Лед над водой и глубже

      Эта тишина разливалась между ними подобно водам заснеженного озера, холодным, скованным по берегам льдом, но не замерзшим полностью. Мгновения падали медленно, почти бесконечно, как если бы это редкие, крупные снежинки опускались на сонную, водную поверхность – и исчезали в ее глубине, сливаясь с ней безвозвратно. Но спустя несколько мгновений лед по краям треснул, рассыпался острыми, мерцающими осколками - и тишина эта истаяла столь же стремительно, как и разлилась.       Лин Вэнь удивленно приподняла бровь, всем своим видом выражая недоумение, Пэй Мин хохотнул, выглядя так, словно до этих слов и предположить не мог, что хоть кто-то, помимо него, может испытывать страсть к запретным развлечениям, а демоницы принялись перешептываться между собой, как если бы им было доступно не только знание о демонической ауре, но и все непристойные подробности того, как эта аура вплелась в ауру Ши Уду и слилась с ней.       - Похоже, Уду перенял у тебя… всякое, - Лин Вэнь неопределенно помахала рукой, обращаясь к Пэй Мину. Ее привычная невозмутимость никуда не делась, но в этой невозмутимости явственно сквозило удивление, смешанное с недоверием. Впрочем, подобные откровения, по мнению Лин Вэнь, не стоили того, чтобы пить остывший чай, и она, прежде чем продолжить, сделала несколько глотков, с явным удовольствием ощущая этот снежный, невесомый вкус, так непохожий на вкус горьковатых трав, выбранный ей самой. – И теперь скрывает от нас своих тайных любовников из мира демонов.       - Или любовниц, - подхватил этот несерьезный, полушутливый тон Пэй Мин. И становилось понятно, что ни один из его друзей не воспринял слова демониц всерьез, что для них это воспринималось какой-то намеренной глупостью тех, кто не отличался особой строгостью нравов и целомудрием, и мог позволить себе произносить какие угодно вольности. Или ошибкой, которую столь несложно было допустить, когда пробуешь распутать чужую ауру, проникнуть в нее, поддаться этим ледяным потокам и глубинным течениям. Особенно ауру кого-то, кто обладает несравнимыми духовными силами, и превосходит ими многих, если почти не всех. Или безыскусной шуткой, наподобие той, про Улыбку Императора и шлюху Императора. Ши Уду скривился, вспомнив об этом, и едва не пропустил, как Пэй Мин обратился к нему напрямую. – Шуи-шисюн, или ты и вовсе успел побывать в этой чайной без нас, и сполна насладиться всеми развлечениями, которые здесь могут предложить?       - Если бы это было так, с чего бы мне тогда отказываться в этот раз, - Ши Уду хмыкнул, уловив тщательно скрываемое, необъяснимое недовольство в словах Пэй Мина – он что, настолько привык к своему образу главного любовника всех Трех миров, что опасался, как бы кто-то не перехватил у него этот путь? Или истоки его недовольства проистекали из чего-то совсем иного? Чего-то такого, что неуловимо проскальзывало между ними время от времени, но никогда не обретало суть и четкие, не размытые недосказанностью очертания.       Внешне Ши Уду предпочел поддаться насмешливой несерьезности наравне с остальными, но глубоко внутри него поднималось растревоженными, беспокойными волнами странное предчувствие, подсказывающее ему, что услышанное важно. Важно настолько, как мало что может быть важно и иметь значение.       «Если этот чай призван приносить удачу, то у того, кто его создал, представление об удаче весьма своеобразное. Если не сказать сомнительное. Порадовать близких друзей своими низкими моральными качествами и некими несуществующими пассиями из мира демонов – и в самом деле, что может быть удачнее».       Ши Уду не стал произносить это вслух, хотя очень хотелось. Его взгляд упал на недопитый, забытый на столе чай удачи Пэй Мина – видимо, он и не вспомнил о нем, когда ушел в верхние комнаты вместе с демоницами. Ши Уду не был склонен к суевериям, но эта оставленная чаша с чаем почему-то неприятно царапнула его своим видом. Как если бы это в самом деле имело значение – выпить этот чай полностью, не оставляя ни глотка, чтобы не навлечь на себя неблагосклонность судьбы и неприятности, с которыми сложно будет справиться.       Зимнее, низко нависшее небо за окном было пасмурным и темным, без тени багряных отсветов Призрачного города. Казалось, что снегопад накроет улицы и переулки, и такие непохожие один на другой дома совсем скоро, просыплется серебристым и белым, вбирая в себя тусклый свет масляных ламп, что покачивались и поскрипывали на дверях лавок и трактиров. Если, конечно, местные заведения вообще можно было назвать лавками и трактирами в привычном понимании этих слов.       Ши Уду медленно прошелся пальцами по краю опустевшей чаши, и фарфор отозвался мелодичным позвякиванием – шелковые подвески, отделанные серебром, что украшали рукава его теплых верхних одежд, коснулись белоснежной поверхности, скользнули по ней с этим переливчатым звуком. Ши Уду не делил постель ни с кем, лишь с Цзюнь У – так откуда в нем могла быть демоническая аура? Конечно, его друзья могли думать, что он развратнее, чем им казалось, или что демоницы в этой чайной обладают не в меру богатым воображением. Но он сам знал, и знал предельно ясно, что иных любовников, помимо Цзюнь У, у него нет, и не было очень давно.       Подобное недоумение заставило всколыхнуться воспоминания, такие далекие, забытые, ставшие ненужными и не имеющие больше никакого значения. Но теперь, после этих странных слов, Ши Уду невольно вернулся мыслями к тому, с кем еще он предавался постельным утехам до Цзюнь У. Не мог же он не заметить, упустить нечто важное и весомое? Или мог? Ши Уду задумчиво поправил подвески на рукавах, коснулся прохладного, словно усыпанного снегом и охваченного льдом, серебра, что удерживало шелк, и нахмурился, воссоздавая в памяти выцветшие, истаявшие и потерявшие все свои оттенки образы.       Его предыдущим любовником был один из Богов литературы – не самый заметный и влиятельный, но обладавший незаурядным умом. А это было гораздо интереснее, нежели наскучившие церемонии, мелочные устремления и ярко золотящиеся в ночном небе фонарики. Темные одежды, темные, собранные в простой, высокий хвост волосы.       Что-то знакомое, сложно уловимое во внешности.       Редкие, особенные кисточки для письма, такие, что способен оценить именно и прежде всего тот, кто пишет много и охотно.       Древние книги с истершимися от времени страницами, чтобы пополнить чужую библиотеку.       Некстати всплыл в памяти разговор с Цинсюанем, когда в те времена Ши Уду поздней ночью, устроившись за низким столиком и перепачкавшись с непривычки чернилами, возился с чужими свитками, пробуя распределить их в нужном порядке и хоть как-то разметить.       - Гэ, может, ты, наконец, выберешь кого-то, кто не станет тебя использовать по поводу и без?       В голосе Цинсюаня сквозило нескрываемое недовольство, а от распахнутых звеньев веера исходили потоки ветра. И было удивительно, что это был не какой-то сносящий все на своем пути ураган, настолько сердитым и надувшимся казался его обладатель.       «Это всего лишь постельные развлечения, так к чему излишние сложности? Пока это не переходит определенную грань».       Но вслух Ши Уду произнес нечто совсем иное.       - И кого же ты мне предлагаешь выбрать? – Ши Уду отложил в сторону никак не желавшие поддаваться свитки – и как только Боги литературы с ними разбираются? Потер досадливо растекающееся по ладони чернильное пятно, перепачкав заодно и рукав, и потянулся за веером, чтобы призвать воду – иначе в чернилах окажется вообще все вокруг, пока он пробует с ними справиться обычными способами. – Из тех, кто не менее влиятелен, и не станет ни на что претендовать. Может, твоего замечательного Повелителя Земли?       - Я вовсе не это имел в виду, - Цинсюань неожиданно смутился и замялся, потоки ветра от его веера стали ощутимее, превратились в резкие, холодные порывы. Он и сам заметил это, и, посомневавшись, все же закрыл веер и небрежно ткнул его за пояс. Похоже, решил, что отстраивать заново дворец, а особенно комнаты Ши Уду, ему уж точно не хочется.       - Тогда, может, кого-то из этих двоих, генерала Сюань Чжэня или генерала Нань Яна? И я смогу даже получить немного внимания в те редкие мгновения, когда они не будут заняты очередным разрушением Небесной столицы, выяснением отношений друг с другом или словесными перепалками, - Ши Уду хмыкнул, невольно вспомнив о том, какое бесконечное множество раз Лин Вэнь жаловалась ему на то, что обсчитывать убытки, причиненные этими двумя, как-то особенно сложно и долго. Поскольку каждый раз они умудряются испортить что-то такое, что или почти невозможно восстановить, или почти невозможно подсчитать, во сколько золотых слитков это обойдется.       Цинсюань, похоже, представил в подробностях все эти вещи, поскольку на его лице появилось непередаваемое выражение, и он отрицательно замотал головой.       - Или, может, мне следует попробовать соблазнить Пэй Мина? – продолжим тем временем Ши Уду, перебирая всех тех, кто почти наверняка не польстится ни на власть, ни на богатство. – И тогда мне выпадет сомнительная честь занять место среди его бесчисленных любовниц. И после того, как я наскучу ему через пару месяцев, мне тоже будут сочувствовать. Ну, или насмехаться, поскольку как вообще можно было верить такому, как Пэй Мин.       При упоминании Пэй Мина Цинсюань скривился столь выразительно, что никаких сомнений в том, что давняя неприязнь никуда не делась, не оставалось. И удачно было, что его веер ветров уже оказался сложен и спрятан под яркое золото с прозрачными, зеленоватыми камнями, а то если и не весь дворец полностью, то комнату точно пришлось бы выстраивать заново.       - Или и вовсе предпочесть сразу Императора Небес? – Ши Уду накрыл ладонью распахнутые звенья веера, ощущая, как знак воды отзывается на его духовные силы ледяным, влажным холодом, и словно облекается водой. – Вот уж у кого нет, и не может быть желания хоть как-то меня использовать. Ведь его возможности и влияние несравнимо больше моих, несравнимо больше, чем чьи угодно.       Если бы тогда Ши Уду знал, если бы только догадывался о том, как однажды воплотится сказанное им, он лучше бы промолчал, лучше бы не произнес ни слова.       Но уж, во всяком случае, никто из его давних любовников даже близко не походил на демона.       И никак не мог им оказаться.       И времени все же прошло слишком много.       А вот Цзюнь У…       Глубокие следы, что остаются на нем после близости с Цзюнь У всякий раз, когда он переходит ту грань, что отделяет удовольствие от боли, и ощущения размываются так, что почти невозможно отличить одно от другого. Следы, что так медленно и неохотно заживают, расплываясь по коже темным, уводящим в лиловое и синее, выцветают едва-едва, никак не желая исчезать. Следы, слишком похожие на следы от клыков демонов, наподобие тех, что Ши Уду доводилось замечать на плечах и шее Пэй Мина, когда он слишком увлекался запретными развлечениями с очередной любовницей из мира демонов.       Жесткие, зазубренные листья демонической ивы на площадке для тренировок Цзюнь У. Листья, что должны были рассыпаться в пыль – как рассыпались те листья возле сумрачных вод реки, когда водный демон, костяной дракон, каким-то непостижимым образом исчез из барьера. Но почему-то эти листья остались целыми и острыми, как отточенная сталь лезвия. Как если бы их постоянно окутывала демоническая аура, и они вбирали в себя этот лед и темноту. Хотя никаких демонов поблизости не было, и быть не могло – поскольку ни один демон не осмелился бы даже приблизиться к владениям Императора Небес.       А теперь еще и слова этой демоницы. Слова, наполненные пониманием и похотью, и плохо скрываемой уверенностью в том, что Ши Уду предпочитает нечто настолько разнузданное и непристойное в постельных развлечениях, что лишь демоны и способны ему это дать. И настолько погряз в своих порочных желаниях, что даже не считает нужным скрывать и прятать оставшуюся в нем демоническую ауру. Вот только у Ши Уду и в самом деле не было иных любовников, помимо Цзюнь У. И лишь Цзюнь У брал его, и делал с ним все, что хотел, все, что подсказывало ему желание.       По отдельности эти вещи, возможно, ничего и не значили.       Но в этом сплаве, собранные вместе, наводили на вполне определенные размышления.       - Ты сможешь собрать для меня те свитки, в которых рассказывается о демонах, от самых низших до Непревзойденных? – слова Ши Уду, когда он, нарушив затянувшееся молчание, обратился к Лин Вэнь, падали медленно, тягуче, словно Ши Уду был не в силах преодолеть охватившие его сомнения. Он задумчиво провел ладонью по серебристой табличке с названиями видов чая, поправил зацепившиеся за чашу шелковые подвески, подхватил ее в руки, намереваясь сделать глоток – и понял, что чай давно закончился, а новый он так и не налил. Он нахмурился, удивленный своей невнимательностью, и так и оставил чашу в руках, не стал возвращать обратно на низкий столик. – Я отдам за это столько золотых слитков, сколько потребуется.       - Это лишнее, Уду, - Лин Вэнь, в отличие от него, успела заново наполнить чашу, и теперь от белоснежного фарфора поднимался теплый, густой пар и насыщенный запах – на этот раз больше напоминающий спелые, сахарные сливы, а не горьковатые травы. – Я соберу для тебя все возможные свитки, что относятся к демонам. И постараюсь делать это не слишком долго, - добавила она – не было ни единого божества, кто не был бы осведомлен о ее занятости и загруженности работой, а уж близкие друзья знали и те детали, в которые не посвящали всех остальных. Как, к примеру, то, сколь часто божествам требовалось отыскать некие древние вещи в мире обычных людей, без которых их величие – разумеется - воспринималось бы неполным. И сколь многие при этом были еще и недовольны, что поиски продвигались не так быстро, как им хотелось бы. – Что-то случилось? – в голосе Лин Вэнь сквозила осторожность. Та осторожность, что всегда появляется, когда давно и близко знаешь кого-то – и не желаешь задеть или заставить сомневаться ненамеренными словами.       Ши Уду помолчал, задумчиво касаясь прозрачных капель влаги, что скатывались по тонкому фарфору чаши, пробуя собрать ускользающую воду, а после усмехнулся и произнес непроницаемо:       - Полагаю, я смогу ответить на этот вопрос после того, как почитаю свитки.