Лед над водой и глубже

      Обернувшись, Ши Уду предполагал натолкнуться взглядом на кого угодно – на излишне нахального демона, что возомнил возможным для себя творить что угодно, если ему известно было то, что так безнадежно и давно желал выяснить Ши Уду. Если он каким-то непостижимым образом догадывался, где скрыто логово Демона Пустых слов, и в своей самоуверенности рассчитывал получить еще, больше, чем та ставка, что и так стоила немало.       Или на обычного человека, бесцеремонного и недалекого, одного из тех, кого так манил Призрачный город своими запретными развлечениями и своими тайнами, что простирались столь далеко и столь обманчиво. Как морок водных демонов, что притягивал и обещал столь многое, а после оборачивался истаявшей дымкой и разочарованием. Далеко не каждому выпадала удача выиграть здесь – но каждый желал ее испробовать, каждый где-то глубоко внутри предвкушал те неисчислимые богатства, безграничное влияние и захлестывающую силу, что можно было получить, просто сделав нужную ставку, просто подтолкнув свое везение, скрытое и явное.       Или…       На мгновение мелькнула нелепая, дикая в своей невозможности мысль, что это сам Демон Пустых слов стискивает его плечо столь грубо, уверенный в своей недоступности, уверенный в том, что ему ничего не будет стоить обернуться темным, затхлым туманом – и исчезнуть, как эта тварь исчезала всегда, едва лишь появлялась призрачная возможность прямого сражения. Ши Уду почти наяву ожидал увидеть довольную ухмылку, услышать омерзительный шепот прямо на ухо, обещающий лишь тени и темноту, почувствовать грубые прикосновения, пробирающие льдом и отвращением. Прикосновения, означающие принадлежность и неизбежность, как Демон Пустых слов делал со всеми своими жертвами, пока не получал то, что ему причиталось.       Вот только Ши Уду никогда не был одной из его бесчисленных жертв. И никогда эта тварь не осмеливалась даже приблизиться к нему, даже коснуться его ауры своей, перемешивая прозрачную, холодную воду со своим болотным туманом, переменчивым и густым. Словно ледяная вода Ши Уду обжигала его и заставляла кривиться в неизменном бессилии и страхе, хотя страх изначально принадлежал ему, и был его сущностью и его оружием.       Не осмелился и на этот раз.       И ни одно из предположений Ши Уду не оправдалось.       Поскольку обернувшись, он схлестнулся взглядами с генералом Мин Гуаном собственной персоной.       И вот что только он забыл в Призрачном городе, обладающем весьма и весьма дурной репутацией?       Хотя ответ на этот вопрос отыскался довольно быстро – генерал Мин Гуан – разумеется – проводил время в этом неимоверно сомнительном Игорном доме не один. Демоница – одна из принадлежащих воде, низшего уровня, со слабой, мало чем отличающейся от призрачного огня духовной силой, но – разумеется – в полной мере соответствующая вкусам генерала Мин Гуана, прижималась к нему так откровенно, так тесно, что в том, что их связывало, не оставалось никаких сомнений. Слухи о нем ходили самые разные, но все они сходились в том, что далеко не каждая способна увлечь его и заполучить вожделенную благосклонность. И что он предпочитает лишь ярких, несравненных красавиц, чья красота подобна раскрывающимся по весне нежным, хрупким цветам персика, или, напротив, резкая и холодная, подобно усыпанным снегом ядовитым соцветиям цветочных демонов, глубокого синеватого и лилового оттенка.       В прическе у этой демоницы мерцала и переливалась алыми и багряными камнями шпилька, сделанная из редкого, темного золота, чей оттенок напоминал о спелых, вобравших в себя солнечный свет, и жаркое, летнее марево персиках, усыпающих ветви так густо, что даже листву прячущих под этим сочным золотом. И становилось понятно, что генерал Мин Гуан попросту красуется перед своей любовницей, выигрывая ставки в своем желании впечатлить ее еще больше. Хотя, если верить все тем же слухам, его постельных талантов вполне должно было хватать для того, чтобы впечатлять чем-то иным не было никакой необходимости. Но из подобных мелочей и складывается репутация, и генерал Мин Гуан, похоже, не был намерен отступать хоть в чем-то, и предпочитал сделать излишне, а не недостаточно, и воспользоваться полностью, а не довольствоваться оставшимся.       - С ума сошел? Использовать как ставку духовное оружие, - генерал Мин Гуан говорил полушепотом, так и продолжая с силой стискивать плечо Ши Уду. И вроде как пытался соблюсти этим некую закрытость на тот случай, если хоть кто-то из демонов не был осведомлен о том, какой силы артефакт им предлагалось попробовать заполучить. Хотя его шепот привлек лишь еще больше ненужного внимания к ним двоим и к закрытому, спрятанному под светлое серебро вееру, что льдисто серебрился посреди алого шелка. Демоны подступили ближе, а их шепот из недоуменного превратился в хищный, наполненный жадностью и вожделением. – Если кто-то – кто угодно – получит твой веер, использует его и причинит вред обычным людям, отвечать все равно придется тебе, - генерал Мин Гуан завершил свои вполне оправданные опасения едва уловимым шепотом, понизив голос еще больше, но Ши Уду расслышал каждое слово, что несло в себе неприглядную истину, каждую обеспокоенную интонацию – хотя с чего кого-то вообще должно было волновать, чем он занимается в Игорном доме, и какие ошибки готов совершить.       - Мне это известно. Как, полагаю, и каждому, кто принадлежит Небесным чертогам, - Ши Уду нахмурился, чуть отдернул плечо, пробуя отстраниться – но генерал Мин Гуан ему этого не позволил. Напротив, притянул еще ближе к себе, прижал так крепко, так тесно, что теперь демоны начали на них коситься с омерзительно пошлыми ухмылками, не оставляющими сомнений в том, что слухи о генерале Мин Гуане пойдут вовсе не те, на которые он рассчитывал. А сам Ши Уду ощущал сырую влажность, исходящую от его одежд – попал под снегопад по дороге? Чувствовал тонкий, пряный аромат, приятный и манящий – благовония, что используются для постельных утех? Знал о неровных, глубоких следах на коже – клыки этой демоницы? – Но мне больше нечего поставить такого, что могло бы привлечь демонов. И вообще это никого не касается, - непроницаемо произнес он, недовольный тем, что тот, с кем раньше он едва обмолвился парой слов, позволяет себя столь многое, и вновь попробовал отстраниться – и вновь безуспешно.       - Давай лучше я поставлю один из своих мечей? – тем временем беспечно предложил генерал Мин Гуан, как если бы речь шла о чем-то неважном и незначительном. Наподобие приглашения прогуляться по своим владениям в погожий, летний день, наполненный солнечным светом, терпкими, насыщенными запахи спелых слив и зеленоватыми, вьющимися над водой источников стрекозами, чьи прозрачные крылья трепещут на невидимом ветру. Или, напротив, приглашение отведать в своем дворце теплого, подогретого вина стылой, зимней ночью, когда холод растекается по комнатам, а луна кажется ледяной и покрытой тонким слоем серебристого инея. – Ведь ни один из них не духовное оружие, но определенной ценностью вполне обладает, - продолжил он все так же легкомысленно, как если бы речь шла о каких-то простых безделушках, а не об оружии одного из сильнейших Богов Войны.       - Что, генерал Мин Гуан, для своей пассии вы уже выиграли ставку, теперь хотите попробовать выиграть и для меня? – не удержался Ши Уду от едкого замечания. Все бы ничего, но репутацию так просто не откинуть, и некоторые вещи невозможно воспринимать иначе, пока сам не узнаешь их полностью, не узнаешь то, что скрыто в глубине, то, что является истинным, а не мнимым. Ши Уду из настоящего знал о Пэй Мине столь многое, что временами ему казалось, что больше знать уже просто невозможно. Ши Уду из прошлого ничего этого не знал и знать не мог.       Впрочем, генерал Мин Гуан лишь рассмеялся, услышав сказанное. И ничуть не смутился, не удивился и не обиделся. И лишь произнес просто:       - Ну, а почему бы и нет?       Это было так давно, бесконечно давно.       Наверно, слухи о них, что так не нравились Цзюнь У, поползли с этого времени, постепенно вбирая в себя все новые и новые, несуществующие подробности, облекаясь похотью и вожделением – ведь разве могло соединять с генералом Мин Гуаном нечто иное, помимо разделенной постели и ни к чему не обязывающих развлечений.       Вот только в слухах этих не было ни капли правды, одна сплошная, льющаяся мутным, затхлым потоком ложь. И алые с золотом серьги, что с таким отвращением выдернул у него из ушей Цзюнь У, едва не порвав мочки, были подарены всего лишь как знак дружеского расположения, а вовсе не как благодарность за какие-то особенно непристойные развлечения или особенно окрашенные похотью ночи, разделенные на двоих.       Как и их тренировки вмещали в себя лишь касание стали о сталь, мелодичное, рассыпающее серебристые искры.       Как и на горячих источниках они наслаждались лишь теплой, окутанной паром водой, и винами, что столь щедро преподносил Пэй Мин в своих владениях.       Но Цзюнь У не знал об этом – или знал, но не верил – и Ши Уду даже представить не мог, во что это все выльется в итоге, и чем для него обернется. * * *       Чайная, которую так охотно расхваливал Пэй Мин, оказалась на удивление просторной и светлой, словно погруженной под воду – или засыпанной снегом. Серебристые, изысканные ленты, нежно-синеватые занавеси из тончайшего шелка, пушистые, светло-жемчужные ковры, в которых тонешь, словно в заснеженном озере, чаши из белоснежного, как будто подернутого инеем, фарфора и крохотные, серебристо мерцающие фонарики, чьи холодные огоньки так не походили на рыжеватый свет масляных ламп или золотистые отсветы свечей.       И вместе с этим ощущением снега, и льда, и зимы, в комнатах чайной было прохладно – не настолько, чтобы замерзнуть, но невесомый холод опускался зябким пологом, и невозможно было решить, стоило ли снимать теплые верхние одежды, или остаться в них. Немного поколебавшись, Ши Уду все же потянул застежки своей зимней накидки, утепленной серебристым мехом, аккуратно сложил ее возле невысокого, чайного столика, отделанного искусной резьбой, и украшенного все теми же лентами, и опустился на мягкий, пушистый ковер. Ощущение пышного ворса под ладонями оказалось таким приятным, таким уютным, что он невольно провел по нему ладонями, а после зарылся ими полностью, не отказывая себе в этом небольшом, неожиданном удовольствии.       Витиеватая надпись на табличке из светлого серебра гласила, что гостям здесь всегда рады, и сделают все, чтобы принести им все возможные удовольствия. Звучало это несколько двусмысленно, и Ши Уду хмыкнул, пробуя представить, что скрывалось за подобными словами. Сложно было поверить, что всего лишь редкие сорта чая – и через несколько мгновений Ши Уду убедился в том, что не ошибся изначально, предполагая, почему Пэй Мин выбрал именно эту чайную, и не ошибся теперь, предполагая смысл гораздо более многоцветный, чем могло показаться по этой надписи.       Демоницы, что принесли им чай, и принялись разливать его по чашам, выглядели так, что сложно было усомниться в том, какие еще удовольствия могли предложить здесь гостям. Их замысловатые прически, собранные множеством шпилек и заколок с поблескивающими каплями драгоценных камней, венчали пушистые, светлых оттенков ушки – неуловимо напоминающие лисьи или кошачьи. Пикантная, необычная деталь – и, если проследить за взглядом Пэй Мина, не оставляющая равнодушным тех, кто был падок на женские прелести. Их одежды напоминали речную дымку, и были изменчивы и полупрозрачны. Их движения не несли в себе излишней непристойности, но то, как они время от времени, словно невзначай, касались плеч, скрытых одеждами, и обнаженных, не скрытых ничем запястий, призвано было пробуждать воображение и будоражить не меньше, чем самые откровенные ласки.       Едва демоницы завершили приготовления, расставив по столику чаши и чайники, и предложив гостям не стесняться и обращаться, если что-то понадобится, и скрылись за синеватыми занавесями, Лин Вэнь, не выдержав, усмехнулась, и произнесла нарочито раздумчиво:       - Почему всякий раз, когда место выбирает старина Пэй, мы оказываемся посреди чего-то непристойного? Если не сказать извращенного и прямо так и намекающего на вполне определенные вещи.       И, произнеся это, Лин Вэнь невозмутимо отпила из своей чаши – запах, что окутывал их, был горьковатым, терпким, напоминающем о предзимних травах и северных землях. Ши Уду попробовал определить по разливающемуся запаху, что это за сорт, но не преуспел в этом, и просто развернул к себе крохотную, изящную табличку с надписями, обозначающими каждый из принесенных сортов чая.       - Вот и я сказал то же самое, когда узнал, какое место выбрал Пэй-сюн, - в тон Лин Вэнь усмехнулся Ши Уду, скользя задумчивым взглядом по сплетению иероглифов. Что ж, в одном Пэй Мин, несомненно, оказался прав – чай в этой чайной подавали редчайший, и такой, что и собрать, и угощать им гостей было непросто, а некоторыми так и вовсе почти невозможно. Но не признавать же это было вслух. Тем более, когда Пэй Мин так открыто возмущался предположениям о его пристрастии к заведениям определенного вида, хотя прекрасно знал, что его друзья не так уж далеки от истины.       - Но чай здесь и в самом деле неплох, - возразил Пэй Мин, выразительно отпивая большой глоток, и намеренно наслаждаясь и поднимающимся от чаши густым, теплым паром, и сладковатым, сливочным запахом, чем-то неуловимо напоминающем о нагретых солнцем яблоках в карамели и засахаренных, подтаявших от жары, персиках. Запах, столь непохожий на горьковатый, травяной запах чая, что предпочла Лин Вэнь. – А что до всего остального, - вот теперь губы Пэй Мина тронула пошлая, с нескрываемым намеком усмешка, вот теперь он стал похож на того Пэй Мина, о котором говорили, что у него было больше тысячи любовниц, и что в постельных развлечениях ему нет равных. – То ты, дражайшая Цзе, можешь принять мужской облик – и тоже сполна насладиться всем тем, что в этой чайной готовы предложить помимо чая.       - Пожалуй, я предпочту чай, - по-прежнему невозмутимо отозвалась Лин Вэнь, всем своим видом давая понять, что, если она когда и примет мужской облик, то уж точно не для того, чтобы не отставать от Пэй Мина в его порочных страстях.       - Вот-вот, а то еще последователи решат, что ты не только обладаешь мужским обликом, но еще и подвержена тем же разнузданным развлечениями, что и Пэй-сюн. И придется тебе соответствовать придуманному, ведь обычные люди верят в то, во что верят. Или иначе духовные силы будут истаивать намного стремительнее, а зажженных благовоний в храмах станет значительно меньше, - поддержал ее Ши Уду все тем же насмешливым тоном. Уж кому как не ему было знать обо всех подводных камнях и столь неуместных чужих желаниях. Стоило какому-то недалекому бездельнику придумать, что Цинсюань обладает женским обликом – и вот, теперь у него такой удобный предлог, чтобы постоянно разгуливать в этом непристойном облике, прикрываясь тем, что так у него духовных сил несравнимо больше, а выполнять обращения несравнимо удобнее.       Мысли о Цинсюане заставили Ши Уду помрачнеть – им так и не довелось поговорить с того времени, когда Цинсюань обиделся. И теперь предпочитал проводить время в своих комнатах, так, что его и не застать было, как ни пробовал Ши Уду. Значит, по-прежнему сердится. Значит, по-прежнему уверен, что Ши Уду требует от него слишком многое. Значит, ничуть не сомневается, что он излишне придирчив, и только и желает доставить как можно больше неприятностей, настоять на как можно большем количестве вещей бесполезных и ненужных, и не позволять делать то, что хочется, просто из какого-то невозможного упрямства. Как Цинсюань всегда заявлял, когда они ссорились. Ши Уду никогда, ни при каких условиях не признался бы в этом, но подобные слова и подобное мнение Цинсюаня задевало его гораздо глубже, гораздо болезненнее, чем можно было представить.       Стремясь отвлечься от безрадостных размышлений, Ши Уду потянулся к изящной табличке с названиями чая, подхватил ее и принялся вчитываться в сплетения иероглифов на светлом серебре. По всему выходило, что о некоторых из предложенных видов чая он лишь слышал, но никогда не пробовал, а о некоторых даже не догадывался, хотя предпочитал чай многим иным напиткам. А после, заинтересовавшись, он пододвинул поближе один из множества чайников, которыми был заставлен столик, и обратился к Пэй Мину и Лин Вэнь, увлеченных спором о том, что лучше – принимать мужской облик, поскольку никто не верит, что Богом Литературы может быть женщина, или же принимать мужской облик, поскольку все верят, что у тебя было больше тысячи любовниц, и должно быть еще больше:       - Как уверяет название, этот чай должен приносить удачу. Попробуем?       И, не дожидаясь ответа, Ши Уду наполнил три чаши, разделив их между ними. Чай оказался столь необычным, что в первое мгновение Ши Уду показалось, что он каким-то непостижимым образом ошибся, и разлил им некий иной напиток, а не чай. Серебристого оттенка, словно покрытый инеем и тонким, хрупким слоем льда, он источал едва уловимый, снежный аромат – так могли бы пахнуть предвесенние цветы, осыпанные неожиданным снегопадом, или нежные, бледно-лиловые соцветия, покрытые слоем льда.       По правилам полагалось выпить этот чай весь, без остатка, не торопясь и небольшими глотками – чтобы привлечь удачу и не спугнуть ее излишней суетливостью. И Ши Уду последовал этому, хотя и не относился к подобному серьезно – медленно обхватил чашу ладонью, и с удивлением почувствовал, что фарфор под его пальцами влажный, холодный, вовсе не такой, каким ему надлежало бы быть из только что заваренного чайника. И все же он коснулся губами края чаши, ожидая чего угодно – что на вкус этот чай окажется слишком пресным и невыразительным, что он будет таким холодным, что пить его окажется не слишком-то приятно, особенно теперь, зимой, когда любое тепло мимолетное и ускользающее, и его не удержать, как ни пытайся.       Но нет, напиток каким-то невозможным образом обладал мягким, окутывающим теплом, столь непохожим на внешнюю прохладу чаши, в которую он был налит. И вкус его, тонкий и пряный, ощущался неожиданно завораживающе, так, что хотелось наполнить чашу еще и еще, и продолжить чувствовать это снежное послевкусие.       Ши Уду так и продолжал отпивать из чаши, наслаждаясь неожиданным удовольствием, когда вернувшиеся демоницы, не слишком скромничая и следуя целомудрию и правилам приличия, опустились на пушистый ковер возле него и Пэй Мина. Одна из них, ничуть не скрывая своих намерений, обвила плечи Пэй Мина ладонями – полупрозрачные рукава одежд поднялись, скользнули ниже, открывая запястья с меховыми браслетами. Вернее, изначально Ши Уду решил, что это браслеты, но цвет меха совпадал с цветом их меховых ушек, и становилось понятно, что это не браслеты, а такая же часть их сущности, часть истинного облика этих демониц. Другая дразняще прошлась ладонями по спине Пэй Мина, постепенно спускаясь все ниже и ниже, не переходя некую невидимую грань, отделяющую дозволенное от запретного, но вплотную к ней приблизившись.       Пэй Мин, впрочем, и вовсе не возражал, лишь подался расслабленно под эти обещающие столь многое прикосновения. И выглядел при этом таким довольным, что Ши Уду невольно скептически приподнял бровь и, отвлекшись, едва не расплескал чай, приносящий удачу – ну, конечно, они пришли вовсе не в бордель, как уверял Пэй Мин, и вовсе не за тем, что обычно так щедро можно получить в этих самых борделях. Хотя с самим Ши Уду вести себя так же намекающе и непристойно демоницы почему-то не решились, и устроились поодаль, время от времени бросая на него странные, сложно объяснимые взгляды.       - Не желают ли гости чего-то еще? – не вопрос – предложение. И не понять, что под этим подразумевалось, было просто невозможно. И Ши Уду, не произнеся ни слова, отрицательно покачал головой. Он почти допил этот льдистый чай, его ладони утопали в мягком, пушистом ковре, ему было на удивление тепло, так, что даже зимняя накидка с мехом не пригодилась - и его охватила сонная расслабленность, такая, что он скорее попробовал бы еще виды чая, медленно отпивая из фарфоровой чаши, или почитал бы свиток с придуманной историей, долгой и плавной, подобно снегопаду в начале зимы, или перебирал бы мысленно незначительные мелочи, наподобие новых кисточек для письма или водных, многоцветных камешков, не имеющие значения для других, но важные и особенные для него.       Но вот чего Ши Уду не ожидал, и даже представить, предположить не мог, так это то, что одна из демониц, окинув его недоверчивым, непередаваемо долгим взглядом, усмехнется, пошло и откровенно, и произнесет, ничуть не таясь:       - Ну, еще бы – ты ведь и так полон демонической ауры. И ее столько, что ни с чем не перепутаешь, ни что иное и не предположишь. Понятно, что ты разделяешь постельные утехи с кем-то из демонов, с кем-то из тех, кто принадлежит темноте и теням. И неудивительно, что ничего больше и не желаешь.       Тишина, накрывшая после этих слов комнату, показалась Ши Уду оглушительной.