Глава 35
2 марта 2023 г. в 00:05
- Знаешь, почему мне вообще пришло в голову сыграть на это заклинание? – Хуа Чэн подтянул свиток поближе к себе, вчитался сосредоточенно в те надписи у истрепавшихся краев, что оказались совсем истершимися от времени, и терялись среди бумажных обрывков. Те надписи, что не поддались Хэ Сюаню, как он ни всматривался – переплетения иероглифов казались смутно знакомыми, и в то же время никак не желали складываться в связные предложения. Хэ Сюань неохотно выпустил свиток из рук и застыл в напряженном ожидании того, что еще ему предстояло услышать.
- Надо же, тебе, главе Призрачного города, владельцу Игорного дома и просто весьма почитаемому в этих землях демону пришлось играть на это зклинание, а не забрать его просто так? В качестве, так сказать, благодарности за все сделанное для местных жителей, - Хэ Сюань хмыкнул, чуть оскалился неосознанно, ощущая непреодолимое желание притянуть свиток с заклинанием обратно, взять его вновь, и вчитываться-вчитываться-вчитываться до бесконечности в начертанное, одновременно желая и не желая знать правду о случившемся. Его ладони чуть подрагивали от нетерпения, и он слишком хорошо понимал, что в этих насмешливых словах сквозит лишь его растерянность и ярость, а не желание поддеть.
И Хуа Чэн, похоже, не нуждался в излишних объяснениях, чтобы это уловить.
- Чего не сделаешь ради друзей, - он хмыкнул в тон Хэ Сюаню, и вновь сделался серьезным, таким, каким редко бывал. – Один из демонов в Игорном доме заявил, что, конечно, заманчиво было бы поменяться судьбой с кем-то из небожителей, и наслаждаться всеми доступными божеству вещами. Разве не похоже на то, что произошло с тобой и Повелителем Ветров? – Хуа Чэн, видимо, вычитав то, что его заинтересовало в выцветших надписях, подтолкнул свиток обратно к Хэ Сюаню.
И по окутавшей их недосказанности, по тем словам, что готовы были пролиться, что несли в себе значение глубокое, темное, затягивающее на самое дно, как его искаженные проклятьем воды, Хэ Сюань догадался, что самое весомое Хуа Чэн приберег на потом. Хэ Сюань вновь и вновь вчитывался в иероглифы и изломанные, переплетенные линии заклинания, сомнения затапливали его, он хмурился и неосознанно сминал в ладонях иссохшуюся, выцветшую бумагу. И ждал. Ждал молча, в пролившейся между ними тягучей тишине истаивающей ночи. Ждал, не произнеся ни слова, чтобы переступить ту грань, за которой у него больше не получится отрицать случившееся столь давно, что временами вся та, прошлая жизнь начинала казаться Хэ Сюаню сном, предутренним и хрупким.
- Все три свитка с Заклинанием смены судеб связаны между собой. Вот эти надписи позволяют сделать такое, - Хуа Чэн небрежно ткнул в те размытые, поблекшие слова, которые так и не удалось прочесть Хэ Сюаню. – Согласись, удобная штука, - вот теперь во всем облике Хуа Чэна сквозило такое неприкрытое самодовольство, словно он сам и придумал эту, как он выразился, удобную штуку. Получалось, что или сталкивался с подобным раньше, и заметил узнаваемые очертания, или как-то догадался по нечетким, сложно уловимым линиям – Хэ Сюань был полностью уверен, что прочесть их не получилось бы ни у кого. Даже у Хуа Чэна.
- Удобная, - медленно, словно против воли, согласился Хэ Сюань и произнес то, что осталось невысказанным. – Полагаю, в таком случае, если я использую над этим свитком печати – те, что позволяют узнать, кто и как использовал заклинание раньше – то можно будет выяснить, пользовался ли этим заклинанием Ши Уду, - имя далось ему лишь усилием воли. Имя того, кто вызывал ненависть, ледяную и захлестывающую. Досаду – ведь это ему, а не Ши Уду, приходилось таиться в тенях, лгать и совершать поступки, о которых он и помыслить не мог, которые полностью противоречили ему, которые казались низкими и недостойными, когда он был еще обычным человеком. И еще что-то такое, темное, необъяснимое, чему и название дать было немыслимо, невозможно, и о чем Хэ Сюань предпочитал не задумываться. - Ты ведь именно это хочешь сказать?
- Верно, - Хуа Чэн с довольным видом откинулся назад и подпер ладонью щеку, устроившись удобнее среди небрежно разбросанных по ковру кистей для письма. То ли пробовал практиковаться в каллиграфии, несмотря на всю неприязнь, то ли, напротив, не собирался этого делать, и предпочитал обращаться с принадлежащими ему кистями не слишком почтительно. – Можно узнать все, что пожелаешь. Пусть даже Водяному Самодуру и принадлежит другой свиток с заклинанием, не этот.
Ладони не слушались его, никак не желали подчиняться и складываться в печати, что позволили бы откинуть сомнения, и показали бы прошлое во всей его неприглядности, всей его лжи и темноте, когда Хэ Сюань, ощущая себя так, словно он тонет, словно вода затягивает его все глубже и глубже, накрыл ими свиток.
И, несмотря на то, что он владел этими печатями довольно неплохо, и помнил их наизусть так, что ему не требовалось искать записи, сделанные второпях, исчерченные неровными, прерывистыми линиями, чтобы воссоздать в памяти нужное сочетание, его движения получались настолько медленными, настолько неловкими, словно он разом забыл все то, что знал на протяжении бесконечного множества лет. И использовал столь же часто.
Первые мгновения ничего не происходило, и ничего не менялось. И свиток оставался безмолвным, как если бы никто и никогда не использовал Заклинание смены судеб раньше, не облекался в эту темноту, нарушая все возможные запреты – и выставленные правилами и условностями, и те, что нашептывает здравый смысл, и нежелание причинять вред, и жалкие остатки добропорядочности. Если, конечно, те, кто готов был заполучить и использовать это заклинание, хоть когда-то ими обладали.
Хэ Сюань нахмурился, и уже собирался спросить у Хуа Чэна, точно ли он уверен в том, что свитки связаны между собой, и точно ли к ним применимы печати проявления, когда вокруг него начали дрожать и колебаться сероватые, пронизанные тусклыми всполохами тени. И начали проявляться образы – поначалу расплывчатые и смутные, но постепенно обретающие четкие очертания и яркие оттенки. И Хэ Сюань словно оказался в мороке, что окутывал прошлое. Что и был этим самым прошлым, о котором так хотел и не хотел знать Хэ Сюань.
Хэ Сюань как будто наяву смотрел на Ши Уду, что устроился прямо на полу за низким столиком, среди неимоверного множества свитков с записями о самых разных людях. Свитки закрывали полностью поверхность столика, высились нескончаемыми нагромождениями, ниспадали своей рисовой бумагой до самого пола, касались небрежно шелковых ковров.
Похоже было, что морок вернул его в те времена, когда Ши Уду вознесся совсем недавно, и только-только привыкал быть божеством, быть одним из тех, кого почитали, и кому поклонялись. И его одежды, все такие же белоснежные с светло-синим, выглядели скромнее, чем Ши Уду предпочитал теперь – без тонкой, серебристой отделки и шелестящих, подобно водам реки, шелковых подвесок. Пряди Ши Уду были собраны в высокий хвост, удерживаемый простой, ничем не примечательной заколкой, которую он поправлял время от времени, то ли погрузившись в задумчивость, то ли потому, что она не слишком прочно удерживала волосы. Не в замысловатую прическу, как теперь, с множеством шпилек из светлого золота или льдистого серебра, усыпанных синеватыми, полупрозрачными камнями. И серьги тоже отличались – совсем простые, серебристые цепочки, а не ниспадающий шелк тончайшей работы.
Как если бы Ши Уду беспокоило что-то сложное, не имеющее решения, что было ощутимо важнее, чем достаток или величие.
Ши Уду в прошлом с сумрачным торжеством вчитывался и вчитывался в какие-то записи – и, невольно подавшись вперед, Хэ Сюань различил совпадающие иероглифы своего имени и имени Ши Цинсюаня, выведенные на истершейся бумаге. Три черты вниз и одна в сторону. Всего лишь незначительная буква имени, решившая для него все. Ему невыносимо хотелось скривиться или рассмеяться, и он и сам не знал, какое желание в нем преобладало. И какое оказалось бы более уместным.
Как понял Хэ Сюань из рассказов Хуа Чэна, обычно для использования Заклинания смены судеб такие совпадения были и не нужны вовсе. Но, похоже, для Ши Уду смены судеб было недостаточно – несложно было предположить, что он пытался оградить Ши Цинсюаня от Демона Пустых слов, что это и было его изначальным желанием, и тем, ради чего он готов был нарушить любые запреты, любые условности, и зайти так далеко, как только мог, как только позволили бы запретные иероглифы Заклинания смены судеб.
Ведь без полного совпадения имени, времени и места рождения, Демона Пустых слов не обмануть. И не отвлечь на иную жертву.
Невольно вновь вспомнилась Тунлу, с ее затхлыми, иссохшимися потоками, с ее рассыпающимися в пыль обломками камней, и уводящей в багряное темнотой. Хэ Сюань помнил свою ярость – и низших, водных демонов, что он поглотил в неисчислимом множестве. Свой костяной хлыст, чьи зазубренные звенья вонзались раз за разом в его жертв, лишая их духовных сил – и крохотных, призрачных рыб, что едва осознавали себя, и которых он по сложно объяснимому порыву не стал трогать. Свою затмевающую, окутывающую темным туманом разум ненависть – и Демона Пустых слов, что обладал большим количеством духовных сил, чем Хэ Сюань, в те времена, и сражение с ним затянулось на бесконечно долгое время.
Хэ Сюань чувствовал чужие духовные силы, разливающиеся подобно затхлому, густому туману. Ощущал превосходство этой твари, Демона Пустых слов, над ним, и то, что для него их сражение поначалу казалось лишь одним из множества на пути к жерлу Тунлу, что закроется, оставив лишь достойнейших. Лишь тех, кто сумел преодолеть все препятствия, всю ложь и все уловки, которыми – разумеется – стремясь к столь вожделенной цели, не брезговали ни низшие демоны, ни те, кто и в самом деле мог стать Непревзойденным.
Хлыст Хэ Сюаня распался, разлетелся на множество острых, костяных осколков, выпал из его ладоней с негромким, едва уловимым шелестом, его духовные силы дрожали и колебались, не подчиняясь ему, растекались сумрачными, пронизанными тенями потоками, когда сражение завершилось.
И завершилось вовсе не так, как кто-то мог представить со стороны.
Никак не получалось отделаться от мысли, сколько же свитков пришлось изучить Ши Уду, чтобы найти нужный. И чем больше Хэ Сюань над этим раздумывал, тем больше погружался в темноту, мрачную и затягивающую – невозможно, немыслимо было представить, что бывают столь неудачные совпадения. Что если бы не этот единственный, изломанный иероглиф в его имени, вся его семья осталась бы жива. И ничего не изменилось бы для них всех.
А дальше морок, зыбкий и переменчивый, исказился, и теперь Хэ Сюань, мрачнея с каждым мгновением все больше, видел, как Ши Уду набрасывает Заклинание смены судеб прямо на полу своей комнаты. Хэ Сюаню доводилось бывать в этой комнате – с прозрачными, водными потоками, что текли то сонно и лениво, то с закручивающимися водоворотами, разбрызгивая крупные капли, что оседали на шелковых коврах и меховых покрывалах. Комнате с многоцветными камешками среди этих потоков – золотистые, синеватые, с прозеленью – они, казалось, вобрали в себя все возможные цвета, и сложно было даже представить, сколь долго пришлось их собирать.
Вернее, не бывать - так, заглянуть мимолетно, мельком, просто проходя мимо с Ши Цинсюанем, и заметив, как отброшены серебристые занавеси, открывая больше, чем скрывая. Узнай об этом Ши Уду – он бы наверняка разозлился и отчитал Ши Цинсюаня так, как всегда отчитывал, когда тот занимался чем-то неподобающим. Но Ши Уду не было во дворце – и Ши Цинсюань этим пользовался вовсю, делая то, на что никогда не осмеливался в присутствии брата.
И вот теперь Хэ Сюань с мрачной усмешкой вновь вернулся в эту комнату – призрачную, ненастоящую, из такого давнего прошлого, что и представить было невозможно. Он попробовал коснуться потоков воды – и те истаяли, растворились, подобно туманной, предрассветной дымке, едва он опустил пальцы в прохладную – он каким-то невероятным образом был уверен, что прохладную – воду. Морок обратных печатей всегда был слабым и ненадежным, и Хэ Сюань счел за лучшее отдернуть ладони, отступить на пару шагов, боясь пропустить хоть что-то из тех недостойных, неприглядных вещей, в которых ему выпала возможность увериться так, чтобы не осталось и тени сомнений.
Что ж, место было выбрано весьма удачно и с явным умыслом – никто, помимо Ши Цинсюаня, не осмелился бы зайти в эту комнату. Ни помощники, пока еще малочисленные и не слишком толковые, ни излишне много знающая Лин Вэнь, ни зачастую так не вовремя появляющийся со своими любовницами генерал Мин Гуан. А Ши Цинсюань не слишком-то хорошо разбирался в заклинаниях, и никогда бы не догадался, что означает это переплетение линий и резкие края иероглифов. И сказать ему Ши Уду мог все, что угодно – что это заклинание призыва водных потоков, что это заклинание усмирения разливов рек и наводнений при паводке, что это заклинание подчинения глубинных течений, что несут в себе лед северных морей - и Ши Цинсюань поверил бы, ничуть не усомнившись в словах брата. Как делал всегда.
Ши Уду, окутанный мороком прошлого, казался серьезным и сосредоточенным, как никогда – он выверял каждую крохотную черточку иероглифа, каждую изгибистую, тончайшую линию, желая не допустить ни единой ошибки. Желая, чтобы заклинание получилось верным. Таким, что заберет чужую судьбу, и благополучие, и божественную ауру, что предназначала величие и почитание, что предназначала терпкий, чуть горьковатый аромат благовоний в храмах, и золотистые с рыжеватым отсветы фонариков в ночном небе, и дворец – золото, и шелк, и изысканные, витиеватые узоры на светлой мебели, а не осыпающиеся осколками камни, и влажные, источающие темноту стены того, что ему не принадлежит.
Завершив вычерчивать заклинание, Ши Уду поднялся с пола – медленно, закусив губу, то и дело касаясь измявшихся рукавов и расправляя их так, словно что-то смутно беспокоило его. Словно он не был уверен, получится ли задуманное. Словно сомневался, принесет ли это то, что так давно и так безнадежно он желал для Ши Цинсюаня.
А после, больше не медля, Ши Уду потянулся к вееру и окутал его духовными силами, превратив рисовую бумагу в сталь. Застыл на мгновение – и резким, размашистым движением разрезал запястье. Хэ Сюань изумленно подался вперед, забыв на мгновение о том, что это всего лишь морок, всего лишь отсветы прошлого, давно выцветшие и поблекшие. Но через несколько мгновений догадался – похоже, Заклинание смены судеб требовало неимоверного количества духовных сил одновременно, и так, разрезав запястье, Ши Уду собирался влить их все и сразу, как того требовала ложь и темнота этого заклинания. Неудивительно, что это заклинание никто иной даже не пытался использовать. Неудивительно, что оно было под запретом. Неудивительно, что за него полагалось падение в забвение и низвержение – худшая из возможных судеб для божества.
Духовные силы Ши Уду разлились подобно скинувшим после долгой зимы ледяные оковы водам, а после размылись, истаяли, поглощенные хищными линиями заклинания. У него их почти не осталось, и это ощущалось даже сквозь морок. Ши Уду, почувствовав это, почувствовав столь несвойственную ему слабость, и пронизывающий, влажный холод, скривился, ничуть не таясь - ведь некому было убедиться в том, что даже Водяной Самодур может почти полностью лишиться духовных сил, может почти выронить веер из подрагивающих ладоней, может почти не суметь завершить задуманное. Ши Уду пошатнулся и провел ладонью по лицу, пробуя прийти в себя, пробуя влить еще духовные силы, как того требовало жадно раскинувшее перед ним свои изогнутые линии заклинание.
И ему это удалось.
Конечно, удалось.
Иначе бы не было этого ветхого свитка, этого ускользающего морока, этой давней лжи.
И Заклинание смены судеб откликнулось. Отозвалось, разливаясь багряным, хищно высвечиваясь в полутьме комнаты. Больше не сдерживаясь и желая заполучить свою жертву.