Лед над водой и глубже

      Камни, что составляли основу его дворца, темные, уводящие оттенком в дымчато-серый и чернильно-черный, шероховатые, неровные осыпались, опадали, открывая проемы и глубокие трещины в стенах, где их не должно было быть, где им было не место. Разваливались на мелкие, блеклые осколки, и рассыпались в пыль – так, словно прошли тысячелетия с того момента, когда из них был возведен дворец мнимого Повелителя Земли, а вовсе не какие-то несколько лет, когда вновь и вновь приходилось заново отстраивать и восстанавливать стены, менять их, пробовать использовать другие камни, те, что казались прочными и плотными настолько, что даже время было против них бессильно. Но все было бесполезно.       Хэ Сюаню казалось, что он словно наяву слышит недовольный ропот этих камней, их осуждение, их гулкий шепот, что разносится под уцелевшими сводами дворца. И эти жалкие обломки, оставшиеся от некогда огромных глыб и высоких валунов, окутывала золотистая, тающая дымка духовной силы настоящего Повелителя Земли – как будто в насмешку, как будто желая напомнить о том, что Хэ Сюань забирает то, что ему не принадлежит, пользуется тем, что ему не принадлежит, и скрывается ото всех под обликом, на который не имеет никакого права.       Хэ Сюань провел ладонью по разрозненным выступам, что остались от одной из стен его комнаты, ощущая зябкую сырость и капли влаги под пальцами, и недовольно скривился – такое происходило с дворцом часто, слишком часто, и он еще не успел полностью разобраться с теми разрушениями, что охватили внешние стены совсем недавно. Он знал причину – и не мог ей противиться. Не мог ничего с этим поделать.       Поскольку на самом деле этот дворец хоть и был выстроен им, но принадлежал Мин И, и Мин И был его истинным, а не мнимым владельцем. И камни - от самых крохотных, блеклых, едва заметных в оседающей пыли, до огромных, островерхих валунов, что прятали в своей тени города и поселки – тоже подчинялись Мин И. И ненавидели Хэ Сюаня столь же яростно, как и сам Мин И, удерживаемый помимо воли. Нет, на нем никогда не было тяжелых, ржавых цепей и впивающихся в кожу стальных оков, ведь ни одни цепи и оковы не способны были удержать божество. Но он был пленником, и не имел возможности выбора. И его ярость и отчаяние передавались камням, что были его сущностью и его частью.       Сумрачные размышления Хэ Сюаня прервал знакомый голос, звонкий и беззаботный, как и всегда - и более неудачного времени, чтобы появиться, Ши Цинсюань не смог бы подобрать при всем желании.       - Мин-сюн, ты чего так долго возишься? Я тебя уже заждался. А ведь это твое задание, и это тебе…       Ши Цинсюань удивленно замолчал, прервав свою легкомысленную болтовню, едва заметил обломки камней, усыпавшие пол, и извилистые трещины и разломы в стенах, что расходились вверх и в стороны, прочерчивали неровные линии, словно кто-то в порыве сложно объяснимого вдохновения решил украсить стену подобными переплетениями. А в следующее мгновение Ши Цинсюань, ничуть не колеблясь, выхватил веер ветров, раскрыл его звенья с тихим шорохом, что неуловимо напоминал о шелесте и перешептываниях едва распустившейся листвы в погожий, весенний день, и попробовал отбросить рассыпавшиеся камни в сторону.       Его желание помочь часто оборачивалось неприятностями и лишними проблемами для Хэ Сюаня, и этот раз не стал исключением. Едва порывы ветра коснулись камней, едва смешались с их ненавистью и недовольством, золотистая дымка духовных сил Мин И вновь начала оседать на развалившихся обломках, окутывать их неярким свечением. И, если Ши Цинсюань это заметит – а не заметить подобное, даже при всей его рассеянности и невнимательности было совершенно невозможно – то после не оберешься вопросов и недоуменных предположений. Ведь духовные силы настоящего, а не мнимого Повелителя Земли, отличались так же, как Мин И отличался от Хэ Сюаня. И их было не перепутать, не принять одно за другое. Даже для того, кто считал Хэ Сюаня лучшим другом, и никогда не обращал внимания ни на некоторые странности, ни на откровенные несоответствия.       - Не нужно, - прозвучало это, пожалуй, излишне резко, грубо, но все давно привыкли к такой манере разговора мнимого Повелителя Земли, и Ши Цинсюань хотя и мог временами надуться и обидеться на подобную неучтивость, но уж точно ничуть не удивлялся. Хотя теперь Хэ Сюань все же перешел некую невидимую грань, что старался не переступать в общении с Ши Цинсюанем, не желая разбираться после с последствиями – схватил его за запястье, стиснул его со всей силы, той силы, что принадлежала Черному демону, а не мнимому божеству. И дернул, притянул к себе так грубо, что Ши Цинсюань от неожиданности едва не выронил веер, а на его запястье расцвели лиловые ссадины, не слишком болезненные, но заметные.       - Мин-сюн, ты чего? Что не так? – в голосе Ши Цинсюаня сквозило такое явное непонимание и недоумение, что Хэ Сюань мысленно одернул себя – не то что бы он испытывал хоть какую-то привязанность или желание заботиться и соответствовать этой до крайности раздражающей роли так называемого лучшего друга, но и выказывать раздражение больше, чем в словах, тоже не несло в себе ничего хорошего. Хэ Сюаню претили излишние прикосновения, и неважно было, какое значение они имели – дружеских объятий от радости при встрече или стиснутых до боли запястий несдерживаемой ярости от чужого неуместного любопытства. Ши Цинсюань, словно в подтверждение того, что это было явно лишним, поморщился и принялся тереть поврежденное запястье, с сожалением глядя на расплывающиеся, темнеющие с каждым мгновением пятна.       - Сам справлюсь. Позже, - Хэ Сюань попытался добавить в интонации столь несвойственную ему мягкость. И, хотя на его вкус слова падали тяжело и отрывисто все равно, а мягкость больше выходила похожей на нежелание вдаваться в подробности, Ши Цинсюаню этого оказалось достаточно. Он и думать забыл о недавней грубости, перестал потирать запястье, а его губы изогнулись в неподдельной улыбке. Как же мало, такому, как он, было нужно, чтобы считать кого-то своим лучшим другом, чтобы мгновенно забывать о неприятностях, чтобы и мысли не допускать о том, сколько ядовитой темноты плещется глубоко внутри у того, кто кажется доступным и близким, но на самом деле бесконечно далеко. – К тому же, мне нужно выполнить обращение. И ты пришел сюда именно за этим, а не чтобы заниматься починкой дворца.       Сказав это, Хэ Сюань ухватил Ши Цинсюаня за запястье – вновь, каким бы странным это ни казалось, но на этот раз за другое, не расчерченное лиловыми ссадинами – и потянул за собой к полю Сжатия тысячи ли. И не сказать, что Ши Цинсюань был этим недоволен или что-то имел против – он не стал пытаться вывернуться из чужой, не слишком бережной хватки, не стал отдергивать руку и возражать, ничего подобного. Напротив, охотно подчинился, попутно с любопытством разглядывая нетронутые разрушением, не осыпавшиеся обломками камней и мелкой пылью стены коридора. И продолжил болтать как ни в чем ни бывало:       - Х-м-м, а здесь у тебя ничего не обрушилось. Даже трещин никаких нет, и стены кажутся такими прочными, как если бы их отстроили совсем недавно, вот буквально пару месяцев назад. Может, используй для комнат те же камни, что и в коридоре?       Услышанное заставило Хэ Сюаня негромко хмыкнуть – пару месяцев назад, ну надо же. Оказывается, даже Ши Цинсюань умел быть наблюдательным, даже он умел невольно заметить то, что было истиной, пусть и неявной. Ведь стены этого коридора, подчиняясь ненависти Мин И, подчиняясь подрагивающей и искажающейся золотистой дымке его духовной силы, рассыпались обломками как раз тогда. И эти сумрачные, темные стены, вовсе не казались прочными и новыми – они такими и были.       Впрочем, вслух Хэ Сюань ничего не стал говорить, лишь прибавил шагу, стремясь увести Ши Цинсюаня как можно дальше от источающих ненависть обломков. Ненависть и слабые, искаженные, почти потерявшие свою изначальную мощь духовные силы Мин И. Но, тем не менее, почувствовать, что эти духовные силы уж точно не принадлежат Хэ Сюаню в этом лживом облике Повелителя Земли, было не так уж сложно. Хэ Сюань забирал духовные силы Мин И, чтобы иметь возможность выполнять обращения, чтобы быть тем, кем он никогда не являлся. Но чужие духовные силы смешивались с его собственными, вплетались в них, искажались – и то, что ощущали и знали в нем божества, и демоны, и обычные люди, было совсем иным, не похожим ни на духовные силы Мин И, ни на духовные силы Черного демона Черных вод.       Хэ Сюань подавлял свою демоническую ауру, находясь на Небесах – и никто ни о чем не догадывался, никто даже представить не мог, кем он является на самом деле. И теперь, если Ши Цинсюань заметит это несоответствие духовных сил – а не заметить это было просто невозможно, они отличались столь же сильно, столь же глубоко, как охваченные проклятием воды отличаются от молчаливых, островерхих скал – он наверняка начнет догадываться, что что-то не так. И придется выдумывать очередную ложь. И неизвестно, не поделится Ши Цинсюань подобными странностями с кем-то еще, кто не так доверчив, и гораздо более проницателен.       И, лишь добравшись до поля Сжатия тысячи ли, начертанном прямо на полу в одной из комнат, Хэ Сюань позволил себе отпустить чужое запястье и не слышать больше этого недовольного, полного ненависти ропота и перешептываний. * * *       Обращения, что Хэ Сюаню предстояло выполнить, приходили из поселка далеко в южных землях. И не просто какого-то крохотного, затерянного среди холмов и горных склонов поселка, а из поселка процветающего и многолюдного. Одного из тех, в котором не протолкнуться на главной улице во времена пышных празднеств, бесконечные лавки полны истаивающих на жарком солнце сладостей, ниспадающих с прилавков многоцветных тканей и украшений, от самых простых, выполненных из дерева, до тех, что стоят не меньше, чем целый дом, искусной работы яркого золота и светлого серебра, а дома вовсе не похожи на ветхие, покосившиеся лачуги крестьян.       Предположить такое было совсем несложно – жители поселка зажигали благовония, и в их невесомой, полупрозрачной дымке слали обращения, и Хэ Сюань по этому горьковатому, терпкому аромату чувствовал, что подобные благовония не из простых, и стоили немало золотых монет. А, значит, и храмы Повелителя Земли в этих землях, скорее всего, были просторными и богато отделанными, и вмещали в себя множество желающих обратиться с просьбой или выказать почтение. Не в пример многим из тех храмов, в которых царило запустение, а подношения появлялись столь редко, что это больше напоминало падение в забвение, нежели поклонение божеству.       Хотя с храмами Ши Уду и их вызывающей роскошью, струящимся золотистым шелком и водными, прозрачными потоками, в чьем глубинном течении таились и плескались белоснежные с рыжеватым и алым кои, было, конечно, не сравнить.       Хэ Сюань криво усмехнулся возникшему из ниоткуда сравнению – временами его мысли о Ши Уду становились столь навязчивыми и неотступными, что это напоминало наваждение, сумрачное и ядовитое. Он ушел тогда, не позволил себе и дальше получать непристойное удовольствие от того, что делал Цзюнь У с Ши Уду, как принуждал и брал его, не позволяя ни отстраниться, ни сдернуть тонкую полоску металла с шеи. Было в этом всем что-то неправильное, что-то такое, что смутно беспокоило и тревожило его, заставляя вновь и вновь возвращаться в воспоминаниях к окутанным паром водам источников. Он чувствовал, знал где-то глубоко внутри себя, что Ши Уду заслужил все происходящее с ним – и все же ощущать темное торжество, когда Цзюнь У при всех позволяет себе все, что вздумается, вызывая непристойные слухи и сплетни - это одно, а знать, как далеко заходит Цзюнь У при близости, и сколь несдержанным он может быть - совсем другое.       Впрочем, в следующее мгновение они с Ши Цинсюанем получили возможность убедиться лично в многолюдности поселка, и Хэ Сюаню стало не до размышлений. Едва они спустились, и поле Сжатия тысячи ли перестало рассеивать золотистые отсветы духовной силы, их успели несколько раз толкнуть, недоуменно возмутившись, пару раз едва не сбили с ног, а после еще и облили рисовым вином так, что получилась одна из прекрасных картин наоборот. Они оставались невидимыми для обычных людей, как им и надлежало при выполнении обращений, но Ши Цинсюань все равно с сожалением посмотрел на вымокшие, испорченные одежды, и попробовал отжать их, высушив хотя бы немного.       Недавно наступившая зима в этих южных землях не засыпала поселок снегом и не накрыла реки льдом, но было мокро и пасмурно, время от времени принимался моросить мелкий дождь, а земля раскисла и размылась. И все вокруг тонуло в густом тумане, туман оседал возле глубокого разлома и вниз него, скрывая очертания и дно. Этот разлом и был причиной всех обращений и всех зажженных благовоний – недавнее землетрясение разделило поселок надвое этим разломом. Его размытые края так и норовили сползти, осыпаться еще больше, и расстояние между ними было столь значительным, что становилось понятно, почему обращений было так много – жители поселка попросту не могли пересечь разлом, и вынуждены были оставаться на своей части, не имея возможности ни добраться до нужных лавок, ни заняться делами в недоступной части, если таковые имелись.       - Ну, вроде ничего сложного, - оценил открывшийся им разлом Ши Цинсюань и, поднеся пальцы к виску, принялся болтать с кем-то по сети духовного общения. Хотя предложить помочь все же не забыл. – Если что-то потребуется, скажи. А то, как ты знаешь, я не слишком-то разбираюсь во всех этих делах, - он неопределенно ткнул веером в сторону полускрытого туманом разлома, давая понять, что его ветер вряд ли пригодится, но если понадобится - он сделает все возможное. - И духовных сил у меня много, хватит на нас обоих, - беспечно заверил его Ши Цинсюань и вновь вернулся к прерванному разговору по сети духовного общения.       Эти слова, полные наивной уверенности, заставили Хэ Сюаня мысленно усмехнуться – возможно, для настоящего Повелителя Земли, подобное задание и было простым и обыденным. Но для него даже такое незамысловатое задание представляло определенные сложности, поскольку лопата полумесяца, созданная Мин И, не подчинялась ему полностью. И никогда не будет подчиняться. И использовать эту лопату было небезопасно, слишком небезопасно – и любое, даже самое несложное, самое ничем не примечательное задание, могло обернуться провалом, а то и чем похуже. Но выбора у Хэ Сюаня не было.       Хэ Сюань до мельчайших подробностей помнил, с каким нескрываемым презрением бросил эту лопату к его ногам Мин И, едва завершив создавать свой, по праву свой артефакт. И какая несдерживаемая ненависть пылала в его темном с золотистыми проблесками взгляде. И как сложно, как немыслимо сложно, до невозможности, было совладать с чужим, все равно чужим артефактом поначалу.       Хэ Сюань недовольно скривился, но все же потянулся к спрятанной в рукавах, подобно его костяному хлысту, лопате полумесяца.       И, не успев ее толком достать, лишь едва-едва коснувшись ладонями золотистого металла, услышал по личной сети духовного общения насмешливый голос Хуа Чэна:       - Я выяснил кое-что весьма занимательное насчет твоего Водяного Самодура. Не хочешь ли заглянуть ко мне и ознакомиться?