Psychological trauma is a disease of powerlessness.

      Леви сел за стол, пока Кенни вытаскивал из пакета бутылку виски, пачку кубинских сигар и зажигалку. На диване, где всего минуту назад было мёртвое тело, теперь были лишь разбросанные повсюду газеты и куча грязной одежды, не нашедшей себе места на полу. Собравшись с мыслями, Леви сделал приглашающий жест и Кенни сел за стол, звонко стукнув стаканом. Оба Аккермана впервые после прибытия из города смотрели на то, что происходило вокруг, и в их глазах сверкал неподдельный интерес. Все вокруг оказалось совсем не таким, как они себе представляли. Кенни налил виски в стакан, сунул зажженную сигару в рот и принялся её будто бы жевать, стараясь не смотреть на хозяина дома. Челюсти и горло немного болели, и он думал, как ему дождаться момента, когда можно будет опять выпить этого обжигающего напитка. Вот уже третья порция виски сменилась четвёртой, а боль не проходила, зато на него всё сильнее накатывало уныние. Племянник цокнул языком и сказал: — Ты только себя в могилу не загоняй. — Леви поднял на него тяжёлый взгляд, убивая взором. Он чувствовал омерзение. Ему, как человеку, которому присуща чистоплотность, не очень приятно видеть окурки на столе. — Не пей больше. Так ты и в землю свалишься, Кенни. — Это ты мне говоришь? — тот усмехнулся, выпустив струйку дыма, вдыхая его. — А ну-ка отвали. Не твоё дело. — Слушай, хватит, время позднее. Давай спать ложиться. — Я всегда говорю, что ты слишком нагрузился. Ты бы хоть раз подумал о своих родственниках? Я серьёзно говорю, подумай. У тебя же на шее та агентка сидит, а ты всё терпишь… — Изволь замолчать, — прошипел Леви, сложив пальцы в замок, а потом, не глядя, швырнул в Кенни бокалом, из которого было выпито вино. Кенни увернулся, и бокал разбился о стену. — Эта агентка моя будущая жена, — сказал он, подходя к плите, чтобы всё осмыслить. — и ты это отлично знаешь.       Кенни затушил бычок о край стола, наполнил стакан виски, налил его до краёв и выпил. На секунду стало тихо. Мужчина выпрямился и посмотрел на часы: было ровно 12 часов ночи. Он повернул голову к Леви, который безмолвно себя утешал, думая о чём-то своём. Было ясно, что он скучает по родным, но больше всего — по своей сестрёнке. Он не мог смотреть на её фотографии, а лишь на воспоминания, которые были очень красочные. Он был счастлив, что хоть кто-то из его семьи останется жив. Леви почувствовал, будто на него вылили ушат холодной воды. Его мозг начал работать с удвоенной скоростью. Он опять начал по очереди думать обо всех членах семьи. Вот, например, Кенни- это настоящий демон. Кто знает, какие мерзкие вещи он сейчас представляет. Или же прадедушка Аккерман с его постоянным желанием всех напугать. Или любимая бабуля Айна, всегда готовая взяться за старое. Он думал, что ему надо ещё найти самый зловещий момент из его жизни… Сердце Леви колотилось. Он вспомнил комнату с множеством дорогих фотографий на стенах. Вся семья должна быть на месте. Шелковая одежда, красивые костюмы, цветы и мамина бижутерия … Всё это присуще семье Аккерман. Жизнь аристократии, похожая на красивую историю, которая когда-то его увлекла. Но только она ещё и сама по себе уже есть горькая история. Кенни встал из-за стола, не улыбаясь, и вышел в коридор, бросив на ходу: «Я скоро вернусь», после чего запер за собой дверь. Несколько минут Леви стоял неподвижно, ожидая чего-то. Он был расстроен и подавлен. Но вдруг он понял, что это самое обычное чувство — страх, вот и всё.       Кенни вернулся из комнаты с чемоданом, который он когда-то хотел выкинуть. К удивлению Леви, он держал его в руках, а ведь только недавно пинал и пытался выбросить. Он положил его на стол. Аккерман открыл чемодан и вытащил оттуда фотографию, платье, туфли, какие-то бумаги и пиджак. Леви посмотрел на Кенни: его лицо было бледным и сосредоточенным. Затем племянник услышал слово «милая», и сразу же ему на плечо легла рука дяди. Леви скосил глаза на бесцветную фотографию и увидел на ней платиновую блондинку с огромными глазами. Она улыбалась и держалась за свой круглый живот. Подпись под фотографией гласила: «Дорогой Кенни! Наш малыш уже большой». Еще было приклеено розовое сердечко. В целом, снимок казался даже невинным и очень грустным. Леви понял, что значит быть одиноким в возрасте шестидесяти одного года, и это вызвало у него слезы. Кенни продолжал рыться в чемодане, пока не нашёл обручальные кольца. К удивлению Леви, все кольца были золотыми, но это и понятно, учитывая, сколько денег потратил его дядя. Кенни одел на палец Леви кольцо с рубином и отдал бриллиантовое. Затем он посмотрел на левую руку Леви, ухмыляясь. — Траут любила повторять, что она самая счастливая в мире женщина… Помнишь, как всё было 25 лет назад? Я тогда её только встретил… Тебе было только 17 лет. Мне было тогда 35, а Траут 33, но мы уже были готовы к семье… — дядя говорил очень мягко и мечтательно. Его любовь, которой он открыл своё сердце, душу и глаза на мир, утонула в пучине смерти. 1968 году, когда Эрен Йегер был стажёром, потрошитель был по уши влюблён в напарницу. — Я знаю это, Кенни, но спустя 4 года появился Эрен Йегер, который подстрелил её во время беременности. — грубо и перейдя к сути, Леви сказал правду, ударив дядю за больное. Он бросил обручальное кольцо в чемодан и отвернулся от него. Племянник выглядел довольным и злым. Через некоторое время Леви взял своё жабо и вытер дяде слезы. Это был удар, но не очень сильный. Не каждый хочет вспоминать прошлое… А Кенни, несмотря на свой неустойчивый характер, был единственным, или даже последним из членов семьи, кто его поддерживал. Это был одним из немногих честных людей, которому Леви полностью доверял. — А о Микасе ты тоже знаешь? — надавил Кенни, зная, что для племянника это болезненная тема. Леви понял, что разговора на эту тему не избежать. Впрочем, отступать было поздно, у Леви был очень мощный и настойчивый характер. Кенни не очень любил молчать, поэтому в те моменты, когда он говорил, его сложно было остановить. Отчасти из-за этого Леви презирал его — Кенни постоянно делал так, чтобы его мир вращался вокруг собственной персоны, которой на самом деле не существовало. — Ты будешь напоминать об этом каждый раз? Неужели тебе не надоело? — Нет, не надоело. Если бы не ты, то она бы была жива, а то мы единственные остались из нашей семьи. Я хочу, чтобы ты это помнил всегда. Всё же остальное можно забывать. Но не это.       Леви понял, что Кенни хочет, чтобы тот ощущал свою вину. Впрочем, Кенни каждый раз ущемлял его за то, что он занимается каннибализмом. Кенни был как ребёнок, поэтому практически всегда злился на Леви за то, что тот съедает куски туш убитых им жертв. Тем более, что Леви действительно чаще ел человеческое мясо, чем животное. А особенность в том, что у племянника острый нюх, заставлял его шутить про то, что он тот ещё кобель. Но дело не в этом. Кенни пытался вызвать у него хоть каплю сострадания в том, что это его вина, что её теперь здесь нет. — Ты же знаешь, что мне недолго осталось…я думал, что на грани моей кончины, ты всё же станешь добр ко мне. — прошипел дядя, вкладывая в свою фразу все те чувства, которые испытывал в отношении к Леви. Но в этот раз в ответ Леви получил лишь презрительный взгляд. Кенни напомнил ему о том, что последнее время он его избегал. Наверное, в свете того, что случилось, он решил, что и у него в голове воцарится тишь да гладь. В который раз за этот день Леви захотелось ударить дядю, но в этот раз ему это показалось ненужным, проявив к нему немного сострадания. Он сделал вид, что поверил в его искренность и его глаза потеплели по-настоящему. Кенни словно почувствовал облегчение, признав, что его присутствие рядом со своим племянником не вызовет у него этого отвращения. Рак в лёгких стал заметен отчётливее, кожа на лице обвисла. Теперь ему было важно хоть что-то чувствовать, чтобы не сойти с ума. А ещё ему было необходимо продолжать беседу с Леви, дабы не умереть в одиночестве, хоть у Кенни и осталось 1,5 года жизни. Дядя Леви хранил молчание, видимо, решив, что слова уже ничего не изменят. Кенни не смог бы объяснить, что он чувствует на самом деле, но какой-то покой поселился в его душе. Этот покой казался ему ещё большим чудом, чем настоящее счастье. — До того, как ты умрешь. — прошептал Леви, вглядываясь в его лицо, ожидая, что тот засмеётся, но дядя даже не улыбнулся. У него был жалкий вид. — Может, мы с тобой разделим последнюю радость? Я тебе кое-что подарю.       Кенни поднял на него глаза, чувствуя, что его спокойствие не было зря. Леви глядел в другую сторону. Для него существовал только жуткий мир, который старался проникнуть в его жизнь. Он знал, что не должен вмешиваться в происходящее, ибо это было бы чудовищно. Но помочь могло только его понимание. Где-то там, в непостижимых глубинах сознания, Леви был его союзником. Он ощутил небывалую близость с дядей, пока не понял, что это чувство возникло из-за большого сходства их собственных чувств и мыслей, исходивших из души. — Через неделю Ханджи забеременеет. Думаю, ты успеешь стать двоюродным дедушкой, сможешь увидеть малыша. — произнёс Леви, словно читая мысли Кенни. Он встал и собирался вернуться в комнату. — Так ты винишь себя в смерти Микасы? — вдруг задал вопрос дядя и племянник остановился, чтобы обдумать ответ. С каждой секундой сомнений у него становилось всё больше. Он понял, что говорить необходимо. Аккерман вздохнул, потерев переносицу, прежде чем повернуться к нему. — Да. Ведь только я мог разрубить её на части. Продолжение следует...