Глава 42
16 мая 2023 г. в 00:53
- Он до сих пор жив лишь из моего уважения к тебе, - слова Цзюнь У, резкие и жесткие, заставили Ши Уду, тем не менее, почувствовать странное, сложно объяснимое удовлетворение – значит, на большее Цзюнь У не решился, значит, даже он не позволяет себе переступать некие невидимые границы, что разделяют поступки Императора Небес и поступки демона, пусть и Непревзойденного. На мгновение Ши Уду показалось, что, возможно, Цзюнь У следовал неким иным, одному ему известным причинам, но он откинул эти мысли.
Между тем Цзюнь У шагнул к нему вплотную – обломки меча Пэй Мина глухо звякнули, выцветшие и потухшие, совсем не так, как серебристо обычно звенела сталь во время их тренировок - словно вновь напоминая о том, что их связывает, и что он может позволить себе делать с Ши Уду все, что пожелает – и никто не в силах будет этому помешать. Даже если попытается. И продолжил холодно:
- Но если ты посмеешь приблизиться к нему хоть на пол шага, хоть на тысячную часть ли, я, пожалуй, передумаю, - угроза, ничем не скрытая, не таящаяся за лживой мягкостью интонаций или мнимой добродетелью слов, сквозила столь открыто, столь явственно, в каждом слове, что у Ши Уду растаяли любые остававшиеся сомнения о том, что перед ним не величественное божество, не Император Небес, почитаемый и достойный, а демон, погрязший во лжи и темноте. – Надеюсь, сказанное мной достаточно ясно? – и взгляд Цзюнь У был полон той же темнотой, что и его слова. Темнотой. И серьезностью. Ши Уду редко доводилось сталкиваться с такой серьезностью Цзюнь У, поскольку он предпочитал совсем иные вещи, обманчивые и призрачные, как предутренний туман над озерами.
- Да, Владыка, - Ши Уду усилием воли заставил себя отвести взгляд от потускневших обломков меча, не желая своей неосторожностью добавить Пэй Мину еще неприятностей, которых у него и так хватало. Ярость Цзюнь У ощущалась так ярко, так несдерживаемо, что, если бы ему подчинялась вода, то потоки из купальни затопили бы все вокруг – испортили бы тонко благоухающее мыло, что таило в своей зеленовато-прозрачной глубине редкие травы, перевернули бы терпко пахнущие масла, перепутали бы золотистый шелк лент, заставив его стать влажным и тусклым. И добавлять к этой ярости еще больше Ши Уду не хотелось, ведь невозможно было представить, кто еще может оказаться невольно втянут в их договоренность, и то, что происходило между ними.
И, похоже, выбранное Ши Уду оказалось верным – Цзюнь У удовлетворенно кивнул, довольный чужой покорностью, и продолжил без той едва сдерживаемый ярости в голосе и без той ледяной жесткости в словах, что раньше:
- И не забывай, что теперь генерал Мин Гуан для других отступник, что бросил вызов Императору Небес. Отступник, что вознамерился занять мое место, и за это был низвергнут и изгнан, - Ши Уду невыносимо захотелось скривиться при этих словах – ложь, глупая и бессмысленная, для любого, кто хоть немного знает Пэй Мина. И знает о том, как, будучи обычным человеком, он предпочитал сражения и красавиц северных земель, а вовсе не титул Императора. И сколь многим он пожертвовал, отказавшись и от этого титула, и от своего лучшего друга, и от своего меча. Так что могло измениться теперь.
Вот только репутация Пэй Мина сыграет против него, и никто не станет вдумываться и разбираться. Никто не усомнится в словах Императора Небес. И никто не станет сожалеть о том, что Пэй Мин оступился, и заплатил за это столь высокую цену, хотя казался недосягаемым в своем великолепии.
И, словно в подтверждение сумрачных мыслей Ши Уду, Цзюнь У произнес все так же холодно:
- У генерала Мин Гуана и так хватает врагов и недоброжелателей. И после подобного их станет лишь больше, - Ши Уду знал об этом. Конечно же, знал. Он никогда не лгал себе о подобных вещах, и не испытывал заблуждений в том, скольких врагов он сам, и Пэй Мин, и Лин Вэнь, сумели приобрести за все эти годы, проведенные в Небесных чертогах. Ши Уду словно наяву представился темный металл проклятой канги на – шее? запястье? плече? – Пэй Мина, ледяная сталь, стискивающая обнаженную кожу, и он неосознанно потянулся к своему горлу. Как будто его тоже вновь сжимала проклятая канга, не позволяя ощущать воду, не позволяя быть частью воды и ее сущностью. – Так что лучше тебе в это не впутываться, - снег, и лед, и северные, замерзшие моря. – Если не хочешь навлечь неприятности на себя. Или на тех, кто тебе близок.
Цзюнь У не стал даже делать вид, что все это случайности, и Ши Уду никак в это не вовлечен. Напротив, ясно дал понять, что не потерпит ни малейших попыток выяснить, где Пэй Мин, и что с ним, ни малейших попыток сделать для него хоть что-то.
Ши Уду невыносимо хотелось криво усмехнуться, а то и вовсе рассмеяться Цзюнь У в лицо и высказать все, что он думает о подобном лицемерии, но приходилось сдерживаться и продолжать следовать их договоренности. Приходилось подчиняться. Приходилось делать так, чтобы у Цзюнь У не оставалось никаких сомнений в том, что Ши Уду не осмелится противоречить ему, и выполнит все, что от него потребуется.
- Тебе нужно расслабиться, - сказанное Цзюнь У прозвучало без всякого перехода и застало Ши Уду врасплох. Он ожидал чего угодно – недовольства, скрытого и не слишком, что воплощается грубостью и несдержанностью, и оставляет уводящие в темное следы на коже, обвинений, что полны ядовитой неприязни и остро отточенных лезвий, слов, холодных и жестких, что подобны снегопадам в северных землях – но не подобного предложения. Хотя купальни, конечно, намекали на то, что вряд ли они будут предаваться разговорам и выяснениям, кто достоин называться божеством, а кто нет.
И все же, когда Цзюнь У потянул его за собой в сторону купален, окутанных теплым паром и терпкими, насыщенными запахами горьковатых трав, Ши Уду чувствовал удивление, смешанное с недоверием и нежеланием. Ему не всегда доводилось испытывать вожделение во время их близости, но теперь момент выпал настолько неудачный, что Ши Уду почти не сомневался в том, что возбуждение если и накроет его, то лишь после каких-то особо умелых и изощренных ласк, после каких-то особо чувствительных прикосновений. Ему совершенно не хотелось, и мысли, тревожные и мрачные, закрывали собой все иное, подобно искаженной проклятьем воде, не позволяя ни расслабиться, чего ждал от него Цзюнь У, ни поддаться этой близости.
Хотя Цзюнь У то ли и в самом деле ничего не заметил, слишком увлеченный предвкушением постельных утех, то ли предпочел сделать вид, что не замечает, то ли ему просто было все равно, и его мало волновало, что ощущает и чего хочет Ши Уду. И он, ничуть не церемонясь, принялся стягивать с Ши Уду одежды. Движения получались грубоватыми и нетерпеливыми, пальцы скользили по ткани, путались в ней, дергали шелковые подвески застежек, сминали серебристую вышивку. И Ши Уду как-то особенно ярко ощущал так и не схлынувшую ярость Цзюнь У и его предвкушение в этих жестких, выверенных движениях.
Свои одежды Цзюнь У скинул столь поспешно, без всякого промедления, что Ши Уду едва успел заметить, как белоснежный шелк, и тонкое, мерцающее золото отделки, и полупрозрачные, похожие на брызги волн камни, упали к его ногам. А в следующее мгновение Цзюнь У погрузился в воду и потянул за собой Ши Уду, заставив устроиться у себя на коленях.
Мысль о том, что за этим последует, заставляла Ши Уду хмуриться и кривиться. И он с мрачной насмешливостью отметил, что Цзюнь У в своем желании разнообразия и чтобы сделать проникновение удобнее и глубже, заставил его опуститься на колени спиной к себе, а не лицом, как до этого, в Главном зале. А это означало, что он ничего не заметит, ни о чем не догадается – ни о том, сколь неохотно Ши Уду подчиняется этой близости, этим ласкам, этим прикосновениям, ни о том, что ему совершенно не нравится то, как Цзюнь У спровоцировал Пэй Мина, как умело избавился от него, как предпочел облекаться подобной низостью и темнотой.
Ши Уду попытался представить, куда мог отправиться Пэй Мин после низвержения – в северные земли, что всегда были его, что принадлежали ему как Богу Войны, и принадлежали ему, как обычному человеку? Или, напротив, как можно дальше от северных земель, туда, где его храмы малочисленны, подношения не настолько щедры, а статуи передают облик лишь условно? Так, что временами кажется, что невозможно представить, как у кого-то с подобной внешностью, свирепой и грубой, может быть больше тысячи любовниц. Или в те земли, где крохотные поселки теряются среди заснеженных гор, тонут в зелени холмов и высоких травах? Где, возможно, никто никогда даже и не слышал о генерале Мин Гуане.
Он знал Пэй Мина многие годы - и знал о нем столь многое, скрытое от других, важное и не слишком. Он знал, как Пэй Мин, проведя ладонью по рукояти, медленно и невесомо, перехватывает удобнее меч во время тренировок. Как в задумчивости касается собранных в высокий хвост волос, поправляя растрепавшиеся пряди и обдумывая вещи, о которых Ши Уду оставалось лишь догадываться. Как смеется, открыто и беспечно, добиваясь расположения очередной красавицы.
Но ни разу ему не доводилось думать о том, что Пэй Мин станет делать после низвержения.
Это казалось невозможным.
Немыслимым.
И все же стало настоящим.
И, пока Ши Уду тонул в этих тягучих мыслях, полных неприязни и тревоги, Цзюнь У принялся перебирать его пряди – пропускал сквозь пальцы, игрался с ними, распутывал и приводил в беспорядок вновь. Волосы Ши Уду вымокли от влажности и поднимающегося над купальнями пара, прическа, аккуратная и тщательно собранная, рассыпалась, пряди мешались и липли к коже, и Цзюнь У лишь добавил к этому еще больше, выдернув кое-как удерживающие остатки прически шпильки и заколки. А после поднял пряди выше и закрепил их подаренной – когда-то своей - шпилькой, открывая доступ к шее и плечам.
Поцелуи Цзюнь У скользили по обнаженной коже шеи Ши Уду поначалу мягко, едва уловимо, так, словно Цзюнь У почти не касался губами. Как если бы он водил ими бережно, как если бы их связывало нечто более глубокое, более сложно объяснимое, нежели вынужденная близость, вожделение и похоть. И это ощущалось почти приятно. Почти возбуждающе. Почти так, как если бы Ши Уду сам пришел к Цзюнь У, и сам захотел и этой близости, и всего того, что их связывало. Как если бы не было никакого ветхого, рассыпающегося в пыль свитка с Заклинанием смены судеб, и давних, скрытых в тенях проступков.
Вот только Цзюнь У не слишком был склонен к подобной мягкости и неторопливости, и почти сразу его поцелуи стали жестче, грубее. Он впивался губами в кожу Ши Уду, прикусывал и вылизывал ее, ничуть не заботясь о том, приносит ли ему это удовольствие, хочется ли ему подобного, отзывается ли его тело возбуждением и желанием.
И морок рассеялся.
В какое-то мгновение Ши Уду почувствовал, как клыки демона, не божества, вонзаются в его кожу, отмечают его, подобно жертве, что не в силах преодолеть проступки прошлого и эту темную, усыпанную снегом и льдом, договоренность. Мелькнула совершенно невозможная, совершенно неподходящая мысль обернуться – и узнать истинную сущностью Цзюнь У. Обернуться - и узнать, кто из демонов позволяет себе столь многое, позволяет себе не только облекаться величием Императора Небес, но и поддаваться своей похоти и постельным развлечениям. Обернуться – и избавиться от всех сомнений.
И все же Ши Уду не стал этого делать.
Еще несколько чувствительных прикосновений клыков к коже – и Цзюнь У отстранился, отодвинулся чуть в сторону. И по его движениям – и по терпкому аромату, заполнившему собой купальни, Ши Уду догадался, что он придвинул ближе чашу с маслами, и теперь зачерпывал эти масла, переливая через фарфоровые края и оставляя на них прозрачно-золотистые капли.
Ладони Цзюнь У опустились на плечи Ши Уду, чуть надавили, и тягучая влажность масла впиталась в них, оставляя расслабляющее, приятное ощущение. Ощущение, заставившее Ши Уду вздрогнуть – но не от отвращения, как ему казалось перед их постельными утехами, а от удовольствия. Что воспринималось совсем уж немыслимо. Цзюнь У явно заметил дрожь удовольствия, что прошлась по телу Ши Уду, хмыкнул – насмешливо, удовлетворенно - и принялся втирать это масло в кожу, размазывать его по плечам, зачерпывать еще, больше.
Его прикосновения при этом ощущались такими мягкими, такими бережными, что невозможно было поверить, невозможно было даже предположить, что какие-то мгновения назад он вел себя столь жестко, вонзая клыки в обнаженную кожу, впиваясь губами до синяков, целуя до ссадин и следов, которые зацеляются столь медленно и неохотно. Невозможно было представить, что кто-то может таить в себе столько противоречий. Столько величия – и темноты. Столько сдержанности – и столько похоти. Столько божественной ауры – и теней демонов.
- Я знаю, что тебе такое нравится, - вкрадчивый шепот на ухо прозвучал столь неожиданно и столь созвучно мыслям Ши Уду, что в первое мгновение невозможно было догадаться, что Цзюнь У подразумевает под этой двусмысленностью – массаж, что он делал, или свою истинную сущность, что он скрывал.
И все же, каким бы могущественным ни был этот демон, узнать, о чем думает Ши Уду, он не мог, никак не мог. Подобное оставалось недоступным даже Непревзойденным, даже тем, кто прошел сквозь бесчисленные сражения, бесконечную ложь и обманчивое наваждение Тунлу, через рассыпающиеся обломками горы и мутные, затхлые потоки иссохшихся рек.
А, значит, этими словами он говорил о массаже, а не о чем-то ином. О влажных, умелых прикосновениях, о движениях, что заставляли удовольствие растекаться по коже, расходиться по ней приятными до дрожи волнами, добавлять ощущений, непристойных и желанных. И это означало, что Цзюнь У каким-то невероятным образом знает о нем даже такие мелочи, даже такие незначительные вещи, которые не таили в себе ничего особенного, были неважными и обыденными. Даже то, что Ши Уду нравится массаж, нравятся уверенные прикосновения, что он позволяет себе подобные развлечения, и никогда не отказывается от них, если они оказываются на горячих источниках Пэй Мина после пышных празднеств Небесных чертогов или даже просто так, без всякого особого повода.
Мысль заставила его криво усмехнуться – что ж, теперь в его распоряжении разве что горячие источники Цзюнь У. И его дворец, окутанный роскошью, полный скалящихся, золотых драконов, что не сводят с тебя хищных взглядов, дворец, встречающий неплотно задернутыми занавесями спальни и теплым паром, поднимающимся от воды в купальнях. И потоки, в которых скользят едва уловимо белоснежные с рыжеватым и золотистым кои, освещаемые крохотными фонариками, что запутались в ветвях деревьев на берегу.
А о Пэй Мине он сможет узнавать лишь из сплетен и слухов, что, несомненно, с нескрываемым удовольствием будут распускать другие. В которых – и в этом не приходилось сомневаться – будет больше темного торжества и презрения, нежели хоть чего-то важного, чего-то такого, что могло бы подсказать Ши Уду, чем занят Пэй Мин, и что он собирается делать, и есть ли хоть какая-то вероятность, пусть даже самая призрачная и зыбкая, что ему вновь удастся вознестись. Ведь это перечеркнуло бы его мнимое отступничество и мнимый проступок.
Прикосновения Цзюнь У становились все более настойчивыми, все более нетерпеливыми. Он добавлял и добавлял масла, шептал на ухо Ши Уду всевозможные непристойности, что заставляли его ощущать одновременно неловкость и возбуждение, что звучали так неправильно, так излишне – и в то же время заставляли удовольствие ощущаться все более ярким, все более желанным. И Ши Уду почти не сомневался, что массаж сменится близостью, и что Цзюнь У возьмет его здесь, в купальнях, посреди воды терпких, травяных ароматов и струящихся, золотистых лент. И, словно в подтверждение этих мыслей, Цзюнь У спустился ладонями ниже, оставил плечи Ши Уду, прошелся по спине, коснулся ягодиц - и стало понятно, что массажем он не ограничится, и не остановится на этом.
И, когда пальцы Цзюнь У, влажные, перепачканные маслами, вобравшие в себя теплоту поднимающегося пара и воды купален проникли в Ши Уду, Ши Уду с усмешкой подумал, что, похоже, не ошибся.