Лед над водой и глубже

      Хэ Сюань молчал. Молчал, не произнося ни слова по сети духовного общения – но это было и не нужно. Это стало бы лишним, наносным, если бы он разомкнул губы и принялся проливать слова, многие и пустые. Хуа Чэн и так знал, что Хэ Сюань придет, появится у него, как только сможет себе это позволить, как только ему выпадет возможность откинуть этот до невозможности надоевший облик Повелителя Земли - эти глупые, бессмысленные правила приличия, эти разговоры ни о чем, и время, потраченное впустую. Это черное и золотое, лживое насквозь, пронизанное мнимой добродетелью божества, и таящее в своих глубинах его сущность демона и ауру демона. Эту ложь, что за бесчисленные годы, проведенные в этом мнимом облике, стала его смыслом и его частью, но так и не престала быть ложью.       Хэ Сюань молчал, лишь стискивал ладони на сумрачном золоте лопаты – он едва не выронил ее, прямо в пропасть, прямо в этот хищно оскалившийся, осыпающийся краями разлом, окутанный зябким, вобравшим в себя влажность и холод зимы, туманом, когда услышал про Ши Уду. Все, связанное с Ши Уду, начинало слишком походить даже не на наваждение, а на морок, тяжелый и тягучий, что не отпускал его ни на мгновение. Что тянул его в свои призрачные глубины, на самое дно, не позволяя ни вырваться, ни перестать думать об этом, ни перестать тонуть. Словно его неотвратимо затягивала вода – но не его черные, проклятые воды, а та вода, прозрачная и ледяная, что подчинялась Ши Уду, что никак не могла, не должна была сотворить с ним такое, но сотворила.       И все же Хэ Сюаню каким-то невероятным образом удалось удержать в руках чужой артефакт, и он стиснул его крепче, не позволяя выскользнуть – и вновь почувствовал ярость и ненависть его истинного владельца. Рукоять жгла ладони, как если бы была создана не из металла, а из пламени, яркого и непокорного, и Хэ Сюань перехватил лопату полумесяца удобнее, вовсе не желая привыкать к новой, если бы не удержал эту. А уж что сказал бы Мин И, узнай он, что Хэ Сюаню понадобилась еще одна лопата, даже представить было сложно. И очень вряд ли выказал бы радость от необходимости вновь возиться с созданием артефакта и терпеть рядом Хэ Сюаня.       Ши Цинсюань, разумеется, ничего не заметил – ни короткого разговора с Хуа Чэном, ни чужой неловкости, ни того, с какими ощутимым усилием Хэ Сюань удержал лопату в руках. Он так и продолжал болтать не пойми с кем по сети духовного общения, время от времени поправляя нежно-зеленые ленты в прическе, посмеиваясь с довольным видом и от нечего делать раскидывая носками сапог мелкие, вымокшие от непрекращающегося дождя камешки, что попадались ему по пути. Это было и к лучшему, иначе бы Ши Цинсюань наверняка удивился, помог бы подхватить лопату и принялся громко возмущаться, как можно быть столь небрежным со своим артефактом. Нет, уж лучше, как есть.       Желание попасть в Призрачный город как можно скорее, немедленно, и выяснить, что же такое удалось узнать Хуа Чэну, подстегивало его и нашептывало вещи, следовать которым не стоило, следовать которым стало бы верхом глупости, и о которых он пожалел бы после. Хотя искушение все же последовать было велико, и противиться ему так не хотелось, казалось таким неправильным. Ведь Хуа Чэн никогда не отвлекал его по пустякам, никогда не дергал просто так, без повода, лишь следуя собственной прихоти. А, значит, и теперь то, что ждало Хэ Сюаня в Призрачном городе, могло перевернуть и изменить совершенно все то, к чему он привык, и к чему так давно и безнадежно стремился.       Но ему все же удалось справиться со своими желаниями – необходимость выполнить задание казалась такой бессмысленной, такой пустой по сравнению с тем, что он мог получить, но эта необходимость тоже была частью задуманного. Его мало заботило, что подумал бы Ши Цинсюань, если бы Хэ Сюань сорвался не пойми куда, бросив короткое - «У меня другие дела». Но вот невыполненные обращения обошлись бы ему дорого, слишком дорого – мало того, что он потерял бы столь много духовных сил, что едва мог бы использовать даже самые простые, самые бесполезные заклинания, так еще и пришлось бы объясняться с Лин Вэнь, а от ее вопросов Хэ Сюаню часто становилось не по себе, уж слишком многое ей было известно. Да еще и эта близость с Ши Уду. К тому же, тогда и лопата полумесяца совсем перестала бы подчиняться, а с ней и так непросто было справляться. Чужой и чуждый ему артефакт.       И, закусив губу и беспрерывно хмурясь, Хэ Сюань все же заставил себя потянуться лопатой к разлому, усыпанному осколками камней и влажными, пожухлыми листьями.       Он неуверенно и медленно-медленно, словно не желая того, опустил лопату в осыпающуюся землю, воткнул ее не слишком глубоко, но и не так поверхностно, чтобы пришлось ее держать. Золотистый металл отозвался недовольным, приглушенным звоном – но подчинился. Как приходилось подчиняться Мин И, когда он вынуждено отдавал духовные силы или создавал артефакты и заклинания.       Выждав несколько мгновений, показавшихся ему вечностью, и убедившись в том, что лопата полумесяца никуда не денется - не соскользнет в пропасть, не окажется слишком далеко, не перестанет отзываться на его прикосновения в самый неподходящий момент, как если бы яркое золото обладало собственной волей, как бывало раньше - Хэ Сюань окутал ее духовными силами. Духовными силами, что ему не принадлежали, что он забирал против воли, что смешивались с его темной, водной аурой демона – и ослабевали, тускнели, но все же позволяли ему и дальше прикрываться обликом Повелителя Земли, что позволяли его лжи казаться похожей на истину. Хотя никогда не сделали бы ее таковой.       Некоторое время ничего не происходило, и Хэ Сюань в очередной раз с мрачным удовлетворением отметил, что Ши Цинсюань так занят своей болтовней, что не замечает ничего вокруг, и не обращает внимания ни на что, каким бы подозрительным это ни казалось. Во всяком случае, он был таким во всем, что касалось Хэ Сюаня. Словно его доверие простиралось столь далеко, что он не поверил бы и решил, что это морок или некая странная, сложно объяснимая прихоть, даже если бы Хэ Сюань прямо при нем принял свой настоящий облик, облик Черного демона Черных вод. Это было так глупо, так неправильно – но в этом был весь Ши Цинсюань.       Золото лопаты полумесяца безмолвствовало так долго, словно в насмешку над ним, словно напоминая ему о том, что он занял чужое место, и отнял то, что ему не принадлежит, что Хэ Сюань неохотно потянулся к рукояти, думая добавить еще духовных сил, хотя подобное вполне могло обернуться тем, что лопата превратилась бы в бесполезный кусок металла, не выдержав избытка силы.       Но, едва он коснулся рукояти, края разлома задрожали, осыпаясь вглубь, увлекая за собой осколки камней, и размытую дождями грязь, и мелкий песок - и начали неспешно сходиться с протяжным гулом. Так, что совсем скоро самое начало разлома вновь сомкнулось, превратилось в обычную, хотя и перечеркнутую трещинами и неглубокими впадинами улицу. И стало выглядеть так обыденно, что сложно было даже представить, что всего несколько мгновений назад здесь пролегала бездонная пропасть, извилистая, зыбкая и тонущая в густом тумане.       Что ж, а теперь ему предстояло повторить это еще столько раз, сколько потребуется, чтобы закрыть разлом на всем его протяжении, и Хэ Сюань, недовольно скривившись, потянулся к застывшей в мрачном ожидании лопате полумесяца. * * *       - Так ты пойдешь с нами, Мин-сюн? В этом трактире подают такие вина, которых нигде больше не найдешь. Говорят, хозяин сам путешествует по всей стране и пробует эти вина лично, прежде чем договариваться с купцами, чтобы гостям не приходилось пить всякую гадость, - дворец Повелителя Земли возвышался совсем рядом сумрачной, темной громадой, и Ши Цинсюань привычно повис на Хэ Сюане, не желая отпускать его, и рассказывая о каком-то очередном трактире в столице с таким восторгом, как если бы это и в самом деле было что-то редкое и необычное, а не всего лишь еще одно подвернувшееся место, где можно было устроить попойку. И становилось понятно, о чем он так долго и охотно болтал по сети духовного общения, пока Хэ Сюань возился с никак не желавшей поддаваться лопатой полумесяца и неохотно сходящимся, непрестанно становящимся глубже разломом. Ну, разумеется, о чем же ином можно было так охотно разговаривать, как не о возможности напиться.       - Нет, не пойду. Я собираюсь спать, - Хэ Сюань высказал первое, что ему пришло в голову, хотя это не имело ничего общего с тем, чем он собирался заняться на самом деле. Он и так ждал слишком долго, гораздо дольше, чем ему хотелось бы ждать, когда дело касалось чего угодно, относящегося к Ши Уду, и теперь нетерпение подсказывало ему избавиться от Ши Цинсюаня как можно скорее. И не слишком задумываться над тем, чтобы сказанное звучало достоверно или подходило к случаю. Не теперь. Не когда Хэ Сюань уже мысленно представлял себе тусклое, багряное свечение Призрачного города и далекий плеск воды в озере.       - Ты прямо как мой брат, - обиженно надулся Ши Цинсюань, но виснуть на нем не перестал, и продолжил с нескрываемым неудовольствием. – Он тоже… - и после этих слов застыл, замолчал на полуслове, нахмурился еще больше – и Хэ Сюань догадался, что с Ши Уду он так и не помирился, хотя прошло немало времени с той непристойной шутки. Он упоминал об этом вскользь, едва-едва, но не хотел касаться глубже, как если бы эта ссора тяготила его, но охватившее его сердитое упрямство мешало поговорить с Ши Уду. - …Он тоже предпочитает спать ночью, как обычный человек. Не постоянно, но и не сказать, что редко, - все же продолжил Ши Цинсюань после молчаливой растерянности, что пролегла между ними неловкой, непривычной тишиной. Обычно Ши Цинсюань болтал без умолку, рассказывая обо всем подряд, и то, как долго и напряженно он подбирал определенные слова, словно не был уверен, стоит ли облекать в них свои мысли, ощущалось до невозможности странным.       - И зачем ему это? – Хэ Сюань не собирался ничего спрашивать, не собирался говорить о Ши Уду больше, чем того требовало редкие, изредка мелькавшие в разговорах с Ши Цинсюанем отрывки, не собирался знать о том, что никогда не хотел бы услышать, но охватившее его недоумение оказалось сильнее него. И у него при всем желании не получалось придумать ни единой достойной причины, по которой тот, кто обладал таким невероятным количеством духовных сил, кто был сильнее него – нет, не в этом бесполезном облике Повелителя Земли, а в его истинном обличье Черного демона, сколь много водных духов он ни поглотил в Тунлу, этого все равно оказалось недостаточно - мог нуждаться в сне и отдыхе. В то время как все прочие божества, даже самые никчемные, напротив, всеми силами избегали тех вещей, что напоминали им о том, что когда-то они были обычными людьми со своими слабостями и привычками.       - Ну… - Ши Цинсюань замялся, словно неуверенный в том, стоило ли говорить о вещах скрытых и непростых, о чем-то слишком похожем на слабость – или на некие глубинные, потаенные желания, о которых невозможно было догадаться, если не знать наверняка. – Ему почти никогда не удавалось поспать нормально и достаточно долго, пока мы еще были обычными людьми. То тренировки – целыми днями, так, что и ни поесть, и ни отдохнуть, то дела по дому – причем ту лачугу, что нам досталась, и домом-то назвать сложно, но дела в ней все равно находились, - Ши Цинсюань выразительно скривился – видимо, вспомнил какие-то не слишком аппетитные блюда наподобие недоваренного риса или жесткого, безвкусного мяса, которые ему приходилось есть в те времена. Или недостаточно роскошную комнату, где приходилось проводить время – ветхую, затянутую пылью и холодную, даже с блеклым пламенем крохотного очага. Или одежды, скромные, совсем простые, и вовсе не похожие на те, из струящегося шелка, белоснежные со светлой зеленью, отделанные яркой, золотой вышивкой, что он носил теперь. – Так что теперь он позволяет себе спать, чтобы почувствовать то, что раньше ему было недоступно.       - Что ж, у меня похожая причина, - Хэ Сюань усмехнулся и отцепил от себя Ши Цинсюаня, отступил на шаг, давая понять, что он не намерен развлекаться в очередном трактире, как бы того ни хотелось Ши Цинсюаню, и что на этот раз ему придется довольствоваться обществом своих так называемых друзей. Ши Цинсюань вновь недовольно надулся, но возражать не стал – видимо, решил, что нет смысла настаивать, когда можно будет позже напиться в этом трактире вновь, на этот раз с тем, кого он привык считать лучшим другом. И в этом не приходилось сомневаться – настойчивости Ши Цинсюаню было не занимать, когда дело касалось развлечений, выпивки и Хэ Сюаня. – Возводить дома, улицы и мосты тоже было весьма утомительно, - лживо заверил Хэ Сюань, придерживаясь того, что выяснил у Мин И о его прошлом. И, больше не мешкая, шагнул в полутьму своего – не своего - дворца. * * *       Озеро на Острове Черных вод плескалось хищно и завлекающе, его затхлая, погруженная в темноту и тени вода, таила в себе мелких водных демонов и призрачные огни. Но не только это – тому, кто владел этими сумрачными водами, открывались и иные возможности. Такие, о которых никогда не догадаешься, которые даже представить невозможно, если не создал их сам. И воды этого озера полностью и без остатка подчинялись Хэ Сюаню – и могли перенести его в любое место, где тоже была вода, проливающаяся потоками и ничем не сдерживаемая. Подобное больше подходило тому, кто скрывал свой истинный облик, и облекался ложью и темнотой, чем Сжатие тысячи ли – поле для заклинания Сжатия тысячи ли не получилось бы спрятать, его нужно было начертать, и начертать в определенном месте, и наполнить духовными силами. А догадаться о том, что несли в себе воды этого озера, было совершенно невозможно.       И Хэ Сюань медленно, словно раздумывая, словно не решаясь узнать то, что ему предстояло узнать, ступил в свое озеро. И погрузился в его ледяные воды, что сомкнулись над ним с тихим, едва уловимым шорохом, столь непохожим ни на тягучий ропот охваченных проклятьем черных вод, ни на переливчатый плеск вод совсем иных, прозрачных и непокорных.       …Озеро возле Дома блаженства, что позволяло Хэ Сюаню немедленно оказаться там, где его ждали, ощущалось совсем иным, светлым и струящимся, хотя принадлежало такому же демону, как он сам, и накатывало плавными волнами на берег в месте, тоже полном морока, демонической ауры и багряных отсветов в невесомой дымке. Разница между ними – алое и черное, показная роскошь и вынужденная сдержанность, изогнутая сабля с богато отделанной рукоятью и зазубренный, костяной хлыст - всегда вызывала у Хэ Сюаня усмешку. Даже эти озера не походили одно на другое столь сильно, как будто лишь еще глубже подчеркивали различие между ними.       Его ждали – как и всегда – два игральных кубика, что мерцали своими алыми, полупрозрачными гранями, рассыпающими яркие искры, на каменном подносе. И выпавшие числа подсказывали, кому доведется встретить и проводить в Дом блаженства того, кто пришел по делам или с какими-то сведениями, или – такая невозможная редкость – по приглашению. Служанки демоницы, чьи лиловые одежды были подобны речному туману, а волосы были собраны в высокие, замысловатые прически. Свирепого вида демоны, что возвышались громадами, и выразительно стискивали в ладонях мечи, что казались огромными и неповоротливыми, но были стремительными и остро отточенными. Призрачные огни, зыбкие и неверные, что едва осознавали себя, и их отсветы колебались и трепетали на невидимом ветру. И, если выкинуть самое большое из возможных чисел, то встречать вышел бы сам Хуа Чэн.       Вот только у Хэ Сюаня никогда не получилась выкинуть самое большое сочетание на этих алых, никак не поддающихся, насмешливых игральных кубиках.       И он с усмешкой потянулся за ними, в полной уверенности, что не получится и в этот раз.