Psychological trauma is a disease of powerlessness.

Я хочу, чтобы мои руки дрожали от наслаждения… Я хочу, чтобы мои глаза излучали счастье. Я хочу, чтобы мой голос дрожал от восторга. Я хочу, чтобы мне нравилось всё, что Вы делаете. Вот только… пожалуйста…

— Пожалуйста, спасите… — просила Зоэ. Девушка пыталась освободиться от верёвок, которые туго резали ей кожу. После того, как она отключилась, Аккерман решил продолжить «психологические игры» на кухне. Только теперь на ней был другой костюм. Это был костюм кролика… Она посмотрела на свои ноги, тело, грудь. Увидев это, ее голос постепенно звучал все громче и громче, пока не заполнил собой всю комнату. И в этом голосе звучало столько боли, столько безысходной тоски, что стало ясно — помощи ей не будет. Вот только в горле у Зоэ пересохло. Она прокашлялась, и через секунду сквозь рвотные спазмы в ее груди прорвалось: — Пожалуйста, пожалуйста… прошу вас… — и новый приступ кашля был слышен в соседней комнате, несмотря на закрытую дверь. Страдание в этом голосе было таким неподдельным, что Леви поневоле посмотрел на дверь, словно ожидая, что сейчас появится фельдшер или психиатр, но Аккерман- психотерапевт, он уже здесь. Сейчас с самым тонким и возвышенным видом он вступит в тот же заговор, который заставил скрипеть зубами и злиться Ханджи. — Я бы хотел спросить Вас, агент Зоэ. Как поживает Ваш отец? — спросил Аккерман, с достоинством садясь напротив неё, словно Султан на ложе рядом со своей наложницей. Он лукаво улыбался и глядел на Зоэ как сытый тигр. Похоже, за его словами и есть, по замыслу, скрытое лукавство. Но в глазах было что-то странное. Словно он знал, что ему не удастся безнаказанно злить ее. Или, возможно, он просто настраивает себя на новую игру. Судя по позе и голосу, в которой он сидел, у него не было никаких подозрений, что то, что он только что сказал, может ранить Зоэ сильнее, чем то, что было сказано до этого. Ханджи снова ощутила слабый запах его одеколона. Неужели это все, чем он надушился? Видимо, какая-то перемена произошла в его внешности, потому что манера говорить казалась какой-то механической, словно во рту у него что-то щелкнуло и разблокировалось. Но, в целом, вел он себя, как воспитанный человек. Его глаза явно не выдавали своих потаенных мыслей, когда он говорил. Зоэ обратила внимание, что говорила она: то на чисто немецком, а то на чем-то похожем на английский. Видимо, сказывалось то, что большую часть своей жизни она провела в родной деревне Alhausen, где английский был дополнительный, который она старалась хорошо учить, но ошибки в словах никуда не делись.       Родителей она не видела 10 лет, и даже не знает, живы они или нет. Хотя, если подумать, что она знает об отношениях родителей? Ничего. Если и думала, то в детстве мало. Потом всю жизнь провела с бабушкой и дедушкой, от которых слова доброго не слышала. Но почему-то они ей нравились. Это потому, что их истории и разговоры напоминали ей сказки и легенды, а где она их только не слушала! Бабушка была настоящим певцом и сказочницей, рассказывала разные старинные истории про людей, ходивших по этим местам когда-то, и даже иногда что-то сочиняла сама. И эти истории были интересные. А дедушка, как и бабушка, был большим специалистом по всяким мистическим наукам. Может быть, это они что-то такое заложили в Зоэ, что привело к развитию её бурного воображения?       Как никак, но такие яркие и весёлые мысли отвлекали её от того, что сейчас происходит вокруг неё, а память с пугающей силой выталкивала все ненужное — пусть даже это было всего одно слово или выражение. Вдруг её грубо дёрнули за руку. Зоэ испуганно подняла глаза и увидела перед собой Леви. Лицо у него было донельзя мрачным. Она испугалась, что он слышал её мысли, но это было не так. Он взял её за подбородок и до невыносимой боли сжал его своими тонкими пальцами. Она попыталась вырваться, но он всё-таки повернул её голову к себе и несколько секунд пристально вглядывался в неё. — Как деревенщина… Нет манер, отсутствует грамотное построение в речи, — раздражённо сказал Аккерман и отвёл взгляд, — Ты из деревни. Скорее всего, пришла издалека… Конечно, у твоих родителей нет денег и они сами еле сводят концы с концами. Неудивительно, что ты такая неприспособленная. Особенно в присутствии такого симпатичного мужчины, как я… Ты вообще знаешь, чем именно занимаются девушки в деревне? Отвечай! Да или нет?       Ханджи испугалась и подумала, что Аккерман может слышать её мысли, когда он прочитал девушку, как раскрытую книгу. Она почувствовала, что сердце у неё вот-вот разорвётся от страха. Ей показалось, что она способна выразить словами весь ужас её положения. В этот момент она очень пожалела, что у неё нет чего-нибудь тяжёлого в руках. Но, к счастью, какой-то миг ей хватило решимости, и она поняла, что Аккерман просто тянет время, делая вид, что ему интересно, что она скажет. Растерянно и по инерции ответила:  — Конечно, знаю. — Отлично. Тогда объясни. То есть, как ты представляешь себе работу девушки в деревне?       Зоэ помедлила. Она действительно не знала, что сказать. Действительно, ничего толком. Но Аккерман был явно настроен на продолжение беседы. Он явно собирался в ближайшем будущем задать ей ещё больше вопросов. От этого ей стало совсем нехорошо. Она уже хотела было с робкой улыбкой соврать, но решила, что просто, в свою очередь, может вызвать у него подозрения. И она сказала правду: — Девушка работает служанкой… Она стирает, готовит, убирает… А потом ей платят за это. То есть, конечно, сначала работа за еду и одежду. Потом работа стала бы частью жизни. А сейчас всё это, наверно, бессмысленные слова…       Аккерман с видом крайнего интереса выслушал длинную фразу, из которой она, по невежеству, не поняла ни слова. Она, в свою очередь, думала о том, сколько можно сказать правды, чтобы он ей поверил. Дойдя до конца предложения, замолчала. Но Аккерман ждал продолжения, и через некоторое время она сказала: — А… Что сейчас делают в деревне? Я имею в виду, за сколько лет… В смысле, ты можешь объяснить? Какой-нибудь пример?       Леви усмехнул­ся. Её вопрос показался ему крайне глупым — даже наивным. Но он решил, что раз уж она задала этот вопрос, он должен был ей непременно ответить. — Конечно, работают девушки врачами, воспитателями, педагогами. Я думаю, ты понимаешь, почему. Это единственный доступный им вариант. Другого для них просто нет. Они принимают свою роль с таким смирением, как если бы им сказали, что они жертвенные агнцы, которых ждут к вечеру. И им приходится смириться. Но поверь, в мои годы, в деревне были другие профессии для женщин, милая.- Он за­дался целью поразить её и говорил самым серьёзным тоном, на какой был способен. — Я думал, тебе это известно.       Зоэ вздрогнула, как от удара, и Леви понял, что она не хотела что-то рассказывать. Аккерман, видимо, не знал её жизни, а она, возможно, никогда не делилась этими знаниями ни с кем, кроме Смита. С кем, как не с ним, она могла обсуждать тёмные стороны своей судьбы? Он надеялся, что она упомянет его имя в процессе беседы. При одном взгляде на него у Леви возникали чувства отмщения. — А что было в твои годы… — начала она. Она потянулась было к нему, но остановилась, испуганно отпрянув. Аккерман правильно истолковал её жест и улыбнулся. С его лицом творилось что-то такое, что она решила: пора заканчивать это дело. — Что же было в Ваши годы, доктор Аккерман? — спросила она. Он несколько секунд молча глядел на неё, оскалившись. Возможно, это был очень выразительный оскал. Она без труда поняла, что её будущее повисло на волоске. — В мои? Ну знаешь, когда мы переехали в деревню, то оставили этот дом. Мы жили в деревне и в то время, у меня была другая фамилия. Неужели ты правда думала, что у моего отца была такая же фамилия, как и у нашей семьи? — закусив губу, продолжил он. — Ох, нет. Мне так и не рассказали, и мама единственная, кто знала фамилию моего отца, правда, она умеет хранить тайны. У Микасы была фамилия Азумабито, и она звучала хорошо, я завидовал этому… Мама постоянно мне говорила, что моя настоящая фамилия «Аккерман» и я должен носить эту фамилию для продолжения нашей семьи. Но услышав от дяди то, что мне наплела она, я понял, что у меня другая фамилия.       Ханджи ощущала торжественность момента. Она переводила взгляд с Аккермана и на свои ноги в чёрных чулках. — Так причём тут деревня… — М, наверное, потому что в моей деревне была самая высокооплачиваемая профессия для женщин — проституция? Может, потому, что родители ненавидели друг друга, а нам с сестрой приходилось всё это слушать? Что, думаешь, я был счастлив всё это время?! — У меня тоже не было счастья! Родители алкаши, которые меня били и издевались, они делали всё, чтобы я подохла! Не строй из себя неженку! — сказала Ханджи в ответ и увидела недоумевающее лицо Аккермана. — Сколько раз на своём ломаном английском я тебе говорила, что я хочу отсюда уйти. Почему ты столько возишься со мной? Ведь есть другие женщины! — вопль ужаса вырвался из её груди. Она замолчала, глядя на него во все глаза. Леви был удивлён, но потом начал смеяться. Ханджи некоторое время молчала, глядя на него в упор, а потом вдруг ударила ногой ему в колено. Он схватился за место удара, но сдержался и снова захихикал. Она подумала, что очень глупо выглядит со стороны, а Леви тихо, но очень чётко и отчётливо произнес: — Я уже знаю, крошка, твой вид и характер мне это показывает, а особенно, такая реакция. Но ты же не ела своего родного человека…       Зоэ подняла голову, не понимая его слов. Она попыталась что-то сказать, но он грубо впился в её шею. Она попробовала вцепиться в него зубами, но он ей не позволил, а стал гладить её тело своими грубыми ладонями. Дальше она поняла, что он снимает с неё чулки. Девушка сопротивлялась. Аккерман развязал её руки и с ударом положил на стол. Ханджи попыталась вырваться, но он стал грубо её целовать и начал гладить рукой её ноги. Она опять стала вырываться, но он прижал её к столу и стал ласкать руками её груди, всё время приговаривая: «Зоэ, дорогая Зоэ…»       Шея и грудь девушки горели, казалось, что он залил их горячим чаем, а теперь принялся слизывать его языком. Она почувствовала во рту вкус крови и закричала. Леви всё шептал и шептал. Она попыталась укусить его за руку, но он перехватил её запястье. — Не нравится своя кровь? — спросил он и засмеялся. Девушка увидела, что он прокусил ей губу и стала выплевывать кровь. Аккерман тяжело задышал, его глаза были совершенно безумными. Последовал новый приступ дикой страсти. Он с громким криком завалился на неё, и она почувствовала его навалившуюся тяжесть, которая постепенно стягивала её движения, мешая ей двигаться. Леви часто дышал, а его огромные красные лапы впивались ей в тело. «Надо что-нибудь сделать, — подумала она, — но что? Ничего же не поможет, » — мелькнуло в её голове. Ханджи просунула свои ноги между его ног. Леви с силой прижал руки девушки к столу, по локоть вонзив в неё свои лапы. Зоэ закричала от боли, но тут же сменила позицию, с силой ударив свою голову об голову Леви, что тот громко завыл и перестал её терзать. Он свалился со стола на пол, и девушка увидела, что из его лба вытекает кровь.       Зоэ в сею секунду ринулась к двери и побежала вниз по лестнице. Спускаясь, она всё время оглядывалась и каждый раз повторяла одно и тоже слово: «ненавижу!». Спустившись, она толкнула дверь и выскочила на улицу. Ханджи видела только лес вдалеке и огромный сад. Заборы были высокими и их нельзя было перелезть, точнее - невозможно. Она попробовала залезть на дерево, но дерево как бы отреагировало на её движение — захрустело и переломилось пополам. Тогда она пошла прямо к забору. Про дом она напрочь забыла и продолжала бежать прямо по траве. Ханджи пошла наугад, но скоро уперлась в стену, которая, оказывается, была всего лишь забором из кустов. Зоэ побежала вдоль него в поисках калитки. Наконец она нашла её. Она была заперта. Девушка стала громко стучать в неё кулаками, но никто не отзывался. Тогда она разбежалась и ударила по калитке ногой. Раздался страшный грохот, который наверное услышал бы и глухой. А потом стало тихо. Зоэ стало страшно, и она побежала прочь. Ханджи поняла, что Леви скоро будет тут и начала искать укрытие. Вокруг были какие-то сараи, и она вбежала в один из них, надеясь, что это и есть то, что надо. В голове у неё пронеслись её детство и юность, так, что она чуть не забыла о том, что её ожидает. — Тут прятаться не выгодно. Мне конец. Продолжение следует...