Psychological trauma is a disease of powerlessness.

      Аккерман взял девушку на руки, вытягивая спину и монотонно вздыхая. Она послушно обхватила руками его шею, чувствуя, как гладят пальцы короткие волосы у основания шеи. Её веки были тяжелыми, глаза уже слипались. Её гнев растворился, растворился в пучине страха. В её страхе осталось место только для самой себя, да ещё — под неровным дыханием Аккермана и спазмом крови бьющего в виске — чтобы не потерять сознание… Дыхание превратилось в тяжелое хриплое пыхтение, голос Зоэ стал неразборчивым и мягким. Кажется, Аккерман все-таки добился, чего хотел, и теперь по её лицу катился пот. Ханджи, ощутив давление, стала ласково гладить Аккермана по голове, и он, по-кошачьи щурясь, выпустил её из объятий, когда они дошли до гостиной, посадив на стул. — Тебе какой чай: зелёный, чёрный, ромашковый, имбирный, белый? — Эм, мне, — задумчиво проговорила Ханджи, — ромашковый?       Он вернулся на кухню и повернулся к шкафчику. Открыл, вынул банку с ромашкой, взял щепотку лепестков и аккуратно сыпанул в чашку с водой. Поморщился — запах ромашки с минуту был в воздухе, а затем исчез. Взяв другую банку, он высыпал в неё ложку какого-то порошка, и замочил в ней лепестки ромашки с бледно-голубыми цветочками. Он поставил банку в шкафчик и закрыл его, мешая ложкой всё содержимое. Поставив фаянсовую чашку на поднос, Леви понес её к столу и, вернувшись к Ханджи, увидел на её лице усталое, несколько недоуменное и чуть виноватое выражение.       Неудобно корчась на стуле, она испугалась его вздоха, но мысли о любви, которые он ей внушал, быстро стихли. Когда Аккерман подошел к ней и поставил поднос на стол, девушка опустила глаза, увидев лепестки ромашек в чае. Их нежный запах привел её в чувство. Она перестала бояться и позволила себе кокетливость, не скрывая своего недовольства, взглянув на Леви. Он увидел это и усмехнулся. Ханджи посмотрела на него и почувствовала, как внутри у неё всё похолодело. А вместе с этим страхом пришёл и страх за себя. К счастью, Леви, с улыбкой взглянув на неё, взял её тарелку и начал накладывать тонко нарезанные кусочки мяса, яйца и прочее. Проходя мимо, он наклонился и нежно поцеловал её в шею. Ханджи стало совсем жутко, и она притворилась, что ей всё равно. Леви положил перед ней тарелку, где уже дымились рис и мясо, и сел напротив. — Так на чем мы остановились? — спросил он. Ханджи не ответила, и он улыбнулся. Взяв вилку, он положил себе немного мяса, куснул и продолжил. — Вспомнил! Как ты относишься к моей идее, а именно - ролевые игры с удушьем? — Я не понимаю тебя, — ответила Ханджи, с отчётливой интонацией, испугавшись, — объясни что ты имеешь в виду. — Нам надо попробовать ролевые игры, — воскликнул Леви, положив вилку и посмотрев на неё. Он серьёзен, и это было единственным, что можно было прочитать по его лицу. Глаза Леви могли быть и удивлёнными, и растроганными, и, наверно, ещё какие-нибудь. — будет довольно опасно, но не настолько. Я не впервые душу в сексуальных целях.       Ханджи ощутила внутренний протест, но он быстро испарился под натиском чего-то страшного и зловонного. Она поняла, что деваться ей некуда, и ждала, что будет дальше. Некоторое время ничего не происходило, потом Леви поднялся из-за стола и как-то незаметно оказался рядом с ней. От него пахло холодным мылом, и это ощущение показалось ей необычайно омерзительным. От омерзения ее затошнило. Она с усилием сдержала себя, чтобы не отвернуться.       Леви посмотрел на нее. Глаза его были грустными, и не надо было быть психологом, чтобы понять, что они означали: мир, полный тайн и загадок, великолепия и страха. — Где ты хочешь этим заняться? — спросил он, гладя её по волосам, хищно улыбаясь. — Здесь? Или… где? Скажи, женщина. Я спрашиваю тебя, любимая, где мне лечь с тобой в постель? В этом зале? Или в этом? Или в том? — Где хочешь, — ответила Зоэ, улыбаясь в ответ от страха и предвкушения. — Мне всё равно — Хорошо, — сказал Леви, дыша ей в спину. — Как только стемнеет, приходи. Влюблённые не могут уснуть в одиночестве.       Когда Аккерман от неё отошёл, то девушка надолго задержала на нём свой взгляд, то ли ей хотелось взглянуть на его что-то говорящее лицо, то ли ещё почему-то. Он выглядел настолько погружённым в свои мысли, что не заметил её внимания. Зоэ с искренним удивлением на него посмотрела, а потом отвела взгляд в сторону. Леви сел обратно и аккуратно отрезал кусочек мяса. «Вкусно, — подумал он, — совсем как дома»       Ханджи поковыряла рис вилкой, подняв грустный взгляд на дверь. Некоторое время царило молчание. Леви несколько минут наслаждался пиршеством, старательно представляя себе романтическое свидание с агенткой: накрытый на двоих стол, вино, мерцание свечей и трепетную игру ее бровей. Его глаза мечтательно блуждали по ее коже, по плечам… Аккерман улыбнулся про себя, облизнувшись. Она продолжала двигать вилкой по тарелке, словно продолжая смотреть в пустоту, но это его не очень беспокоило. Беспокоило его то, что ему ужасно хотелось протянуть к ней руку, сжать ее плечо и хрипло сказать: «Любишь меня? Скажи. Я люблю тебя!» — Мне страшно, — вдруг призналась она. — Зачем я только с тобой связалась? — вдруг осмелев, Зоэ перевела глаза на него, подав голос. — Мне казалось, я что-то получу от тебя, а ты просто давишь мне на психику.       Аккерман с презрением ухмыльнулся. Зоэ продолжила: — Давай спокойно отойдем от этих порочных шаблонов.       Леви отпил чай, поднял глаза и сказал: — Да, я давлю тебе на психику. Я понимаю. Но давай не будем говорить об этом.       Ханджи поняла, что это поражение. По тону говорившего она сделала вывод, что никакого союза между ними не существует и не может существовать. И она затаила обиду, чтобы не сказать ему в ответ какую-нибудь грубость. Однако она не желала сдаваться. Она попробовала зайти с другой стороны: — Скажи, почему ты так странно смотришь на меня? — Я смотрю на тебя так, как я смотрю на всё, — в голосе Аккермана прозвучала такая, как она сформулировала потом, удивительная искренность, что она подняла на него глаза. «Ты как мой отец…» — пролетела мысль в голове девушки, и она испуганно кивнула головой. А потом сжала кулачки и тихо, но очень четко произнесла: Ненавижу тебя, папа!

***

20 лет назад       Девочка всеми силами поднимала лопату, чтобы убрать скопившийся навоз от лошадей. Наступила осень, на дорогах уже лежала наледь. На улице стало пасмурно и холодно. Дул резкий ветер, и на душе у Ханджи стало тревожно. Погруженная в свои мысли, она даже не заметила, как к ней подошёл отец. Тот заметил её взволнованное состояние. В конюшне было сыро и темно. Свиньи, обложенные соломой, мычали во сне. Из бочки доносилось зловоние; запах навоза и прелой соломы смешивались и постепенно заполнили конюшню. Запахло землей, и Ханджи вдруг осознала, что от неё за версту разит навозом. Почти с ног до головы она была покрыта слоем грязи. В грязи есть что-то непристойное. И непристойное — это её повседневный наряд. Эти грязные лохмотья называются одеждой. Она на секунду зажмурилась. Все эти деревенские наряды — это наряд, в котором она родилась и выросла. Какой стыд. Скривившись, Зоэ открыла глаза и обнаружила, что отец уже рядом. Ханджи брезгливо поморщилась, протёрла глаза и, повернувшись к нему, спросила: — Па, зачем ты меня разбудил? Так рано… — сказала Ханджи, протирая сонные глаза рукавом свитера, будто бы он был ей и вправду, как родной. В ответ отец сильно толкнул её в спину. Ханджи на мгновение потеряла равновесие и упала прямо на навоз. Отец что-то орал, размахивал руками и даже пару раз пнул Зоэ ногой. Не очень понимая, что происходит, она вскочила на ноги и увидела, что отец замахивается на неё лопатой. — Убирайся отсюда! — закричал он. — Чтобы я тебя больше здесь не видел! Ты слышишь? Убирайся! Вон!       Зоэ сжала пальцы в кулак и через унижение смогла встать. Разные мысли были у неё в голове: от обиды до сильного гнева на отца, который уже какой раз отравлял ей жизнь. От Зоэ ужасно пахло и сама она выглядела, как кусок мусора, выкинутый на свалку. Ручки девочки потянулись к лицу, но она тут же убрала их, когда её папаша ударил лопатой кучку навоза. Девочка поняла, что это было брошено специально, чтобы оскорбить её, показывая, что она кусок дерьма… Зоэ слышала такое от отца, и волна ужаса парализовала её. Отец ещё несколько раз ударил лопатой по куче, а потом громко заговорил сам с собой, но слова уже не имели смысла. Косо посмотрев на свой источник бед, Ханджи грустно улыбнулась, уже хотела в тихую уйти. Он орал и говорил, что она тварь, захотев убить её, но тут же лопата выскользнула из его рук и почти упала. Она отпрыгнула и смотрела на эту «свинью». Быстрая мысль промелькнула в голове Ханджи: «Надо уходить отсюда»       И, оглядываясь, она побежала прочь. Её ноги болели и судорога не давала покоя. Земля рыхлая и сырая, бежать было трудно. Больное колено нестерпимо ныло, а наступать на левую ногу и вовсе больно. Скверно. Падать тоже нельзя. Она покажет свою слабость. Решив сделать перерыв, Ханджи остановилась возле высокого дерева, которое запросто могло скрыть её маленькую фигуру. В коже уже скопилась грязь, и волосы были пропитаны ею. Под ногтями остался навоз, который Ханджи пыталась вытащить, но безуспешно… Она чувствовала, что всё её тело чешется. Прижавшись к стволу дерева, девочка подняла глаза вверх, увидев огромные тучи. Она вспомнила, что в грозу здесь бывает очень страшно. Страх заставил её даже забыть про боль. Воздух гудел от грохота. Казалось, что гроза приближается. Она закрыла глаза и попыталась представить, что на землю обрушились молнии. Но молнии просто раздирали землю… Такая она и есть — страшная. Она настоящая, и это не какой-то обман, а самая настоящая правда. — За что? — прошептала Ханджи, закрыв лицо своими грязными, маленькими ручками, пытаясь сдержать слёзы. Она ждала, что ей дадут ещё раз пинка в живот. Но удара не последовало. Вместо этого вдруг раздались удары с другой стороны, молния прорезала темноту, и Ханджи, вскрикнув, повалилась на землю, больно ударившись. Зоэ опустила голову, понимая, что родители ей никак не помогут. Уже ничего не поможет, она взаперти. Взаперти своего страха. Продолжение следует...