Лед над водой и глубже

      И снова не ошибся, когда Цзюнь У, довольно улыбнувшись, потянулся палочками к кусочкам мяса в пряных травах, подхватил один из них и поднес к губам Ши Уду. И это означало лишь то, что он правильно понял чужие намерения. И что он не так уж мало знает о том, с кем у него завязался невидимый, но такой серьезный поединок, от исхода которого будет зависеть очень многое, если не все. Ши Уду намеренно едва заметно улыбнулся – приглашающе, давая понять, что ему нравится то, что с ним делают – и приоткрыл рот. Аккуратно обхватил губами предложенный кусочек, потянул его к себе, ощущая, как липнут на губы теплые травы, что густо покрывали мясо. Значит, приготовлено все это было совсем недавно, специально к его возвращению. Что ж, стоило заметить, что Цзюнь У расстарался как следует, как только решил дать понять, что не потерпит никаких разговоров о происходящем между ними. Ни от кого. Устроить этот стол, попросить слуг приготовить столько самых разных блюд, достать редкое вино – наверняка из своих личных запасов, наверняка такое, что не найдешь просто так даже здесь, даже если у тебя хватает золотых слитков. И это всего-то после небольшого разговора и ничего не значащих вопросов.       Кусочек за кусочком, Ши Уду позволял кормить себя – не то, чтобы ему это доставляло хоть какое-то удовольствие, но мясо оказалось по-настоящему сочным, вкусным, впитавшим в себя аромат и терпкость трав. Ши Уду не был голоден, ему претила эта лживая прелюдия, ему не нравилось отсутствие выбора – но оценить вкус он был в состоянии даже так, даже когда этого не хотел. Он задумался, и с удивлением почувствовал, что следующий кусочек, ткнувшийся ему в губы, отличается от предыдущих – мягче, слаще и пахнет иначе. И палочки, что держал Цзюнь У, тоже теперь касались его как-то иначе.       И, подняв взгляд, Ши Уду понял, что вместо мяса ему предложено сразу перейти к десерту, а его губ касается кусочек яблока в сладком сиропе, вываренном и густом. Стоило продолжить то, что он начал, и Ши Уду намеренно неспешно провел языком по липкой, прозрачно-темной поверхности, слизывая сироп, заставляя его сахарные капли оставаться на губах и лице. Сжал ладони на плечах Цзюнь У, пытаясь лучше удержать равновесие, поерзал, снова ощущая чужое возбуждение. И это вызывало в нем столько противоречий. С одной стороны, получалось, что он все делал правильно, и что Цзюнь У хотел его и наслаждался предвкушением, намеренно отодвигая тот момент, когда возьмет его. С другой – знать об этом было как-то особенно мерзко после того, что он делал с ним, когда возбудился.       Ши Уду так и слизывал каплю за каплей, так и касался губами палочек, облизывая и их тоже, ведя себя так разнуздано, как было ему совсем не свойственно, но как от него явно ждали. Его ладони подрагивали на плечах Цзюнь У, когда он, опустив ресницы, медленно облизывал следующий кусочек яблока, пачкаясь в сиропе и слизывая эту приторную сладость. Слизывал все до капли, так, чтобы дать сполна насладиться зрелищем. Так, чтобы Цзюнь У забыл о том, почему он вызвал его сюда сегодня, даже не удосужившись начертать свиток с приглашением, как делал всегда, столь велико было его нетерпение и ярость. Капля за каплей, еще немного, руки сами невольно сжимались на плечах, просто потому что так было удобнее. Капля за каплей, почти не ощущая вкуса, думая лишь о том, достаточно ли он делает, или им снова будут недовольны.       - Ты наелся? – вопрос застал Ши Уду врасплох, он был уверен, что все это будет продолжаться не до тех пор, пока он наесться, а до тех, когда это не наскучит Цзюнь У. И он не сразу нашелся с ответом, когда Цзюнь У отложил в сторону палочки и потянулся к вину и двум небольшим чашам белоснежного фарфора. Чаши казались совсем простыми, обычными, что можно найти в любой, самой захудалой лавке. Если не знать, сколь редок такой фарфор, тонкий и искрящийся даже в полумраке, и как сложно его найти.       - Да, благодарю. Такой стол мог устроить лишь тот, кто обладает отменным вкусом, - Ши Уду облизал губы, произнося столь же лживые комплименты, сколь лживыми были слова Цзюнь У. Сахарный сироп никак не получалось слизать полностью, он лип и размазывался еще больше, смешиваясь со слюной. И Цзюнь У, заметив это, провел пальцами по губам Ши Уду, надавливая и поглаживая, а потом облизал собственные пальцы.       - Тогда это тебе тоже должно понравиться, - Цзюнь У поднес к его губам чашу с вином, и Ши Уду не мог не отметить, как тонко и сладко пахнет сливовое вино – южные сливы? – такая сладость, что, наверно, да. И каким прозрачно-золотистым оно кажется среди этого хрупкого фарфора. Цвет, одновременно нежный и насыщенный, такой, что хочется попробовать хотя бы для того, чтобы убедиться, что на вкус это вино столь же приятно, как и на внешний вид.       Ши Уду коснулся губами поднесенной чаши, приоткрыл их, ожидая, когда Цзюнь У наклонит ее, чтобы было удобнее пить. Тот помедлил, словно сомневался, стоит ли сразу переходить к вину, или можно занять своего гостя чем-то еще, а потом все же наклонил чашу, позволяя сделать глоток. Да, на вкус вино оказалось таким же восхитительным, как и на вид, когда окрашивало стенки чаши в золотистые тона, и окутывало все вокруг сладковато-пряным ароматом. Ши Уду никогда не относился к вину, как к чему-то особенному – в отличие от Цинсюаня, что обожал любое вино, и обожал пить его, что в одиночестве, что в компании – но даже он не мог не оценить вкус. Временами эта страсть Цинсюаня к выпивке переходила все разумные пределы, и, когда они еще были обычными людьми, Ши Уду несколько раз серьезно с ним поссорился из-за этого. Он буквально тащил его на себе домой из какого-то очередного трактира, а Цинсюань бормотал что-то несвязное и все порывался вырваться и вернуться обратно.       - Или ты перестаешь так поступать, или я просто начну запирать тебя в комнате, когда ухожу по делам, - голос Ши Уду звучал жестко, так, как ему совсем не хотелось. Но что еще было делать, если ничего другое на Цинсюаня не действовало, и он лишь ругался и спорил в ответ на спокойные просьбы. Ши Уду знал, слишком хорошо знал причину, по которой Цинсюань позволял себе так отчаянно напиваться, но произносить это вслух не хотелось. Как и позволять продолжать подобное.       - Но, гэ, я же взрослый и…       - Ты слышал, что я сказал, - и Ши Уду рассерженно захлопнул за собой дверь комнаты, уйдя к себе. Бездумно потрогал неудобный, слишком непривычный для него меч, чуть подрагивающими пальцами провел по отточенному лезвию. Наверно, старший брат из него был никудышный. Наверно, стоило как-то иначе говорить с Цинсюанем. Наверно, он совсем его не понимал. Точнее, перестал понимать в какой-то момент, потому что раньше они отлично ладили.       Непрошенные воспоминания отпустили его так же резко, как и накатили, просто растаяли, как льды северных озер по весне, заставив вернуться к тому что составляло его настоящее.       Цзюнь У словно прочитал его мысли о вкусе вина – во всяком случае, в его темном взгляде теперь явственно отражалось удовлетворение, он огладил чашу пальцами, собирая капли влажности, а потом коснулся губами губ Ши Уду. Нет, это не был один из тех поцелуев, что получаются глубокими, долгими, что заставляют судорожно стискивать в руках чужие плечи и прижиматься все теснее и теснее. Нет, мимолетное касание, едва ощутимое, едва обозначенное. Так, чтобы только сцеловать сладкую влажность, что осталась от вина. Так, чтобы не дать забыть, зачем они здесь. И что вино лишь дополнение – дополнение к тому, что ждало Ши Уду дальше.       Неохотно оторвавшись от его губ, Цзюнь У отстранился, потянулся к следующему вину – прозрачному, пахнущему кисловато и прохладно. Северные сливы? Жидкость плеснулась в чашу, но, вопреки ожиданиям Ши Уду, Цзюнь У поднес ее к своему, а не к его рту. Сделал несколько глотков, но не выпил, а снова прижался губами к губам Ши Уду и приказал мысленно:       - Открой рот.       Ши Уду подчинился, ощущая, как вино плавно перетекает изо рта Цзюнь У в его рот, как их губы соединены столь плотно, что ни единая капля не пролилась на их одежды, не упала на шелковые подушки, что валялись в беспорядке вокруг них. Этот поцелуй, в отличие от предыдущего, получился глубоким, бесконечным, их слюна мешалась с вином, а вино казалось сотканным из снега и холодов северной зимы. Ши Уду пробовал поцелуй – и пробовал вино, и чувствовал, что возбуждение, пока еще отдаленное и невыраженное, начинает накрывать и его. Он не противился – так будет проще принять близость с Цзюнь У, так будет удобнее для них обоих. Ши Уду намеренно потерся пахом о пах Цзюнь У, давая тому почувствовать, что он тоже возбужден, что ему тоже нравится то, что с ним делают, и что он ждет того, что будет дальше. Ши Уду прижался теснее и потерся снова, не переставая целоваться. Он позволил Цзюнь У спустить свои одежды с плеч, позволил стискивать обнаженную кожу грубовато и нетерпеливо, отвечая тем же.       Цзюнь У не слишком с ним церемонился – его ласки были грубоваты, прикосновения нетерпеливы, на коже оставались следы и отметины. И все эти следы и отметины Ши Уду не разрешалось залечивать снадобьями, что позволили бы избавиться от них быстро, почти сразу же, так, что не осталось бы ни малейшего напоминания о времени, проведенном с Цзюнь У. Видимо, в этом и крылась причина, по которой ему было запрещено это делать – Цзюнь У нравилось знать, что его власть и его аура остается на Ши Уду, даже когда они не вместе, даже когда Ши Уду занят совсем другими делами, даже когда он спускается в мир обычных людей, и оказывается так далеко от Небес, как только возможно.       Но в этот раз Цзюнь У по какой-то ему одному известной причине решил вплести в эти резковатые ласки касания более чувственные и неторопливые. Он провел пальцами по расстегнутому вороту Ши Уду, пробежался по застывшей крови, обведя каждое неровное пятно, каждую растекшуюся каплю. Темное удовлетворение, мелькнувшее на его лице, было красноречивее любых слов, и становилось понятно, что не нужно противиться тому, что он делает, поскольку это доставляло ему истинное удовольствие, приносило то, к чему он и стремился. Сполна насладившись пятнами крови, Цзюнь У перешел к серебристой вышивке, что украшала ворот Ши Уду, погладил ее, изучая.       - Какая тонкая работа, - со знанием дела заметил он. – Или, может, мне стоит подарить тебе и одежды в моих цветах?       Золото вместо серебра, алое вместо синего. Ши Уду попробовал представить себя в таких одеждах, но образ никак не желал складываться, ускользал, как озерная вода сквозь пальцы. Цвета одежд ведь не имели особого значения – и в то же время значили много, так много, что он был уверен, такое не останется незамеченным. Каким же это было глупым и жалким со стороны других небожителей – столь откровенно желать оказаться на его месте, завидовать ему за связь с Цзюнь У. Если бы этот сброд только знал, если бы только догадывался, чему ему стоила эта благосклонность и это внимание со стороны Императора Небес.       - Как будет угодно Владыке, - он чуть склонил голову, так, что растрепавшиеся пряди упали на плечи, закрывая их, и Цзюнь У нетерпеливо откинул их обратно за спину Ши Уду.       А потом спустил его одежды еще ниже с плеч, так, чтобы дать себе больше доступа к обнаженной коже, к затвердевшим соскам и ключицам Ши Уду. И вдруг вместо того, чтобы продолжить ласки, потянулся за опустевшей чашей, вновь наполнил ее вином – Ши Уду не успел заметить, каким именно. Теплота и сладость, напоминающие о жаре лета и пыльных, суховатых травах или горьковатый холод, что заставляет думать о снегопадах и льдах над водой? Он ждал еще одного поцелуя, ждал, что вино снова наполнит его рот своим насыщенным вкусом. Но вместо этого Цзюнь У поднес чашу к его коже, взглянул на него предвкушающе, и пролил несколько крохотных капель на плечи. Те плавно стекли вниз, оставляя влажные следы на коже, пробежались по соскам, заставив Ши Уду вздрогнуть, спустились еще ниже.       Это не ощущалось неприятно, скорее необычно. Ши Уду застыл в ожидании того, что за этим последует, его возбуждение чувствовалось все отчетливее, он чуть подрагивал от липковатой влажности, что оставило на нем вино. Язык Цзюнь У на его сосках заставил Ши Уду застонать впервые за этот вечер. Еще и еще, влажные, настойчивые прикосновения, заставившее его соски затвердеть еще больше, а возбуждение прокатиться по телу волной. Вот теперь все стало как нужно, вот теперь его тело получало достаточно удовольствия, чтобы позволить ему не думать ни о чем. Он всегда ждал этого момента, всегда хотел его, чтобы можно было лишь делать, но не задумываться, лишь подчиняться, но не хотеть чего-то иного.       Цзюнь У доливал еще вина на его кожу – и слизывал, медленно, каплю за каплей, проходясь языком по ставшим такими чувствительными соскам, обводя их, дразня и заставляя выгибаться в его руках. Он сжал возбужденный член Ши Уду под одеждами, давая понять, что он знает, что он доволен. Но потом почти сразу убрал руку, давая так же понять, что еще не время, что пока они продолжат то, что делают, что это не менее желанно, чем взять его на кровати или прямо на полу. В какой-то момент Цзюнь У не просто облизал, а прикусил его сосок, и Ши Уду вскрикнул, запрокинув голову, цепляясь за чужие плечи, словно для него не осталось другой опоры, словно другая опора ему и не была нужна. Цзюнь У прикусывал его соски снова и снова, и боль смешивалась с удовольствием, добавляла желанности ощущениям, заставляла стонать все громче и откровеннее. Прижиматься все теснее. И желать все большего.       - Разденься, - приказал Цзюнь У в какой-то момент. И это прозвучало как сквозь плотный слой тумана, словно откуда-то издалека, так, что невозможно было понять, наяву, или ему всего лишь показалось. Ши Уду никогда не терял себя во время их близости, никогда не позволял похоти затмить разум настолько, чтобы потеряться в ощущениях, чтобы хоть на мгновение забыть, почему он это делает. Но теперь слова Цзюнь У застали его врасплох, он невольно вздрогнул от звука чужого голоса, и медленно, как во сне, потянулся к пребывающим в беспорядке одеждам.       Ши Уду никогда не знал, что предпочитает Цзюнь У – чтобы он раздевался медленно, плавно, избавляясь от одной вещи за другой подчеркнуто неторопливо. Позволяя разглядеть каждую мелочь – серебристую вышивку на вороте, синеватые камни и шелковые нити на подвесках пояса, белоснежную ткань нижних одежд. Или, напротив – быстро и нетерпеливо, разбрасывая вещи, комкая их, даже не удосуживаясь привести хоть в какой-то относительный порядок. Ши Уду не знал этого, но на этот раз предпочел второй вариант, раз уж Цзюнь У не стал его останавливать. Движения получались резкими, неосторожными, но возбуждение уже начало накрывать его полностью, и ему не хотелось терять ни мгновения. Он дергал рывками все эти завязки и подвески, все эти ставшие бесполезными застежки, ничуть не беспокоясь о том, что может испортить податливый шелк и серебрящееся в полумраке шитье. Пальцы скользнули по синеватым камням пояса, и Ши Уду сдернул его, отбросил в сторону, как какое-то дешевое, ветхое тряпье, недостойное иного обращения. Нижние одежды легли поверх штанов – тонкая ткань вся измялась и напоминала снег, что тает под лучами солнца, что так охотно поддается наступившему теплу. Краем сознания Ши Уду отметил расплывчатое, чернильное пятно на рукаве – наверно, поставил его в тот раз, когда засиделся допоздна за свитками, хотя изначально собирался пойти немного отдохнуть. И теперь это чернильное пятно портило белоснежную идеальность, притягивало внимание, как и любое несовершенство.       Ши Уду заставил себя отвернуться от растекшихся чернил и предстал перед Цзюнь У полностью обнаженным, ожидая, что тот прикажет ему дальше – иногда он раздевался сам, иногда нет, иногда он вообще не раздевался, находя другие возможности получить удовольствие. Вот и на этот раз он так и остался на полу, даже не пытаясь начать раздеваться. И Ши Уду просто вернулся к нему на колени. Оседлал бедра, чуть стискивая их, снова поерзал, с удивлением отметив, что ткань одежд Цзюнь У ощущается грубее, чем кажется, чем должно было быть, когда речь шла об Императоре Небес.       Темный взгляд Цзюнь У был полон похоти и желания, когда он, ничуть не таясь, разглядывал обнаженное тело Ши Уду, касался его так, как ему хотелось – обвел соски чуть влажными пальцами, стиснул в ладонях ягодицы, чуть надавливая, раздвигая, разводя их в стороны, но пока еще не делая ничего больше, не пытаясь проникнуть в него пальцами, как делал обычно. Ладонь Цзюнь У вновь легла на возбужденный член Ши Уду, но теперь не сквозь одежду, теперь так, сжимая длину, проходясь по коже. Он собирал пальцами выступившую смазку, не вытирая ее, лишь любуясь прозрачной липкостью, что запачкала его пальцы. Каждое движение ладони по члену заставляло Ши Уду вздрагивать и стонать от удовольствия, он знал, что это не то, что его ждало, что Цзюнь У всего лишь дразнит его своими умелыми прикосновениями, что скоро это прекратиться, и он продолжит изнывать от накатившего возбуждения.       Так и получилось.       Цзюнь У, ничуть не таясь, вытер испачканные пальцы о свои же одежды – продолжая другой рукой удерживать Ши Уду за талию, прижимать его к себе. А потом просто коснулся пальцами другой руки губ Ши Уду, провел ими, чуть надавливая. Он не произнес ни слова, ничего не сказал, не стал приказывать, но и так было понятно, чего он хочет. Ши Уду приоткрыл рот, сначала едва-едва, а потом шире, так, чтобы дать к себе доступ. Наверно, если бы он мог, он бы заставил Цзюнь У поторопиться, заставил сделать все это с ним как можно скорее, но он слишком отчетливо понимал, что не имеет на это никакого права. Поскольку они не были близкими людьми. И даже не были любовниками. Вернее, любовниками они были, но не в таком значении, в каком он мог бы требовать чего-то или о чем-то просить.       Цзюнь У тем временем протолкнул пальцы ему в рот, сразу несколько, ничуть не заботясь о том, как это ощущается. Ши Уду тяжело сглотнул, стараясь принять эти настойчивые пальцы как можно глубже, так, чтобы дать им сполна почувствовать всю горячую влажность его рта. Цзюнь У никогда не давал ему просто облизать пальцы, нет, он проникал ими так глубоко, как только мог, и Ши Уду с трудом удавалось скрывать то, как сложно ему это давалось. Он не был привычен к таким вещам, для него это было слишком, для него это было неудобно, и каждый раз приходилось заставлять себя расслабиться и начать делать то, что от него ждали.       Вот и теперь Ши Уду кое-как справился с подкатившим к горлу спазмом и принялся старательно вылизывать пальцы, что проникали в него столь безжалостно и нетерпеливо. Коснулся их языком – чужая кожа оказалась прохладной, горьковатой, совсем не такой, как можно было ожидать от того, кто возбужден и желает большего. Чуть сжал губами, стараясь размазать слюну как можно тщательнее, так, чтобы ему самому потом было проще принять эти пальцы в себя, позволить им без сопротивления скользнуть внутрь. Он вылизывал и посасывал эти тонкие, изящные пальцы, и делая их все более скользкими и влажными. И ощущал, как они бесцеремонно толкаются ему в рот, заставляют раскрыть его еще шире.       По подбородку потекла слюна, Ши Уду ощущал, как она оставляет влажную дорожку на коже, капает ниже, прочерчивая свой путь до плеча и спускаясь на бедра. А потом еще и еще, слюна так и продолжала течь, обильно и непристойно, но он ничего не мог с этим сделать – ни закрыть рот, ни попросить позволить ему вытереть ее, а потом продолжить. Он так и не смог ничего с этим сделать, лишь чуть вздрагивал каждый раз, как влажные капли касались обнаженной кожи. И лишь знал, что потерпеть нужно было еще немного, что скоро Цзюнь У продолжит – вынет пальцы из его рта, еще больше пачкая все вокруг слюной, окинет их взглядом, в котором вожделение будет мешаться с нетерпеливостью, и скажет, что ему делать дальше.       На этот раз Цзюнь У проникал пальцами в его рот как-то особенно долго, так, что Ши Уду потерял счет времени и оказался весь запачкан своей же слюной и своей же смазкой, что успела выделиться снова после того, как Цзюнь У собрал ее всю. Но потом Цзюнь У все же отодвинулся, с интересом разглядывая влажные пальцы. Словно оценивал, достаточно ли этого или заставить Ши Уду продолжить. Но, видимо, удовлетворившись результатом, произнес коротко:       - Приподнимись.       Ши Уду подчинился сразу же, ему и самому давно уже хотелось, его тело требовало большего, чем мимолетные прикосновения ладони к члену, чем умелые пальцы, собирающие с его члена пот и смазку. Ему пришлось податься вперед, судорожно стиснуть руки на плечах Цзюнь У и почти уткнуться ему в шею. Ткань его одежд ощущалась грубоватой, как и раньше, и от ее прикосновения соски Ши Уду напряглись, заерзали по этой жесткости, лишь добавляя чувствительности. Он невольно застонал, желая одновременно продлить это ощущение от жесткой ткани как можно дольше и избавиться от него как можно скорее, поскольку он и так был слишком возбужден, и так хотел настолько, что почти не думал о том, с кем и почему он это делает. Почти.       Ладони Цзюнь У легли ему на ягодицы, принялись поглаживать и стискивать, и Ши Уду знал, что вот теперь это больше не ради того, чтобы его подразнить, теперь они добрались до того, зачем он здесь. Пальцы влажно скользили по коже, перепачканные в его же слюне и его же смазке, липковатые прикосновения, что заставляли его вздрагивать с каждым из них, и он и сам не мог определить, чего в этой дрожи было больше, предвкушения или нежелания. Впрочем, его собственное возбуждение никуда не делось, и Ши Уду снова потерся сосками о жесткие одежды Цзюнь У, желая добавить себе ощущений.       Золотистая вышивка одежд Цзюнь У мерцала в полумраке, и Ши Уду невольно думал о том, что столь богатые и столь изысканные одежды и без того уже пропитаны их потом и его слюной. И что сложно представить себе Императора Небес в более неподобающем виде. Роскошные белоснежные с золотой отделкой одежды на празднествах – и те же самые одежды теперь, испачканные и измятые. Контраст между внешним, тем, что было позволено знать другим небожителям – и внутренним, тем, что таилось в глубине на самом деле, тем, что составляло сущность и истинное лицо Цзюнь У был столь весомым, что Ши Уду невольно усмехнулся, пряча эту усмешку в измятой ткани и испачканной вышивке чужих одежд.       Пальцы Цзюнь У проникли в него неожиданно, резковато, сразу несколько, как и до этого ему в рот, и Ши Уду напрягся, пытаясь привыкнуть к этому ощущению заполненности, к тому, насколько он растянут. Возможно, если бы связи его были так же многочисленны и разнообразны, как и связи Пэй Мина, ему было бы гораздо проще воспринимать то, что от него требовалось. Но его опыт исчерпывался не столь уж многими, и был давним, полузабытым, таким, что начинает казаться, словно все это происходило не с тобой. А если и с тобой, то где-то очень далеко и не по-настоящему. И его тело не было привычно к таким проникновениям, к постоянной близости, к ласкам и грубости, что чередовал Цзюнь У так охотно. Даже просто пальцы внутри причиняли ему неудобство, заставляли ерзать на коленях Цзюнь У в поисках более удобной позы. Он пытался устроиться так, чтобы расслабиться, чтобы получать удовольствие тоже, но в этот раз почему-то получалось хуже обычного.       Пальцы в нем толкались грубовато, настойчиво, не давая ни привыкнуть, ни расслабиться настолько, насколько это ему требовалось. Растягивали его и снова толкались, проникая так глубоко, что это мало чем отличалось от того, как если бы в нем находился член, а не пальцы. То ли догадавшись, то ли заметив что-то, Цзюнь У вдруг толкнулся в него как-то особенно глубоко, и одновременно сжал другую ладонь на его члене, проводя вверх и вниз уверенными, сильными движениями. Все вместе это было слишком, ощущения стали такими яркими и интенсивными, что Ши Уду теперь стонал, ничуть не скрываясь, так, как от него и ждали – и почти наяву ощущал чужое удовлетворение.       Сам Цзюнь У не спешил скинуть свои одежды, так и оставался в них, и в какой-то момент Ши Уду догадался, что он желает, чтобы Ши Уду кончил от его пальцев, без другого проникновения. Ему было бы проще достичь пика, если бы Цзюнь У коснулся той точки внутри него, что заставляла испытывать чистое удовольствие, такое, что стоны сами срывались с губ, а тело требовало больше и больше.       Но Цзюнь У намеренно не касался этой точки, намеренно вводил пальцы глубоко, грубовато – но не касался. Но возбуждение никуда не делось, и Ши Уду в какой-то момент поймал себя на мысли, что близок к тому, чтобы начать недовольно стонать, не скрывая своих ощущений. Но узнать, стал бы он это делать или нет, несмотря на возможное недовольство им, у него не получилось – Цзюнь У и вовсе вынул из него пальцы, чувствительно задев ими растянутый вход, и убрал ладонь с члена. Как будто догадался о мыслях Ши Уду. Хотя, скорее, не догадался, а и так знал, и знал хорошо, успев изучить, как и на что Ши Уду реагирует, какие прикосновения ему особенно приятны, а какие наоборот притупляют желание, на какие ласки он отзывается особенно охотно, а что оставляет его равнодушным. С одной стороны это было удобно – столько удовольствия, сколько своими умелыми прикосновениями доставлял ему Цзюнь У, раньше не доставлял никто. С другой – нет, поскольку вот так дразнить, как он делал это теперь, лишь распаляя Ши Уду все сильнее, но не позволяя достичь разрядки, он тоже мог и тоже делал.       А в следующее мгновение Цзюнь У сжал в руке его подбородок, приподнял за него, и принялся целовать, долго и глубоко. И вкус его слюны, прохладный и горьковатый, мешался со вкусом сливового вина, его кисловатыми, снежными нотами, что остались после их разделенных на двоих глотков. Вкус зимы и снега, что так подходил и самому Цзюнь У, что казалось, его белоснежные одежды тоже сотканы из долгих, окутанных холодом снегопадов, и тонкого льда, как и вкус этих слив, как и вкус их поцелуев.       Цзюнь У так и продолжал целовать его, а другой ладонью то и дело поглаживал ягодицы, сжимал податливую кожу, разводил их – совсем чуть-чуть, не так, как нужно для проникновения, но так, как хватало, чтобы добавить ощущений. Его пальцы поглаживали неспешными движениями растянутый вход, не пытаясь проникнуть внутрь, но надавливая и напоминая о том, что они делали совсем недавно, и что они продолжат делать совсем скоро. И Ши Уду лишь усилием воли сдерживал себя, чтобы не подаваться назад, на эти пальцы, не толкаться на них, желая снова почувствовать их внутри, их грубоватые, глубокие толчки, и то, как они заполняют его полностью. Он весь взмок, пот капал с его лица и с его плеч, его кожа стала скользкой от влаги. Капли пота оставляли темные разводы на одеждах Цзюнь У, пачкая их еще больше, создавая беспорядок, что отражал происходящее между ними, столь же непристойное и темное.       Это, казалось, продолжалось бесконечно, но потом в какой-то момент Цзюнь У без лишних слов просто снова приподнял его, заставил шире развести бедра. И коротким, резким движением снова проник в него всеми пальцами, но теперь не стал избегать прикосновений к этой чувствительной точке внутри. Напротив, с силой надавил на нее, толкнулся еще и еще, глубже и грубее, чем делал это раньше. И снова надавил, заставив Ши Уду кричать от удовольствия, забыв обо всем. Ему и не хотелось думать в этот момент, и не хотелось думать, когда ладонь Цзюнь У вновь легла ему на член, вновь принялась скользить вверх и вниз, собирая пот и смазку.       Он излился столь скоро, что сам в это не поверил, когда его семя запачкало ладонь Цзюнь У, запачкало и без того потерявшие весь свой изысканный вид одежды, запачкало шелковые подушки у их ног, нарушив безупречность их золота и подвесок, сотканных из тончайших нитей. Семя стекало по его обнаженной коже, делая ее липкой и грязной, оставляя неровные потеки и разводы. Возбуждение схлынуло, уступив место опустошенности, что каждый раз накрывала его темной волной после близости с Цзюнь У. Это могло быть приятно телу, но его мысли это никак не меняло. И не могло изменить.       Цзюнь У между тем потянул свои потерявшие идеальный вид одежды с плеч, откинул их, потянулся к поясу, усыпанному искристыми, светлыми камнями, украшенному золотом и шелком. Он тоже был возбужден, и давно – Ши Уду знал это, чувствовал это своим обнаженным телом, сидя у него на коленях, ощущал под собой эту твердость и пульсирующее тепло. Член Цзюнь У тоже истекал смазкой, в ожидании чужого тела и чужих прикосновений, одежды более не скрывали его, и Ши Уду ждал, где захочет взять его Цзюнь У на этот раз. Но тот молчал, не произнося ни слова, не приказывал ни лечь на пол, ни подняться и перейти в другие покои, в спальню, где они смогли бы продолжить постельные утехи, ни опуститься перед ним на колени, чтобы было удобнее тянуть и дергать его за волосы, глубоко толкаясь в его рот.       Ши Уду понял не сразу, но все же понял – в этот раз они никуда не пойдут, и ему не нужно нигде устраиваться. Не понадобятся ни другие покои, ни изящные ковры и подушки, ни затянутые шелком стены. Нет, они продолжат здесь же. Так же. И все, чего Цзюнь У от него ждал – это что Ши Уду сам опустится на его член. * * *       Зеркало в его покоях во Дворце Вод и Ветров тонуло в тенях, что заполнили комнату этой ночью. Высокое, обрамленное светлым серебром, оно напоминало ровную поверхность чистейшего озера, чьи берега усыпал первый снег, и затянуло тонким, серебрящимся льдом. Вода всегда осталась водой, и Ши Уду нравилось подмечать ее даже в мелочах, даже в тех вещах, которые не имели к ней прямого отношения.       Но вот то, что в этом зеркале отражалось… Ши Уду скривился, больше не таясь, с отвращением разглядывая все те следы и ссадины, что оставил на нем Цзюнь У. Все те следы и ссадины, которые ему не позволено было трогать и исцелять. Все те следы и ссадины, что останутся на нем до следующей встречи с Цзюнь У, пока он не добавит еще, больше. Это не было болезненно, все же он обладал телом божества, и подобные следы его совсем не беспокоили. Но как же омерзительно это все ощущалось. Темно-лиловые, расплывающиеся пятна на шее – то, что оставили на нем губы Цзюнь У. Неровная, глубокая царапина возле ключицы – то, что оставили на нем его руки, слишком сильно стискивающие плечи. Странный, вычерченный след с неровными краями – Ши Уду попробовал понять, что такое мог с ним делать Цзюнь У, чтобы оставить подобные отметины, но ничего подходящего в голову не приходило. Непонятные отметины казались смутно знакомыми, и Ши Уду нахмурился, пробуя вспомнить, где они встречались ему раньше. А ведь точно где-то встречались.       Клыки. Следы, оставленные клыками. Вспомнить удалось почти сразу же. Да и как такое забудешь – в тот раз Пэй Мин превзошел сам себя по непристойности происходящего, и зашел так далеко, как редко когда заходил. Ши Уду не знал ту демоницу, но вот следы, оставленные ею на теле Пэй Мина, разглядел и запомнил очень хорошо. Сложно было не запомнить – вид у Пэй Мина был настолько довольный, что Ши Уду едва удержался, чтобы не спросить, точно ли ему требуется помощь, или он просто желает продолжить свои постельные развлечения. Лечебное снадобье пахло прохладной свежестью и скользило по разгоряченной коже Пэй Мина и по его пальцам, когда Ши Уду возился с этими его последствиями бурно проведенной ночи. Почему он вообще должен был знать такие подробности? Но как-то каждый раз получалось само собой, что он слушал рассказы Пэй Мина о его пассиях, наполненные довольством, и помогал ему с оставшимися следами, если он о том просил. И хотя просил он о подобном далеко не каждый раз, Ши Уду все равно знал гораздо больше, чем ему хотелось бы.       Он задумчиво провел пальцами по этим странным следам – шероховатые, глубокие. И да, выглядевшие в точности как те следы от клыков демоницы, что остались на Пэй Мине. Но как такое возможно? Клыки – это особенность демонов, не небожителей. Как и темная, холодная аура, как и искаженная духовная сила, что была получена яркими эмоциями и подчинялась им, а не была доступна лишь в том случае, если у тебя хватало последователей. Ши Уду еще раз медленно провел пальцами по шее, а потом поднял повыше ворот и запахнул его как можно плотнее.