупик и понятия не имеет, что ему говорить и куда деться, куда спрятать свое горящее от внезапно накатившего на него смущения лицо. Шима такая реакция парня крайне забавляет, но он все же решает пощадить, как оказалось, слишком невинного для этого мира Сонхуна.       — Да расслабься ты, я же просто пошутил, — спокойно говорит Джейк и легонько похлопывает юношу по плечу. — Но знаешь, если хочешь, ты все еще мож…       — Да заткнись ты, Шим Джеюн! — вскрикивает раскрасневшийся как спелый помидор Хун, после чего в баскетболиста стремительно летит подушка. Пак находит еще одну точно такую же и утыкается в нее лицом, пытаясь спрятаться, словно страус в песке. — Умоляю, просто ничего больше не говори, ладно? Иначе я точно сгорю от стыда.       — Ладно-ладно, — соглашается старший и приподнимает согнутые в локтях руки, мол, да понял я, понял. Он хихикает тихонько, когда Сонхун наконец отлипает от подушки и смотрит куда-то в сторону, лишь бы на бесстыжие глаза Джейка не натыкаться; у Пака волосы слегка растрепались, и Шим почему-то находит это таким умилительным, что просто не может сдержать зачарованной улыбки. Сонхун ему нравится, правда, очень-очень нравится, только вот, судя по всему сам Хун к этой новости явно еще не готов. Но когда-нибудь, возможно, даже очень скоро, он об этом точно узнает, Джеюн это себе мысленно обещает. — Посидим здесь, пока кино не завершится, или ты уже замерз и хочешь пойти в комнату?       — Я туда ни за что не вернусь, пока фильм не закончится, — полушепотом отвечает Сонхун, а после поворачивается к старшему, заглядывая в его глубокие карие глаза.       Джейк не может не отметить, что при ясном свете луны, мягко падающем на лицо юноши, сидящего напротив, и заставляющем его аристократически-бледную кожу привлекательно, маняще поблескивать, Хун кажется ему еще красивее и изящнее, чем обычно. У Шима голова начинает кружиться от такой красоты, и как же ему, черт возьми, хочется, чтобы этот нереальный, словно сбежавший из королевского дворца парнишка был только его. Его и ничьим более.       — Мне холодно, — чуть громче сообщает Пак, заставляя баскетболиста тут же окинуть его обеспокоенным взглядом. — Согреешь? — робко спрашивает он, неловко теребя кромку своего молочного свитера.       И Джеюну по два раза повторять не надо. Он в следующую же секунду шепчет нежное «иди сюда» и, когда брюнет двигается ближе, сгребает его в свои теплые, крепкие объятия. Тот подбородок на чужое плечо укладывает и уголки губ довольно приподнимает, сильнее прижимаясь к разгоряченному телу Шима, которое даже через тонкую футболку способно передать юноше весь свой жар.       Наверное, о том, что на самом деле Сонхун соврал Джейку, что замерз, старшему знать совсем не обязательно. Парень сказал неправду только потому, что хотел хотя бы недолго пообниматься с Шимом перед тем, как кино подойдет к концу и все парни разъедутся по своим домам. Он знал, что не осмелится обнять Джеюна на прощание при всех, так что сейчас он делает это заранее — судя по всему, сразу на целый месяц, а то и два вперед, потому что одной или даже пяти минут объятий с баскетболистом Паку сегодня явно будет мало. Хун планирует обниматься с ним все оставшееся у них время, и, если понадобится, то и в такси, когда они вновь останутся вдвоем, потянется к нему с просьбой обнять.       Джейк не знает, что вдруг нашло на Сонхуна и почему тот так внезапно и неожиданно решился на выражение в его сторону такого обильного количества тактильности, но, что бы там за этим не стояло, будь то резкое осознание взаимных чувств или же обыкновенная нужда в проявлении минутной слабости и прилив любвеобильности, никак не связанный с самим Шимом, это для него не так важно в данный момент. Его обнимает Пак Сонхун, сам жмется к нему, ластится по-кошачьи, и Джеюну это безумно сильно нравится. Настолько, что о возможных причинах подобного поведения младшего думать ему сейчас не хочется от слова совсем. Баскетболист обязательно поразмышляет об этом и тщательно проанализирует чужие действия вместе с Джеем или, в крайнем случае, если даже у Пака не найдется разумных объяснений, расспросит Сону, но он сделает это потом, чуть позже, а сейчас, позабыв обо всем на свете, просто покрепче обнимет чужое хрупкое тело и продолжит утопать в мягкости сонхуновских рук и приятном аромате его ванильных духов.